Попытки двойного самоубийства

      — Я пойму, если вы откажетесь, — сразу начал оправдываться Ацуши, — я ведь не красавица, с которой вы всегда хотели убить себя, просто я подумал, ну, если бы вы захотели, я мог бы... В общем...       Накаджима не мог закончить мысль и потому вовсе замолчал. Дазай, непонимающе пялясь на него, проморгался, протер красные от недосыпа глаза и вопросительно поинтересовался:       — Что?       — Можете не соглашаться. Не соглашайтесь, — запаниковал Ацуши. — Просто сделайте вид, что я этого не спрашивал, — смущенно протараторил он, опустив голову, и уже дернулся с места, чтобы оставить Осаму в покое, как вдруг тот остановил его, схватив за запястье.       — Подожди-ка, мы не договорили, — сказал Дазай, сжимая чужую руку в своей. Ацуши старался не смотреть ему в глаза, надеясь, что так будет меньше заметно его волнение, но именно это его выдавало, и он ничего не мог с собой поделать. — Ты хочешь умереть? — серьезно спросил Осаму. — Почему?       От его тона мороз пробежался по коже. Накаджима напрягся еще сильнее, жалея, что спросил — он не должен был этого делать, да и вообще, идея была дурацкой с самого начала. Просто однажды Ацуши задал себе вопрос: «Если бы я хотел совершить двойное самоубийство, с кем бы я его совершил?» Не нужно много ума, чтобы понять, кто стал причиной таких странных вопросов, однако Ацуши всерьез задумался и довольно-таки быстро нашел ответ. Дазай даже посодействовал этому, в красках описывая, как это можно сделать, в каких местах и сколькими способами. Он был вне конкуренции, и не только из-за своего горького суицидального опыта, но еще из-за особых дружеских отношений с Накаджимой, которые и стали главным фактором. Друг — это ведь тот, кто будет с тобой до конца, каким бы этот конец ни был. А учитывая, что самоубийство было для Дазая наилучшим концом, складывалось все идеально. Вроде.       Ацуши не то чтобы хотелось умирать, он просто не видел особой ценности своей жизни, и какого-то определенного смысла жить у него тоже не было, так что он подумал, что вполне мог бы сделать это с Дазаем и, может, осчастливить его.       — Ты каждый день спасаешь жизни, — промолвил Осаму, и Накаджима вздрогнул. — Подумай, сколько человек умрут, если умрешь ты.       — Вы тоже спасаете, но при этом умудряетесь чуть ли не каждый день пытаться покончить с собой, — возразил парень. — Что будет, если попытка окажется удачной? Сколько человек умрет после вашей смерти?       — А сколько — после нашей?       Ацуши втянул воздух сквозь зубы от бессилия ответить и закрыл глаза, сдаваясь если не перед самим собой, то уж точно перед Дазаем.       — Вы правы, — тихо произнес он, сжимая кулаки. — Мы должны жить, чтобы жили другие.       — Мы ничего никому не должны, — устало покачал головой Осаму. — Не нужно заставлять себя жить, если не хочешь. Умрет кто-то или нет — после твоей смерти это уже не важно. Если надумал убивать себя, запомни это. Чтобы решиться на самоубийство, нужно быть немного эгоистом.       Ацуши молчал. Немного эгоистом?       — Скажи мне честно, — мягким тоном начал Дазай, сжимая ладонь Накаджимы в своих. — Ты готов умереть со мной прямо сейчас? В этот самый момент? Не думай, — предупредил он, ловя на себе озадаченный напуганный взгляд. — Говори.       — Нет, — честно ответил Ацуши и чуть не подавился застрявшим в горле комом. Отчего-то стало так стыдно и больно, он не хотел разочаровывать Осаму, не хотел казаться трусом.       — Хорошо. А завтра?       — Д-дазай-сан, — пискнул Накаджима, совершенно не зная, что ответить. Лишиться ли жизни завтра? Пожалуй, после обеда было бы неплохо, если только ничего непредвиденного не случится. Что за бред? Неужели можно так быстро решиться на нечто подобное? Неужели к этому можно так легкомысленно относиться?       — Это не ответ, — вздохнул Дазай и терпеливо закрыл глаза, ожидая, когда Ацуши скажет «нет».       — Я не знаю, м... Может быть.       Это не «нет».       — Тогда завтра мы может быть убьем себя. Зайди ко мне после работы, я все подготовлю. — Ацуши силился что-то спросить, но не мог даже языком пошевелить и потому молчал как рыба. Так просто? Так быстро? — Если передумаешь, значит, не судьба. Надеюсь, это у тебя не из-за того, что я постоянно треплюсь о самоубийствах. Убивать себя каждый день — это мой удел, не твой. Ты не должен это делать.       — Я знаю, просто... Я спрашиваю не потому, что вы мне это навязали, — соврал Ацуши, ведь отчасти — да, такие мысли посетили его именно из-за болтовни Дазая, — а потому, что мне действительно хотелось бы сделать это с вами. Ну, знаете, если бы мне сказали: «Ты должен совершить двойное самоубийство, чтобы спасти мир, но напарника ты выбираешь сам», — то я бы выбрал вас.       — Ты что угодно сделал бы, чтобы спасти мир, — скептично проговорил Дазай.       — Я не это имел в виду, — возразил Накаджима, осторожно освобождая свою ладонь из плена рук Осаму. — Просто... если вы вдруг умрете, я буду чувствовать себя виноватым из-за того, что не был рядом. Ну, то есть, я хочу сказать, что...       Дверь распахнулась — Куникида пришел на работу минута в минуту, впрочем, как и всегда. Появление его получилось неожиданным и ужасно неудобным, учитывая, на какую тему они здесь говорили; Ацуши заметно напрягся и медленно обернулся, панически рассуждая, стоит ли продолжать этот разговор. Нужно продолжить, ведь Осаму должен знать, что он думает и почему он так думает, однако присутствие Куникиды могло осложнить и усугубить ситуацию. Дазай получил бы за пропаганду суицида, а Ацуши — за наивность, чрезмерную доверчивость и величайшую глупость. Принять слова Осаму всерьез? Какой идиот на такое способен? Конечно же Ацуши. Но его мотивы и цели были намного глубже и серьезнее, чем могло показаться на первый взгляд. Куникида не сможет понять.       — Что... Завтра договорим, — выдавил из себя парень и отшатнулся от стола Дазая. Тот возмущенно открыл рот, наблюдая за удаляющимся Ацуши, но ничего не сказал. Куникида смерил их двоих скептичным взглядом.       Его слегка напрягало происходящее, однако это было их личное дело, его не касающееся, так что разбираться и допытываться до их небольшого секрета он не стал.       — Утречка, — поприветствовал он присутствующих и сразу обратился к Накаджиме: — Ацуши-кун, сегодня ты пишешь отчет о вчерашнем деле.       — Я? А Дазай-сан? — заговорил парнишка как ни в чем не бывало. — Вчера он был со мной, значит писать должны вместе.       — А у меня особое задание, — хитренько улыбнулся Дазай и поднялся с места, направляясь к Доппо. Тот кивнул и, взяв тонкую папку из стопки на своем столе, проговорил:       — Пять убийств, признанных полицией самоубийствами.       — Это моя тема, — произнес Осаму, листая дело.       «Кто бы сомневался», — подумал Ацуши и рухнул на свое рабочее место, вперившись взглядом в монитор. Опять всю самую нудную работу свалили на него.

***

      У Ацуши дрожали колени.       Немудрено, что он до чертиков напуган — скорая смерть ведь может быть поводом для беспокойства? А смерть с человеком, гибели которого ты желаешь меньше всего?       Ночью Накаджима не мог заснуть, днем — закончить отчет, который и так уже выходил страниц на двадцать, но все равно был неполным. Пальцы нервно стучали по столу, зубы сжимались на ладони, взгляд, направленный в экран монитора, на самом деле был сфокусирован на неизбежно наступающем вечере. Дазая не было в Агентстве — он все еще работал с тем делом о самоубийствах, и только его отсутствие позволяло Ацуши сохранять хоть какое-то подобие спокойствия и продолжать работать.       Но вот рабочий день закончился. Общежитие встретило бы его запахом татами, разогретым отядзукэ и теплым футоном, но сегодня оно приветствовало его грозно и осуждающе, оно ждало самоубийцу, который скоро умрет в этих стенах. Дазай не посмеет покинуть этот мир без него, не в этой жизни. Ацуши решил, что будет с ним до конца.       Парень легонько постучал в дверь и после громкого «открыто!» зашел внутрь.       — О, это ты, Ацуши-кун, — проговорил Осаму, убегая в ванную. Послышался шум воды. — Еще не передумал? — донеслось оттуда, и Ацуши, сделав пару шагов к двери, решительно произнес:       — Нет.       Голос дрожал.       Дазай вышел из ванной и, закрыв за собой дверь, прислонился к ней спиной. Нужно было что-то сказать.       — Как ваше дело? — тихо спросил Ацуши, не глядя Дазаю в глаза. Было больно. Было стыдно. И ужасно неловко.       — Скорее всего не раскрою, — ответил Осаму и скучающе засунул руки в карманы плаща.       — Такое сложное?       — Нет, просто сегодня я, видимо, все-таки умру, — улыбнулся мужчина в ответ, и Накаджима коротко кивнул, поджимая губы. Весь ужас, который он испытывал от мысли о сегодняшнем самоубийстве, отразился на его лице. Черт. — Вчера утром ты... хотел мне что-то сказать, да? Что-то про то, что ты будешь чувствовать себя виноватым, если не умрешь со мной. Знаешь, это глупо...       — Это сложно объяснить, — промямлил Ацуши, перебив его. Он глядел в сторону, обдумывая каждое слово — нужно было выразить свои мысли так точно, чтобы потом не возникло никаких вопросов. — Я не хочу, чтобы вы умирали. А если вы умрете, я не хочу жить. И, наверное, будет лучше, если мы оба умрем, и все будут счастливы. Двойное самоубийство для вас, живой вы в моих последних воспоминаниях для меня. Мы умрем и не будем жалеть. Как-то так, наверное.       — Все равно глупо, — произнес Дазай, сделав шаг вперед и вытащив руки из карманов. Пальцы сжались на галстуке Ацуши и легонько потянули на себя. — Но в этом есть смысл.       — Вы мне нравитесь, — сказал Накаджима, задержав дыхание, — вы замечательный человек, я действительно так считаю. И я не позволю вам умереть... без меня. — Дазай, казалось, не обращал внимания на его слова (хотя слышал и ценил каждое), сосредоточив все свое внимание на галстуке в своих руках. — О-осаму-сан, что вы... делаете?       — Раздеваю тебя, — ответил он, и галстук полетел на пол.       — Зачем? — последовал несмелый вопрос.       — Я же сказал, что позабочусь о нашем самоубийстве, так? Доверься мне, — произнес Дазай и, стянув с себя плащ, начал расстегивать пуговицы на манжетах. — Мы будем резать вены в теплой ванне, — объяснил он и, сняв жилетку и рубашку, принялся за бинты. — И делать это в одежде я не собираюсь.       Ацуши наблюдал за ним, не в силах пошевелиться и даже вдохнуть. Под бинтами белели нити шрамов, ползущие по рукам от запястий до плеч, ярко выделяющиеся на шее и ключицах. Накаджима протянул к Дазаю ладонь и коснулся его груди, чувствуя под пальцами бешеное биение сердца.       — Это больно?       — Немного.       Глаза отчего-то наполнились слезами. Ацуши мысленно бился в истерике, он чувствовал себя таким далеким от происходящего; обхватил Осаму руками, прижался к нему, лишь бы почувствовать его, осознать, что это все по-настоящему.       — Ацуши-кун. Ац... Уймись.       Накаджима дрожал как осиновый лист, сжимая Дазая в своих объятиях. Его горячее, гулкое сердце, бьющееся прямо под ухом — и скоро оно должно остановиться? Осаму вздохнул и смирился, нехотя обнимая Ацуши в ответ.       — Вода сейчас вытечет, поторопись, — произнес он и мягко оттолкнул от себя Накаджиму, расстегивая молнию своих брюк. До Ацуши дошло, что он даже рубашку не снял, и потому, отвернувшись, принялся раздеваться.       Накаджима безумно стеснялся наготы и пытался не пялиться на голого Дазая, попутно прикрывая руками свой пах, но когда его схватили за запястье и потащили в ванную, смущаться дальше было бесполезно. Ванна была почти полна; Осаму выключил воду, переступил через бортик и, бросив короткий взгляд на покрасневшего Ацуши, сел в горячую воду, согревающую старые кости.       — Ацуши-кун, я жду.       — А-а, я, да, — промямлил он и начал мотать головой, будто ища чего-то. Наверное, смелости.       — Ты меня стесняешься?       — Что? Не-ет, нет, конечно нет, я просто... — Накаджима замолк, прикусив губу. У Осаму на плече была родинка. «Смотри на нее, — сказал он себе, — не смей даже думать о том, что ниже». — Я... да, — признался он и опустил голову, обняв себя рукой и сгорбившись. — Я стесняюсь.       — Какая разница? Мы скоро умрем, — усмехнулся Дазай и откинулся назад, положив руки на бортики. В его словах была логика. Железобетонная логика. — Залезай.       — А как?       — Сядь напротив меня.       — Как? — продолжал спрашивать Ацуши, не понимая, как это должно выглядеть.       — Иди сюда. — Осаму протянул руку в сторону Накаджимы, и тот вложил свою дрожащую ладонь в его. — Теперь встань в ванну и сядь уже.       Сглотнув, Ацуши поднял ногу и переступил бортик, забираясь внутрь не без поддержки Дазая. Тот потянул его вниз, заставляя опуститься в воду, и Ацуши, наконец, сел, прижав колени к груди, обхватив их свободной рукой.       — А теперь...       Рука Осаму выскользнула из нервной хватки Накаджимы, и пара ладоней, забравшись под колени, потянула ноги Ацуши на себя, заставляя обхватить чужое тело и прижаться, кожа к коже.       — Дазай-сан, — смущенно прохныкал парень, закрывая лицо руками. Осаму тихо засмеялся и наклонился к Ацуши, хватая его за запястья и отводя руки в стороны.       — Ну хватит уже, — проговорил Дазай, и лезвие коснулось руки.       Ацуши распахнул глаза, внимательно наблюдая за тем, как Осаму легко и уверенно вскрывает его вену вдоль всей внутренней стороны предплечья. Накаджима забыл, как дышать, ему захотелось пошевелить пальцами, но рука как будто онемела. Боль была такой незримой и эфемерной, хотя и чертовски сильной; чувства отупели, будто в замедленной съемке, все внимание сосредоточилось на крови, хлынувшей тонкими струями из пульсирующей вены. Это правда произошло? Это правда происходит?       — Осаму... — выдохнул Ацуши. Кровь стекала к локтю и капала в воду, оставляя яркий красный след и тут же растворяясь.       — Тихо. Все хорошо, — успокаивающе проговорил Дазай, принимаясь за вторую руку. Ацуши не хотел смотреть, но так оторопел, что не мог и моргнуть, был даже не в силах вскрикнуть. Длинный аккуратный порез образовался и на второй руке, пульсируя горячей болью. Было уже не так страшно.       Окровавленное лезвие полетело на пол, и Дазай взял другое с бортика ванны. Ацуши его даже не заметил, но сейчас, видя его в руке Осаму, он осознал: теперь и его очередь. Они здесь умереть собирались, вообще-то. Вместе. «Я передумал, — подумал Ацуши, видя, как второе лезвие скользит по рукам Дазая, — я не хочу». Но Осаму уже бросил лезвие за спину, и сжал ладони Накаджимы в своих, опуская их руки под воду. Слова застряли в горле. Было в этом что-то... прекрасное. Да, теперь он понимал Дазая — это чувство утекающей с кровью жизни, это умиротворение и расслабляющая легкая боль в покалывающей свежей ране. И взгляд самого Осаму — ласковый, мягкий и даже слегка встревоженный. Он наблюдал. Он щурился, выжидая, когда Ацуши сдастся. Но тот не сдавался.       — Я буду держать тебя за руки, чтобы ты не смог восстановиться с помощью способности, — сказал Дазай. Накаджима кивнул.       Он глубоко дышал, желая почувствовать перед смертью так много, как только можно. Легкий едва неприятный металлический запах крови, пальцы Дазая на ладонях, саднящие раны под теплой водой, невероятная слабость в конечностях... но такая приятная. Чертовски неправильная своей тягучей отрадой. Ацуши поерзал, чувствуя бедрами бедра, руками — руки; сладкая волна прошлась от низа живота до кончиков ушей — почему смерть так заводит? Нервная улыбка растянулась на побледневшем лице.       — Осаму, я...       Ацуши опустился глубже под воду и откинул голову на бортик, прикрыв глаза. Еще чуть-чуть, и больше не будет ничего... Почему так хочется спать? Веки окончательно сомкнулись, Накаджима почувствовал, как проваливается в окутывающую теплом темноту.