Научи меня летать

      Каждый поворот колеса отзывался в теле Эбигейл дикой болью, несмотря на то, что Джил вел машину очень аккуратно, можно даже сказать, боязливо. Девушка лежала на заднем сидении, завернутая в тяжелое покрывало, как в кокон, и надежно пристегнутая.       От подземной парковки до ее дома было совсем близко. Пешком. А вот машине приходилось плутать, петлять и организовывать какие-то совершенно безумные завороты.       Наконец, автомобиль замер. Эбигейл услышала, как Джил вышел из машины, потом открыл ближайшую к Вентру дверь, и почувствовала, как он аккуратно отстегнул ремни.       — Ты как?       — Не особо, — девушка не видела ничего, кроме плотно прилегающего к голове покрывала. Ворочать шеей было почти так же больно, как и напрягать все остальное тело.       — Верю. Сейчас я тебя вытащу и понесу наверх. Постарайся не стонать, не хочу ничего объяснять смертным.       — Хорошо, — только и успела ответить девушка и тут же стиснула зубы, чтобы не закричать — Тореадор потянул ее израненное тело на себя, осторожно, но все равно слишком резко для нынешнего состояния Эбигейл.       К их совместному счастью, подъезд был абсолютно пуст, а лифт — свободен, но Эбигейл сумела более-менее успокоиться только тогда, когда за спиной Джила тихо щелкнула входная дверь, а нос ощутил знакомый запах родной прохладной квартиры.       — Мы пришли, — тихо проговорил Тореадор, пробираясь вперед по небольшому коридору. На пару секунд она почувствовала, как он с усилием коснулся чего-то локтем (даже это движение вызвало неприятную боль в раздробленных ребрах). Вспыхнул свет, пробивающийся сквозь плотную ткань покрывала, и по его направлению Вентру поняла, что Джил несет ее в ванную.       — Там легче всего отмыть кровь, — словно прочитав ее мысли, чуть виновато, сообщил Тореадор и втащил свою ношу в ярко освещенное помещение. Потом Эбигейл почувствовала, как ее аккуратно опускают вниз (судя по всему, в ванну). Следом раздался шум воды о раковину, потом — звук душа, а после она ощутила, как мелкие, почти превратившиеся в водяную пыль струи скользят ледяным дождем сначала по ее плечам, а затем — по спине.       — Что ты делаешь?       — Пытаюсь сделать твое состояние чуть более сносным, — Джил осторожно размотал покрывало, стороны которого тут же заняли собой все дно ванны и пропитались постепенно набирающейся водой.— Ты не можешь лечиться?       — Нет, — Эбигейл привычно мотнула головой и тут же зашипела, ощутив резкую боль в шее, переползающую на плечо. На разбитые губы попала вода, размягчая плотную кровяную корку. Вентру осторожно коснулась их языком, радуясь тому, что хотя бы какая-то часть ее тела не болит. После того как покрывало перестало скрывать лицо Эбигейл, она сумела убедиться, что действительно находится в своей ванной. Джил, рубашка которого успела окраситься темными пятнами крови, неспешно расстегивал клетчатую манжету.       — Кто тебя так? — Тореадор стянул с себя грязную рубашку, скомкал и кинул в корзину для белья. На бледной, почти того же цвета, что и белоснежные полотенца, висящие на сушилке, коже Джила розовели кровавые разводы — поярче на груди и понезаметнее — на плечах.       По сравнению с мускулистой Маской Даррена, Тореадор выглядел более чем скромно: худощавый, тонкокостный, практически лишенный так необходимых «настоящему мужчине» рельефов. На левой руке, не видимый ранее под рубашкой, красовался широкий черный напульсник с надписью «Scorpions».       — Конли, — с некоторым опозданием ответила Эбигейл, ловя себя на том, что она с интересом следит за собеседником. Поняв это окончательно, девушка торопливо отвела глаза и уставилась на серебристый изгиб крана. — Конли и его гули.       — Вот твари, — Тореадор решительным жестом подвинул батарею различных баночек и пузырьков со средствами для мытья и уместился на освободившемся пространстве на бортике. — Что ты ему сделала?       — Заняла его место, — кусок покрывала неприятно прилип к щеке. Вода подбиралась все выше, уже принимаясь затекать в уши. Ее ледяной холод работал какой-никакой анестезией для израненного тела.       — Вентру, — лаконично отозвался Джил. — Тебе лучше?       — Да, спасибо. Конечно, лучше всего было б еще что-нибудь съесть, но… Тореадор криво ухмыльнулся, побарабанил пальцами по акриловому краю и посмотрел на собеседницу сверху вниз.       — Думаю, можно что-нибудь придумать, если твоя разборчивость не ограничивается президентами или Папой Римским. Кого ты предпочитаешь?       — Натуральных рыжих, — Эбигейл ответила после некоторой паузы и тут же смутилась, хотя — а она это прекрасно понимала — для этого не было никаких причин. Джил задал этот вопрос вовсе не из праздного интереса, собираясь вытащить из собеседницы больше информации, чем ей бы хотелось сообщить. Более того, она прекрасно понимала, что сейчас в его голове не выстраивается логическая цепочка, присущая более подросткам, но почему-то внезапно возникшая неловкость и не подумала исчезнуть.       Зато перед глазами тут же пронеслись воспоминания того, как она, совсем еще юная и ничего не знающая о новом мире вампирша, впервые поняла, кто же будет ее любимой и единственной жертвой. Ей всегда нравились рыжеволосые, правда, скорее с эстетической точки зрения, нежели с романтической. Эти люди обладали бледной кожей с россыпью веснушек, под которой виднелись синие линии вен. Они проступали так четко, что, казалось, даже легкое надавливание ногтя повлечет за собой крохотную ранку с капелькой крови, круглой и яркой, как бусина. Эту тонкую кожу могло проколоть что угодно, даже клыки молодой и очень не уверенной в себе Вентру.       — Рыжих? Надо же, все даже проще, чем я ожидал, — Тореадор полез в карман за телефоном и, торопливо набрав нужный номер, приложил трубку к уху. Ему ответили довольно быстро. Незнакомый женский голос приветливо и даже с заметными нотками радости раздался из динамиков. Впрочем, слов говорившей было не разобрать.       — Бекка? Ты где? В ресторане? Можешь отлучиться? Ты мне нужна. Да, срочно. Да, очень срочно. Пиши адрес, жду.       — Кому ты звонил? — поинтересовалась Эбигейл, когда Тореадор закончил разговор и сунул сотовый обратно в карман.       — Гулиха моего друга. Как раз рыжая. Натуральная рыжая. Скоро она сюда приедет. Хорошо, не придется никого ловить и тащить сюда.       — А твой друг? Он не будет против?       — Не думаю, — Джил неопределенно пожал плечами. — Тебе еще чем-нибудь помочь?       — Да, — постепенно набирающаяся вода, которая теперь почти закрывала уши, неприятно колыхала у самой щеки девушки темный уголок мокрого покрывала, норовящего приклеиться к лицу. — Убери, пожалуйста, эту тряпку. И приподними меня немного.       — Хорошо, — оценив количество набравшейся воды, Тореадор плотно завернул кран и собрался было сунуть левую руку в воду, но, почему-то замешкался. Виновато улыбнувшись, он быстро щелкнул заклепками на напульснике, сунул его в карман, после этого отодвинул мешающую ткань и, чуть приподняв девушку, прислонил ее затылком к бортику ванны. Несколько секунд рука Тореадора находилось прямо перед лицом Эбигейл.       Достаточное время, чтобы рассмотреть на бледном запястье старые шрамы — криво, но четко вырезанные буквы: «Э.Д.».       Будто почувствовав, каким вниманием Вентру одарила его руку, Джил выдернул конечность из воды, словно обжегшись, однако за напульсником не потянулся. Создавалось впечатление, что попытка спрятать эти шрамы — застарелый и уже не имеющий никакого смысла рефлекс, который все еще порой срабатывал раньше сознания.       — Что это?       — А, это, — Тореадор вытер запястье краем полотенца и уставился на буквы так, будто впервые их видел. — Это долгая и вряд ли очень интересная история.       — И тем не менее? — Эбигейл вопросительно посмотрела на Джила, и он отвел глаза в сторону. — Мне было бы интересно послушать, если, конечно, это не какая-нибудь тайна.       — Нет, никаких тайн, — Джил вздохнул и снова перевел взгляд на собеседницу.       — Всего лишь глупая история студенческой влюбленности. Впрочем, тогда я заканчивал магистратуру и, наверное, должен был быть умнее, но…       «…Комната пронизана ярким светом. Конец мая. В солнечных столбах кружится золотистая взвесь. Пахнет пыльной бумагой и чернильной пастой — на полу в обрамлении прозрачного пластикового крошева валяется раздавленный стержень ручки. Стол завален учебниками и тетрадями — с силой вдавленные буквы отпечатались на исписанных листах, заставляя бумагу горбиться.       Джил сидит на незаправленной разворошенной кровати — одеяло частично выбилось из пододеяльника, простынь свернулась в жгут — и крутит в руках канцелярский нож. Лезвие то скрывается в синем пластмассовом корпусе, то снова резко выдвигается до предела. Коэн делает большой глоток из полупустой чашки, стоящей на тумбочке. Холодный горький и очень крепкий чай проваливается в желудок.       Джил проводит рукой по лицу — ладонь становится мокрой. Словно не веря происходящему, Коэн слизывает влагу с ладони. По языку медленно расползается соленый привкус. Джил встряхивает головой, смотрит на запертую дверь и снова выщелкивает лезвие, на этот раз не целиком, всего на два сектора.       На тумбочке, возле чашки, стоит открытая бутылочка медицинского спирта, моток ваты и распакованный рулончик бинта. Коэн отрывает кусок ваты, щедро пропитывает его в спирте, протирает лезвие, собственное запястье и только после этого прикладывает к коже острие.       Несколько минут он не может решиться — осмысленно причинять себе боль не так уж просто, особенно для того, у кого низкий болевой порог. Наконец Джил решается — первая кровь ползет из-под лезвия, сворачиваясь в букву „Э“. Коэн прикусывает губу и до боли сжимает кулак, так, что ногти впиваются в кожу. Вторая буква выходит немного ровнее, наверное, потому, что рука уже больше не дрожит. Кровь заливает рисунок, и Джил торопливо стирает ее ватой. Одного раза мало. Зарастет. Джил делает еще один глоток — на дне чашки остается только заварка — и, погружая лезвие в свежий порез, уверенно углубляет изгибы букв.       Физическая боль отвлекает. Мир больше не искажается непрошенными слезами, до последнего дрожащими крупными каплями на веках. Злость и отчаяние выходят вместе с кровью и впитываются в очередной клочок ваты. В воздухе висит резкий запах спирта, по запястью и ладони бегут розоватые струйки и каплями срываются вниз, впитываясь в истертый ковер.        В голове звенит недавний разговор, все еще кажущийся плохим сном или неудавшейся шуткой:       — Это неправильно.       — Почему?       — Мои родители этого не одобрят, а я просто не могу их подвести. Они так много для меня сделали!       — Но это твоя жизнь! Твоя, а не их! — Джил почти срывается на крик, понимая, что сейчас не поможет даже его хваленое обаяние. Слова здесь пусты и бесполезны. С тем же успехом можно было бы зачитывать вслух правила дорожного движения или состав с пачки чипсов.       — Джил, пойми, не все способны так запросто наплевать на мнение окружающих и делать только то, что хотят. Мир строится не на наших желаниях, а на желаниях других, близких нам людей.       — То есть я — не близкий тебе человек?!       — Прости, — голос звучит виновато, но все также уверенно. — Ты близкий. Очень близкий мне человек. Но так нельзя. Мне нужно думать о родителях. Представляешь, что скажут соседи если я и ты… Прости, но все уже решено. Ты справишься. Ты сильный. Мнение других никогда тебя не волновало. Прости меня еще раз… И удачи тебе…»       — Но? — вопросительно отозвалась Эбигейл, видя, что ее собеседник замешкался, и пауза уже чересчур затянулась.       — Но не был, — Тореадор подергал себя за черную сережку-анкх и улыбнулся собеседнице. — Когда я учился в университете, у меня случился роман с одной замечательной девушкой, Эмили Дарлинг. Она была умна, красива и было в ней что-то такое, что сложно описать словами. Какая-то… необычность, нездешность, умение по-особому смотреть на вещи. У меня никогда не было проблем с девушками, и поначалу это казалось мне лишь легким увлечением. Однако все оказалось куда сложнее, чем я ожидал.       — Она не ответила тебе взаимностью?       — Нет, что ты. Это было бы как раз меньшим из зол. Все оказалось намного хуже — она тоже увидела во мне родственную душу. В сочетании с привлекательной внешностью это дало вполне ожидаемый результат — она влюбилась в меня. Так же, как и я в нее.       — И что же случилось потом?       — Потом? — Джил негромко хмыкнул и потер шрамированное запястье. — Потом выяснилось, что родители Эмили не одобрили ее выбор. Я был слишком «неправильным» для того, чтобы вписаться в семейную пастораль «все как у всех». Эмили металась между привязанностью ко мне и долгом перед родителями, а я тогда был слишком самоуверен, чтобы считать, что выбор может оказаться не в мою пользу. Мы… расстались. Она уехала домой, я остался доучиваться. К моменту нашего расставания я уже был гулем своего будущего Сира, и он точно бы не одобрил, брось я учебу. Но все эти годы я пытался разыскать Эмили и попробовать поговорить с ней еще раз. Это удалось далеко не сразу. Я нашел ее новый номер телефона и даже рискнул позвонить. К тому моменту я уже стал Сородичем, и мой Сир, пусть и наблюдал за моими терзаниями с некоторым неодобрением, но все же ничего не запрещал. Разговор вышел очень трогательным, Эмили плакала в трубку и рассказывала о том, как сильно по мне скучает, как ей плохо жить в выстроенных родителями рамках и соответствовать чужой правильности, особенно тогда, когда она увидела возможность жить по-другому. А еще она собиралась замуж за хорошего, работящего, но совершенно неинтересного ей сына ближайших друзей ее родителей.       — И что ты сделал?       — Предложил ей встретиться. За неделю до свадьбы, в одном из уютных неприметных кафе. На встречу я шел с четкой уверенностью, что если Эмили придет, и наш разговор будет таким же теплым, как и по телефону, я ее загулю. Да, пусть кто-то заявил бы, что это жестоко и неправильно, но разве то, что она, будучи невестой, пришла, не подтвердило бы ее чувства ко мне? А этот чертов навязанный долг… Кому и когда он сделал хоть что-то хорошее?       Джил замолчал, а Эбигейл не стремилась его перебивать. Тореадор не нуждался в словах поддержки, утешении и совершенно точно — в нейтрально-добрых фразах вроде: «Это было в прошлом, парень! Улыбнись настоящему!» Вентру и так уже догадывалась, что произошло дальше, но этот формальный вопрос почти физически обжигал ей горло, и Эбигейл не выдержала:       — Она не пришла?       — Да, — ровно отозвался Джил и, наклонившись, опять поймал край дрейфующего покрывала. — Я же говорил — банальная история. Кстати, где там Бекка? Сейчас я ей позвоню.       Но этого не понадобилось. Стоило ему снова набрать знакомый номер, как в дверь позвонили.

***

      — Знаешь, Робин, я ожидал, что возвращение блудного сына произойдет несколько иначе, но, увы, — статный холеный мужчина лет тридцати пяти удобно устроился в глубоком кожаном кресле. Унизанные перстнями пальцы изящно обвивали хрустальный бокал, почти до краев наполненный алым содержимым.       Робин, молодой человек атлетического телосложения, движением головы отбросил со лба русую прядь волос и с неприкрытой ненавистью уставился на говорившего. Руки атлета были скованы за спиной, ноги — намертво замотаны цепью, а по обеим сторонам от него высились мощные фигуры гулей-охранников.       — Я надеялся, что ты одумаешься и поймешь, что Анархи — всего лишь кучка заигравшихся детей, верящих в идеалы, уместные лишь для подростковых приключенческих романов. Как ты помнишь, я почти не мешал тебе — ребенок сам должен разобраться в том, что хорошо, а что плохо.       Робин дернулся в цепях, охранники заметно напряглись, но мужчина лишь усмехнулся и поднес бокал к губам.       — Ты слишком заигрался, мое дорогое Дитя, и я, как ответственный родитель, был просто обязан оградить тебя от дурной компании, — сделав небольшой глоток, он поставил бокал на резной деревянный столик и направился к пленнику. Атлет дернулся еще раз в отчаянной, но бесполезной попытке вырваться.       — Я ненавижу тебя, Уокман, — рыкнул сквозь зубы Робин. Сейчас он напоминал дикого зверя, пойманного в капкан. Зверя, к которому медленно, но неотвратимо приближался охотник.       — Мне кажется, уместнее было бы сказать «Сир», — мужчина широко улыбнулся и, закатав рукав своей белоснежной рубашки, поднес запястье ко рту. Кровь выступила на бледной коже, в голубых глазах атлета мелькнул почти панический страх.       — Обездвижьте его, — коротко приказал Уокман, и один из гулей тут же поднял короткий, но острый кол над спиной пленника. — Не хватало того, чтобы он меня укусил.       — Как прикажете, примоген, — отозвался правый охранник за секунду до того, как Робин ткнулся носом в паркетный пол.