Попытки двойного самоубийства

      Он держал его за руку у всех на глазах.       Не то чтобы кому-то было до этого дело, но Ацуши был ужасно напряжен, бросая на окружающих людей взгляды. Он нервничал. Теплая ладонь Осаму, сжимающая его ладонь, большой палец, поглаживающий тонкую чувствительную кожу. Сам Дазай отстраненно пялился в окно автобуса, делая вид, что кроме него и его мыслей ничего не существует, но крепко сплетенные в замок руки отвлекали все его внимание и были буквально центром его Вселенной. Ацуши пытался не задерживать на нем взгляд, хотя все равно подолгу смотрел на его точеный профиль, смягчающийся блеском счастливых умиротворенных глаз, и откровенно любовался им, трепеща всем своим существом от одного его вида. Накаджима сидел рядом с ним, глядел на него, думал о нем, часто отводя смущенный взгляд, но этого все равно казалось недостаточно. И это — любовь? Какое ужасное раздражающее чувство. И такое приятное.       Они молчали всю дорогу: даже когда Осаму поднялся и потянул Ацуши за собой, чтобы покинуть душный транспорт, они не проронили ни слова. Узенький тротуар, обрамленный аккуратным бордюром, был слишком тесен для двоих, но они шли бок о бок, плотно соприкасаясь плечами из-за упрямого желания не отходить друг от друга ни на шаг.       И они все еще держались за руки.       Рядом с ресторанчиками быстрого питания вкусно пахло, и, проходя мимо, Ацуши засматривался в окна, наблюдая за людьми, что сидели за своими столиками то вдвоем, то поодиночке и ели, занимаясь своими делами: кто-то усердно водил пальцем по телефону, кто-то печатал на ноутбуке, а кто-то молча уделял все свое внимание только еде.       Накаджима смущенно молчал, и это, пожалуй, раздражало: он не расспрашивал, куда они идут, не пытался узнать, чем будут заниматься: его молчание — чистой воды проклятие, радостное бессвязное щебетание ни о чем было бы в десятки раз лучше. Эта тишина откровенно злила: Дазай знал превеликое множество злачных мест, начиная от баров и клубов и заканчивая провонявшими травкой притонами; воспоминания о них казались дурным сном — это было так давно, он не бывал там уже много лет, и не факт, что что-то осталось незыблемо на своих местах. Он мог бы попытаться отыскать их в прахе захороненного прошлого, но не было ни времени, ни желания, а тащить туда Ацуши он не стал бы под страхом смерти. Однако он мог бы, и то, что Накаджима не допускал подобных мыслей, ужасно злило — глупый наивный ребенок, он доверяет ему так слепо, словно новорожденный котенок. Но эта наивность, она ведь только для Осаму, это бесконечное доверие исключительно для него. Любовь слепа, но зрячий Дазай будет вести его, найдет правильный путь, прощупывая почву так внимательно, чтобы не провалиться ненароком в бездну. Он не потеряет Ацуши и не даст ему потерять себя.       — Не хочешь перекусить? — спросил Осаму, и Накаджима вздрогнул, отнимая взгляд от пыльной земли под ногами. Они в очередной раз свернули, и теперь на тротуаре стало свободнее, но плечи горели, все еще соприкасаясь. Ацуши ответил с легкой улыбкой:       — Да нет.       — А я хочу, — проговорил Дазай. — Зайдем в супермаркет?       Ацуши рассеянно кивнул и прикусил губу, глядя в сторону — он не любил супермаркеты, они были слишком большие и страшные: казалось, в них можно было легко заблудиться и потеряться так, что никто никогда не найдет. Но когда пара свернула в проулок и вышла на большую парковку прямо перед огромным зданием у главного входа, Осаму крепко держал его за руку с явным намерением не отпускать ни за что на свете. Это придавало уверенности.       Внутри все было хуже, чем парень себе представлял: высокие потолки, куча разрозненного слоняющегося вокруг народа и блестящий белый пол, от которого кружилась голова. Дазай упорно тащил его от полки до полки, набирал продукты на перекус — шуршащие пачки вредной еды: сладкой, соленой, острой и не очень, несколько напитков, включая пиво.       — Не многовато ли, Дазай-сан? — поинтересовался Ацуши, когда они уже стояли в очереди на кассу.       — На нас двоих в самый раз, — ответил он, пожав плечами, и Ацуши вспыхнул праведной яростью.       — Осаму! — воскликнул парень. — Зачем? Не нужно было...       Он так краснел, смущаясь и возмущаясь одновременно, что Дазай мог только влюбленно улыбаться, отмахиваясь тем, что рано или поздно Накаджиме все-таки захочется поесть. Они сошлись на том, чтобы заплатить поровну, потому что Ацуши просто не мог себе позволить растрачивать деньги Осаму на такую ерунду, хотя и весьма существенную для скромного бюджета семпая; оба взяли по пакету в руки и направились прочь от этого ужасного места — Ацуши стало значительно лучше на свежем воздухе без яркого искусственного света и давящих на голову стен, он глубоко вдохнул, привычно хватая Осаму за руку. Они вернулись на дорогу через тот же проулок и продолжили свой путь в абсолютном молчании; Накаджима глядел по сторонам, на скромные домишки-коробки с двориками, засыпанные щебнем, на редкие деревья, выглядывающие из-за металлических заборов, а Осаму смотрел перед собой, вспоминая дорогу.       Десять минут с десятком поворотов спустя Дазай ускорил шаг, таща за собой Накаджиму усерднее. Вскоре они остановились, и Ацуши открыл рот, глядя через дорогу: там, за невысокой кирпичной стеной, начинался лес. Высокие деревья нависали сверху, заставляя почувствовать себя маленьким и бесконечно никчемным, и их было так много, что невольно думалось: это конец города? Что там, по ту сторону кирпича? Он смотрел и не мог отвести взгляда от сочных зеленых листьев, легонько колышущихся на ветру, отражающих блеск полуденного солнца с легкой желтизной, но Осаму мягко потянул его в сторону дороги, и они пересекли ее, направившись вдоль стены. Они шли так еще долго, даже стена завернула в другую сторону, и Ацуши уже успел разочароваться, но лес снова показался по правую руку, на этот раз за низкой оградой, и парень приободрился. Они ведь туда идут? Туда, да?       Вот уже виден вход: несколько турникетов и пара табличек, без единого человека, без единого здания. Заверни-заверни-заверни, молил Накаджима, и Осаму, словно услышав его мольбы, повернул, огибая преграду. Ацуши засиял от радости и прочитал на табличке скромное: «Парк Кураки», — это что, действительно всего лишь парк? Этот лес посреди города, оазис посреди сухой горячей пустыни? Насколько он большой? Дазай снова потянул его за собой, и Накаджима покорно зашагал по чистой ровной тропинке, восхищенно осматриваясь: загадочная темнота меж плотно стоящими деревьями пугала, но рядом с дорожкой лес редел, и солнечные лучи теплили макушку. Дорога уходила вниз, и, спустившись по ней, они ступили на широкую тропу, где уже встречались редкие люди. Здесь были и небольшие здания работников парка, и таблички, и указатели, тропа разветвлялась, но пара не сворачивала и вскоре оказалась у пруда. Рука пораженного Накаджимы выскользнула из пальцев Дазая, и парень быстрым шагом направился к воде, мимо беседки, упал на колени на самом краю террасы и начал вглядываться в свое отражение, просунув голову сквозь деревянные прутья ограды. Гладь тряслась рябью от взмахов хвостов рыб под водой; Ацуши осторожно коснулся ее, намочив пальцы. Этот пруд был похож на настоящее живое озеро, его противоположный усыпанный камнями берег виднелся вдали, под кронами кленов; совсем рядом зашуршал полиэтиленовый пакет, и Осаму сел рядом на корточки, тоже макнув ладонь в воду, одергивая пальцы от холодных капель.       — Тебе так нравится природа? — спросил он, и Ацуши поднял на него свои сияющие счастьем глаза.       —Я... никогда не видел ничего подобного, — заворожено проговорил он и еще раз провел рукой по воде. — Вся моя жизнь прошла в стенах приюта, и... Ни озер, ни лесов... Я ничего не видел вживую. Только на картинках.        «Никогда, — эхом отдавалось в голове Дазая, — ничего». Этот парень уже достаточно давно живет в достатке, работая в Агентстве, но как же мало он знает, как же мало он видел. Осаму был даже рад тому, что сможет показать Накаджиме всю красоту этого мира, которой больше не может восхищаться, что проведет его по этому пути.       — Однажды я пытался утопиться здесь, — проговорил он, бухнувшись на задницу. — Мой друг кричал мне: «Да чтоб ты жил вечно!» — а я вспомнил, что забыл взять с берега камень, и просто плавал на спине. Мне было лень двигаться, поэтому я так и остался, глядя на небо; а оно было необыкновенным, — сказал он, подняв голову. — Знаешь, я просто обожаю закат.       Ацуши улыбнулся и положил голову ему на плечо, продолжая любоваться природой. Прохладный ветерок вскинул светлую прядь волос, и Осаму взял руку парня в свою, крепко сжимая. Пальцы Дазая были ледяные.       — О, — опомнился Накаджима. — Мы же еще не пришли, да?       — Пришли куда?       — Куда ты хотел меня отвести, — смущенно ответил он и отвел взгляд.       — А-а, — протянул мужчина, улыбаясь, — точно. Ну, тогда пойдем, — произнес он и встал, подняв лежащий рядом пакет.       Они вернулись на прежний маршрут и продолжили свой путь: Ацуши все смотрел по сторонам, разглядывая кору деревьев и мелкие листья, подрагивающие на ветру, а Осаму косился на него, почти не следя за дорогой. Свернув на узкую тропу, примятую пожухлой прошлогодней травой, они спустились по земляной лестнице, подпираемой длинными бревнышками; Ацуши цеплялся свободной рукой за перила, вел ею по крепким стволам близстоящих вишен, касаясь их самыми кончиками пальцев. Внизу они снова вышли на дорогу и свернули направо, проходя мимо детской площадки.       — Сюда, — проговорил Осаму и потянул его в сторону, переступая бордюр.       Пройдя по небольшой лужайке, освещаемой ярким лучистым солнцем, они обогнули низкий кустарник и оказались на небольшой поляне перед высоким дубом, под сенью окружающих их кленов и слив, ступая по мягкой зеленой траве.       — Ну, привет, старый друг, — протянул Осаму и направился прямо к дубу, на ходу роняя пакет. Он провел ладонью по коре и обернулся к Ацуши. — Видишь ту ветку? — спросил Дазай и показал пальцем вверх. Накаджима сделал пару шагов вперед и поднял голову, рассматривая — да, там действительно была ветка, толстая, прямая, но сломанная. — Я пытался повеситься на ней, — улыбнулся мужчина и опустил руку, — но она сломалась. И теперь я приглядываю за этим дубом. Ох, сколько я просидел под ним, как сильно я напивался... Порой мне хочется просить у него прощения за то, что он видел меня таким.       Осаму тяжело вздохнул и опустился, подперев ствол дерева своей спиной. Ацуши замер на секунду-другую, но подошел и сбросил свою сумку вместе с пакетом, садясь рядом, по правую руку от Дазая, плечом к плечу. Они сидели в тишине и глубоко дышали свежим чистым воздухом, соприкасаясь пальцами.       — Осаму, — произнес парень, не поворачивая головы. — Расскажи мне что-нибудь.       Тишина висела между ними еще с долгий десяток секунд: Дазай раздумывал, о чем бы ему поведать, и подал голос, тихо начав:       — У моего семпая был набор скальпелей. — Ацуши напрягся, но смолчал, потому что сам попросил об этом, и было бы невежливо прерывать его, даже если ему не хотелось сейчас слышать что-то подобное. — Они были такие острые, что боли почти не чувствовалось, и я... Достал их с самой верхней полки книжного шкафа, из тайника, — произнес он, улыбаясь, — а потом запачкал белый ковер кровью. Ее было так много, наверное, если бы меня вовремя не нашли, я бы умер, — усмехнулся Осаму и полез в пакет за пачкой со снеками. — Ковер был безнадежно испорчен, — добавил он и разорвал упаковку, закидывая себе в рот несколько снеков, подсластивших язык карамелью.       — М-м-м, — протянул Накаджима, рыская в своем пакете. — А еще? — спросил он неуверенно и достал рисовое печенье со вкусом клубники.       — Ну, — с набитым ртом проговорил Дазай, — однажды один мой очень нехороший друг подарил мне яд, который я долго искал. Только вот в итоге оказалось, что это не яд, а слабительное, да такое сильное, что я не вылезал из туалета дня три...       Ацуши тихо усмехнулся.       — Это был действительно очень нехороший друг, — кивнул он и откусил половинку печенья, сосредоточенно ее пережевывая. — А... — начал парень, но запнулся, не зная, стоит спрашивать или нет. — У тебя есть истории, не связанные с суицидом? — осторожно спросил Накаджима, и снек завис в воздухе на полпути: Осаму замер, серьезно задумавшись. Он думал несколько долгих секунд, а затем усмехнулся, согнув ногу в колене:       — Нет, похоже, нет.       И они снова замолчали, отвлекаясь только лишь на перекус. Казалось, Дазай был спокоен, как удав, а Ацуши же жутко нервничал, желая вновь начать диалог, но ужасно паникуя, не зная, о чем заговорить.       — Какой твой любимый чай? — внезапно спросил Осаму и отложил полупустую пачку, внимательно глядя на парня. Тот посмотрел на него в ответ, роняя на колени крошки, и проглотил печенье, придерживая переполненный рот рукой. — Или ты любишь кофе? — добавил Дазай, и Ацуши смутился от того, с каким неподдельным интересом он это спросил.       — Ну... Кофе я не особо люблю, — честно признался Накаджима. — Он хорошо меня бодрит, поэтому я попиваю его в неудачные дни, а так — нет. Чай все-таки лучше. И черный, и зеленый по-своему хороши, но, думаю, мне больше нравится зеленый, без сахара, — наконец ответил он, сжав ладони между коленей.       Осаму внимательно смотрел на него и придвинулся ближе, не в силах удержаться: потрепал по волосам, поцеловал в висок, приобняв за плечи.       — А... ты? — спросил Ацуши, подняв на него взгляд. — Что ты любишь? — неуверенно спросил он. Сердце Дазая разрывалось от того, насколько милым был его голос.       — Я люблю кофе и алкоголь во всех его проявлениях, — ответил Осаму и улыбнулся. Ацуши даже почти не удивился — у них совершенно разные предпочтения.       Он посмотрел в сторону и улыбнулся уголками губ, прикрыв глаза.       Послышался тихий шорох пакета и хлопок, прервавшийся шипением — Дазай достал жестяную банку и открыл, протянул Накаджиме, облизывая пальцы от пены. Парень глянул на этикетку и распахнул глаза.       — Осаму, нет, — серьезно проговорил он, окинув того недовольным взглядом.       — Ацуши, да, — улыбнулся Дазай, продолжая впихивать ему в руки пиво.       — Ты издеваешься? Прекрати пытаться меня споить!       Накаджима сложил руки на груди, даже не думая принимать злосчастную банку от Осаму.       — Да это всего лишь пиво, — возмутился мужчина. — А-цу-ши-ку-у-ун, — по слогам протянул он. — Давай. Ради меня.       — Ради тебя? — переспросил парень, скривив лицо, и вспыхнул, осознав, что именно он сказал. Поколебавшись пару мгновений, он цыкнул и быстро выхватил пиво, приговаривая: — Ты ужасный человек.       — А кто говорил, что я святой? — лукаво улыбнулся Дазай и положил голову Ацуши на плечо. Тот неуверенно покосился на него, крутя открытую банку в руках, а затем глянул на нее и пригубил, делая глоток на пробу.       — Горько, — заключил он, морщась.       — Ты привыкнешь.       — Это не то, к чему мне хотелось бы привыкнуть! — выпалил Накаджима, и Осаму тихонько засмеялся. Смешно ему было. Ну конечно, спаивать восемнадцатилетних так весело.       — Чувствую себя Змеем-искусителем, знаешь, — проговорил Дазай, как бы невзначай прижимаясь губами к его шее.       — А я тогда кто?       — Ева? — предположил он. — Хотя, она ведь осталась с Адамом.       — Конечно, кто бы захотел остаться со Змеем? — пожал плечами Ацуши и легонько поцеловал Осаму в висок, молча ответив на свой собственный вопрос.       Осаму потянулся за второй банкой, на этот раз для себя, и теперь они попивали пиво вдвоем, наслаждаясь близостью друг друга, любуясь тонкими кленами и раскидистыми сливами, рябящими в глазах пестрой зеленью. В тени листвы, в тишине, прерываемой пением цикад, они сидели бок о бок, не думая ни о чем, живя одним лишь этим моментом.       — Во время ханами здесь еще красивее, — сказал Дазай, и Ацуши улыбнулся, представляя вокруг сакуру в розовом цвете. Они обязательно полюбуются на это в следующем году, в этом же месте. Вдвоем.       Взяв пачку недоеденных снеков, Осаму достал один, на секунду-другую задумавшись, и хитро улыбнулся, приблизил его к лицу Ацуши. Тот непонимающе уставился на предлагаемую ему еду, однако открыл рот и покорно принял, случайно коснувшись губами пальцев Дазая. Парень покосился на свое рисовое печенье и начал кормить Осаму, любовно прижимаясь щекой к его макушке. Когда пачки опустели, Ацуши понял, что слишком голоден, и этого недостаточно, чтобы наесться, поэтому достал новую упаковку. Зефир буквально таял в пальцах; Накаджима откусил кусочек, и жидкая начинка быстро вытекла, пачкая руку от запястья и чуть ли не до локтя. Парень запаниковал, сразу слизывая ее, и только потом заметил на себе заинтересованный взгляд Дазая, склонившего голову набок. Ацуши засунул язык обратно в рот, сглатывая сладкую слюну, а Осаму подумалось о салфетках, что он купил, но засунул эту мысль куда подальше и взял его за руку, притянув к себе, прижался губами к коже на запястье, отдающей на вкус яблоком. Он облизнулся, глядя Накаджиме прямо в глаза, и приблизился, мягко целуя. Ощущение чужого языка во рту было головокружительным, и Ацуши обнял Дазая за плечи свободной рукой, пытаясь не упасть, а тот уже обнимал его, забравшись руками под футболку, и горячо целовал, оглаживая холодными ладонями его спину. Ацуши положил руку ему на грудь и надавил, отстраняясь, повернул голову в сторону, тяжело дыша. Сердце бешено колотилось, колени ослабли, а пальцы вообще онемели, не в силах двигаться.       Тяжело вздохнув, Осаму привел в порядок дыхание и коротко прижался губами к щеке парня, притягивая его к себе за руки, усаживая между своих коленей. Ацуши сглотнул, чувствуя спиной горячую грудь, в которой стучало чужое сердце так же сильно, как и у него, и быстро засунул в рот остатки зефира, которые он все еще держал между пальцев. Руки Дазая сомкнулись на его животе, и стало еще теплее, чем раньше. Приятно. Даже чуточку хотелось спать, но не хотелось терять этого ощущения горячего тела, нежных прикосновений и острого подбородка, упирающегося в левое плечо. Ему это нравилось.       — А-цу-ши, — произнес Осаму по слогам, и его рука скользнула вверх, к шее. — Могу я?.. — спросил он и легонько надавил большим пальцем на сонную артерию. Парень прерывисто вздохнул, и по всему телу пробежали мурашки.       — Д-да, — выдавил из себя он, и чужая рука крепко сжала шею.       Дазай мог чувствовать биение его сердца, мог чувствовать потоки крови, пробегающие под его пальцами; Накаджима уперся левой рукой Осаму в ногу и крепко сжал, чуть выгибаясь. Он тяжело задышал, откинув голову назад, и вжался спиной в Дазая, млея от тяжести в голове. Возбуждение ветром крутилось в животе, который все еще обнимала вторая рука, мягко оглаживающая бок. «Я не могу, — думал Осаму. — Я не...» Он отпустил его горло, влажно целуя за ухом, и забрался руками под футболку, гуляя по напряженному животу, вжимающемуся от легких прикосновений. Ладони заскользили вверх, к груди, и замерли: Ацуши ведь не девушка, сжимать-то там нечего, но он легонько задел напряженные соски, обвел их, мягко надавливая. Накаджима всхлипнул, чуть ли не захлебываясь слюной, и выдохнул с тихим стоном, застрявшим в глотке — не нужно много ума, чтобы понять: ему понравилось. Вот она, понял Дазай, точка невозврата. Теперь даже если он и захочет остановиться, то не сможет, потому что он слабее своих желаний. Еще раз проведя языком по шее парня, он скользнул руками вниз, к краю бридж, и провел под самой кромкой, чуть забираясь пальцами за резинку трусов. Ацуши вздрогнул, даже вскинул руку, чтобы его остановить, а потом остановился сам: нет. Можно. Осаму можно трогать его везде, где захочется, как бы неловко он себя ни чувствовал, как бы стыдно ему ни было. Свободная пуговица, расстегнутая молния, и бриджи больше не были проблемой.       — Можно? — спросил Дазай, поглаживая пальцами самый верх лобка под трусами, и парень боязливо кивнул, зажмурившись.       Ладонь скользнула по мягким волосам еще ниже, обхватывая твердый стоящий член, и Ацуши стиснул колени, крупно задрожав, хватаясь пальцами за брюки Осаму. Кончики его ушей были такими красными, что невольно хотелось взглянуть и на лицо, но Дазаю было не до этого, он двинул рукой, вырывая из парня жалобный стон, и уронил голову на его плечо, чувствуя себя полностью опустошенным этим звуком. «Как такого можно не хотеть?» — невольно думалось ему, и он попросил:       — Ацуши. Ацуши, раздвинь ноги шире.       Колени дрогнули, но Накаджима подчинился и снова застонал от нового движения, отдавшегося сладкой истомой по всему телу.       — Осаму... — прошептал он и подавился воздухом, когда влажные от смазки пальцы огладили яички и чуть сжали, оттягивая.       Он не мог сдержать голоса, когда в трусах так горячо и влажно, когда чужие пальцы вытворяли с ним такие вещи, и простонал его имя, крутящееся на языке. Дазай снова вернулся к его члену, крепко сжимая у основания, и Ацуши кончил, подрагивая от расплывшегося по всему телу оргазма: уши заложило, виски затрещали от яростного сердцебиения, разрывающего голову и грудную клетку. Облизнувшись, Осаму провел пару раз по сверхчувствительной плоти и расплылся в улыбке, ловя краем уха тихий протяжный стон. Только потом он вытащил руку из его штанов и дотянулся до пакета, в котором были салфетки. Утерев от спермы руки, Дазай обтер ужасно смущающегося Накаджиму и проговорил:       — Ты такой милый.       Парень вздрогнул от такого заявления и тяжело выдохнул. Не было ли это слишком быстро? Было. Но Дазай и не ждал никаких чудес от девственника. Он крепко обнял Накаджиму, и тот напрягся, чувствуя спиной чужой стояк.       — О-осаму, — заикаясь, произнес он. — Ты... Упираешься в меня.       — Мне отстраниться? — спросил Дазай, не особо понимая, в чем дело.       — Н-нет, просто... Ну... Ты...       Ацуши тяжело выдохнул, набираясь смелости, и медленно провел ладонью по его ноге вверх, завел руку назад, поглаживая внутреннюю сторону бедра. Было бы эгоистично не ответить ему тем же. Это приятно, черт возьми, Осаму заслуживает того же, поэтому, крепко зажмурившись, парень положил руку на внушительный бугорок, оттягивающий ткань брюк, и легонько смял, умирая от стыда. Дазай укусил его в шею, прерывисто выдыхая, и сжал руки на его боках, пытаясь хоть как-то приободрить. Смелости это не придавало: Ацуши убрал руку и закрыл ею свое лицо, сгорбившись. Нет, он сделает это.       Заерзав, парень приподнялся и повернулся, обхватывая коленями ноги Осаму. Тот взял в ладони его лицо и крепко поцеловал: не бойся, ты же не убить меня собираешься. Отстранившись, Накаджима вновь набрался решимости и положил ладонь на его пах, сжимая пальцами, нежно и медленно массируя, пытаясь доставить своими неумелыми ласками хоть какое-то удовольствие. Он даже не подозревал, как хорошо было Дазаю и как сильно ему не было дела до того, что Ацуши понятия не имеет, как правильно этим заниматься. А еще Осаму мог смотреть. Видеть это алое смущенное лицо, ужасно сосредоточенное, с потемневшими глазами, полыхающими страхом и страстью.       Расстегнув его брюки, Накаджима приспустил их вместе с трусами, пялясь на возбужденный налитый кровью член, и ему показалось, будто он услышал, как шумно сглотнул Дазай. Словно завороженный, Ацуши коснулся влажной малиновой головки и провел по уретре, собирая смазку. Когда Осаму крепко сжал его плечо, парень почувствовал, как ему сносит крышу: он неуверенно обхватил плоть дрожащей рукой, начиная медленно двигать ею, и постепенно ускорял темп, доводя Дазая до самого края исступления. Вздохи и стоны из его уст были тихими, но ужасно приятными, и Ацуши откровенно заводился, продолжая ему надрачивать.       Когда брызнула сперма и запачкала рубашку, расплывшись на ней небольшим мокрым пятном, он все еще пребывал в прострации, хотя и прекратил двигать рукой. Осаму тяжело дышал, крепко вцепившись ему в плечи обеими руками, и его покрасневшее лицо казалось прекраснее всего на свете. Ацуши поцеловал его в губы, коротко скользнув по ним языком, и положил голову Дазаю на плечо, глубоко дыша.       Банка, лежащая рядом, была давно перевернута, и пиво безнадежно пропитало землю.