Попытки двойного самоубийства

Любовь, думал я, сильнее смерти и страха смерти. Только ею, только любовью держится и движется жизнь. «Воробей», Иван Тургенев.

      Куникида был очень не рад новости о выбитой двери и в подробностях расписал злым недовольным тоном, сколько это будет стоить и сколько времени займет.       Деньги на ремонт, конечно же, вычли из зарплаты Осаму. На разъяснения о том, что непосредственной вины Дазая в том не было, и вообще, это была вражеская атака, Доппо сказал только, что не хочет ничего слышать, а еще прибавил, что вываливать деньги из своего кармана или растрачивать бюджет Агентства он совершенно не намерен. Не то чтобы это сильно расстроило суицидника, но он уже начал придумывать, как бы хорошенько поднасолить Куникиде. Ацуши странно глянул на его заговорщическое лицо и поспешил к своему рабочему месту, боясь, что его заставят в этом участвовать.       К удивлению, за весь понедельник Осаму не сделал ничего, что выходило бы за рамки сильнее обычного.       Но вторник получился... довольно напряженным.       ― Куники-ида-ку-у-ун, ― протянул Дазай, и Ацуши вмиг насторожился, боясь, как бы чего не произошло. Тон его был игривым и не предвещал ничего хорошего.       ― Чего тебе, вешалка для бинтов? ― флегматично отозвался Доппо, не отрываясь от экрана монитора и не прекращая печатать.       ― Ты помнишь о том пари на семьсот тысяч йен? Кто отгадает, где я работал до Агентства, тот получит их, все дела... ― Куникида поднял на него глаза, окидывая настороженным взглядом, и Осаму засиял, прикладывая ладошки к щекам, смыкая веки. ― А Ацуши-кун отгадал, ― произнес он хитро, приоткрывая один глаз, ― почему бы тебе не отдать ему награду?       Глаза Куникиды распахнулись в удивлении; он посмотрел на Накаджиму, ища объяснения на его озадаченном личике, перевел взгляд на Дазая, снова глянул на парнишку.       ― Да? И где же он работал? ― спросил Доппо у Ацуши недоверчиво, но весьма взволновано ― он ломал над этим голову более двух лет, даже обращался за помощью к Рампо, но тот махал рукой и говорил, что Куникида должен догадаться сам.       Накаджима в испуге посмотрел на Дазая. Он знал, где он работал, и не то чтобы сам додумался до этого, но... Вспоминать об этом пари? Было понятно, почему Осаму поднял эту тему — даже Ацуши было несложно догадаться. Деньги. Но Дазай не просто заботился о материальном благополучии своего подчиненного, он тоже извлекал из этого выгоду, причем для них обоих — это будут их общие деньги, которые очень пригодятся им во время переезда. Накаджима за пару мгновений раскусил этот план, и он казался совсем неплохим, однако проблема была в том, что прошлая работа Осаму... это Мафия. Жестокое нелегальное предприятие. Кровь, убийства, грязные деньги, контрабандное оружие — Дазай совершил множество преступлений, тяжесть его прошлого поражала и ужасала. За содеянное он вполне мог получить смертный приговор — и такого исхода парню совсем не хотелось.       Ацуши растерянно посмотрел на своего возлюбленного.       — Дазай-сан, я не думаю, что стоит...       — Все в порядке, — произнес Осаму. — Ты можешь сказать.       Накаджима сглотнул, глядя в лицо Доппо. Поднялся со своего офисного кресла. Он не понимал, что делает, он боялся того, что скажет, но... это было решение Дазая. Казалось, на мгновение в офисе застыла тишина — даже клерки замолчали, словно насторожились.       — Осаму был одним из пяти исполнительных глав Портовой Мафии, — произнес Ацуши тихо, и Куникида моргнул пару раз, поднимая брови.       — Мафия? — переспросил он и посмотрел на Дазая.       Страх. Взгляд самого беспечного и самого разгильдяйского работника Агентства потемнел настолько, что теперь вселял просто вселенский ужас — Доппо действительно испугался от одного этого мрачно-серьезного выражения. Он видел подобные на его лице. Но настолько угрожающего на памяти у Куникиды не было.       Мужчина поднялся из-за стола и достал из кобуры на поясе пистолет, тут же снимая с предохранителя, беря Осаму на мушку.       — Куникида-сан! — воскликнул Ацуши и оперся обеими руками на стол, беспомощно глядя на серьезного Доппо.       — Это правда? — спросил тот, и ответ последовал незамедлительно:       — Да.       В Агентстве стояла гробовая тишина. Все офисные работники оторвались от своих дел, предпочитая настороженно наблюдать, молча в тряпочку. Танизаки вместе с Наоми обеспокоенно глядели на представшую перед ними картину, Кенджи был все так же беззаботен, хотя явно почувствовал, как изменилась атмосфера, и тоже напряженно наблюдал.       — Цели, — сказал Куникида коротко, но грозно. — Сообщники. Имена вышестоящих...       — Я работал там, Куникида-кун, — произнес Осаму и поднялся, приближаясь. Ни один мускул на лице Доппо даже не дернулся. — Я не работаю на Мафию сейчас.       Дуло пистолета почти упиралось Дазаю в лоб, их отделяли всего какие-то пять сантиметров.       — Ты не убьешь меня.       — Если не будешь делать глупости.       — Осаму, пожалуйста, — послышался высокий дрожащий голосок Накаджимы, и Дазай ответил:       — Все в порядке, Ацуши-чан.       Ничего не в порядке. Парень думал, Осаму подорвал свою репутацию одним лишь фактом о своем прошлом, разрушил впечатление, которое производил на других, сломал... буквально все, что у него было. На самом деле, Накаджима драматизировал.       — Твое вступление в Агентство с самого начала было подозрительным...       — Позволь, — прервал Куникиду Дазай, — рассказать тебе еще несколько вещей, — сказал он прохладно, засунув руки в карманы плаща. — Я ушел из Мафии. Сейчас я чист благодаря департаменту по делам эсперов.       — ...Танеда-сан, — догадался Доппо, изумленно распахнув глаза. — С чего бы ему помогать тебе, бывшему мафиози? — и лицо его снова помрачнело, брови сошлись на переносице.       — Он понимал мою пользу. Знал, что если направить мои способности в хорошее русло, правительство извлечет из этого выгоду. И он, и Фукузава-сан знали о том, кем я был раньше. Ну же, Куникида-кун, — усмехнулся Осаму и переступил с ноги на ногу, задирая нос. — Я сдержал свое слово. Место моей прошлой работы угадали, Ацуши заслуживает награды.       Раздражал. Этот мерзкий забинтованный ублюдок ужасно раздражал.       И все же Доппо опустил руку с оружием.       Он достал из ящика стола чек, положил его на стол взволнованного Накаджимы и подошел к Дазаю, хватая его за ворот рубашки.       — У меня к тебе будет много вопросов, — сказал он мрачно.       — Конечно-конечно, — заулыбался Осаму, и у Куникиды чуть очки не потрескались от раздражения.       — Если! — сказал он громко и грозно. — Ты воспользуешься деньгами Ацуши... Я узнаю об этом.       — Конечно узнаешь.       Доппо дернул его за рубашку и потащил за собой в другую комнату, подальше от чужих глаз. У него действительно было много вопросов.       Ацуши оставалось только опустошенно глядеть на закрывшуюся за ними дверь.       — Ну ничего себе, — тихонько подошел Танизаки. — Вот это переполох вы устроили. Как ты... догадался? — спросил он осторожно. — Что он из Мафии?       — ...Ляпнул невпопад, — убедительно солгал Накаджима, виновато опуская голову. — Пошутил, а... вышло, что оказался прав.       Джуничиро больше ничего не спрашивал — только неловко улыбнулся и мягко похлопал по плечу, почти что утешительно. Ацуши все равно был как на иголках целый день, хотел поговорить с Дазаем, но тот до вечера был с Куникидой, а после — не хотелось вызывать подозрений у коллег своими откровенными переживаниями и расспросами. Когда пришло время уходить, Осаму молча потрепал парня по плечу, и они вместе вышли, спускаясь на первый этаж по лестнице.       — Нужно будет обналичить чек... — задумчиво проговорил Дазай, совершенно беспечно.       Накаджима... не мог. Просто не мог.       Он крепко схватил его за руку и остановился прямо в пролете, сжимая зубы — отчего-то он был переполнен отчаянием.       — Это... Это было обязательно? — спросил он тихо, с заметным волнением, и Осаму усмехнулся, беря его вторую руку в свою, встал напротив, утыкаясь носом ему в макушку.       — Я подумал, что деньги нам пригодятся сейчас. И что однажды Агентство рано или поздно узнало бы о моей прошлой работе. Главное то, что когда я только нанимался на работу, Фукузава-сан был в курсе, и он принял меня несмотря на то, кем я был раньше. Так что... все хорошо. Не думаю, что это испортит мою жизнь или репутацию.       Ацуши обнял его за талию, крепко прижимаясь — ему нужно было почувствовать его тепло, нужно было отдать свое.       — Осаму...       — Зато разгуляемся на мой день рождения, — сказал Дазай и обнял его в ответ. — Я всегда отмечал его в одиночку, не просил подарков — мне было достаточно премии и лишнего выходного. Но в этом году... Я хочу отпраздновать его с тобой.       — Конечно, — выдохнул парень, покрепче сжимая пальцами ткань плаща на его пояснице, почти выкручивая.       — Ацу-чан.       Осаму отстранился, взял Накаджиму за подбородок, поднимая его голову вверх, заставляя посмотреть в свои сияющие глаза, и мягко коснулся губами его губ, успокаивая, утешая.       — Ты слишком сильно переживаешь, — сказал он. — Пойдем.       И Ацуши осторожно убрал от него руки, смущенно и несмело улыбаясь, пошел следом, дальше спускаясь по лестнице.       Через пару дней они обналичили чек и сразу же положили деньги на счет Накаджимы. Дазай был счастлив, как ребенок, близились выходные, и планирование его дня рождения шло полным ходом.       Ацуши хотел сделать ему сюрприз, но не знал, чем его удивить. Он хотел подарить что-то особенное, но у него совершенно не было оригинальных идей, а размышления всегда заходили в тупик. «У него есть я, что еще нужно?»: — невольно думалось, и парню становилось стыдно за такие мысли, хотя Осаму был действительно счастлив ему, и представить, что сделало бы его еще счастливее, Накаджима был не в силах. Что-то особенное. Что-то необычное. Предложить какое-нибудь жутко смущающее извращение? Отдать себя в полное подчинение, позволить делать с собой все, что только вздумается? Это было... неправильно. Грязно, пошло — не то чтобы Дазаю такое не понравилось бы, но... Ацуши не хотел так. Не хотел опускать их отношения до планки «низшие плотские удовольствия» — ему нравился секс, ему нравилось слегка экспериментировать, но дарить свое тело, будто расплачиваться им...       Что-нибудь значимое. Что-нибудь действительно важное, искреннее.       — Как насчет того, чтобы снова взобраться на Лендмарк-тауэр? — спросил Осаму, скучая, перебирая пальцами прядки серебристых волос.       И парня осенило.       Конечно, он не подал виду, сказал только:       — Конечно, — улыбнувшись, и завел разговор о выпивке — пускай снова будет вино, как пятого мая, но в этот раз подороже.       ...Той ночью ему приснился сон.       Белая, чистая пустота. Белый тигр, сидящий напротив, глядящий внимательно и даже как будто осуждающе. Накаджима решительно сделал к нему пару шагов, потрепал по макушке, опускаясь перед ним на корточки.       — Я люблю его, — сказал Ацуши. — Ты ничего не можешь с этим поделать, так что прими его. — Тигр только опустил голову и толкнулся лбом в его лоб — он давно смирился, он любил своего хозяина и был рад, что тот любим не только им, всего лишь способностью, но и реальным человеком. Сильным. Ласковым. Раздражающим иногда, но к этому можно было привыкнуть. — Помоги мне, ладно? Прости, что доставляю столько неудобств, но... После этого мы покончим с этим. Раз и навсегда. Я обещаю.       Тигр улегся, уложив морду на его коленях, и Накаджима тоже опустился, погладил его, почесал за ушком.       В субботу Ацуши и Дазай усиленно закупались. Вернувшись домой, они даже не разобрали пакеты, завалились в ванну, нежась в теплой ароматной воде и объятиях друг друга. Было так спокойно, так... умиротворенно.       Пара долго не могла уснуть, касаясь друг друга, лаская друг друга, целуя.       — С днем рождения, — прошептал Ацуши на ушко, почувствовав всем своим существом, что наступила полночь, и спустился поцелуями от шеи к груди, вниз по животу и дальше, опаляя дыханием плоть, сжимая пальцы на худых бедрах.       Утро и день девятнадцатого июня они провели лениво и по-домашнему — пили пиво, ели консервированные и маринованные морепродукты, Осаму даже побаловал себя крабами, звонко причмокивая слюной, облизывая пальцы. Они валялись, читали книги, рубились в портативную приставку и просто наслаждались компанией друг друга. Едва солнце начало закатываться, они принялись собираться — надели свои парадные костюмы, собрали сумки и деньги и отправились в город, сплетя руки в локтях. Прогулка по парку под тихие разговоры, сияющие взгляды, скромные улыбки...       — Свет зари вечерней.       На затихшей улице       Бабочки порхают.       Дазай снова читал стихи — в груди разлилось тепло, Ацуши не побоялся сплести с ним пальцы, медленно шагая в тени зеленых вишен.       — Ничегошеньки нет       В моем доме —       Только прохлада и душевный покой, — отвечал парень, старательно пряча взгляд.       До Лендмарк-тауэр было долго добираться, однако небольшие неудобства в автобусе вполне можно было пережить, вооружившись терпением. По дороге они захватили дорогое красное вино, в сумке глухо стучали завернутые в упаковочную бумагу бокалы, а в животе перекручивалось тягучее теплое волнение — Накаджима боялся подняться на лифте, боялся прошмыгнуть за служебные двери и взобраться по лестнице на самую крышу, где дует прохладный легкий ветерок, где свежо, и свободно, и весь город видно как на ладони.       И высоты Ацуши тоже боялся, по-прежнему. Но он смотрел с грустной улыбкой вниз, и закат красил его глаза лучами заходящего солнца, отбрасывая тени на молодом красивом лице. Осаму приобнял его и коснулся губами его щеки, опустился на парапет, утягивая в поцелуй ласковый и затяжной, сплел пальцы, сплел языки, кружа голову нежностью.       Они пили, как и в прошлый раз. Они касались друг друга, наблюдая закат, предвещающий новую жизнь, окутывающий тенью болезненное прошлое — все невзгоды, что они пережили, важны, но запомнить их и отпустить — сущая благодать.       В этот день.       Когда на свет появился несмелый жаждущий смерти мальчик, лелеющий мысль о том, чтобы стать мужчиной и найти способ полюбить жизнь.       Бутылка наполовину опустела, уронивший голову на чужое плечо Накаджима глядел на звезды, появляющиеся в темнеющем небе одна за одной, тускло мерцающие на лазурном полотне. Уже достаточно давно стояла мягкая тишина, сумерки сгущались, а сердце колотилось как бешеное — Ацуши боялся, отчаянно дышал этим воздухом, этим моментом, цеплялся за пальцы возлюбленного своими, кусал несмело губы.       — Осаму, — нарушил он молчание своим дрожащим голоском. — Твоя мечта... Она заключалась в том, чтобы спрыгнуть отсюда, да?       — Да.       Мужчина кивнул и коснулся губами костяшек пальцев своего любимого мальчика, посмотрел ему в глаза ласково, расслабленно.       — Я хочу исполнить ее, — произнес парень боязливым шепотом. — Я могу исполнить ее, и я клянусь, мы оба останемся живы.       Дазай лишь усмехнулся, опуская голову, будто совсем не был удивлен, будто знал, что однажды Ацуши это предложит, а может, он знал, что это будет именно сегодня.       — Риск все равно остается. Мы можем умереть. Нас может парализовать. Мы можем испытать адскую боль...       — Боль — удел живых. И если мы хотим жить, нам ее... не избежать.       Накаджима улыбнулся нервно, уголки его губ подрагивали, и казалось, будто он вот-вот норовит заплакать. Осаму поцеловал его в висок и вновь наполнил бокалы, торжественно их поднимая.       — Еще пара глотков, Ацу-чан. И... Спасибо. Я буду действительно рад — умереть с тобой, выжить с тобой... Быть с тобой. До конца. До нашего нового начала.       Звон стукнувшихся бокалов застрял в сознании, оба допили вино медленными, но большими глотками. Накаджима поднялся, едва пошатываясь, достал из кармана телефон и позвонил, слушая мерные глухие гудки.       — Да, Ацуши-кун? — послышался женский голос, и парень улыбнулся, прежде чем произнести:       — Йосано-сенсей. Нам нужна помощь. Перед Лендмарк-тауэр. Сейчас.       Он сломал телефон в своей сильной тигриной руке, уронил его на землю и поднялся на парапет, разрезая острым когтем податливый металл сетки Рабица — его трясло от страха и предвкушения, он не чувствовал себя, но чувствовал все и всех вокруг. Он чувствовал... как руки Дазая сцепляются на его талии. Как тот прижимается, обнимая его, уткнувшись носом меж лопаток. И когда они оба встали на самом краю, когда простояли так долгие пять минут, если не больше или не меньше, парень решился сказать:       — Мне до чертиков страшно.       — Мне тоже, — кивнул Осаму, прикрывая глаза. — Но ты можешь прыгнуть спиной вниз.       Накаджима обхватил ладонями его лицо, зажмурился и крепко поцеловал в губы, делая шаг назад.       Последняя попытка двойного самоубийства.       Их конец.       Новое начало.       Эта была лишь пара мгновений — сначала было так легко, волосы развевались от падения, били прядями по лицу, а перед глазами было лишь сумеречное небо и чужие глаза, мерцающие, улыбающиеся. Ацуши тоже улыбнулся, вновь касаясь губами Дазаевых губ, отстранился и уронил с ресниц пару блеснувших слезинок — слишком страшно, слишком отчаянно. Но тепло в чужих руках.       «Пожалуйста», — взмолился парень, и его услышали.       Зрачки дрогнули и вытянулись, Накаджиму окутал горячий голубой свет, и он обратился в тигра, продолжая падать спиной, крепко обхватив Осаму хвостом.       И когда до земли оставалось всего ничего...       Он оттолкнул мужчину от себя так сильно, чтобы не навредить ему, но смягчить остаток падения. Перевернулся, приземляясь на четыре лапы.       Его не волновало, что он упал прямо на перекрестке, застопорив движение. Ему было плевать на то, что асфальт под ним продавился, отломившиеся серые куски взметнулись вместе со столпом пыли, а кости лап переломились, обагряя белую шерсть алым, пронзая мышцы адской болью. Ацуши лишь громко зарычал, пошатнувшись, раны его вспенились и затянулись, не оставляя после себя и следа, а затем он оглянулся, принюхался, чувствуя слабый запах крови, и бросился в ту сторону, откуда он доносился. Слизал кровь с виска Дазая, порвал лапой пиджак и рубашку с бинтами, провел языком по дрожащей трепещущей от рваных вздохов груди.       Макушки коснулась слабая трясущаяся рука.       — Ацуши... -чан... — тигриное ухо дернулось в сторону тихого слетевшего с окровавленных губ шепота. — Моя способность. Я не уверен... что смогу ее контролировать, — прохрипел Осаму и закашлялся, жмурясь от стрельнувшей в груди острой боли. — Йосано может...       Вспышка озарила перекресток, и тигр исчез — над телом мужчины согнулся дрожащий паренек, гладящий его по щеке, вплетающийся в слипшиеся от вязкой крови волосы.       — Сегодня Йосано-сан хотела сходить в какой-то из магазинов в Лендмарк-тауэр, я случайно услышал об этом в пятницу. Все будет хорошо, — и по его щеке скатилась слеза. — Мы... мы ведь живы. Потерпи, пожалуйста, только не закрывай глаза...       — Спасибо, Ацуши, — проговорил Дазай тихо, с трудом дыша. Кажется, он повредил несколько ребер, может, грудину. Левая рука определенно была сломана, щеку саднило от того, что он проехался ей по земле, и ужасно, ужасно болела голова — сотрясение обеспечено. — Надеюсь, в моем гробу будут белые ликорисы...       — Моя могила будет рядом с твоей — но не сейчас, через много лет. Потому что сейчас ты не умрешь, не посмеешь. Пообещай мне! — вскрикнул Накаджима надрывно и опустил голову, крепко сжимая пальцы его левой окольцованной руки.       Осаму не ответил, предпочитая молчать и глядеть в чистое сумеречное небо, всеми силами стараясь не провалиться в забытье.       С той стороны улицы слышалась сирена машины скорой помощи. Люди пялились на них, кто-то фотографировал, скоро подошли полицейские, но они не могли ничего сделать — только ждать, когда приедут медики, и сдерживать зевак, начинающих толпиться вокруг.       — Ацуши-кун! — послышался громкий женский голос, и Акико, мельком показав полицейским удостоверение члена Вооруженного Детективного Агентства, прорвалась к Накаджиме и Дазаю, сбросила сумки с покупками на землю и опустилась на колени, тут же принимаясь осматривать Осаму. — Поднимай его и быстро тащи в мою машину! Уж прости, что без носилок, — обратилась она к Дазаю, — но давай не будем медлить.       — Я не смогу, — произнес мужчина и громко вскричал, когда Ацуши взял его на руки, стараясь не сильно изменять его положение, но держать крепко и уверенно.       — Все ты сможешь!       Йосано быстрым шагом направилась сквозь толпу, параллельно отпихивая всех, кто попадется по пути, расчищая для Накаджимы дорогу, и пробралась к своей припаркованной неподалеку машине. Она помогла Ацуши залезть вместе с Осаму на пассажирские сидения, а сама села за руль, тут же давая газу.       — Не давай ему потерять сознание! Если он потеряет, я не смогу помочь — когда он в отключке, его способность работает по умолчанию, — говорила женщина терпеливо, но явно взволнованно. — Что произошло, черт вас дери?! — вдруг закричала она, но Накаджима не обращал внимания — неритмично похлопывал Дазая по щекам, не давал закрыть глаза, был готов даже царапнуть когтями, чтобы привести в чувство новой вспышкой боли.       — Я пытался покончить с собой, — выдохнул Осаму и поморщился, выгибаясь, крепко стиснул зубы, протяжно-жалобно воя.       — Ах, вот как. Покончить он с собой пытался. Подарочек на день рождения захотел себе устроить! Когда я вылечу тебя — я клянусь, я поговорю с тобой о ценности жизни и...       — Йосано-сан, — прозвучал голос злой, грозный и даже рычащий; от такого тона даже мороз пробежался по коже. Акико не решилась договаривать. — Пожалуйста, — сказал Ацуши мягче, но по-прежнему жестко, пугая своей серьезностью. — Ради всего святого, не сейчас.       Время потеряло для него счет. Он помнил, как заставлял Дазая держать глаза открытыми, помнил, как мерцал за окном пейзаж с такой скоростью, будто это жизнь проносилась перед глазами, но он не знал, сколько времени прошло и сколько еще должно было пройти. Накаджима забыл, как дотащил его до лазарета Агентства. Он осознал себя, сидя на койке перед процедурным кабинетом и слушая пугающие крики Осаму, прерывающиеся мольбами и всхлипами.       Голова была пуста. Только отчаянно стучала в висках кровь — и больше ничего.       Спустя полчаса Йосано покинула кабинет, вытирая сполоснутые ладони о чистое полотенце, подошла к Ацуши и уперла руки в бока. Парень поднял голову, только завидев в своем поле зрения полы ее белого окровавленного халата, и посмотрел ей в глаза с надеждой.       — Он жив. Пару раз Исповедь пресекала мои попытки излечить его, но я смогла. А теперь... — вздохнула женщина, натягивая свои привычные перчатки, — раздевайся.       — ...Что?       — То. Вы упали с Лендмарк-тауэр — у Дазая совсем что ли крыша поехала? Давай. Я посмотрю, нет ли у тебя мелких травм, и уйду. Можешь остаться здесь на ночь, если хочешь. С ним.       Накаджима беспомощно смотрел на Акико — он боялся, он... знал одну вещь.       Тигр залечил свои переломанные лапы, но это совсем не значило, что он исцелил и те раны, которые были у него в человеческом обличье. И будь это мелкие царапины, ссадины, синяки — черт с ними, Ацуши смог бы показать их совершенно без проблем. Но... Засосы?       «Давно пора», — подумалось ему, и он поднялся, расстегивая пуговицы пиджака, рубашки, одну за одной.       — Знаете, Йосано-сан... Эта попытка самоубийства действительно была подарком на день рождения. Моим. Ему. — Парень стянул с себя верхнюю одежду и выпрямился — на его плечах, у основания шеи, на груди пестрели бледно-фиолетовые засосы. Акико распахнула глаза, прикладывая ладошку к своему рту, и озадаченно посмотрела Накаджиме в лицо, почти до конца осознавая, к чему это. — Мы встречаемся. Мы пытались совершить двойное самоубийство много раз, — и Ацуши протянул к ней руки ладонями вверх, показывая едва заметные белые шрамы от лезвия бритвы на своих предплечьях. — Но... я люблю его, — сказал парень тише, неловко обнимая себя, крепко сжимая кулаки. — И больше... Мы не будем пытаться.       Акико непонимающе смотрела на него, но в итоге опустила руки и тяжело вздохнула.       — Вот как... — Она чуть помедлила. — Ты понимаешь, сколько проблем это принесет?       — Да.       — Вам нужно будет солгать, чтобы сохранить свои отношения в тайне...       — Мы больше не хотим держать их в тайне, — произнес Накаджима тихо, вновь накидывая на себя рубашку. — Куникида будет в ярости, Агентство переполошится... От правоохранительных органов нужно будет скрыть некоторые детали, изменить наши мотивы, свести все к случайности... Но наши должны знать. Я понятия не имел, что это произойдет вот так, и раз уж так получилось... кто я такой, чтобы противиться судьбе?       Акико только тихо усмехнулась, разворачиваясь, и стянула с себя халат, повесила его на спинку стула — потом забросит в химчистку, а лучше выбросит.       — Я позвоню Куникиде завтра утром. Мы постараемся все уладить с полицией... А потом вы вместе с Дазаем отправитесь в этот район и будете просить у всех предприятий вокруг Лендмарк-тауэр прощения за предоставленные неудобства, — проговорила она почти грозно, но Ацуши совсем не испугался. — Завтра вас ждет серьезный разговор. Надеюсь, все получится уладить без директора — от вас слишком много хлопот!..       — Да, Йосано-сенсей.       Акико вновь тяжело вздохнула и отдала Накаджиме ключи.       Только они распрощались и дверь за ней захлопнулась, парень направился в процедурную и поглядел на Осаму — наполовину раздет, волосы слиплись от запекшейся крови, но... он дышал. Ни единого кровоподтека. Даже слезы наворачивались на глаза. Стараясь не разбудить, Ацуши взял его на руки и отнес в постель лазарета, укрывая одеялом.       Поставил рядом табурет, сел.       И не сомкнул глаз до самого рассвета, охраняя его сон.