Попытки двойного самоубийства

      Каждый удачный взлом неизменно приводил Осаму в восторг. Он торжественно убрал отмычку в карман, поднялся, шурша оберточной бумагой, и открыл дверь, тихо ступая внутрь. Ацуши же не будет против?       Бесшумно скинуть обувь, пройти вглубь квартиры, рассматривая развалившееся на футоне тело: Накаджима лежал на спине, раскинув руки в стороны, и тихонько сопел с приоткрытым ртом, чуть отвернув голову в сторону стены. «Руководство» лежало рядышком, прямо под боком, и было в этом нечто ироничное — казалось, совсем недавно Ацуши яро ратовал против этой книги, а теперь даже спал вместе с ней, неожиданно затерявшись между строк. Осаму отложил букет, присел на корточки, навис над ним, да так и замер — уж слишком красивый открывался вид, а перебинтованные ладони, упершиеся в подушку по обе стороны от милого невинного личика, вообще смотрелись просто замечательно. Он чуть тронул парня за подбородок, поворачивая к себе, невесомо провел пальцами по губам, чувствуя горячее спокойное дыхание, и не удержался: с улыбкой коснулся губами его губ, влажно обводя их языком, вжался в них, сладко и нежно целуя. Неожиданно щеки коснулась рука, лицо обхватили ладони — Ацуши ответил, откровенно и бесстыдно облизнув его рот, а затем глубоко скользнул языком внутрь, касаясь чужого горячего языка. Он согнул ногу в коленке, чуть выгнувшись в пояснице от удовольствия, и замер: что-то не так. В панике парень отстранил от себя лицо Дазая, широко распахнув глаза, внимательно всмотрелся в него и только потом успокоился, расслабив напряженные плечи.       — Ты меня напугал, — проговорил Накаджима, упираясь рукой в его наглую ухмыляющуюся морду, и добавил: — противный, — хотя на самом деле он был совсем не против такого приятного пробуждения. — Ты мою дверь взломал? Мог бы постучать, там, я не знаю, позвонить, — продолжал возмущаться он и дернул рукой, почувствовав, как Осаму ее облизывает. Что за ребенок.       — Я просто открыл ее... другим ключом, — соблазнительно проговорил мужчина, вновь прижимаясь лицом к его руке, и прикусил запястье, засасывая кожу между зубами. Ацуши беззащитно выдохнул, запрокидывая голову, и снова изогнулся, чувствуя, как язык скользит по ладони, а губы обхватывают указательный палец, вбирая его в рот целиком.       Он вздрогнул и рывком присел, невпопад целуя Дазая за ухом, в щеку, в глаз, в челюсть; свободная рука обвилась вокруг его забинтованной шеи, а грудь плотно прижалась к груди, исключая между ними даже миллиметры расстояния. Осаму оторвался от его запястья и вновь засунул язык ему в рот, доводя до исступления, приятно скользя по деснам, зубам и мягкому небу. Он обнял паренька, залезая холодными кончиками пальцев под футболку, провел рукой по спине обратно, вниз, надавил на поясницу, близко и с откровенным желанием притягивая к себе — Ацуши застонал ему в губы, поперхнувшись звуком, и снова коснулся их, стараясь не разрывать поцелуя. Колени онемели, голова закружилась: казалось, будто напрягся каждый нерв, наэлектризовалась каждая клеточка, и от такого тело непроизвольно расслаблялось, отдаваясь приятной истомой. Накаджима уже был готов забраться Дазаю на колени, чтобы повалить его и подмять под себя — не отпускать, никуда, ни к кому, ублажать и кусаться, даже краем сознания не вспоминая о скором рабочем дне, но Осаму вдруг оторвался, тяжело дыша, уткнулся носом ему в плечо, поглаживая по голове, и произнес:       — С днем рождения.       Похоть смыло волной спокойствия и умиротворения; Ацуши замер и выдохнул, широко улыбаясь, обнял его двумя руками без всякой задней мысли, и прижался, крепко, благодарно, даже тихонько засмеялся от переполняющих его эмоций.       — Спасибо, — прошептал парень, отстраняясь, и снова упал спиной на футон, ловя теплый влюбленный взгляд медных блестящих глаз.       Совсем рядом что-то пестрело; Ацуши повернул голову и увидел перед собой яркий букет, лежащий на полу. Он снова поднялся, усаживаясь, пораженно взял цветы в руки и глубоко-глубоко вдохнул их сладкий запах — две веточки сирени, три белые розы — нежный аромат, пронизанный самыми теплыми чувствами. Черт. Это слезы в глазах или просто влага спросонья?       — Осаму, — прошептал парень и уткнулся носом ему в грудь, вздрагивая.       — Ох, — выдохнул мужчина, обнимая его за плечи. — Ты слишком сентиментален, — проговорил он, утирая его влажные щеки.       — Я не могу, — ответил Ацуши, вжимаясь в него еще сильнее, не выпуская из рук букета, — не могу по-другому.       Дазай улыбался, успокаивающе гладя его по голове, и чувствовал себя самым счастливым человеком на Земле. Накаджима непозволительно близок ему, слишком любим и необходим — хрупкий и ранимый, с его блестящими глазами и тонкими запястьями, острыми локтями и коленками, неаккуратной мягкой шевелюрой, сладким запахом; и еще добрый до невозможности — его доброта к окружающим людям, равно как и любовь к жизни, доходила до крайности. Осаму взял в ладони его лицо и поцеловал в лоб, надолго задержавшись губами — «успокойся, дурашка, все ведь хорошо». Он отстранился, глядя на него, скользнул большими пальцами по его щекам, стирая тонкие дорожки слез, и тепло улыбнулся, заставляя Ацуши улыбнуться в ответ.       — Спасибо, — повторил парень и потерся о его руку, блаженно прикрыв глаза, словно довольный ластящийся кот.       — Где-то здесь должна быть ваза? — спросил Дазай и поднялся, нехотя отняв от Ацуши свои ладони, тихо прошагал к кухне, рыская в верхних шкафчиках. В одном из них он обнаружил вазу; Накаджима подошел к нему с букетом в руках, ожидая, когда он наполнит ее водой.       Парень смотрел на белые цветы, обрамленные фиолетовыми, и не мог согнать с лица улыбки. Не то чтобы он был знатоком флористики, но белые розы означали чистую и искреннюю любовь.       — Что значит сирень? — спросил он с любопытством и поднял на Осаму свои невинные полные интереса глаза.       — «Мое сердце»... — запнулся тот, забавно смутившись. — «Мое сердце принадлежит тебе», — договорил он и потупил взгляд, кривя на лице скромную улыбку.       Просто он не планировал говорить это вслух. Он надеялся, что это останется негласным признанием — даже если бы Ацуши не обратил внимание на значение цветов, Дазай все равно был бы доволен тем, что это имеет смысл для него самого. Он протянул заполненную вазу остолбеневшему парню и склонил голову набок, улыбаясь. Накаджима опомнился и поставил в нее букет, а после выдохнул, неловко почесывая затылок.       — Я... — начал было он, но у футона затрещал телефон — прозвенел будильник, оповещающий о скором рабочем дне. — Точно, — вспомнил Ацуши, — Агентство. Работу все-таки никто не отменял, — усмехнулся он и прикрыл глаза. — Мне сейчас нужно позавтракать... присоединишься?       — Нет, — ответил Осаму, и Ацуши уже хотел было расстроиться, как вдруг его дернули за плечо и подтолкнули в сторону шкафа. — И ты тоже не будешь! Одевайся и пошли-и, — протянул он, хитро улыбаясь.       — Что? Постой. Нет!       Дазай стянул с него футболку, прижимаясь к его спине грудью, и поцеловал пару раз в плечи — не сдержался.       — О, доверься мне, сегодня ты вдоволь наешься, — загадочно протянул он и уже хотел было стянуть с него домашние штаны, как Ацуши шлепнул его по рукам и дернулся в сторону, поворачиваясь к нему лицом.       — Хорошо! — выпалил он. — Но переодеваться я буду сам!       Осаму захихикал в кулак и махнул руками в примиряющем жесте, отступая.       Но наблюдать, как он переодевается, было не менее приятно.       Пустую голову пронизывали весьма внушительные вопросительные знаки — впрочем, рядом с Дазаем разум частенько сходил с ума и отказывался работать так, как положено. Ацуши приказал себе избавиться от ненужных мыслей, хотя на периферии сознания все еще думал: «Что? Будет что-то еще? Он накормит меня? Подарок? Сюрприз? Абгвлхабх?» Голова слегка кружилась, когда они покинули квартиру, а в желудке было до уныния пусто — не то чтобы у него был нормализированный график питания или что-то в этом духе, как у Куникиды, но поесть все-таки нужно было. Накаджима терпел, ожидая чуда, которое пророчило странное поведение Дазая, и молча топал рядом, засунув руки в карманы, слушая его радостное бесконечное щебетание о самоубийстве. Некоторые вещи не меняются. Да и не хотелось, чтобы они менялись. Ацуши тихонько поддакивал на его теории о поездах и машинах и откровенно смеялся от идеи броситься под взлетающий самолет, приговаривая, какой Осаму дурак.       В автобусе они молчали: Дазай сидел спокойно минут пять, а потом взял его руку в свою, непринужденно пялясь в окно, и держал так до самой остановки. Когда пришло время выходить, Накаджима смущенно освободил свою ладонь, копаясь в сумке, отыскал кошелек, расплатился за проезд и сошел, даже не дожидаясь Осаму. Тот быстро догнал его и поравнялся с ним, хотя все так же молчал, не собираясь объяснять, в чем дело. «Да что он задумал, черт возьми?»       Офис Агентства был обременительно пуст. Ацуши был готов извиняться и изливать душу перед не терпящим опозданий Куникидой, но и того не было на рабочем месте — как будто все вымерли, исчезли, испарились.       — Осаму? — непонимающе протянул парень и обернулся, но того уже не было рядом. — Куда?.. — тихо пискнул Накаджима и закатил глаза — не успел Дазай переступить порог Агентства, как сразу сбежал, наверняка в кафе на первый этаж, отлынивать. — Придурок, — цыкнул Накаджима и прошел вглубь, в смежную комнату.       Но там тоже никого не было.       Ни души.       Это слегка пугало. Ацуши опустился в офисное кресло за своим столом, схватил ручку, нервно постукивая ей по пачке бумаг, и вдруг заметил неприметную записку: «Первый этаж». Он очень долго рассматривал ее скептичным взглядом и снова закатил глаза, вновь поднимаясь на ноги — что ж, его накормят, без сомнений. Только вот где все?       — Ладно, Дазай, — проговорил парень, открывая дверь кафе, — это не...       — С днем рождения! — хор голосов и взрыв хлопушек; Ацуши замер в дверном проеме, широко выпучив глаза и... завис.       — Э?! — вопросил он, оглядывая помещение: да вот же они, все его коллеги.       Доппо, Акико, Кенджи, Рампо, Джуничиро, Наоми, Кирако, Китамура, Сайто, Фукия и прочие клерки — они сидели за длинным столом, сложенным из двух, и махали ему руками, приветливо улыбаясь. Осаму тоже был здесь, стоял, держа в руках хлопушку, и с усмешкой глядел на Ацуши, довольный его реакцией. Наоми подорвалась с места и бросилась парню на шею, выкрикивая поздравления, потом подошел Танизаки, а за ним и остальные детективы, выстраиваясь вокруг виновника торжества. Накаджима чувствовал себя крайне неловко.       — Братик, братик, можно? — выпрашивала Наоми у Джуничиро, чуть ли не прыгая перед ним, и тот улыбнулся:       — Можно, — передавая ей конверт.       — Это тебе! — радостно воскликнула девушка, вновь обращаясь к Ацуши, и протянула ему этот бумажный прямоугольник, обернутый праздничной красной лентой.       — Ч-что это? — неуверенно спросил парень, принимая и рассматривая его.       — Н-ну, это... — промямлила Наоми, отводя взгляд и прижимая к груди кулаки, — фотографии...       — Наоми много фотографировала, и ты частенько попадал в кадр, так что мы решили, что это будет хорошим подарком на память, — объяснил Танизаки, и Накаджима удивленно вскинул брови, спеша достать содержимое конверта.       Это действительно были фотографии: вот он заснул за столом, подложив под голову руки; вот он разговаривает с Кенджи и широко улыбается; вот заваривает кофе, стоя спиной к камере; виден на фоне грызущихся Куникиды и Дазая; несет пакет со сладостями в сторону Рампо-сана; стаскивает с Осаму петлю; спит, свернувшись на диване клубочком, его лицо изрисовано, а рядом виден край бежевого плаща и развязавшиеся достающие до пола бинты. И еще. И еще. Так много воспоминаний, и все — связанные с Агентством.       — Спасибо, — поблагодарил Ацуши семью Танизаки, и Наоми довольно улыбнулась, прижимаясь к брату.       — А это от меня, — заворковала Йосано, протягивая Накаджиме футляр с небольшим боевым ножом, и парень неловко улыбнулся, принимая и этот подарок.       — От моей семьи пришла целая банка меда, — начал Кенджи, шагнув поближе. — заберешь ее у меня потом.       — То, что я существую — уже самый лучший подарок, и не только для тебя, но и для всего человечества, — буркнул Рампо, и Акико подтолкнула его со словами:       — Хотя бы обними его.       Эдогава закатил глаза, сделал шаг вперед и спустя пару мгновений все же улыбнулся, хлопая Ацуши по плечу.       — Когда-нибудь ты станешь хоть чуточку таким же великим, как я.       Накаджима склонил голову набок и улыбнулся, совершенно на него не обижаясь.       — Спасибо, Рампо-сан, — искренне поблагодарил его он, хотя внутренне паниковал, разрывая пустоту сознания громким мысленным криком, все еще не понимая, что происходит.       — Я заплатил за все это, так что, думаю, с меня довольно, — с тонкой почти незаметной улыбкой на лице проговорил Куникида и даже подмигнул Ацуши, ставя его в еще более неловкое положение.       — Держи, Ацуши-кун! — воскликнула Кирако, пробившись через толпу, и протянула парню бутылку красного крепленого вина.       — Эм... Харуно-сан... — проговорил Накаджима, поднимая руки, не зная, как вежливо отказаться.       — Ему исполнилось девятнадцать, — шепнула Наоми, и Кирако вздрогнула, краснея.       — Ой... Прости-прости! — затараторила она, чуть не выронив вино из рук. — Я...       — Я могу припасти это на следующий год, — успокоил ее Ацуши и в итоге принял подарок бедной смущающейся Харуно, приговаривающей: «Какой кошмар, я все перепутала».       От кого-то он получил маску кота, от кого-то дорогой чай, а кто-то купил для него детективную книгу — и это было приятно: столько внимания и интереса исключительно к нему. Это брало за душу. Он чувствовал себя нужным и любимым.       — Ну, раз теперь наш именинник здесь, — раздался голос Дазай-сана совсем рядом, а на плечо лег его локоть, — мы можем сесть за стол.       Сердце Ацуши дрогнуло, он посмотрел на Осаму коротко, но с превеликим обожанием и абсолютным благоговением: «Это его идея, он все это сделал, он устроил это для меня», — и чуть не упал, чувствуя, что ноги его почти не держат.       — Давай-давай-давай, — зашептал мужчина, подталкивая его вперед, и Накаджима невольно сделал шаг вперед, а потом и еще один, продвигаясь в середину помещения.       Сел он близко к углу стола, справа был Осаму (Господи, Осаму, он такой замечательный) и отвлекся на то, чтобы упаковать все полученные подарки в сумку и повесить ее на спинку стула.       А после голодным взглядом осмотрел еду, которой здесь было... в достатке.       — Итадакимас, — почти хором произнесли присутствующие, хлопнув в ладоши.       — Налетай, — проговорил Осаму, задев Ацуши плечом, и вновь повернулся к Акико, которая уже наливала ему саке.       Кто-то завел тихие разговоры, Наоми и Харуно уже отчего-то смеялись, Йосано с Дазаем выпили на брудершафт, но Накаджима уже этого не видел. Палочки — в руку, тарелку — в другую, и набрать, набрать себе еды из каждого блюда, попробовать все! Он запивал все собственными слюнями и сладкой газировкой — было так вкусно, да еще и так много: остановиться было просто невозможно. Через десять минут поглощения пищи Накаджима сбавил обороты, а еще через полчаса скучающе ворочал в своей тарелке рисинки и слушал шумные разговоры, порой подавая голос.       — Дазай, — обратился Ацуши, и улыбающийся Осаму отвернулся от Акико, обращая на парня внимание, — можно спросить?       — Конечно, — пожал он плечами и взял в руку сакадзуки, делая внеочередной глоток саке.       — Почему все в юкатах? — нервно поинтересовался он, вскинув руками, и оглядел помещение. Все действительно были в легких кимоно, и, если честно, это весьма напрягало.       — Потому что у нас с тобой их нет, — добродушно ответил Осаму и улыбнулся.       — Я понимаю! Просто... Ну, да, это был сюрприз, но если бы ты меня предупредил, я бы, знаешь... купил ее.       Отчего-то улыбка Дазая стала шире, словно Ацуши сказал что-то забавное, хотя парень был абсолютно серьезен.       — Осаму! — возмутился Накаджима, пиная его под столом от негодования и недовольства. — Я чувствую себя белой вороной!       — Да успокойся, — беззаботно засмеялся мужчина, отпихивая его от себя. — У нас еще весь день впереди.       — Весь... день? — не понял он и прекратил свои нападки.       — Я ведь еще не сделал свой подарок, — загадочно протянул Дазай и взял палочки в руки, прицеливаясь к столу.       Накаджима остолбенел. Значит, Осаму подарит ему... юкату?       — Скажи «а-а-а», — вновь обратился к нему мужчина и приблизил к его лицу креветку, зажатую между палочек.       На уровне инстинктов «вижу еду — открываю рот» Ацуши подчинился и, пережевав, облизнулся. Он поднял глаза на Дазая, и тот замер: они были такие чистые и невинные, лишенные недавнего возмущения и злобы, беззащитные, блестящие, а подкрепляла их улыбка, тонкая, но искренняя; Осаму резко захотелось умереть, чтобы взгляд этих лилово-янтарных глаз стал его последним воспоминанием. Мужчина ахнул и тут же потянулся за кусочком рыбы, чтобы снова поместить его Накаджиме в рот. Теперь глаза Ацуши загорелись, и это было до безумия мило — слишком очаровательно для такого скромного неловкого парня, увольте.       Чем больше Дазай его кормил, тем сильнее хотелось его поцеловать, поэтому вскоре пришлось отстраниться и буркнуть что-то вроде: «Ну все, у тебя свои руки есть», — обращаясь к Акико с просьбой подлить ему еще саке. Сердце гулко стучало о ребра, лицо слегка покраснело, но отрицать было нельзя — все, он завелся. Дайте ему Ацуши в постель и ту бутылку вина от Харуно, он знает, что с ними делать.       Рука почти неназойливо скользнула на колено Накаджимы, смяла, огладила; конечно же Ацуши выпучил глаза и посмотрел вниз, непонимающе разглядывая руку Осаму. Потом он посмотрел на него самого, глядящего совсем в другую сторону, и уже хотел было возмутиться, как вдруг пальцы переместились вверх, сжимая бедро, и сопротивляться тут же расхотелось. Парень взял в руку стакан с соком, пытаясь сделать самое непринужденное лицо, на какое только был способен, и позволил себе прикрыть глаза от удовольствия, делая глоток.       Когда рука продвинулась к внутренней стороне бедра, Ацуши засомневался в своей стойкости и невозмутимости и облокотился о стол, спрятав половину лица за ладонью, чуть раздвинув ноги — да, ему было до ужаса стыдно, здесь куча народу, и вообще, это неподходящее место, чтобы заниматься чем-то подобным, но, черт. Слишком, до дрожи приятно. Он сглотнул густую слюну и прикрыл глаза, чуть ли не закатывая их, но нужно было взять себя в руки, собраться:       — Ос-саму, — начал парень дрожащим голосом и повернул голову в его сторону; Дазай сразу посмотрел на него в ответ, не переставая трогать его под столом.       — М-м? — протянул он, ухмыляясь, и выпустил палочки из правой руки.       — Значит, мы скоро пойдем за юкатой? — спросил Ацуши и вздохнул — Осаму сжал пальцы особенно сильно и особенно возбуждающе.       — Ага, — ответил Дазай и снова огладил его колено, отрывая от него взгляд. — Хочешь пойти прямо сейчас?       — Очень хочу, — выдавил из себя парень и вжал голову в плечи с разочарованным вздохом — рука исчезла, оставив холод после теплых прикосновений, а желание только усилилось, вгрызаясь в сердце голодным зверем.       — Отдохни немного, — шепнул Осаму и вновь отпил саке, спокойно поворачивая голову в другую сторону.       Накаджима снова сглотнул и тяжело вздохнул, приводя мысли в порядок. Он взял стакан с соком, полностью осушая его, и потянулся палочками за маринованными овощами, пытаясь успокоить едой безумно колотящееся сердце. «Чертов Дазай, извращенец, дурак, надо же додуматься», — попрекал его он, хотя параллельно думал совсем в другом ключе.       — Куникида-кун, — прикрикнул Осаму, поднимаясь из-за стола и засовывая руки в карманы. — Мы пойдем.       — А? Ага, — кивнул тот и махнул рукой, вновь обращаясь к Сайто: казалось, его не очень-то волновало то, что именинник будет отсутствовать на собственном празднике.       Ацуши тоже встал, забрал свою сумку и направился за Дазаем, равняясь с ним плечом к плечу. Когда они покинули кафе, он не преминул ударить его локтем в бок, приговаривая:       — Не делай так больше.       — Как будто тебе не понравилось, — протянул Осаму, потирая ушибленное место.       — Не. Делай.