...ровное и медленное горение огня лучше бурных пожаров, какая бы поэзия ни пылала в них. «Обломов», Иван Гончаров.
Горячие любимые губы, зацеловывающие бедра, растворялись в противном писке будильника. Часто ли ему снились мокрые сны? «Чертов Дазай», — подумал Ацуши, выключая назойливую трель, и посмотрел на одно непрочитанное сообщение, как раз таки от него: «Не забудь почистить историю браузера», — с глупым ухмыляющимся смайликом, невольно напоминающим то противное выражение лица Осаму. Парень прикрыл ладонью глаза, тонко улыбаясь, и закусил губу. «Как будто я сам не знаю», — подумал он, но не ответил — в том не было нужды, он давно уже все стер — и хлопнул телефоном по подушке, уткнувшись в нее же носом. Ему нравилось то, что происходило между ними. Нравилось-нравилось-нравилось, до боли в сжатых пальцах, до искр в глазах и тянущей сладости в низу живота. Это начинало походить на помешательство, на странную больную зависимость, от которой не хотелось избавляться: привязанность мутировала, превращаясь в более сильное чувство, каждый миг без него сопровождался невыносимой ломкой, а рядом с ним жизнь расцветала, и круги плясали в глазах, стирая границы между реальностью и слепым обожанием. Накаджима невольно вспомнил сладковатый привкус тех грибов, которыми с ним поделился Осаму, и поежился, не желая признавать, что хочет повторения, хочет продолжения и Дазая тоже безумно хочет — но будет ли он просить его об этом, будучи в ссоре с самим собой? У их отношений есть рамки. Они могли бы их расширить, но очень аккуратно, шаг за шагом, ведь если проломить тонкую грань одним неверным движением, одним лишним словом, то рухнет все. Ацуши не любил себя. Преимущественно из-за того, что мог все испортить. Сборы на работу были такими же, как и всегда: обыденными и бесконечно скучными. Закрыв за собой дверь, Накаджима было подумал, что можно постучаться к Осаму, но тут же одернул себя от этих мыслей, быстро спускаясь по лестнице — не хотел навязываться, да и все равно они встретятся на работе. Плотно заполненный автобус, пара преодоленных на лифте этажей, и Агентство встретило его запахом кофе и бесконечных бумаг. Китамура-сан передал ему поручение от Куникиды-сана: перебрать и упорядочить данные дела Кенджи, чтобы тот мог работать дальше, и распечатать фотографии, которые сделала Акико на слежке за должником. За весь день Осаму ни разу не объявился. Как и на следующий день. И на другой. Вечерами Ацуши лежал у той стены, разделяющей их комнаты, и вслушивался в тишину, надеясь уловить краем тигриного уха шаги, тихое посапывание, дыхание — что угодно, что могло бы сказать о присутствии Дазая, крохотная надежда, тонкая нить, невесомо связывающая их, дающая призрачное ощущение умиротворения. Он беспокоился. Он касался холодных стен пальцами, представляя, что гладит его щеки, и неизменно засыпал до того, как Осаму возвращался в свою обитель, без сил заваливаясь спать прямо в одежде. На четвертый день тот появился в Агентстве в половину десятого утра; Ацуши тогда сидел за ноутбуком, размышляя, что же можно сделать с компьютерным мошенником, как вдруг мимо промелькнул знакомый плащ, обладатель которого упорхнул в другую комнату за благословенным кофе. Сердце забилось быстрее, густая слюна застряла в глотке, не позволяя продохнуть, и парень часто заморгал, не веря этому видению. К его удивлению, Осаму вернулся, сел за свой стол, обжигая перебинтованные ладони чашкой, и включил свой ноутбук, разминая пальцы; Накаджима переполнился счастьем, и дело о мошеннике моментально отступило на второй план. Ему хотелось наброситься на него в бесконечной радости долгожданной встречи — да, он тысячу раз мог позвонить ему или подкараулить его поздней ночью, подперев спиной дверь его квартиры, но вот так, случайно и ненавязчиво, он желал встретиться больше всего на свете. — Привет, — тихо и неуверенно проговорил Ацуши, повернувшись в сторону Осаму. Он решил не кидаться на него с поцелуями и объятиями, хотя так хотелось — но офис был полон народу, да и Рампо вместе с Танизаки вряд ли оценили бы такое выражение чувств. Дазай посмотрел на него и расплылся в ласковой, хотя и уставшей улыбке: под глазами залегли темные мешки, а выражение его лица говорило о том, что еще чуть-чуть, и он рухнет от недосыпа. — Здравствуй, Ацу-чан, — поздоровался Осаму, откровенно любуясь им, и подпер голову рукой, не отводя взгляда от любимых блестящих глаз. Он снова так его назвал. Накаджима вздрогнул и залился краской — не здесь же, черт, глупый Дазай. Мужчина тихонько усмехнулся его реакции и достал из кармана плаща флешку, продолжая заниматься своими делами. Ацуши повернулся обратно, уставившись в экран своего ноутбука, но поглядывать на Осаму не перестал, сильно кося глаза. Как же хотелось к нему прикоснуться... Но нет. Здесь люди. А у него вообще задание. Парень вздохнул, приводя мысли в порядок, и поднялся, чтобы попросить Танизаки о помощи; тот добродушно согласился и с радостью оставил свою бумажную работу. Через десять минут они открыли поддельный лицевой счет, а еще через час смогли подловить мошенника на горячем, нарочно подставившись. Теперь у Ацуши был на руках его адрес, и он сразу направился туда, чтобы помочь полиции — Джуничиро уже отправил им данные и помахал рукой на прощание. Вернулся Накаджима спустя два часа, явно измотанный в отделении: подписать пару бумажек, ответить на пару вопросов, поприсутствовать на допросе... Осаму все работал, что было удивительно — он что, за сегодня ни разу не открыл «Полное руководство по самоубийству»? Он не бездельничал, не слушал музыку, не спускался в кафе на первый этаж? Ацуши доложил Куникиде о своих успехах — тот пришел как раз час назад — и сел за свое рабочее место, чтобы быстренько написать отчет и поскорее покончить с этим. Сокращенный рабочий день заканчивался, люди расходились по домам, и в итоге к двум часам дня остались лишь они трое. Доппо сидел до последнего, но его подгонял график: — Эй, Дазай, ты долго будешь тут балду пинать? Осаму устало и даже раздраженно поднял на него глаза. — Я почти закончил. — Ты действительно работаешь что ли? — удивился Куникида и подошел поближе, чтобы заглянуть в экран ноутбука. Дазай писал отчет. Он. Отчет. — Ты дал мне дело о краже в четверг, и я его раскрыл. Доппо промолчал. Ацуши задавался одним вопросом. — Оставь ключи, я закрою, — беспечно попросил Дазай, и Куникида, с пару секунд поколебавшись, отдал ему ключи и молча ушел. «Кто ты и что ты сделал с моим Осаму?» Тем не менее Накаджима терпеливо ждал, когда он закончит, терпел стук пальцев по клавиатуре, отдающийся в голове легкой мигренью, и скучающе рассматривал стены, покручивая между пальцев ручку. Взгляд все цеплялся за Дазая, и парень облизывал губы, тут же глядя в другую сторону. Они одни. В пустом офисе. О, Боги, дайте ему терпения. Осаму откинулся на спинку стула и повел плечами, отхлебнув кофе — это не первая чашка и даже не третья. Он посмотрел в сторону измучившегося от безделья Ацуши и улыбнулся, поднимаясь на ноги; в два шага преодолел расстояние между ними, нагнулся и крепко обнял его за шею. Парень сначала растерялся, но быстро осознал, что только что произошло, обнял в ответ, обернув руки вокруг его талии, и прижался щекой к его животу, вдыхая родной запах. Три дня — это много или мало? — Я скучал, — все же проговорил он. — Ты всегда мог прийти ко мне. — Я... не хотел мешать, — неловко пробурчал парень и стиснул руки покрепче. Дазай усмехнулся и медленно отпрянул, поглядывая сверху вниз на его лицо; Накаджима оцепенел на пару мгновений от этого ласкового взгляда и тут же подорвался с кресла, чтобы дотянуться до его губ. Перебинтованная ладонь огладила щеку и плотно прижалась к затылку, зарылась пальцами в волосы, не позволяя отстраниться, а что творили его губы, что вытворял его язык!.. Ацуши скользил руками под плащом, комкая пальцами жилетку, и прижимался, прижимался, теряя над собой контроль. Этот огонь никогда не погаснет. Заставив себя оторваться, парень набрал в легкие недостающего воздуха и прижался ртом к повязкам на его шее; рука скользнула по груди вверх, зацепилась пальцами за бинты и оттянула их, открывая кожу с потускневшим лиловым засосом. Накаджима невесомо поцеловал темное пятно, облизнул его, сжал между зубов, мокро касаясь языком, и выдохнул со стоном, чувствуя ладони, притягивающие его за талию. Осаму снова посмотрел ему в глаза. Коротко чмокнул в губы. Потом еще. Еще, еще и еще; он осыпа́л поцелуями все его лицо, спускаясь от щек к подбородку, целовал за ухом, облизывая мочку, покусывал шею, приближаясь к ключицам, а пуговицы рубашки так и выскальзывали из узких петель под ловкими тонкими пальцами, открывая вид на подрагивающую от нервного дыхания грудь. Отбросив ненужный галстук парню на плечо (о, как же лень было его развязывать), Дазай продолжил кусаться, оставляя невесомые следы на бледной коже, а Ацуши, опершись одной рукой о стол сзади, вцепился в волосы мужчины другой, прерывисто-сладко дыша. Ноги подкашивались, и спасало только то, что он практически сидел на краю стола; его голову резко посетила мысль, которой невозможно было сопротивляться, и онемевшее колено уперлось Осаму в пах, заерзало, заставляя мужчину тихо простонать. Дазай прижался щекой к голой груди, замер, чуть подрагивая от накатывающего волнами удовольствия, и облизнулся, провел языком по нежному розовому соску, тут же сдавливая его между губ, скользя зубами так, что мурашки только и успевали бежать друг за дружкой. Накаджима откинул голову, из приоткрытого рта вырвался сдавленный полухрип, пальцы в густых темных волосах сжались сильнее, и нога почти ненарочно потерлась о промежность Дазая, вынуждая его снова приостановиться. Это весьма раззадорило его: Осаму вернулся к тонкой шее, теперь пальцами лаская грудь, и вперился своим коленом между ног Ацуши, дразня его так же, как это делал он. Они терлись друг о друга, как ненормальные, плотно прижимались телами, сгорая от жгучих нетерпеливых объятий, и целовались так, будто им оставалось жить доли секунды. Декорации в виде офиса Вооруженного Детективного Агентства совсем их не смущали, даже наоборот — возбуждали; адреналин тяготил голову из-за призрачного опасения быть пойманными, а эндорфин отдавался в груди жгучим комком нервов, призывая не останавливаться. — Ацуши, — проговорил Дазай ему в губы, едва оторвавшись от них. — Ацуши, — повторил он, будто пытался дозваться не до него, а до самого себя, но остановиться все никак не получалось, да и Накаджима подливал масла в огонь, вновь целуя его. Осаму будто выдернул чеку и бросил ее, оставив в руке гранату. — П... Подожди! Сбавь немного обороты, — чуть ли не взмолился он, резко отодвинув парня от себя — пальцы крепко вцепились в плечи, не позволяя приблизиться меньше чем на расстояние вытянутой руки, и они так и замерли, пытаясь отдышаться. — Я должен дописать сегодня. Я... Если мы не остановимся, я не смогу закончить. Колено дрожащего от возбуждения Ацуши медленно опустилось. Внезапно он почувствовал себя ужасно нелепо и сразу же потупил взгляд. — Прости... — промямлил он, и Осаму это совершенно не понравилось. — Эй. — Мужчина пальцами сжал острый подбородок и повернул его лицо в свою сторону, внимательно всматриваясь в потускневшие от вины глаза. — Я сам виноват. Он поцеловал его еще раз: глубоко, медленно и весьма убедительно; и отстранился, делая пару шагов назад, к своему рабочему месту. Ацуши блаженно выдохнул, больше не чувствуя вины, и усмехнулся в кулак, смущенно отворачиваясь. Он решил не мешать Дазаю своим присутствием и удалился в другую комнату, на ходу застегивая рубашку — она даже вылезла из-под штанов и задралась на спине; черт возьми, какой же Осаму засранец. Парень не знал, куда деться, метался из угла в угол, поглядывал на стены, на столы, на тонны бумаг и одиноко стоящую в углу кофе-машину, пытаясь прикинуть, сколько еще времени Дазай намеревается здесь просидеть. Откуда такое рвение к работе? Накаджима уже не первый раз за день задавался этим вопросом, и только он начинал думать об этом, как мысли сразу нагоняли тоску. В усердной кропотливой работе люди часто теряются, пытаются забыться, чтобы просто не успевать чувствовать ту тупую боль от глубоких душевных ран, которую не заглушить ничем, кроме беспамятства от бесконечной невыносимой занятости. Осаму совсем не был трудоголиком, коим являлся Куникида. И какие раны он скрывал, помимо тех, что не было видно под бинтами? Ацуши мог бы расспросить его об этом, но бередить эти раны совершенно не хотелось — их хотелось защищать и залечивать; возможно, это будет весьма непросто и займет много времени, но должны ли трудности его останавливать? Осаму появился в дверном проеме и оперся плечом о косяк, сложив руки на груди. — Пойдем домой, Ацуши-чан, — проговорил он, и парень вздрогнул от неожиданности, погруженный в свои мысли. — Да. Накаджима подошел к нему, тепло улыбаясь, и невесомо коснулся плечом его плеча, проходя мимо. Они молча спустились на лифте (хотя тишина только распаляла, и хотелось вновь неистово прижаться друг к другу), а потом вышли из здания, направляясь в сторону остановки. И прошли мимо. — Хочешь пойти пешком? — осторожно спросил Накаджима, заглядывая Дазаю в лицо. — Если я сейчас сяду, то потом лягу, и ничто в жизни не сможет меня поднять, — с улыбкой ответил Осаму и взял Ацуши под руку так непринужденно, что, казалось, это действительно было совершенной случайностью. Накаджима улыбнулся и придвинулся к нему поближе. Дорога казалась долгой, но счет времени давно потерялся между их плотно соприкасающимися плечами, а кроме тротуара больше ничто не попадало в поле зрения: разум настойчиво откидывал все лишнее за ненадобностью. Ацуши растворялся в этом теплом дне и в этих нежных чувствах, наслаждаясь припекающим макушку солнцем, а когда они уже приблизились к общежитию, он вспомнил, что забыл уточнить одну маленькую деталь. — Осаму, а можно... можно я зайду к тебе? — тихо и неуверенно, но, о, Боги, Дазай чуть не растаял от этой невинной просьбы, за которой явно скрывался жирный двусмысленный подтекст. От такого нельзя было отказаться. Но... Он неожиданно оказался меж двух огней. Почему? Поспать, черт возьми, ему просто хотелось обычного человеческого сна! — Ацуши... — начал было Осаму, но поджал губы — совсем не хотелось расстраивать это маленькое чудо и заставлять его грустить из-за своего вынужденного саморазрушения. — Я бы хотел отоспаться сегодня, — проговорил он с тяжелым сердцем, но удивительно спокойным голосом. Глаза Накаджимы потускнели, он явно винил себя, что так прямо и нагло спросил, и тихонько проговорил: — Хорошо. Только не было ничего хорошего. Снова он все портит. — А если?.. — протянул Ацуши, мучимый одной эгоистичной мыслью, но тут же замолчал — черт, какая же глупая идея. Но отнекиваться было поздно: он уже начал, и потому нужно было закончить. — Я мог бы просто быть рядом и охранять твой сон, — договорил парень, ведь недосказанность испортила бы момент еще сильнее. Дазай переступил последнюю ступеньку лестницы, остановился и повернулся к нему, чтобы крепко-крепко обнять. — Ацуши-ча-а-ан, это так мило! — счастливо выкрикнул он и поцеловал Накаджиму в щеку, легкой плавной походкой пройдя до двери своей квартиры. Открыв ее ключом, Осаму любезно поклонился и протянул руку в пригласительном жесте, предлагая Ацуши войти первым. Оцепеневший зардевшийся от щек до кончиков ушей парень быстро пробежал внутрь, не заставляя Дазая ждать; тот зашел следом, на ходу скидывая обувь и стягивая плащ. Одежда сыпалась с него на пол, пока он продвигался к футону, и лег он в одних брюках и бинтах, крепко обнимая подушку. Ацуши все жался у выхода, не зная, куда деться: ну, да, теперь он рядом и даже смотрит, как Осаму лег спать, но было ли это тем, чего он на самом деле хотел? Почему бы не побыть эгоистом еще немного? Прекратить заботиться о том, что может подумать про него Дазай, и сделать так, как действительно хочется? Накаджима крепко стиснул зубы, принимая свои наглые желания, и продвинулся вглубь комнаты, ослабляя петлю галстука, расстегивая рубашку и стягивая ее вместе с подтяжками. Осаму смотрел на него одним глазом, заинтересованно разглядывая его, но Ацуши делал вид, что его это совершенно не волновало, и скинул перчатки, укладываясь рядом, закидывая на Дазая одну руку. Мужчина коротко поцеловал его, обнимая в ответ, и прижался поближе, удовлетворенный таким положением. Ацуши тонко довольно улыбнулся. — Осаму, — лениво проговорил он. — Где ты пропадал ночами? Дазай опешил от такого странного вопроса, но ответил, не открывая глаз: — Работал. — В жизни не поверю, — возмутился Накаджима и заерзал, протиснув вторую руку ему под шею. — Ты не ищешь лишней работы, ты тянешь резину, пока у Куникиды не кончится терпение, — проконстатировал он так спокойно, будто говорил о погоде. Осаму тяжело вздохнул, жмурясь. — Мы можем поговорить об этом потом? — спросил он устало, и Ацуши почувствовал укол вины, сопровождающийся недовольством и раздражением. «Нет», — подумалось ему, но ведь у всякой наглости должны быть границы. Он молчал так, будто осуждал Дазая во всех смертных грехах. Осаму чувствовал это в напряженной тишине, на кончиках пальцев, касающихся горячей кожи, и в итоге сдался: — Боже, мне просто нужны были деньги. Я подрабатывал на стороне по ночам, а днем вкалывал на Агентство, чтобы хоть в кои-то веки получить нормальную зарплату. — Накаджима как-то странно прерывисто выдохнул — виновато — и Дазай решил: «А, черт с ним, с этим сном, мне не жалко пары минут для него». — Ацу-чан... — Ты мог бы взять у кого-нибудь в долг. — Никто не дает мне в долг. — Мог бы взять у меня. — Я не... Не мог бы, — неуверенно проговорил он и приоткрыл глаза. — Я просто заработаю их, и все. — И как ты зарабатываешь по ночам? — спросил Накаджима, пронзительно всматриваясь в его лицо, будто ища ответа. Известно, как. Пытается продрать уставшие болящие от сухости глаза, хлещет кофе вместе с саке и пытается сосредоточиться на темных пятнах, отдаленно напоминающих силуэты людей. — Агентство не занимается слежкой за супругами, — начал он, — не расследует измены и не наблюдает двадцать четыре на семь за малолетними беспризорными подростками. Когда к нам обращаются с такими делами, Куникида обещает перезвонить, если освободится график, и никогда не перезванивает, потому что ввязываться в личную жизнь других людей у него нет ни малейшего желания. — А у тебя, значит, есть? — А-ага, — протянул Осаму, улыбнувшись. — Звоню этим несчастным, устанавливаю свои расценки и работаю не как детектив Агентства, а как частный детектив. Особо много шума из этого не происходит, так что уж получается выходить сухим из воды. — Узнай это Куникида, он бы тебя уничтожил. — Ацуши прикрыл глаза и свернулся калачиком, пригреваясь, как замерзший кот, нашедший тепло. — Ты ведь ему не расскажешь? — усмехнулся Дазай и прижался носом к его макушке, мягко поглаживая ладонью его по спине. Ацуши стиснул его в своих руках покрепче, подтянул ногой сбитое в большой ком одеяло, лежащее на самом краю футона, и накрылся вместе с Осаму чуть ли не с головой. Тепло. А он что-то там придумывал: израненная душа, желание забыться... Все же было намного проще. Выматывание собственного организма ради нескольких тысяч йен, ради комфортной жизни, ради... Но что-то не сходилось. Осаму не был богат, но и бедным назвать его тоже язык не поворачивался: он жил, как живут многие, и уже достаточно давно. Часто ли ему приходится так подрабатывать? А если и подрабатывает, то для чего именно? Ацуши знал, что на его втрое сокращенную зарплату вполне можно и оплатить аренду квартиры, и прожить целый месяц до следующей зарплаты. Никаких хлопот, размеренная жизнь со вспышками интересных дел в Агентстве — будь он Осаму, он бы не стал напрягаться и просто радовался бы жизни. Что-то не складывалось.***
— Я люблю его, — честно признался Ацуши и кивнул для убедительности. Мягкая белоснежная шерсть скользила под пальцами: Тигр просто лежал, не сопротивляясь проглаживаниям, глубоко и размеренно дышал, внимательно слушая его. — Он со своими странностями, но ведь у всех есть свои тараканы. Эсперы, знаешь, не от мира сего. Кому как не нам лучше всего знать об этом, ха? — усмехнулся он и крепко обнял животное, недовольно фыркнувшее на этот жест, но не двинувшееся с места. Ацуши был признателен ему за это. — Спасибо, — озвучил он свою благодарность и почесал его за ухом — слабое чувствительное место, он знал, как это приятно. Тигр заурчал и опустил голову, ластясь к его руке, блаженно покручивая хвостом, вытягивая крупную когтистую лапу вперед. — Ты же не убьешь меня?