Попытки двойного самоубийства

      К четырем часам они добрались до Минато Мирай 21, а там уж вскоре показалось колесо обозрения, маяком ведущее их к парку аттракционов, словно блуждающих в беспросветной ночи. Неоновая вывеска «Cosmoworld» горела даже при свете дня; Ацуши то и дело вертел головой, жадно глядя по сторонам: его окружали гирлянды и фонарики, флажки и бумажные карпы, веселящиеся дети, идущие под руку со своими родителями, аттракционы, палатки, маленькие кафешки.       — Я хочу увидеть все, — завороженно проговорил парень и покрепче сжал ладонь Осаму в своей, таща его за собой.       Карусели, дома ужасов, американские горки (на которые Ацуши ни за какие коврижки не пойдет), киоски с горячим раменом, жареными кальмарами, темпурой, булочками и всевозможными сладостями, начиная от конфет и заканчивая мороженым. Дазай любезно купил ему яблоко в карамели, и Накаджима с энтузиазмом начал его есть, будто ничего вкуснее в жизни не пробовал. Он так увлекся, что даже не заметил, как сладкая розоватая от красителя слюна скатилась по подбородку, а когда заметил, пристыженно утерся тыльной стороной ладони и отвел взгляд, вжав голову в плечи. Осаму видел это. Осаму крепко закусил щеку изнутри, сдерживаясь от того, чтобы поцеловать его в сладкие карамельные губы, прижать вон к той стене и облапать везде, куда только руки дотянутся. Он представлял, как задерет подол его юкаты и будет наслаждаться трогательным видом его обнаженных коленок, погладит его бедра, сожмет в руках мягкие упругие ягодицы... Ацуши вообще знает, насколько он сексуален?       Дазай решил пойти на менее страстный и неразумный поступок и аккуратно взял его за запястье, приближая яблоко к своему лицу. Послышался треск хрупкой карамели — он откусил кусочек и прожевал, показательно облизнувшись; Накаджима распахнул глаза, ярко зарделся, глядя на него, и снова отвел взгляд.       Но смущенно поднес яблоко к губам, доедая его.       Перейдя мост, они оказались на аллее с видом на Токийский залив. Ацуши сразу подбежал к перилам и заглянул в воду, всматриваясь в горизонт, блестящий холодным розовым закатом. Небо было светлым, и едва темнело, но было заметно, что время неизбежно текло, и наступал вечер.       — Спасибо, — проговорил он подошедшему Осаму и положил голову ему на плечо, прикрыв глаза.       Дазай не ответил, только приобнял его и погладил по голове, невесомо целуя в висок — мягко, нежно.       — Может, сходим на какой-нибудь аттракцион?       — Мы хотели на колесо обозрения, — скучающе проговорил Накаджима и сжал чужую ладонь в своей.       Они молча стояли так, глядя, как затухает небо, и прижимались друг к другу, подрагивая от легкого холодка.       У Космических часов было... Страшно. Огромная стометровая махина, нависающая над тобой; Ацуши смотрел на нее со страхом и замиранием сердца, чувствуя нервное покалывание в кончиках пальцев. Осаму периодически подталкивал его, когда двигалась очередь, и в итоге они уселись в кабинке бок о бок, расплатившись. Дверь за ними закрылась. Колесо крутилось очень медленно. Парень глядел в окно, упершись в него руками, хотя пол и потолок здесь тоже были прозрачными; Йокогама не спала ночью, наоборот — просыпалась, горела россыпью ярких бликов и мерцала, играя в глазах целым спектром самых разных цветов. Он наблюдал за ней с придыханием, восхищаясь, провожал взглядом кудрявые сиреневые облака, плывущие в темной синеве неба.       — Красиво, — вслух проговорил Ацуши и выдохнул, оставляя на стекле запотевшее пятно.       Осаму обнял его, пригрев свои ладони на его животе, и уперся подбородком в его плечо, глядя в окно равнодушно, но необычайно мягко. Накаджима подался назад, прижимаясь к нему спиной, и широко улыбнулся, беря его ладони в свои, крепко сжимая и нежно поглаживая их: что ж, он почти не жалел, что согласился на это. Когда они поднялись на высоту десятиэтажного дома, сердце отчего-то часто-часто забилось, живот скрутило от испуга, но он не боялся, жадно хватал глазами каждый кусочек пейзажа, что открывался ему, и наслаждался прекрасным видом и теплом любимого человека рядом.       — Падать отсюда было бы больно, — проговорил Дазай, и Накаджима, чуть погодя, кивнул, глядя на удаляющуюся землю и мелкие точки людей.       — Думаешь, мы бы почувствовали что-нибудь?       — Может быть, долю секунды, — предположил он, чуть нахмурившись в сосредоточенности. — Не хотелось бы мне выжить после падения. Ради быстрой смерти я смог бы перетерпеть эту долю, но терпеть сломанные кости и размозженную голову, в мучениях желая умереть... И это желание могло бы длиться ту же долю секунды. Или минуту. Или даже больше. В смерти нельзя быть уверенным — она всегда дает шанс.       Ацуши не знал, что ответить.       — Ты бы воспользовался шансом? — спросил он, хотя этот разговор ему не особо-то и нравился.       — Незачем, — просто ответил Осаму, коротко пожав плечами. — Смерть не давала мне шансов. Я забирал их силой, когда мне было нужно.       — Любишь же ты философствовать на эту тему, — усмехнулся Накаджима, вызывая у него на лице блуждающую улыбку, но не стал продолжать, размышляя о его словах.       На высшей точке Космических часов сердце буквально взбесилось: Ацуши закрыл глаза, пытаясь избавиться от нервного мандража, но волнение и бурлящий в крови адреналин нравились ему — чувство опасности, которое было далеко, тревога, которая играла на нервах, хотя была абсолютно беспочвенна. Осаму чувствовал его частое сердцебиение своей грудью, нервничал тоже, совсем немного, судорожно перебирая пальцами его плотно обмотанный оби, и вдыхал его запах, щекоча носом шею, задевая чувствительную мочку уха.       — Поцелуй меня, — тихо попросил он, и Ацуши, повернувшись вполоборота, чуть помедлил, прежде чем нежно коснуться его губ.       Когда они спустились, вечер полностью вступил в свои права; Накаджима достал из сумки телефон и сообщил, что скоро нужно будет отправляться на поиски ребят из Агентства. Они с Дазаем побродили еще немного: Ацуши затащил его в пурикуру и сделал несколько совместных снимков, подписанных как «b-day 05.05», Осаму взял им немного перекусить, а потом они наблюдали танцы на площади, искренне наслаждаясь своим времяпрепровождением.       — О, смотри, там Куникида! — прикрикнул Ацуши, тыча пальцем куда-то в толпу, и взял Дазая за руку, таща его за собой.       — Куникида-ку-у-ун! — тянул мужчина на ходу, и по тому, как Доппо нервно дернулся, можно было понять, насколько сильно он не хотел его видеть.       — Здравствуйте, Куникида-сан, — произнес Накаджима и, сразу завидев семью Танизаки неподалеку, отошел к ним и крепко обнял каждого, заводя разговор о празднике.       — Вечерочка, Дазай, — послышалось у Осаму прямо за спиной, и тонкие женские ладошки крепкой хваткой легли на плечи. — Если ты поранился где-то, пытаясь убиться, я готова тебя вылечить.       — Спасибо, Акико, — проговорил Осаму и тут же выскользнул из-под ее рук, поправляя сумку на плече, — но ты, похоже, не в том состоянии.       — Я всегда в том состоянии! — пьяненько заявила она и теперь прижалась к Куникиде. — Да? — спросила женщина у него, и тот тяжело вздохнул, поправляя очки. Порой он чувствовал себя единственным трезвенником в Агентстве.       — Йосано, пожалуйста, — попросил он, и Акико разочарованно отпустила его, теперь обращая внимание на подошедшего Ацуши.       — Приве-е-ет! А ты здоров? — спросила она, потирая руки.       — Абсолютно, — ответил парень и спрятался за спину Дазая, нервно сжимая пальцами рукав его юкаты.       — Может, уже пойдем? — спросил Осаму и завел руку назад, чтобы погладить Ацуши по голове и ненавязчиво приобнять его за плечи.       — Да! — воодушевилась Йосано и взяла его под руку с другой стороны. — Ну, чем вы занимались? — с интересом спросила она и тронулась вперед, нога в ногу шагая с Дазаем. Куникида плелся рядом, чуть позади, и делал вид, что не знает этих людей.       — Ацуши-кун протащил меня по всей территории парка, — проговорил Осаму, склонив голову набок.       — А еще мы катались на колесе обозрения, — поддакнул Ацуши и крепко прижался плечом к его плечу, обращаясь к Акико. — А вы?       — Комната ужасов и катапульта, — поделилась Акико, весело улыбаясь. — А кое-кого чуть не стошни-и-ило, — протянула она, оборачиваясь, и Доппо сощурился в ответ, сложив руки на груди.       — А кое-кто орал, как резаный, — ответил он с улыбкой.       — Это кто еще кого резал, Куникида, — коварно ухмыльнулась женщина и вновь радостно заулыбалась, оглядываясь по сторонам. — О, это что, тир?       — Тир? — спросил Дазай, вертя головой. — С призами? Где? Хочу! Ацуши-чан, я хочу пострелять!       — Башку себе прострели, — буркнул Куникида им, уже сбежавшим в сторону тира, и взял под руку оставленную Акико, направляясь прочь от этого места, надеясь, что больше не встретит этого маньяка-суицидника.       — Здравствуйте, — проговорил Осаму, весело хлопая руками по стойке, и спросил о правилах. Все было просто: пять мишеней, попадание в центр — двадцать очков, за очки выдаются призы. — Ацу-чан, ты умеешь стрелять? — спросил он, и Ацуши покачал головой. Дазай загорелся.       Конечно, самое время научить его (хотя, скорее всего, он просто искал повода лишний раз потискаться с ним).       После небольшого обучения и всех этих шепотков на ухо о прицеливании Ацуши выбил шестьдесят пять очков и теперь разглядывал призы, которые мог взять, пока Дазай задумчиво стоял, глядя на развешанные плюшевые игрушки, которые, увы, стоили от семидесяти и выше.       — А если мы сыграем еще одну игру, очки будут суммироваться?       — К сожалению, нет, — ответил приветливый мужчина, хозяин тира, и Осаму нахмурился еще сильнее.       — Ну и ладно, — пожал плечами он, — все равно, — и оплатил еще одну игру.       Некоторое время он покручивал в руках пневматический пистолет, надувал губы, усиленно размышляя о чем-то, а потом вскинул руку и выстрелил пять раз, попадая прямо в центр каждой мишени. Ехидненько засмеялся.       — Вон того плюшевого тигра, — уверенно попросил он и, приняв игрушку, сразу впихнул ее в руки Ацуши. Тот опешил на пару мгновений, но тут же нахмурился, недовольный его аналогиями.       — Издеваешься?       — И в мыслях не было.       — Тигр! Серьезно? У меня порядком скопилось «тигриных» вещей: свитер от Наоми на Новый год, ободок с тигриными ушами от Акико, юката, а теперь еще и это... Я человек! — возмущался он, а Осаму посмеивался в кулак, искренне веселясь.       — Да ладно тебе, — буркнул мужчина. — Это мило.       — Ни черта, — с упреком проговорил Ацуши, хотя возвращать тигра не спешил. — Я, наверное, все-таки решил, — обратился он к хозяину и указал на пару позолоченных брелоков, стоящих по тридцать очков.       Один он отдал Дазаю — замочек — а маленький милый ключик оставил при себе.       — О, парные вещи — это здорово! — выдал он, рассматривая подарок. — Давай как-нибудь закажем парные футболки? На моей будет написано... «Самый свирепый тигр». И стрелочка в твою сторону.       — А на моей, наверное, «суицидник-идиот».       — Грубо, — буркнул Осаму, надув губы.       Ацуши только улыбнулся, вновь взял его под руку, прижимая к груди плюшевую игрушку, и потащил Дазая к кафе под открытым небом, приговаривая, что хочет попить. В итоге помимо напитков Осаму заказал пару десертов, они в очередной раз перекусили, тихонько перекидываясь словами, и даже покормили друг друга, перетягиваясь прямо через стол.       — Знаешь, есть еще одно место, куда я хотел бы тебя сводить, — проговорил Дазай и облизнул десертную ложку. — Пойдем? — спросил он и бросил ее в тарелку, подзывая официанта.       Расплатившись, он вновь взял под руку Ацуши и мягко потянул его в сторону выхода, ступая на тротуар; они молчали, и Накаджима не торопился расспрашивать, куда они идут, потому что сюрпризы... были приятными. И он не отказался бы от еще одного. Потому что Осаму просто замечательный, его подарки и знаки внимания — сущая благодать, и парень просто не мог нарадоваться такому трепетному отношению к своей скромной персоне. Шли они недолго: прошли пару поворотов, несколько раз перебежали дорогу и оказались перед Лендмарк-тауэр, уходящим прямо в небо. Дазай повел его в сторону входа, они оказались в огромном торговом центре, по которому то и дело сновали люди, и у Ацуши закружилась голова — потолок был высоко-высоко, в глазах рябило от белизны пола и от желтых бликов освещения.       — Нам выше, — сказал Осаму, и теперь они шли в сторону лифтов; он, похоже, хорошо здесь ориентировался, и не имел никаких проблем с громадным количеством свободного пространства.       После лифта заложило уши. Они вышли на семидесятом этаже; повсюду были двери с номерами, видимо, отельные, и Накаджима путался в догадках: Дазай раскошелился и снял им здесь комнату? Если да, он его прибьет — можно было обойтись и без этого, на мягком теплом футоне в крепких усталых объятиях. Осаму огляделся по сторонам и завернул, видимо, куда-то не туда: перед ними была служебная дверь, и Ацуши был совершенно уверен, что им туда проход закрыт. Дазай достал связку ключей. Преспокойно открыл дверь. Она вела на лестничную клетку: да, это была служебная лестница на случай поломки лифта; Осаму вновь запер дверь и начал подниматься вверх, потрясывая ключами на пальце.       — Это законно? — спросил парень, поднимаясь за ним по ступенькам. Стук гэта о пол был необычайно громким и гулким и эхом отдавался от стен.       — У меня есть ключи... И они мои... Думаю, законно.       — Нет, я задам другой вопрос: откуда они у тебя?       — Я расследовал здесь одно дело и... сделал несколько слепков. Все нормально, не бери в голову.       — Ты придурок, ясно тебе? — упрекнул его Накаджима и поравнялся с ним, больше не произнося ни слова.       Они прошли еще три-четыре пролета, и перед ними вновь предстала дверь. Дазай открыл и ее и поклонился, протягивая руку в пригласительном жесте, предлагая Ацуши зайти туда первым.       Крыша. Он привел его на чертову крышу.       Парень неуверенно переступил порог и почувствовал холодок — не только из-за вечерней температуры и свежего ветра, но и от странного необъяснимого страха. Осаму запер за ними дверь и прошел вперед, к парапету, благо, за ним была высокая сетка Рабица, и можно было не беспокоиться за его жизнь; на парапете стояли пара бокалов и бутылка вина. Дазай скинул сумку, сел на парапет и пронзительно поглядел на Накаджиму, подзывая его одним лишь взглядом. Ацуши мог бы вновь начать возмущаться по поводу того, что его снова пытаются споить, мог бы обвинить его в незаконном проникновении или в чем-нибудь еще, но он стоял, как вкопанный, и глядел за ограду, на горизонт города и едва виднеющийся порт. Он боялся подходить ближе. Это страшно.       Когда он попытался сделать шаг, то понял, что его тело тяжелее, чем он думал, и, покачнувшись, сделал невольно еще несколько шагов, оказываясь прямо рядом с Осаму, цепляясь онемевшими пальцами за сетку, глядя вниз, на далекую-далекую землю, на машины, кажущиеся игрушечными, и на мелких людей-букашек. Сумка соскользнула с плеча. Это там Космические часы? То огромное колесо обозрения, втрое меньшее высоты Лендмарк-тауэр?       Дазай пододвинулся к нему, обнял за талию, здорово напугав, но в итоге успокоив, и Накаджима медленно опустился рядом, крепко обнимая его, пряча лицо в сгибе его шеи. Сердце неистово колотилось, будто пыталось переломать все ребра, на лбу выступил холодный пот, а колени жутко задрожали — черт возьми, неужели он такой трус?       — Тихо, мы же не собираемся прыгать отсюда, — едва слышно прошептал Осаму и погладил Ацуши по спине, пытаясь успокоить его. Он чуть подрагивал, хотя не плакал — ему было хорошо, он был в ужасе и в восторге одновременно, он чувствовал, как из-под ног уходит земля, и это было немного похоже на то, что могло бы быть, ступи он за сетку, провались он в бездну ночного города, такого далекого и крохотного отсюда.       — Но ты хотел бы? — дрожащим голосом спросил парень и почувствовал, как чужие пальцы вплетаются в волосы, поглаживая, оттягивая, перебирая.       — Я хотел раньше, — произнес Дазай и медленно отстранил его от себя, заглядывая в дикие безумные глаза. «Это так страшно, — читалось в них, — мне нужно больше», — и эта одержимость была такой странной и такой притягательной, что Осаму тоже начинал бояться. — Боже, Ацуши, ты в порядке? — спросил он и коснулся большим пальцем его сонной артерии — пульс был бешеным, пульс скакал под подушечкой пальца в самом что ни на есть буквальном смысле, и Дазай даже не мог понять, радоваться ему такой реакции или огорчаться. — Успокойся, эй.       Он снова погладил его по голове, и парень дернулся, резко придвинувшись, неожиданно обхватил его лицо руками и крепко впился в его губы, проталкивая между них язык, целуя глубоко и страстно, сжимая в ладонях его щеки.       — Ацуши, — произнес Осаму, отстранившись. — Ацу... — запнулся он, увлеченный в еще один поцелуй, но тут же спохватившийся, отодвинувший его от себя, вновь заглядывающий в его глаза. — Уймись и выпей со мной, — проговорил он, поглядев на него еще несколько долгих убедительных секунд, и обернулся, доставая пробку из бутылки — она уже была открыта.       Подрагивающими руками он налил им по бокалу красного вина и осторожно вложил один из них парню в руки, боясь, что он его уронит, но Накаджима уже успел немного остыть, хотя все так же был в экстазе отчего-то, и пусто смотрел в черное небо, откинувшись спиной на сетку. Сделал глоток. Выдохнул.       — Здесь потрясающе, — проговорил он, тяжело дыша, и опустил взгляд в бокал, на плескающуюся там виноградную крепкую жидкость. — Не знаю, что на меня нашло.       Дазай улыбнулся, делая несколько больших глотков, и так же откинулся на ограду, прижимаясь к Ацуши плечом к плечу.       — Это была моя мечта, — проговорил он, — спрыгнуть отсюда. Глупая любимая мечта. Я точно знаю, что выжить было бы невозможно.       — А что насчет тех небоскребов? — спросил парень и поднял глаза, указывая на самое высокое здание на горизонте, окруженное еще четырьмя, черными, горящими в ночи зажженными окнами.       — Оттуда падать больнее, — промолвил Осаму тихо, заглядывая в свой бокал, скользя пальцем по гладкому краешку. Ацуши посмотрел на него, и страх как рукой сняло — его заменило беспокойство.       — Не из-за высоты, да? — пронзительно спросил он, и Дазай коротко обреченно кивнул. — Поделишься со мной?       — Я похоронил там себя. Вот и все.       Накаджима не стал его расспрашивать — только уложил свою голову ему на плечо и выдохнул, тихонько попивая вино. Вкусное. Осаму однозначно когда-нибудь сделает из него алкоголика.       — Расскажешь мне о своей подработке?       — Что именно тебя интересует?       — Люди, — просто ответил парень. — Ты говорил, что расследовал измены.       — Ага.       — Интересно, разрешили ли свои проблемы те несчастные?       — Несчастные? — переспросил он и взял бутылку в руку, чтобы подлить себе. — Думаешь, измена — это несчастье?       — Измена — это... — протянул Ацуши, размышляя, и понял, что они возвращаются к старому разговору. — Это предательство. А преданные люди несчастны.       «Сможем ли мы быть счастливы?» — думал про себя Дазай, но ничего не говорил, лишь обнимал Накаджиму свободной рукой. Здесь было безлюдно. Свободно.       — Ты умеешь танцевать? — неожиданно спросил он.       — Нет.       — Я хочу научить тебя, — загорелся он, отставляя бокал и поднимаясь на ноги. Ацуши поднял на него глаза и улыбнулся, вставая вслед за ним.       — Научи меня, — произнес парень и, допив вино из своего бокала, аккуратно поставил его на парапет.       Рука на талии, рука в руке, низкий хриплый шепот на ухо с простейшими инструкциями и невесомый родной запах, близкий и любимый. Они двигались медленно, с перебоями на объяснения, но в итоге Накаджима приноровился и смог двигаться плавно и мягко, под стать Дазаю. Вскоре они и вовсе кружили, делая частые шаги, гэта красиво ритмично стучали о крышу, и Ацуши терялся в легком полупьяном состоянии и блестящих глазах Осаму, с интересом глядящих на него, завлекающих в свой глубокий темный омут. Остановились они спустя несколько головокружительных минут, тяжело дыша, и вновь сели друг рядом с другом, широко улыбаясь. Парень сбросил с ног обувь и подогнул их под себя, покусывая губы, покручивая в тонких руках тонкую ножку вновь наполненного бокала.       Дазай начал травить шутки. Сначала они касались исключительно танцев, потом перешли на вино, а после и на прочие виды алкоголя. Он шутил про работу, самоубийц, дни рождения и женщин, перешел на пошлости, от которых Накаджима ярко краснел, но не мог сдержать ни улыбки, ни смешка, а пока уровень вина в бутылке уменьшался, настроение увеличивалось прямо пропорционально. Парень все жался к нему, теснился, терся, целовал в шею и сжимал в пальцах его волосы, но Осаму играл с ним, уворачиваясь, наклоняясь за бутылкой, закусывая губы и щуря глаза, все продолжая нести какую-то несусветную чушь про то, что иметь нужно совсем не журавля и уж тем более не синицу.       Вино закончилось, и они, посидев еще с минуту, все-таки поднялись, чтобы покинуть крышу. Ацуши покачнулся, осознав, что он намного пьянее, чем думал, и схватил Дазая под руку, улыбаясь и тихонько посмеиваясь. Ему действительно было весело, черт возьми. А Осаму такой теплый, и губы у него такие мягкие...       Они держали себя в руках до тех самых пор, пока не покинули здание; после Дазай начал на всю улицу читать стихи, а Ацуши поддакивал, добавляя несколько срифмованных строк, которые помнил из приютских книг.       В автобусе на них косо смотрели. Конечно, пара пьяных парней в летних юкатах в начале мая, да еще и весьма шумных, хотя Накаджима часто шикал на Осаму, заставляя его заткнуться. А время текло быстро. Казалось, вот они, только что вышли из автобуса, а теперь уже стоят у дверей общежития, и Ацуши ищет в сумке ключи, чтобы открыть квартиру. Только он ступил внутрь, как Осаму сразу же притиснулся к нему, обнимая со спины, слюнявя и кусая шею, отстранился только для того, чтобы захлопнуть дверь, и снова прижался, скользя ладонями по животу, ослабляя оби. Накаджима простонал что-то нечленораздельное и повернулся к нему лицом, вжимаясь губами в его губы, помогая ему со своим поясом и скидывая его на пол вместе с обувью. Тяжелый прерывистый вздох и сладкая приятная боль — Дазай поднял его, крепко впившись пальцами в бедра, прижал к стене, потираясь грудью о его грудь и кусая в шею, часто и страстно. Он рыкнул, направляясь к футону; Ацуши обвил его тело ногами и вцепился в волосы, больно, но мучительно сладко выкручивая меж пальцев тонкие пряди. Осаму уложил его и сел перед ним, резкими движениями развязывая свой оби, стягивая с себя юкату и обнажая свое перебинтованное тело, поцеловал в губы, проводя ладонями по голой подрагивающей от прикосновений груди, спускаясь к паху, за резинку трусов, сжимая влажный твердый член, сочащийся смазкой, скользкий и горячий. Мужчина сглотнул слюну, облизываясь, провел языком по шее, груди, поцеловал сосок, едва сжав его между зубами и пошел дальше, уже стянув с Ацуши белье. Парень стонал и скулил, нервно вздыхал, откидывая голову, подставляясь под ласки, млея от щекотных укусов рядом с пупком, от нежных губ, целующих внутреннюю сторону бедра. Он нашел в себе силы посмотреть на Дазая: его макушка действительно красиво смотрелась между ног; а потом вновь запрокинул голову, чувствуя горячий язык на своей головке, чувствуя влажный рот и сжимающуюся глотку своим членом. Голова шла кругом, ощущения были ни с чем не сравнимые — пьяный, возбужденный, сходящий с ума от глубокого минета, измученный крепкой хваткой на напряженных ягодицах, раскрасневшийся и взмокший, готовый кончать до потери сознания; Накаджима сжимал в руках пряди каштановых волос и тяжело дышал, стеная, умоляя, стоная тихо, но протяжно, изводя нежный слух Осаму, только и жаждущий этих звуков.       Ацуши метался в конвульсиях, нервно вздрагивал, подаваясь вперед, млея от горячего тепла, от налившейся кровью чувствительной плоти, просящей больше и жестче, требующей желанной разрядки, и Осаму, будто зная об этом, взял в рот особенно глубоко, заставляя парнишку выгнуться и вскрикнуть, задыхаясь воздухом, сжимая волосы в руках еще крепче, притягивая его еще ближе. Накаджима тут же ослаб, дрожа от оргазма, и Дазай отстранился, натягивая струйку слюны со спермой, облизываясь и сглатывая — он даже не горький, просто в меру соленый. Вкусный.       — Ты вкусный, — озвучил он свои мысли, проводя языком по всему стволу, заставляя Накаджиму вновь задрожать от влажного приятного прикосновения.       Парень вздохнул, приподнялся на локтях, чуть сведя колени, сел, приближаясь к его лицу, и нежно поцеловал, облизывая его губы, погладил его язык своим с неприлично-широко открытым ртом, касаясь ладонью пятнышка смазки на его трусах, поглаживая и сжимая его член в своей подрагивающей руке. Ацуши улыбнулся, бросая короткий взгляд вниз, удовлетворяясь увиденным. Он навалился на Осаму, уселся сверху на его бедра и начал активно двигаться взад-вперед, покачиваясь, потираясь задницей о его пах. Дазай застонал, хватаясь за его бедра, подался тазом вперед, еще и еще, не особо заботясь о том, что даже не стянул с себя белье, и просто наслаждался горячим мягким телом, прижимающим его к футону, поглаживающим грудь и доставляющим дикое удовольствие. Он так постыдно кончил в трусы, тяжело дыша, поглаживая покрасневшие от крепкой хватки бедра, лениво переползая ладонями на живот и бока, на ягодицы, уставше и нежно сжимая их.       Накаджима нагнулся, вновь целуя его, и упал рядом, полураздетый, но жутко измотавшийся, лишившийся сил даже на то, чтобы полностью снять с себя одежду.