Попытки двойного самоубийства

      Ацуши не имел ни малейшего понятия, как обращаться с детьми. Он знал, их надо любить и воспитывать, изредка баловать и радовать сладостями, тепло одевать в холодную погоду, не оставлять их голодными — стандартные общеизвестные вещи, то, чего не было у него самого, но, зная о своих лишениях, Накаджима мог стать лучше тех приютских надзирателей, что загоняли его в могилу своей халатностью, и не совершать ошибок. Было страшно. А вдруг он не справится? Вдруг с ребенком случится что-то под его надзором? Он же себе не простит!       С каждой новой минутой паника только увеличивалась, а как избавиться от нее, парень не имел ни малейшего понятия. Но он стиснул зубы. Набрался решимости, пообещав себе не подвести Хикару, погладил его по макушке — мальчик почти успокоился, сидя у него на коленях в теплых объятиях, но все равно чуть вздрагивал и шмыгал, утирая нос кулачком.       — П-простите, — произнес он наконец, поднимая на Ацуши свои заплаканные глаза.       — Все хорошо, не переживай. Мы найдем твою маму, — успокоил его детектив и снова прижал к своей груди. — Ты... любишь ее? — спросил он осторожно, не знал, с какого края подступиться, но был уверен: им нужно хоть немного поговорить, чтобы установить связь, чтобы чуточку сблизиться, разрушая разговором неловкость.       — Очень, — пискнул Хикару, вжимая голову в плечи, поддаваясь чужой ласке и прикрывая глаза. Бедный оставленный ребенок, напуганный, но отчаянно нуждающийся в поддержке. У Ацуши вновь защемило в груди.       — Какая она, твоя мама? — поинтересовался Накаджима с неподдельным интересом, с таким энтузиазмом, что Хикару даже смутился.       — Она... красивая. Добрая. И вкусно пахнет, — сказал он, отвлекшись от своей грусти, переместившись в теплые воспоминания о дорогом человеке. Ацуши даже улыбнулся, обрадовавшись такой перемене.       — Я уверен, она хорошо о тебе заботилась, — произнес парень ласково.       Хикару чуть ли не подскочил, заглядывая ему в глаза, сверкая своими, буквально светясь от счастья.       — Да! — воскликнул он радостно. — Мы гуляли в парке и... и ели мороженное! И блинчики! А дома мы играли в роботов, и она читала мне сказки и... и учила читать.       — У тебя просто замечательная мама, — улыбнулся Накаджима шире, радуясь, что смог удачно подобрать тему. — Мы тоже можем сходить в парк и поесть мороженого, если хочешь, — предложил он, и Хикару часто закивал, сияя, радуясь возможности хорошего времяпрепровождения.       Осаму уже давно ушел со всеми собранными из сумки бумажками и переместился к своему столу, перебирая их, вчитываясь, переписывая адреса. Танизаки не знал, чем ему следует заняться — помочь Дазаю или же присоединиться к Ацуши, пытаясь разговорить или развлечь ребенка, так что он просто вновь сел за свой стол и принялся дописывать отчет о недавнем наблюдении за контрабандистами — у каждого была своя работа.       С Хикару было несложно. Накаджима поговорил с ним еще немного, попросил прощения, объясняя, что ему все-таки нужно работать, но мальчик прекрасно его понял, не докучал, тихо сидя на диване, рисовал в альбоме и даже вырезал фигуры из цветной бумаги, наклеивая их на белые листы.       Вернувшийся с задания Куникида громко возмущался присутствию ребенка, здорово напугав его, но Ацуши закрыл его своей спиной и заступился, объясняя ситуацию. Осаму поддакнул ему, поднимаясь с места, и звенькнул в воздухе ключами.       — От квартиры Кумико, — сказал он, обращаясь к Доппо. — Быстрее начну, быстрее закончу, — произнес, скрываясь за дверью.       — Отчеты бы с таким настроем писал, — буркнул Куникида и вернулся к своим делам.       Ацуши уже собирался уходить с Хикару: помог умыть ему руки и лицо от клея, убрал мусор, похвалил его рисунки и аппликации, ероша темную макушку. Мальчик радовался, как маленький щенок радуется хозяину, больше не боялся его, смело брал за руку, доверяя, расплываясь в улыбке от уха до уха — каким же все-таки чудесным ребенком он был, Накаджима даже порадовался про себя, что он такой тихий и спокойный. По дороге в общежитие с парой сумок наперевес Ацуши зашел в комбини, не отпуская руку Хикару ни на секунду, посоветовался с ним, какие лучше взять печенья, купил молока и еще чего по мелочи.       Дома он накормил его рисовой молочной кашей и напоил чаем с булочками с яблоками и корицей — мальчик был доволен, уплетая ужин за обе щеки, и рассказывал, как здорово было с мамой гулять по набережной и высматривать на горизонте корабли и танкеры, держать ее за руку, сидеть на пристани. Накаджима слушал внимательно, не мог согнать с лица улыбки и задавал вопросы, интересуясь, где, как и когда, спрашивал, что он чувствовал, что узнал.       Постепенно наступала ночь, Хикару зевал, отрываясь от игрушек — Ацуши чувствовал себя неловко, составляя ему компанию, играя вместе с ним, но отгонял свой стыд, продолжая выкрикивать, что захватит Галактику, и тыча своим роботом в робота своего маленького оппонента. Зато было не скучно.       Накаджима осознал, что скоро им надо бы ложиться спать.       И смутился, не зная, как ему стоит искупать и переодеть мальчика.

***

      Дазай приближался к нужному адресу. Он выпорхнул из автобуса, засунув руки в карманы, неторопливо направился в сторону одной из многоэтажек, и вошел внутрь, отперев магнитным ключом подъездную дверь, добрался до нужной квартиры, вновь доставая ключи.       Было относительно чисто. В детской — разбросанные вещи, будто Кумико собирала своего сына впопыхах и забыла убрать все с того момента. В спальне — забытая бутылка вина, зашторенные окна, письменный стол, захламленный счетами и письмами. Осаму с интересом заглянул в один из конвертов — угрозы и советы вернуть долг по-хорошему; он помнил из записей Мичико, что Кумико часто посещали коллекторы и громко возмущались, благо, в такие моменты Хикару оказывался у няни. Дазай прошерстил документы, невольно рассортировал, отыскал записную книжку — очередные телефоны и адреса, новые детали. Мужчина выписал номер няни, собираясь позвонить ей завтра и пригласить в Агентство с намерением поболтать, скептично скользнул взглядом по знакомому адресу и подписи «метадон» — здесь еще замешаны и торчки?       Закончив с записями, Осаму дошел до кухни и заглянул в мусорное ведро: скомканные мятые бумажки и использованные шприцы. Тяжко вздохнув, он натянул перчатки и взял пару игл на экспертизу — он не сомневался, что найдут следы метадона, но вдруг здесь замешано что похуже, вроде героина или дезоморфина?       Больше в квартире не было ничего полезного и интересного, в голове только строились цепочки и догадки, пока Дазай спускался на лифте — наркоманка-мать, оставившая ребенка, погрязшая в долгах: вполне вероятно, что она просто сбежала от тех, кому была должна, а может, влипла в неприятности и не смогла выбраться из них. Ни одна из теорий ничем не подкреплялась. Осаму тяжело вздохнул, направляясь к остановке — он не так много сделал за остаток этого дня, но жутко устал от размышлений и теперь хотел только горячего чая и теплых объятий со своим милым любимым Ацуши под мягким одеялом. Одна мысль об этом была приятна.       Милый любимый Ацуши позвонил ему, когда он уже был в трех остановках от дома:       — Осаму, слушай, могу я взять твой футон?       Дазай чуть опешил от такой резкой просьбы, но щедро разрешил:       — Конечно, только... зачем? — спрашивая недоуменно, переминаясь с ноги на ногу в густой толпе незнакомцев.       — Мне негде уложить Хикару-чана, — объяснился Накаджима, звеня ключами, отпирая дверь в его квартиру. — Спасибо. Мы с тобой потеснимся на моем — впрочем, как и всегда.       — Хорошо, — улыбнулся мужчина тепло и засунул телефон в карман плаща после короткого прощания.       Точно, Ацуши ведь следит за ребенком.       Что ж, почему это должно помешать ему крепко и нежно обнимать его?       Осаму выбрался из душного автобуса, вдохнул полной грудью и бодро взобрался по лестнице общежития, без стука проникая в квартиру Ацуши. Было уже довольно поздно, громко стрекотали цикады, в помещении не горел свет, но Накаджима вскочил с футона, будто не спал до сих пор, подошел к Дазаю, чтобы принять из его рук плащ и повесить его в шкаф, а не бросить по обыкновению на пол, забывая до самого утра. Мужчина приблизился к нему, докучая объятиями и сухими поцелуями в шею.       — Эй, прекрати, — возмутился парень смущенно. — Здесь ребенок.       — Он спит, — буркнул Осаму, только обнимая его крепче.       — Это не оправдание, — возразил Ацуши и отпихнул мужчину от себя. — Ужин не предлагаю — а то будем шуметь. Ложись спать, — сказал он шепотом, таким забавным приказным тоном, что Осаму даже умилился.       — Из тебя вышла бы прекрасная мамочка, — захихикал он и получил по голове.       — Ты можешь быть тише?       В итоге Дазай все же подчинился, раздеваясь, аккуратной стопочкой складывая вещи около футона и отправляясь под одеяло к Накаджиме, чтобы снова обнять его и потеснее прижать к себе. Ацуши хотел было снова возмутиться, но смирился, только подтянул одеяло, накрываясь им чуть ли не до ушей, и закрыл глаза, пытаясь заснуть.       Посреди ночи послышались тихие всхлипывания — у Накаджимы был чуткий слух, внимательный ко всем необычным звукам. Он проснулся тут же, сна ни в одном глазу; на соседнем футоне вздрагивал от рыданий Хикару, и Ацуши не мог оставить его вот так. Приблизился на четвереньках, покидая теплое местечко в объятиях Осаму, осторожно потянул за краешек одеяла, которым мальчик накрылся с головой.       — Эй, — нежно и мягко, боясь спугнуть. — Не плачь, Хикару-чан.       Хикару пугливо вздрогнул, осознав, что над ним больше не было защиты в виде тонкого, но теплого одеяла, притих, смутившись, но все же всхлипнул в очередной раз, протирая руками намокшие от слез глаза.       — Я... я не плачу, — возразил он своим тонким мальчишечьим голосом; Ацуши тепло улыбнулся, пододвигаясь к нему ближе.       — А вот и плачешь, — сказал он с шутливым укором и обнял ребенка, заботливо прижимая к себе. — Что тебя тревожит?       Хикару помолчал, продолжая всхлипывать, неловко обнял парня в ответ, пачкая его футболку слезами.       — Я боюсь, — сказал он просто, тихо и жутко неуверенно.       — Чего же ты боишься?       — Что меня опять заберут... — протянул он откровенно. — Что я не увижу маму...       — Никто тебя не заберет, — произнес Накаджима смело — в его словах не чувствовалось ни капли сомнения, и даже становилось легче — иметь опору в виде такого уверенного взрослого было приятно. — Я не позволю. Я буду с тобой до конца, а потом твою маму найдут, и вы снова будете вместе гулять с ней в парке и на набережной, она снова будет читать тебе сказки... Не будешь бояться?       — Не буду, — Хикару шмыгнул носом, придвигаясь к Ацуши поближе, ища у него тепла, и тот погладил его по голове, целуя в макушку — хотел успокоить, не собирался позволять ему оставаться в своем одиночестве и пессимистичных мыслях.       — А теперь спи. Я буду охранять твой сон, слышишь? — спросил Накаджима и укрыл их двоих одеялом.       Каково же было удивление Дазая, когда он проснулся и не обнаружил рядом с собой Ацуши — тот посапывал в объятиях ребенка.       — Это Дазай Осаму, помнишь? — обратился Ацуши к Хикару за завтраком.       — Да, — ответил мальчик тихо. — Д-доброе утро, Дазай-сан.       Осаму улыбнулся ему в ответ, хотя казалось, будто улыбку эту он вытягивал из себя щипцами, поднимал уголки губ нехотя, обязанно.       — Тебе тоже доброе утро, Хикару-чан.       Он не испытывал особой любви к детям. Не смог бы нянчиться с ними, играться, потакать их желаниям и сюсюкаться — таков уж он был и не мог изменить себя, поэтому подбирал слова исключительно по ситуации и максимально приветливо. Хикару в его присутствии, казалось, становился еще тише и еще меньше, вжимал голову в плечи, будто хотел превратиться в маленькую точку и не мозолить глаза, а Ацуши трепал его по макушке и подгонял с завтраком — им уже нужно было в Агентство.       И все-таки Дазай искренне завидовал — Накаджиму отпустили с работы, и он отправился вместе с мальчиком гулять — эх, беззаботная свобода...       А Осаму нужно было съездить по адресу.       Он знал, что обнаружит там притон и, оказавшись на месте, только чуть сморщился от неприятного запаха, прошагал между валяющимися на полу пребывающими в экстазе телами, спрашивая, показывая всем относительно здравомыслящим фотографию, оставленную Мичико. Да, видели. Да, не знают, где Кумико теперь — что за невезение, теперь единственной ниточкой оставалась только та няня.       Дазай не считал это дело сложным. Скорее всего, Кумико мертва — либо добрались коллекторы, либо убила себя сама; хотя вариант, что она сбежала, по-прежнему оставался. Мужчина позвонил в полицию, сообщая о посещенном наркопритоне, устало захлопнул телефон-раскладушку и вернулся в Агентство, покорно ожидая Марико — ту няню, что сидела с Хикару, когда его мать шлялась по сомнительным местам.       Это была темненькая молодая девушка, студентка Национального Университета Йокогамы — просто одетая, скромная, нервно стискивающая в руках ремешок дамской сумки.       — До сих пор не могу поверить, что Хаяси-сан пропала... А что с Хикару? — спросила она обеспокоенно, волнуясь еще сильнее.       — Он под присмотром нашего младшего сотрудника. Поверьте, с ним все хорошо, — терпеливо успокоил ее Осаму, делая глоток кофе; Марико ничего не пила. — Нет причин переживать. Расскажите, какой была Хаяси Кумико-сан, сейчас это очень поможет делу.       — Она была... хорошей. Заботилась о ребенке, вкалывала на работе, — сказала девушка как-то грустно, опуская в пол свои серые блестящие тоской глаза. — У нее не хватало денег, она постоянно была в долгах, и иногда я сидела с Хикару просто так, без оплаты — я знала, что ей это было очень нужно. Мы с ней хорошо сдружились. Она пекла прекрасные коричные пироги...       — Она не вела себя странно? — спросил Дазай неожиданно, деловым тоном, заглядывая Марико в глаза.       — Н-нет, — протянула она неуверенно, — с чего бы?       — Буквально несколько минут назад мне сообщили результаты экспертизы найденных в ее квартире медицинских игл — метадон.       Марико в удивлении распахнула глаза.       — Ох, я... я не знала. Она всегда была добра и приветлива; даже не знаю, может, она проходила лечение?       — Проходила, — кивнул Осаму, прикрыв глаза. — И в ее медицинской карте об этом написано. Но... это было два года назад. Насколько мне известно, в то время ее даже хотели лишить родительских прав и дали ей испытательный срок. Она точно всегда вела себя уместно?       — Ну, не всегда, — пожала плечами девушка, глядя в окно. — Иногда она тихо смеялась про себя, радовалась... без причины. Отсмеивалась на вопросы о долгах и счетах. Но, знаете, все люди разные, я просто думала, что такой уж у нее характер и не придавала этому значения, — сказала, будто стыдилась своей невнимательности и наивности.       Подумать только, все это время у Хикару была мать-наркоманка. Конечно, она не била его — Марико никогда не видела синяков и кровоподтеков на теле ребенка, тот никогда не был голоден и всегда счастлив, но это казалось... неправильным... Жутчайшим проявлением безответственности.       — Вы давно работали на нее? — спросил Дазай тихо, будто боялся спугнуть ее мысли неверным словом.       — Почти год, — ответила девушка тоскливо.       — И весь этот год она была в долгах?       — Была.       Повисло недолгое тягучее молчание, нарушаемое лишь бегом пальцев по клавиатуре где-то за перегородкой — никому из них не было до этого дела.       — Как думаете, она могла сбежать от долгов?       — Не могла.       Односложно и до боли в груди печально. Отчего-то Осаму даже было жаль эту девушку, он не сомневался, что она чувствовала себя в некоторой степени обманутой.       — Что ж, — вздохнул он, поднимаясь, — спасибо за то, что пришли.       Марико поднялась с места и медленно направилась за ним, к выходу из Агентства — без единого слова, с пустым взглядом, но, казалось, задумавшимся, на чем-то сосредоточенном.       — Дазай-сан, — произнесла она на пороге. — Можно... Можете мне позвонить, когда найдете Хаяси-сан? — спросила она с надеждой, тусклой и безрадостной.       — Могу, — кивнул он, но просьбы Марико не заканчивались:       — А... могу я попросить ваш номер? Или номер того младшего сотрудника, который присматривает за Хикару? Простите, я очень за него волнуюсь.       Осаму вновь кивнул, вытягивая чистый лист из стопки, сложенной на чьем-то столе неподалеку от выхода, чиркнул номера мобильных — своего и Ацуши — передал бумажку девушке. Та прижала ее к груди, благодарно поклонилась и удалилась, тихонько прикрыв за собой дверь.       Что ж, зацепок это не прибавило.       «Через день... — задумчиво тянул Дазай про себя. — Или через два».       Вернувшись в общежитие, он застал сопящих Ацуши и Хикару — они даже не переоделись, лежали поперек футона; Хаяси-младший сжимал в руках плюшевого медведя, свернувшись калачиком, а Накаджима пускал во сне слюнки, вытянув по-кошачьи руку. Странно, но... поразительно умилительно. Осаму даже потрепал их обоих по головам, заглядывая Ацуши в сумку, подтверждая свои догадки — они определенно были в парке аттракционов, может, даже где-то еще, но сладостей они набрали с запасом.       Ужин он готовил в одиночку и ничего умнее отядзукэ придумать не смог.       — А-цу-ши-чан, — протянул он по слогам, мягко потрясывая Накаджиму за плечо с намерением разбудить.       Парень распахнул глаза, посмотрел на него ошарашенно — казалось, даже зрачки сузились — но взгляд его потеплел, только он осознал, что это всего лишь Дазай, и Ацуши присел, сонно провел рукой по лицу. Он внимательно посмотрел на Хикару, думая, разбудить его или не стоит, и решил, пускай мальчишка спит, завтра наестся.       — Сегодня говорил с няней Хикару, — произнес Осаму тихо, усевшись вместе с ним за стол. — Не удивляйся, если она тебе позвонит — она так волновалась, что я не удержался и дал ей твой номер.       — Дело продвигается? — поинтересовался Ацуши и взял чашку в руки, глубоко вдыхая аромат любимой еды.       — Относительно. Скорее всего, Кумико мертва, — ответил Дазай просто, и Накаджима вздрогнул, поставил чашку обратно на стол, распахивая глаза, даже не обращая внимания на лежащие рядом палочки.       — Что? — вопросил он с ужасом в голосе, будто ему сообщили о смерти не самого близкого, но все же родного человека. Осаму понимал такую реакцию — да, он привязался к спиногрызу, да, его рассказы о матери только подбавляли масла в огонь, и это печалило; Ацуши не должен так близко к сердцу воспринимать каждое дело.       — Она наркоманка, погрязшая в долгах, но не решившаяся сбежать — слишком мягкосердечная и слабохарактерная, возможно, утопилась, возможно, застрелилась.       — С-стой... нет! Почему она не может быть жива? — с непониманием протянул Накаджима и, отведя взгляд, вжал голову в плечи — Хикару спит, нельзя же так шуметь.       — Может. Я же сказал, «скорее всего», — произнес Осаму спокойно, невозмутимо продолжая трапезу. — Не думаю, что есть смысл слепо искать ее так, как ты искал... э-э... Сугияму? Так ее звали?       — Но... А если ее похитили коллекторы?..       — Уже давно бы попросили выкуп.       — Но если бы...       — Ацуши, — сказал Дазай, отставляя от себя пустую чашку; Накаджима даже не притронулся к своей порции. — Люди умирают. Дети остаются сиротами. И это будет происходить, сколько бы усилий ты ни приложил — в погоне за идеальным миром за спиной остается лишь пепел, а стремление к абсолютной гармонии приведет к антиутопии. Потому что утопии не существует. Это иллюзия, — сказал он серьезно, и в груди будто что-то переломилось. — Так что не тешь себя иллюзиями и сделай то, что можешь — а ты можешь позаботиться о ребенке и в итоге отдать его в органы опеки. Будь реалистом.       Ацуши не знал, что и ответить. Не хотел. Поэтому молча доел отядзукэ и подобрался к Дазаю поближе, чтобы крепко обнять, притиснуться к нему и почувствовать себя в безопасности.       Порой мир казался слишком жестоким.       На следующий день ему снова предоставили свободу от работы, и он сходил с Хикару на набережную; они глядели за горизонт, считали лодки, корабли и яхты, пришвартованные у пристани, ели мороженное, перегибались через прутья ограды, заглядывая в воду. А он наобещал ему... «Никто тебя не заберет», «твою маму найдут». На душе скреблись кошки от осознания собственной наивности, но Накаджима по-прежнему желал для Хикару только лучшего.       — А что, если твоя мама не найдется? — спросил Ацуши тихо и грустно, но ему нужно было узнать, нужно было понять, что мальчик думает по этому поводу.       Хикару хорошенько призадумался, сжав пальцами подбородок, даже нахмурился, так усиленно размышляя, и в итоге ответил с улыбкой:       — Тогда я останусь у вас!       Накаджима улыбнулся в ответ, но от слов мальчика стало еще паршивее — он ведь не может оставить его у себя, у него работа и Дазай, он каждую неделю рискует своей жизнью, подставляясь под пули. А что, если однажды регенерация не сработает?       Он шел обратно, держа Хикару за руку, и смотрел в землю понурым взглядом.       Кумико нашли назавтра — Осаму принял звонок, сидя за своим рабочим столом, коротко кивнул сам себе, а после позвонил Марико, рассказал эту новость. Мертва. Найдена в канале. Смерть от передоза. Скорее всего, кто-то нашел ее где-то — на улице, в подворотне, проулке — и от страха причастности выбросил тело; такое случается. Еще чуть позже Дазай переговорил и с Ацуши, оторвав его от разговора с Хикару, объяснил ситуацию, позвонил при нем в социальную службу, и подтвердил, что в скором времени прибудут уполномоченные люди. Накаджима чуть ли не локти кусал, не зная, как объясняться перед ребенком — он подвел его, подвел!       Дверь Агентства приоткрылась, и в офис вошла Марико, беспокойно оглядываясь по сторонам. Глаза ее нашли Осаму, и она стремительно приблизилась к нему, на ходу спрашивая:       — Где?.. — тихо и даже будто отчаянно.       Из-за перегородки показалась темная макушка мальчика. Хикару радостно вскрикнул и побежал к Марико с объятиями:       — Мама! Я так по тебе скучал!       Девушка смутилась, поднимая его на руки, крепко обнимая и тут же отпуская обратно на землю. У Ацуши в голове что-то щелкнуло.       — Хикару-чан... — начал он осторожно. — Это твоя мама?       — Да! — воскликнул он радостно, и мир Накаджимы рухнул, погребенный под непониманием.       — Не слушайте его, — улыбнулась Марико. — Я всего лишь его няня. Он просто привык... так меня называть, — проговорила она неловко, и мир Накаджимы еще и заледенел. — Что теперь с ним будет? — спросила она чуть тише, обращаясь к детективам.       — В органы опеки, оттуда в детский дом, — ответил Дазай просто и коротко, так безэмоционально, что его можно было счесть бессердечным камнем.       — О, нет... — девушка прикрыла ладонью рот. Хикару внимательно слушал разговор взрослых и, казалось, насторожился. — Я... Когда?       — С минуты на минуту. Обещали скоро приехать.       Марико глубоко задумалась, не в силах принять какого-либо решения, зажмурилась, стискивая пальцами подбородок, и решительно распахнула глаза, сжала ладонь в кулак.       — Я поеду с ними. Поеду и заберу его, оформлю опекунство.       Сердце Ацуши пропустило удар — столько уверенности было в ее тоне, столько смелости плескалось в ее серых лучистых глазах. Он был рад, что так все разрешилось, что нашелся человек, знакомый Хикару, которому он доверяет, которого любит и даже считает матерью — у него все наладится, он будет окружен заботой и любовью, и из него наверняка вырастет замечательный парень.       Через полчаса прибыли социальные работники — две дружелюбные на вид женщины — и они вместе с мальчиком и этой смелой сероглазой девушкой, нервно стискивающей ремень своей сумки, покинули офис; Накаджима проводил их грустным взглядом.       Надо быть реалистом — Кумико мертва. Но Хикару еще жив, и жизнь его только начинается.