The Claire Daly Quartet — Light Blue
У Ацуши перехватило дыхание, только он вышел на веранду: там стоял Осаму, облокотившись о перила, и глядел куда-то вдаль. Темные пряди его волос развевались на ветру, карие глаза отливали красным, отражая теплое закатное солнце, а фигура казалась выше и стройнее без мешковатого плаща, в одном только костюме, опрятном и аккуратном. Мужчина обернулся, поглядел на паренька, и тот зарделся, почувствовав в груди гулкое сердцебиение и яркий румянец на щеках. — Ты... красивый, — выдохнул Накаджима, делая шаг вперед под усмешку Дазая. — Ты тоже, — ответил Осаму и потрепал его по голове, приобнимая за плечи. — Что было не так с твоим прошлым костюмом? — спросил Ацуши, вновь бросая на него взгляд: черные брюки, смокинг с укороченными рукавами, галстук, накрахмаленная белая рубашка с кофейной жилеткой поверх нее. — Катышки. — ...Катышки? — В прошлом году мне не посчастливилось оказаться с Йосано в высшем свете, — начал Осаму, — и дело было в том, что тогда я надел костюм после одного инцидента: меня хорошенько припечатали к стене и протерли мною пол. Я, конечно, хорошенько отряхнулся, но забыл счистить шерсть. А Акико... обратила на это внимание. Сильно обратила. Сначала просто порекомендовала купить новый смокинг, потом чуть ли не грозилась сжечь старый... Успокоилась только через два месяца, — усмехнулся Дазай, — но потом часто припоминала. Накаджима прикрыл рот, сдерживая короткий смешок, и поглядел в небо, облокотившись о перила, даже едва привстав на носочки. Плечи обдало холодом — чужая теплая рука соскользнула, оставляя после себя неудовлетворительную пустоту, и Осаму снова заговорил: — Хотелось бы мне никуда не ехать. Все эти люди: политики, чиновники; да еще и улыбаться им... Я напьюсь сегодня, — уверенно сказал он. — Осаму... — И ты не сможешь меня остановить, Ацуши-чан, — добавил мужчина, заглядывая ему в лицо по-детски насмешливо и близко-близко. — А будешь пытаться хлопать меня по рукам, я буду буянить и портить репутацию Агентства. — Какой же ты ребенок, — недовольно проговорил Накаджима и не стал дальше спорить: с Дазаем это было совершенно бесполезно. Вскоре из общежития вышли и остальные: Ацуши спустился вниз, чтобы поздороваться с Йосано и сделать ей комплимент: темно-синее платье с цветочным узором на корсете очень ей шло; а затем показалась и Наоми, смущенно улыбающаяся, с забранными в пучок украшенными цветами волосами, в закрытом нежно-розовом платье без рукавов и с пышной органзовой юбкой. Танизаки пригнал служебную машину и сразу бросился переодеваться под строгим взглядом сестры, вышел Кенджи, поправляющий свой галстук шарпей, и спустя полчаса все наконец-то были готовы. Подъехал Куникида вместе с Рампо, и вновь собрался детективный кортеж, направляющийся в район Нака. Их целью был Ака-Рэнга Соко — здание из красного кирпича, где должно было проводиться мероприятие. Покинув машину, Йосано поежилась — голые плечи обдало вечерней прохладой; Куникида проследил, чтобы все собрались и не сильно галдели, и направился к входу, где всех уже ждал директор. Компания дружно поклонилась, и под внимательным взглядом швейцаров детективы вошли в здание. Начищенный мраморный пол блестел в мягком свете желтых ламп и хрустальных люстр, потолок был высоким, метров под пять, да и само помещение выглядело весьма просторным, хотя и заполненным людьми. На другом конце зала были выставлены круглые столы и возвышалась небольшая сцена с ораторской трибуной, а у кремовых стен, занавешенных красным атласом, расположился шведский стол со множеством закусок. Вокруг сновали лакеи, облаченные в карминный бархат с золотыми пуговицами и золотым шитьем на воротнике и рукавах, а атмосфера теплела от тихого звучания легкого джаза. Осаму упер руки в бока, глядя на простой, но элегантный интерьер, и сказал с улыбкой, будто про себя: — Ах, лучше бы я сюда не приходил! — и улыбнулся еще шире, будто был несказанно рад своим собственным словам. — Не смей творить глупости, — прикрикнул на него Куникида, но Дазай уже направился бодреньким шагом к столу, тихонько напевая под нос: «Алкоголь, алкоголь...» Доппо начал было закипать и хотел сорваться с места, чтобы привычно накостылять горе-суициднику, но его ужасно некстати окликнул директор. А кто будет Осаму мозги вправлять? — Я прослежу за ним, Куникида-сан, — поклонился Ацуши и побежал в сторону Дазая, стараясь не потерять его в толпе, скопившейся у стола. Дазай уже держал по бокалу шампанского в каждой руке. — Ты выглядишь странно, — сказал Накаджима и встал рядом, сложив руки на груди. — Ну, можно сделать вид, что я кого-то жду и припас этот бокал для него, — оправдался Осаму. — А когда мой бокал опустеет, можно будет приняться и за второй. — Логично, — произнес парень, бегая взглядом по нарядным женщинам и элегантным мужчинам, и взял с подноса проходящего мимо лакея бокальчик, буркнув тихое «спасибо». Дазай странно поглядел на него, делающего глоток. — Ты тоже будешь пить? — удивился он и тоже отпил; поразительно, теперь в его руках был один бокал, а второй, пустой, уже стоял позади, на столе. Когда он успел?.. — Почему нет? — ответил Ацуши вопросом на вопрос. — Я же не собираюсь напиваться. — А-цу-ши, — по слогам и нараспев. О нет, Накаджима знал этот тон, и ничего хорошего он не сулил. — Давай поспорим. — Даже слушать не хочу, — махнул рукой парень, но Осаму продолжал, тихо нашептывая прямо в ухо томным низким голоском: — Кто сильнее опьянеет за вечер, тот... Сделает победителю минет, хм-м? Ацуши зарделся и уже хотел было хорошенько пихнуть его локтем, но вокруг была толпа высокопоставленного народа — ему оставалось только молиться, чтобы этого никто не услышал. К счастью, на них пока не обращали внимания, и можно было относительно спокойно выдохнуть. — С ума сошел?! Чертов извращенец. — Да ладно, будет весело. — Тебе обязательно для этого заводить спор? Тем более, связанный с алкоголем? Кто из нас моложе, пьет меньше и пить не умеет в принципе? — Я могу дать тебе фору, — шепнул Дазай. — Гляди. Он допил шампанское из своего бокала, поставил его на стол с тихим стуком и отобрал бокал Накаджимы, тут же его осушая. — Теперь у нас равные условия, — произнес он с ехидной улыбкой, а Ацуши... Ацуши искренне не понимал, почему он все еще сомневается. Конечно, надо было отказать: это Осаму пришел сюда пить, задача Ацуши на сегодня — следить за ним, чтобы он не натворил дел и не наговорил ничего лишнего, но... Этот чертов извращенец... С его чертовыми возбуждающими идеями... Нет, это неправильно. Они действительно могут обойтись без спора, без алкоголя... Но... Напивался ли Ацуши когда-нибудь вдрызг? Нет. И, по правде говоря, не особо-то и хотел. Однако сейчас появилась такая великолепная возможность, да еще и с приятным бонусом — он окажется в плюсе в любом случае: получать удовольствие или доставлять — ему нравилось и то, и другое, так что вполне можно было... — ...И как мы определим проигравшего? — тихо, с ноткой недовольства поинтересовался парень. Дазай, казалось, засиял на мгновение, а потом снова расплылся в пошлой гаденькой улыбке. — Мы поймем, поверь, — ухмыльнулся он и снова отпил — теперь у него в руках было красное вино; откуда? — Ты берешь на себя ответственность и ведешь себя адекватно, — тыкнул Накаджима ему пальцем в грудь, хмурясь и ужасно краснея. Ультиматум так себе. Он чувствовал себя до безумия неловко, будто пойманный с поличным — Осаму играл грязно, на его темных чувствах и желаниях. Ацуши не сомневался: да, это будет забавно, ровно до тех пор, пока не произойдет какая-нибудь паршивая неожиданная глупость, которая все обязательно испортит, паренек был уверен — такова их чертова карма, а они — абсолютные неудачливые грешники, и ничто не сможет этого изменить. — Ох, кажется, вижу знакомую рожу, — тихо и со вздохом произнес Дазай, вглядывающийся в толпу, будто недовольный этим. — Сейчас вернусь. Не скучай. Он тонко улыбнулся, потрепав напоследок по голове, и удалился, петляя между людьми. Ацуши был зол. Зол и ужасно раздражен. Честно говоря, он и сам не особо понимал, отчего так бесился, но Осаму сегодня был особенно надоедливым и докучливым куском дерьма. Парень взял еще бокал и отпил с особым остервенением, пытаясь успокоить взбудораженные нервишки. А Дазай тем временем медленно приблизился к знакомой низкой фигурке, встал рядом, сделав вид, что выбирает что-то из закусок, и произнес, закидывая локоть на чужое плечо: — Крошка Чу-Чу, а ты здесь что забыл? Сюда разве пускают карликов? Накахара поднял взгляд на глупую ухмыляющуюся морду Осаму, искренне блистая своим очаровательным удивлением: голубые глаза сверкали невинно и немного напуганно, как у маленького загнанного в угол зайчика, но милое красивое лицо вмиг исказилось гримасой презрения и ненависти. Чуя скинул чужую руку с плеча и недовольно фыркнул. — Какого черта ты здесь, забинтованный хмырь? — выплюнул он и качнул бедрами, отпивая вино из бокала. — Ну, это же благотворительный вечер в честь жертв теракта в деловом центре, а я участвовал в поиске виновной преступной группировки; логично, что я должен здесь присутствовать... И только когда Чуя допил вино и осторожно поставил бокал на банкетный стол, он вжался боком в бок Дазая и приставил к его животу нож. — О-о-о, а я-то хотел уйти отсюда с желудком, полным алкоголя, а не вспоротым твоей зубочисткой. — Тц, я тебе эту зубочистку по самые гланды запихаю! — Тихо-тихо, — томно шепнул Осаму, даже как-то угрожающе. — Здесь куча людей, да и, к тому же, здесь наш врач. Ты не убьешь меня, только наделаешь шумихи. — Честное слово, когда-нибудь я тебя все-таки прикончу, — прошипел Накахара и смиренно убрал оружие, хотя и с нежеланием. Суицидальная мумия отвязываться не хотела. — Ну и какими судьбами Мафия в наших краях? Здесь до черта полицейских и федералов, не страшно? — Этот теракт — месть Мафии, — неохотно произнес Чуя. — Ты ведь знаешь, что подрывники не отсюда? — Угу, — протянул Дазай и взял тарталетку с рыбным паштетом. — Я должен проследить, чтобы на этом мероприятии все прошло тихо-гладко, иначе снова возникнут проблемы. — Он замолчал, недовольный компанией Осаму. А чертов предатель все не уходил, медленно и со вкусом пережевывая взятую еду. — Как там Акутагава? — поинтересовался Дазай, и Чуя начал откровенно закипать. — Сам у него спроси. Какого черта я вообще с тобой разговариваю? — вопросил он раздраженно, будто про себя, и закатил глаза, складывая руки на груди. — Ну же, Чуя, это светское мероприятие, мы в высшем свете и должны быть приветливы, несмотря на нашу взаимную неприязнь, как это делают политики. Давай, поговори со мной. Чуе откровенно не хотелось опускаться до того, чтобы говорить с ним, но если он не поговорит, то опустится еще ниже — не переборол себя, все такой же нытик, как и раньше — мужчина предчувствовал новые издевательства и ругательства в свою сторону и потому отвечал как можно более терпеливее: — Рю справляется. У тебя все, синяя скумбрия? Осаму улыбнулся особенно гадко, проговорил: — Конечно, слизняк, — и хлопнул по плечу, скрываясь; Чую аж передернуло. И вино здесь было паршивым. И вообще, хотелось домой! Дазай массово устраивал геноцид хорошего настроения. Однако когда он вернулся к Ацуши, парнишка откровенно веселился в компании Йосано: та жаловалась на своего прошлого ухажера, осуждая его нахальность, а Накаджима разглагольствовал о сущности и характере мужчин, пытаясь найти корень проблемы. Выпитое шампанское немного расслабило его, однако он все равно был немного смущен, потому что... Потому что он понимал Акико. Осаму присоединился к их обсуждению, и парню стало еще более неловко, но тем не менее разговор вполне себе сложился, а после перешел и на другие темы: вкус закусок и крепость выпивки; Йосано весьма оценила белое полусухое вино, Ацуши понравилось шампанское, а Дазай просто был рад тому, что здесь вообще есть алкоголь, и бросал на возлюбленного кроткие двусмысленные взгляды. К его удивлению, он получал такие же откровенные взгляды в ответ: похоже, теперь парень прельщался мыслью о скором приятном времяпрепровождении и прекратил терзаться совестью и благоразумием. Градус ударил в голову. Осаму тихонько поинтересовался, насколько сильно он пьян, а в ответ получил игривое: «Не сильнее, чем ты». Акико добавила, что с нее, наверное, хватит, и она пойдет искать Куникиду, а также посоветовала им не теряться: к началу церемонии нужно будет дружно сесть за один круглый стол и выслушать пару нудных речей. Когда врач ушла, парни принялись потреблять алкоголь вдвое усерднее. Дазай медленно покачивался в такт музыке, совершенно по-дурачески, а Накаджима пинал его с ухмылкой и говорил, чтобы он немедленно прекратил: такое поведение в рамках спора не предусматривалось. Осаму прижался к парнишке, упершись в его плечо подбородком, и покорно послушался, хотя шепнул на ушко пошлость; Ацуши захихикал, отпихивая его от себя, но смог достойно ответить, про себя отмечая, что был прав: на трезвую голову сказать нечто подобное и не засмущаться он бы не смог, а вот в пьяной... В пьяной он уже выгибался в чужих горячих руках и комкал в пальцах простынь, выкручивая ее до скрипа ткани. Вскоре свет приглушили, музыка затихла, и люди начали подбираться к сцене, за столики; Накаджима неохотно вздохнул, опуская полупустой бокал с вином, но Дазай обвил его руку, и они выпили на брудершафт, вновь набираясь утерянного дружелюбного настроения. Стол Агентства они отыскали быстро и сели бок о бок, чуть ли не соприкасаясь плечами; здесь тоже было шампанское. Ацуши покрутил в руке свой бокал, посмотрел на Осаму, глядящего на него в ответ, и они синхронно выпили, сделав вид, что это совершенно нормально — пить залпом, будто на скорость, будто победителем становился не самый трезвый, а в стельку напившийся. Наоми шумно разговаривала с Акико, Рампо жаловался Фукудзаве, что хочет домой, Кенджи просил Танизаки помочь с садом во дворе общежития, так что, по сути, они были самыми тихими в компании с коллегами и начальством. Стало еще темнее, на сцене вспыхнул свет, и к трибуне вышел мужчина. Накаджима не запомнил ни лица, ни голоса, ни слов, которые он говорил — только яркий красный платочек, торчащий из нагрудного кармашка, а пьяный разум развлекал себя более интересными интимными картинками. Пальцы тихонько стучали по белой скатерти в нервном тике, взгляд скользил по чужим макушкам, а потом вновь переместился к сцене и... загорелся. Ладошка медленно сползла с края стола и мягко легла на чужие колени, погладила бедро Дазая нежно и размашисто, требовательно надавливая. — Да ты в хламину, золотце, — ухмыльнулся Осаму, нагнувшись к нему близко-близко, прошептав тихо-тихо, едва прикрыв ладонью свой рот. — Да, — сдался Ацуши, — я проиграл. Твой приз уже ждет тебя. И недвусмысленно скользнул рукой к внутренней стороне бедра, крепко сжимая. Дазай тихонько вздохнул, прикрыв глаза; они все еще не одни, и опасность быть пойманными, как нашкодившие мальчишки, все еще присутствует, однако распалял бурлящий в крови адреналин, возбуждающий самые кончики нервов, заводил экстаз, горячащий и без того жаркие мысли. Накаджима действительно пьян — вряд ли сильнее, чем Осаму — но достаточно для того, чтобы признать свое поражение в этом глупом споре, а Дазай не хотел упускать такой сладкой возможности. — Хочу его прямо сейчас, — вновь зашептал мужчина. — Буду ждать в туалете. Он невесомо провел рукой по чужой коленке, поднялся с места, сохранив невозмутимый вид, и ушел на другой конец зала, скрываясь в одном из коридоров. Парень встряхнул руками под столом, пытаясь унять легкую дрожь, и прерывисто вздохнул: он был взвинчен до предела. Ацуши не такой хороший актер, как Осаму, так что скрывать свое волнение ему было крайне тяжело, однако он смог вытерпеть до того момента, как на сцену пригласили сотрудника министерства внутренних дел, и поднялся с легким поклоном, тут же удаляясь в ту сторону, куда упорхнул Дазай. Голова кружилась заметно сильнее, чем до непосредственного начала церемонии, едва получалось связать пару мыслей, но одна из них пламенно горела алым и яростно клокотала в мозгу. «Хочу». «Хочу». Накаджима в последний раз оттолкнулся от красной кирпичной стены пустующего коридора, расправился, тихонько нервно вздохнув, и открыл дверь в мужской туалет, уверенно шагая внутрь. Осаму, опершийся ладонями о столешницу раковины, поднял на него глаза и выпрямился, едва улыбнувшись уголками губ. Парнишка начал стремительно приближаться к нему, Дазай сделал шаг навстречу и заключил в объятия, горячо и пылко целуя; руки сами собой переместились на его ягодицы и впились в них, жестко нетерпеливо сминая, а жар тела уже просочился сквозь одежду, согревая откровенной близостью. Ацуши огладил его щеки, переместился к волосам, перебирая шоколадные пряди пальцами, и крепко обвил шею, толкаясь языком в его язык, хлюпая слюной и стукаясь зубами. Осаму шагнул назад, к кабинкам, увлекая Накаджиму за собой, провел ладонями под смокингом прямо по горячей спине и впихнул внутрь, тут же закрывая дверцу на щеколду. В глазах плясали черти, картинка плыла, но сил было достаточно, чтобы прижать Дазая к стенке и снова впиться в его губы, на этот раз покусывая, облизывая, мягко обводя пальцами. Накаджима тяжело дышал, опьяненный желанием и алкоголем, прижимался, ведя руками по его бокам, комкал рубашку, изнывая от неистового вожделения чужого тела, Осаму мог только держаться за его плечи и подчиняться, откидывая голову от удовольствия. В забинтованную шею крепко вцепились зубами, ладони широко провели по груди, массируя соски сквозь тонкую ткань, и Дазай застонал, подогнув колени — тело не слушалось, слабело и робело от жестких прикосновений, хотелось еще, больше, ближе, откровеннее. Ацуши улыбался тонко, едва заметно, но хищнически, звериным оскалом — как было приятно доводить его до экстаза, как ублажала мысль о том, что причина этих вздохов и тихих стонов — его собственные губы и руки. Парень облизнулся, уткнувшись носом ему в грудь, и провел языком по соску, пачкая слюной рубашку, сжал зубами, чуть покусывая, спускаясь руками ниже, к поясу брюк. Осаму раскраснелся, прикрыв лицо тыльной стороной руки, глядел в потолок отсутствующим взглядом — он был весь в себе, в своих чувствах, и чувства эти были неимоверно, безумно приятными. — Ац... цуши... — зашептал он хриплым голосом, а Накаджима уже опустился перед ним на колени, вдавливая пальцы в его бедра. Парень недвусмысленно надавил ртом на ширинку, сминая ткань губами, переместил ладони на его зад, притягивая ближе к себе; у Дазая в штанах было твердо и тесно, он изогнулся, нервно вскинув руки, и уперся ими в стенку, будто боялся потерять равновесие. Ацуши вновь крепко сжал его бедра, вдавив ребро ладони в промежность, и отстранился, выдыхая, наспех расстегивая его брюки и чуть спуская вместе с бельем. Он прижался губами к самому основанию, не обращая внимания на сочащуюся головку, задрал рубашку, целуя острую косточку таза, и вновь вернулся к паху, опаляя разгоряченную плоть дыханием. Он игрался, дразнился, едва касаясь члена языком, оставляя мягкие невесомые поцелуи по всей длине, но этого было мало, до безумия недостаточно, и Осаму изнывал, в немой мольбе требуя большего. — А-ах... Ацу... Ацуши... — шептал он в бреду и приоткрыл глаза, глядя на своего любимого мальчика. Вид был просто замечательный: как он смотрел на него в ответ смело и соблазнительно, как бесстыдно жался к нему лицом, пачкая щеку смазкой, и мягко сжимал ладонью ствол, нежно, но с чувством надрачивая. Дазай улыбнулся влюбленным взглядом, погладил его по голове и стиснул в кулаке пепельные волосы, только Накаджима взял в рот: медленно, обводя языком головку, вбирая ее в рот и чуть посасывая. Осаму прерывисто вздохнул, закатывая глаза, вновь откинул голову и едва подался бедрами вперед, заставляя взять глубже; Ацуши не сопротивлялся, играл зубами, неспешно скользя по набухшим венкам, сжимал глотку, доводя до предела. От удовольствия чуть ли слезы на глаза не наворачивались, в висках гулко стучало, голова под ладонями двигалась медленно, до упора, и Дазай застонал, опуская голову, сгибаясь в три погибели. — Ацуши-чан, — он не мог прекратить шептать его имя, все повторял, не в силах остановиться, и отчаянно сжимал пальцами его волосы, будто это могло помочь ему не упасть. Накаджима вновь поднял на него глаза, глядя чувственно, проникновенно, и ускорил темп, скользя ладонями по бедрам вверх, к животу, прямо под рубашку, щекотно, но мягко оглаживая; солоноватая смазка казалась слаще сахара, а скопившаяся во рту слюна стекала по подбородку и пошло хлюпала при каждом толчке, возбуждая помутненное сознание. Ацуши не молчал, тоже едва постанывал, изводя чужой слух своими тихими развратными вздохами, и отчаянно нуждался в прикосновениях, особенно между ног. Крышу снесло, предохранители перегорели — парень погрузился в пучину сладострастия с головой, отсасывая так непристойно, как никогда бы не смог, и просто доставлял удовольствие, мучая своими губами и глоткой чужую истерзанную лаской плоть. Осаму уже был готов кончить, плотно вжавшись в чужой рот, не дав надежды продохнуть или отстраниться, но Ацуши дернулся, будто ошпаренный, отпрянул с громким причмокиванием и ужасно напрягся, пронзительно вслушиваясь в тишину. Последовал шумный разочарованный вздох вкупе с протяжным завыванием, Накаджима тут же вскочил на ноги, плотно закрывая чужой рот рукой, и шикнул, глядя пустым взглядом в стенку кабинки, за которой была дверь в туалет. — Что... — Кто-то идет, — буркнул Ацуши злобно и настороженно, словно ощетинившаяся кошка, и взял Дазая за руку, встал на крышку унитаза, утягивая его за собой. Мужчина забрался на унитаз, спешно застегнул ширинку, недовольно бурча что-то вроде: «Да кому до нас будет дело?» — но Накаджима был непреклонен, даже навострил свои тигриные уши с серьезным намерением четче услышать приближающиеся шаги. Дверь распахнулась, кто-то вошел и бросил на пол что-то тяжелое, может, сумку. Последовал шорох ткани — некто копался в карманах и, похоже, нашел телефон, позвонил кому-то. — Это последняя, — сказал он, только взяли трубку. Осаму все еще было как-то наплевать, он приблизился к лицу Ацуши, облизывая его щеку, испачканную предэякулятом, и скользнул рукой к его паху, мягко сжимая. Парень чуть не выдал себя, но стиснул зубы и закрыл свой рот ладонью, не позволяя просочиться и звуку. — Активируй и уходи, у тебя три минуты, — послышалось на той стороне линии; как жаль, что Дазай этого не слышал — у них здесь бомба, причем не единственная! Накаджима дернулся, пытаясь беззвучно отпихнуть его от себя, и посмотрел умоляющим пронзительным взглядом: «Осаму, это серьезно, остановись, черт тебя дери!» — и мужчина, кажется, услышал его немой зов. Незнакомец сбросил вызов, нащупал в кармане пульт, и Ацуши молниеносно среагировал — спрыгнул с унитаза, резким движением отодвинув щеколду, набросился на подрывника, прижимая его лицом к полу, взял руки в захват. — Что делать?! — громко вскрикнул парень — он не успел, уже слышал мерное тиканье таймера из сумки; Осаму показался из кабинки, вздохнул и замахнулся ногой, чтобы ударить преступника по голове. Как по футбольному мячу. Тот вырубился, если не умер, но Дазай, похоже, был уверен в себе, и пульс его проверять не спешил. — Сколько? — Три минуты, — ответил Ацуши и слез с мужчины. — Сможешь найти все бомбы? — Н-не знаю, может быть! — панически вскрикнул он. — Сделаем все тихо! — громогласным стальным голосом приказал Осаму, и Накаджима почти прекратил дышать. — Найди и принеси сюда. Да, у нас есть Йосано, но если предотвратить взрыв, можно будет избежать шумихи. — Но!.. — Я знаю, что ты хочешь сказать, — рявкнул Дазай, — и я могу оправдать каждое свое действие, но не сейчас! Время, Ацуши! — Понял, — ответил парень холодно и сбросил обувь, закатал штанины. Он согнулся над сумкой и принюхался — нос преобразовался в кошачий, в мозг ударила туча запахов, но он смог найти нужные, сказал: — Еще четыре, — и вскочил на ноги, тут же удаляясь, трансформируя на ходу ноги в лапы. Накаджима не знал, почему делает то, что делает. Нужно было предупредить кого-нибудь, провести эвакуацию, найти виновных, в конце концов — если шумихи не будет, то и преступников не станут искать. Да еще и тащить весьма габаритные бомбы в одно место — они с Осаму ничего не добьются и подорвутся сами, смысла не было совершенно никакого, однако мужчина внушал доверие: обычно у него всегда были прекрасные, замечательные планы, порой они граничили с безумием, но всегда оправдывались и не несли особых потерь, так что Ацуши доверял его чутью и не смел противиться. Дазай был уверен, значит все будет хорошо.***
Осаму вышел почти следом за Ацуши, направился к темному банкетному залу, где уже особо выдающимся полицейским выдавали награды и поощряли словами; в полумраке было сложно найти нужного человека, но, зная Чую, Дазай предположил, что за столами в самой гуще событий его нет, и он отирается где-то в уголке, попивая вино. Он действительно нашел Накахару подальше от основного действа, около шведского стола, но тот, к удивлению, не пил, лишь тупо пялился на сцену и молил взглядом о том, чтобы это поскорее закончилось. Теперь на нем были шляпа и плащ — явно собирался уходить, только зажгут свет — но уж прости, Чуя, придется тебе помарать руки. Накахара заметил приближение Дазая и изменился в лице, покраснев от ярости, он уже собирался сказать пару ласковых, как вдруг Осаму произнес властным голосом: — Твои токийские придурки заложили бомбы, тигр собирает их по всему зданию, до детонации минута-две, но для обезвреживания слишком мало — ты заглушишь взрыв, возьмешь подрывника в качестве заложника, и мы разойдемся. Чуя проглотил язык, не зная, что и сказать. Дазай развернулся, направился в сторону туалетов, и Накахара не мог не последовать за ним — дурацкая привычка, а может, это условия были такими выгодными. Даже не верилось, что он только что вступил в подобие сотрудничества с предателем, состоящим во вражеской организации. Они зашли в туалет, Чуя смерил презрительным взглядом валяющегося без сознания мужчину и глянул на сумку. — Эта? — И еще четыре, — ответил Осаму, присаживаясь на краешек столешницы раковины. — Четыре? — вопросил Накахара. — По всему зданию? Он не успеет. — Не сомневайся в нем, — нахмурился Дазай, будто угрожал, и Чуя фыркнул, рассматривая плитку на стенах. — Знал бы Акутагава, что тигр будет здесь, попросился бы со мной на задание и все бы испортил, — сказал он между прочим. — Это на него похоже, — улыбнулся Осаму и прикрыл глаза, будто погружаясь в воспоминания, но на самом деле он просто думал о том, что их с Ацуши так беспардонно прервали. Хотелось кого-нибудь убить. Без шуток — он бы стащил у Чуи нож и с удовольствием вырезал бы сердце подрывника, помешавшего их маленькому грешку, но он уже заключил с Накахарой сделку, а убивать не входило в принципы Агентства. — А почему он прекратил преследование? Тигры-оборотни нынче подешевели? — Организация, предлагавшая вознаграждение за его голову, пошла крахом, — ответил рыжий, скрестив руки на груди и прислонившись к стене спиной. — Черт знает, какие у них там проблемы, это не забота Мафии. — И больше никому не нужна земля обетованная, — вздохнул Дазай, грустно улыбаясь. — Вот бы твоя шляпная коллекция тоже пошла крахом: может, ты стал бы похож на человека. Чуя цыкнул, начиная закипать, но мужественно держался: неподходящее время поддаваться на провокации. — Хотя не думаю, что такой лилипут, как ты, смог бы выжить в обществе страшных высоких людей, — продолжил Осаму, и Накахара не выдержал, преодолел расстояние до него в два шага, сверкнул ножом и вонзил его в столешницу аккурат между ног, яростно глядя в карие веселящиеся глаза. — Что ты там вякнул, верзила? — Тебе там снизу не поддувает, коротышка? — с мерзкой ехидной улыбочкой. Терпение Чуи лопнуло, он схватил его за волосы, скрипнув лайкой перчатки, приставил нож к горлу, намереваясь понаблюдать за красочным алым фонтаном, но в комнату с шумом вбежал Накаджима и скинул на пол собранные сумки, оглядываясь бешеными тигриными глазами. Картина маслом: Дазай в компании какого-то рыжего, пристроившегося между его ног, вцепившегося в волосы одной рукой и приставившего нож к горлу другой. — ...Осаму? — вопросил парень растерянно. — Чуя, не время для брачных игр, иди людей спасай. Накахара вновь цыкнул и нехотя отстранился, протягивая руку вперед. Пять сумок поднялись в воздух. — Сколько до взрыва? — недовольно спросил он. — Не знаю, — ответил Дазай честно, — у меня нет с собой часов. Несколько секунд, может быть. Ацуши по-прежнему стоял у двери и ничегошеньки не понимал, однако установившейся напряженной тишины нарушать не смел. Кажется, тиканье в сумках участилось, он согнул тигриные лапы, напрягаясь, и бомбы взорвались одна за другой. Пламя и гарь не покидали красного барьера — способности Чуи, видимо. — Все? — поинтересовался он. — Вынеси за собой мусор, — сказал Осаму, встав на ноги. — По-жа-луй-ста. Накахару передернуло — он терпеть не мог этот тон, этот голос и всего его обладателя вместе взятого. — Умри, — ответил он и закинул валяющегося без сознания подрывника на плечо, будто тот ничего не весил. — Эм... — протянул Ацуши и развеял способность, неловко потирая предплечье — он чувствовал себя здесь явно лишним. — Ох, забыл вас представить, — спохватился Дазай и встал между ними, закинув Накаджиме локоть на плечо. — Чуя, это Накаджима Ацуши, — и протянул руку в сторону своего возлюбленного, — наш тигр-оборотень и свет моей жизни. Ацуши, это Накахара Чуя, гравитационный манипулятор, маленькая гроза Мафии, но можешь звать его просто «карлик» или «вешалка для шляп», не ошибешься. — Сейчас ты договоришься и получишь ножом в живот, — прорычал Чуя, а Ацуши подхватил: — Осаму, прекрати, это грубо. Извините, Накахара-сан, — он чуть поклонился. — Не слушайте его, у вас очень хорошая шляпа. Чуя остолбенел, странно глядя на мальчика-тигра, и посмотрел на Дазая, пытаясь понять, в чем подвох. — Поверить не могу, что у такого паршивого ублюдка, как ты, могут быть такие милые кохаи, как он. Бывай, Ацуши, — он хлопнул по его плечу рукой, — и... чтоб ты сдох, Осаму. Он покинул туалет вместе с летящим за ним куском горелого мусора, и если смотреть невооруженным взглядом, то можно подумать, будто тут ничего не случилось. На раковине осталась глубокая зарубина от ножа. — Подожди, ты сказал, он из Мафии? — панически вопросил Накаджима: до него дошло только сейчас. — Боже... — он вздохнул и оперся руками о столешницу — это для него слишком! — Зато теперь мы можем продолжить, — протянул Дазай и подошел, обхватывая сзади руками. Ацуши дернулся и вырвался из его объятий. — Нет, не можем! — яростно рявкнул он и вздрогнул, не позволяя приблизиться к себе. — Ты... даже не понимаешь! Парень постоял недвижно еще немного, строго глядя на Осаму, и включил воду, уставился на свои руки, споласкивая их, наскоро умыл лицо. — Скажу Куникиде, что тебя вырвало, а я бегал за таблетками, — проговорил Ацуши, расправляя штанины и обуваясь. А после вышел из туалета, громко хлопнув дверью.