***
Даег поднялся до рассвета, на удивление свежий и полный сил. От давешнего уныния не осталось ни следа — ему не терпелось пуститься в путь, хотя единственное, что было известно Даегу, — то, что им предстояло двигаться к макушке мира. Он даже не мог предсказать, насколько долгим окажется поход, и ловил себя на мысли, что желает, чтобы тот занял много дней. Ведь тогда он станет первым человеком, ступившим на древнейшую землю, выросшую из подошв божественных сапог. Точнее — они с Алиньо станут. Дрожащими руками Даег чисто выбрился. Согласно обычаю, закрепившемуся еще до раскола Совершенных, так воины отправлялись в поход не животными, но людьми и надеялись, что сохранят человеческий облик до конца. Алиньо также не забыл об этом. Волнение Даега было столь велико, что он не впихнул в себя ни куска завтрака. Походная сумка была тяжела от запасов съестного, поэтому он не думал о еде. Даег хотел попрощаться с Челлой, но не мог найти ее. Звать в голос он постыдился и обошел дом и вокруг него, выглядывая Челлу. Ее нигде не было — ни в пристройке, ни в сарае с козами, ни у берега. Даег поморщился. Неужели она спряталась? Или... у него перехватило от гнева и еще какого-го ядовитого чувства, которое он не распознал, едва Даег представил себе, как на талии Челлы смыкаются не его руки, как тепло своего тела Челла отдает не ему. Он сдержал рычание, вспомнив, насколько близок был Алиньо к ней, когда Даег застал их вдвоем в пристройке. Однако, вернувшись к дому, он обнаружил Алиньо в полном одиночестве там же, где видел его в последний раз. Тот менял повязки на пальцах, в молчании отдирая от кожи лоскуты ткани, перепачканные в засохшей мази и крови. По хребту Даега пробежал мороз, лицо Алиньо ни разу не дрогнуло. Даег бросил пристальный взгляд на щеки Алиньо — они были белыми, словно кость. Ни намека на вчерашний удар. Но не могло же Даегу это присниться? Даега так и подмывало нарушить молчание — с утра они с Алиньо не обменялись ни словом — и расспросить его о странном разговоре с Еванджей. Откуда Алиньо с Еванджей знают друг друга? Почему он терпит все, что бы хельмгедка не говорила и не делала? Что значила та ее фраза, выкрикнутая в запале: «ты уже сдох»? Даег и дальше бы предавался пустым размышлениям, лишь бы занять себя в ожидании, если бы его не окликнул Асква. И по телу Даега прошла волна радости и предвкушения. Они выводили орчиху наружу. Даег бросился на зов так быстро, как позволяла его хромота, и все равно опоздал. Асква вместе с Еванджей и Ингивой уже сгрудились возле люка. Еванджа, сжимая в ладонях боевое копье, грубо высказала, что думала о его промедлении, но издевка отскочила от Даега, почти не уколов. Асква пребывал в тревоге. Его мышцы надулись под рубахой и, казалось, вот-вот лопнут от напряжения. Он потянул за кольцо люка и поднял крышку. Еванджа встала в боевую изготовку, готовая, видимо, проткнуть копьем любого орка, вздумавшего бы напасть. Ингиво держался подальше, но Даег покалыванием на коже ощущал, что некромант начинен магией до предела. В случае чего его оружие будет куда более страшным и поражающим, чем у Еванджи... Все же у Даега екнуло под сердцем, когда он шагнул и навис над черным провалом. Оттуда на него уставились маленькие, но яркие глаза. Даег узнал орчиху с обожженным лицом и судорожно выдохнул от облегчения. Он нагнулся ниже и поманил ее ладонью, стараясь придать своей вечной усмешке как можно более дружелюбное выражение. «Давай же, приди», — звал ее Даег, не надеясь, что это сработает. Вдруг все, что окружало его рухнуло куда-то вниз, глубже, чем находилась пещера орков, растворилось в небытие. «Ты придешь?» «Я согласна, старший брат, каменный брат». Мысли орчихи пророкотали громом в голове Даега, и земля отозвалась стоном, когда та встала во весь рост своего грузного тела, заслонив спиной солнце. Даег попятился против воли. Оба они осмотрели друг друга, как сердечных друзей, как заклятых врагов. И одновременно поклонились друг другу в пояс. И наваждение спало, оставив после себя приятное опустошение. Все складывалось, как и было задумано. *** Даег цеплялся за жесткую шерсть орчихи на загривке. Локти и плечи ныли от непривычной позы, зато хромая нога отдыхала. Каждый раз, когда орчиха делала огромный шаг и приставляла одну лапищу ко второй, у него захватывало дыхание, как у ребенка, которого отец подбрасывает над головой, а кажется — будто к самому небу. Он прильнул к орчихе крепче и обернулся. Внизу разверзлась пропасть, каменная зубатая пропасть, и вековечные сосны тянулись к пяткам орчихи, как тянутся узники, сброшенные в пустые колодцы, в надежде на спасение. Никогда еще Даегу не доводилось видеть такой жестокой красоты. Алиньо рядом также смотрел назад, но глаза его были пусты, а сам он нехорошо позеленел. Их путь продолжался уже почти весь день, но с губ Алиньо не сорвалось ни единой жалобы. К чистому горному воздуху примешивался навозный запах орчихи, но это не мешало дышать Даегу полной грудью. Челла так и не вышла проводить их с Алиньо, и тогда, в самом начале похода, Даег думал, что это ляжет камнем на сердце и отяготит путь. Однако сейчас он если и вспоминал ее, то образ ее был тусклым и легко развеивался под порывами ветра. Орчиха легко сминала небольшие кустарники, которые робко показывались из-под бока горы. Под ступнями орчихи превращались в крошки огромные глыбы и ухали в пропасть целые груды камней. Отсюда Даег ощущал себя повелителем сущего — едва ли не Ютичисом — взирающим на мир с высоты своего величия. Солнце клонилось к закату, наливаясь багровым, и висело столь близко, что Даег не мог избавиться от иллюзии, будто он протянет руку вперед и схватит этот огненный шар. Чем темнее становилось, тем медленнее ступала орчиха и чаще склоняла она маленькую голову, выискивая, куда опустить лапу. При последних лучах солнца они протискивались меж двух гор, прижавшихся друг к другу так плотно, что напоминали то ли сцепившихся в схватке врагов, то ли слившихся телами любовников. Это был каменный коридор, узкий, тесный, душный. Весь восторг Даега испарился, оставив после себя чувство неловкости и стыда. Ветер, обдавший лицо, принес с собой запах свежести и чистоты, который мог означать лишь одно: впереди вода. Орчиха остановилась резко, так что Даег с Алиньо чуть не свалились, и осторожно, даже не дрожа, опустилась на четвереньки. Даег расслабил руки и, цепляясь за шерсть орчихи, неловко съехал на землю. Алиньо спрыгнул рядом и отошел на несколько драггов. Даег услышал, как его шумно вырвало. Сам он, заметив впереди слабый блеск, поковылял на него. И улыбнулся. Узкая речка с прозрачной водой и россыпью звезд. Хоть черпай пригоршнями. Орчиха двинулась вперед на всех четырех конечностях, как животное, и, пересекши речку, свернулась клубком. Она застыла, неотличимая от каменной глыбы, ее мерное дыхание сливалось с гудящим у вершины горы ветром. Огромным телом орчиха перекрыла проход, подобно тому, как пробка закупоривает бутылочное горлышко. Даег был в шаге от того, чтобы почувствовать себя замурованным. Он усмехнулся: пока выходило так, что в их тройке главенствовало существо, не имеющее почти ничего общего с человеком, больше похожее на каменное чудовище. Что же, отчасти это было справедливо. Даег отряхнулся, разминая затекшую спину, и принялся обустраивать ночлег. Через пару минут к нему присоединился Алиньо, выглядевший растерянным и будто напуганным. Он явно был не в восторге от похода, в отличие от Даега. Однако Алиньо все еще — с самого утра — не проронил ни слова. Здесь было ощутимо холоднее, чем они привыкли в долине. Камни высасывали из тела тепло, так что пришлось развести костер. Алиньо протянул ему отломленный кусок вяленого мяса, и Даег принял его с благодарностью, ощутив в миг, что зверски голоден. В голове возникли непрошенные воспоминания о том, как Даег вгрызался зубами в конское мясо под презрительными, но всевидящими взглядами хельмгедских близнецов, торопясь, пока они не передумали и не отняли, чтобы поглумиться. Горло у Даега перехватило, он закашлялся. Впервые Даег находился далеко от людских поселений, но при этом не опасался, что его кто-то захочет убить. Никогда и нигде он так остро не ощущал свою свободу, как в никому не известном ущелье, куда заглядывала лишь проказница луна. И, пожалуй, прямо сейчас Даег был благодарен Арахте за то, что с ним произошло.***
По телу прошел легкий холодок, вполне достаточный, чтобы лишить сна. Даег поежился и перевернулся на другой бок, приподняв голову. Костер погас, но небо было ясным, будто не до конца потемневшим, звезды переливались ярче бриллиантов в фамильном ожерелье Сигилейфов, которое его мать когда-то спрятала от Джаана. Даег закрыл глаза и попытался заснуть. Однако он весь мелко дрожал от нетерпения, как конь, изнывающий в стойле. Даже во сне ему мерещилось, что орчиха несет его на спине, карабкаясь по крутым горным склонам и спускаясь в самые кишки подземелий. Внутри у Даега все горело. Даег обернулся на Алиньо и нахмурился. Тот бодрствовал. Сидел, подтянув колени к себе и спрятав лицо. Окликать его не хотелось, слишком уж плотной и спокойной казалась тишина. Даег глубоко вздохнул и приподнялся, чтобы устроиться удобнее. Каменная крошка под ним громко захрустела и осыпалась. Алиньо поднял голову резко, как вспугнутая дичь, и лунный свет выхватил черты его лица. И Даег ужаснулся на мгновение. Лицо было изрезано тенями, так что Алиньо напомнил ему Бранду, какой она предстала перед ним спустя несколько дней после смерти — во сне. Жуткое недоброе чудовище, несшее в утробе боль и ничего, кроме боли. Алиньо поерзал, снова уткнувшись подбородком в колени, и наваждение пропало так же внезапно, как появилось. - Ты чего не спишь? — запнувшись, бросил Даег. Как быстро горло отвыкает от человеческой речи... Алиньо пожал плечами. - Так, — настороженно ответил он. — Думаю. Даег подавил ставшее уже привычным раздражение. - Здесь слишком спокойно, — вдруг продолжил Алиньо. — Почти как в храме, только еще более безлюдно и пусто. — Он издал странный смешок, похожий на начинающуюся истерику. — Когда мы уходили оттуда, я будто разорвался на несколько частей. Оставил там что-то такое важное, без чего не могу обойтись. И забыл. Глаза его были плотно закрыты. В лунном сиянии он казался каменным изваянием, мощным и неприступным, но треснувшим под гнетом времени. - Теперь мы снова уходим, но я не чувствую ничего. — Рот Алиньо искривился, как от горького привкуса. — И это место мы покинем завтра же, не оставив после себя ни следа. Чудно. - Мне жаль, — выдавил из себя Даег. Впервые на его памяти Алиньо говорил так много о себе, и странным образом это примиряло Даега с ним. Алиньо яростно мотнул головой, будто не желая ничего слышать. Затем он встал и завозился с костром. Вскоре молчание разбавил треск горевшего хвороста. Алиньо придвинулся к костру ближе, протягивая руки ближе и греясь. Даег снова улегся, но кожей чувствовал на себе пристальный неотрывный взгляд. В конце концов он приподнялся, опершись на локоть: Алиньо действительно наблюдал за ним, наполовину прищурившись в своей обычно манере — так что невозможно было истолковать его выражение лица. - Что? — сердито бросил Даег. Алиньо отмахнулся, хотя лицо его просветлело. - Н-ничего, — с запинкой добавил он. — Я только лишь пытаюсь представить. Представить себе, как, должно быть, недоволен Асква. - С чего бы ему быть недовольным? — нахмурился Даег, ощущая внезапно, как холодом стягивает шрам на щеке. Алиньо пожал плечами. - Об Аскве ходила слава среди всех последователей Ульгуса благодаря его дару укротителя. Никто не умел того, что мог он — управляться с орками. И тут появляешься ты и в два счета превосходишь его труд, на который он потратил много лет. Остатки сна слетели с Даега еще до того, как Алиньо закончил говорить. Что, если тревога Асквы объяснялась недовольством и... ревностью? Даег сжал кулаки. Опять он ничего не заметил и не понял. - Надеюсь, он не считает теперь меня своим врагом, — сорвалось с языка, прежде чем Даег успел обдумать. На какой-то миг в лице Алиньо что-то неуловимо изменилось. - Не беспокойся, — почти улыбнулся он. — Мы все в одной лодке, все связаны кровью, и ни один мелланианец в здравом уме не пойдет против соратника, против Ульгуса. Если не хочет умереть и попасть в пустоту к паукам и крысам. Даег чувствовал, что Алиньо чего-то недоговаривает. - И Еванджа тоже не пойдет против? Вопрос провучал резко, как удар бича по напряженной спине. Алиньо вскинул голову. - И Еванджа тоже, — отрезал он. Даег осознал неожиданно для себя: он не хочет, он боится знать то, что скрывает сейчас Алиньо. Алиньо поднялся на ноги и, взяв котелок, направился к речке. Опустившись у кромки воды на колени, он зачерпнул немного и поднес ко рту. Рука его дрогнула, и он громко фыркнул, отплевываясь. - Не могу, — пробормотал он, вытирая рот рукавом. — Все провоняло этой... Алиньо осекся, покосившись на Даега. До него не сразу, почему Алиньо замолчал, будто его обрубили, а когда до него дошло, то он не смог сдержать смеха. Он не думал про предания об орках и Сигилейфах — во всяком случае, думал меньше, чем следовало бы. И на самом деле не верил им — и отвращение Алиньо никак не задело его. Алиньо тоже усмехнулся — впервые на памяти Даега, и это странным образом сняло напряжение, уже долго не дававшее ему покоя. - Ты не знаешь, куда она приведет нас? — Алиньо указал на замершую орчиху. Даег вздрогнул: на миг ему показалось, что он заглянул в душу самому себе. - Нет, — неохотно признался он. — Но я уверен, что это все не зря. Мы придем, куда нужно. - В таком случае мы придем в Миррамор, — едва слышно прошептал Алиньо. — Сейчас мы от него отдаляемся, но лишь для того, чтобы очутиться там еще скорее. - Что же, я хочу его увидеть, — Даег притворился, что не заметил страха в голосе Алиньо, что этот страх его не касается. - Миррамор никого не отпускает просто так, — вздохнул Алиньо. — Ты пожалеешь, что не сможешь забыть его. Больше до самого утра оба они не проронили ни слова. Путешествие отняло у них еще несколько дней — три или четыре; Даег потерял счет времени. Вид вокруг почти не менялся: повсюду, насколько хватало глаз, растекалась серость камня, одинаковая и вечная. Ни разу Даег не встречал здесь живое существо. Лишь однажды он заметил орла, расправляющего крылья на утесе, но тот был старый, грязный, с нечищенными перьями и, по всей видимости, прилетел умирать. Кустарник карабкался по склонам гор, обступал валуны, но был жалким и чахлым. Будто он рос таким намеренно, зная, что не порадует никого в этой глуши. Порывы ветра резали глаза до слез, зубы же отзывались нытьем. Днем орчиха не останавливалась, и чем дольше длился поход, тем с большей неохотой она делала даже ночные привалы. Как ни пытался Даег выпытать у нее, что ей известно, к чему она так стремится, орчиха не открыла ему свои мысли. Боль в ноге почти не мучила Даега, зато огнем пылали плечи и руки от того, что он часами кряду цеплялся за орчиху. Алиньо приходилось тяжелее, чем ему, — он исхудал, хотя Даегу казалось, что это невозможно. Он всерьез опасался, что у Алиньо не хватит сил держаться и в пути он сорвется вниз. Но Алиньо терпел все и, как и всегда, не давал знать, что он чем-то недоволен. В ту ночь орчиха прекратила бег, уже когда луна выкатилась на вершину неба. Даег боролся с желанием рухнуть на землю навзничь, не готовя место для ночлега, и заснуть до рассвета. Все тело затекло и онемело. Алиньо, позеленевший, привычно отошел в сторону. Его не было с четверть часа, и сначала Даег не придал этому значения, потому что отвлекся на орчиху. Та вела себя странно — вместо того, чтобы устроиться спать, она металась, гнула спину и что-то вынюхивала, как охотничья собака, которая никак не может взять след. Когда она кое-как успокоилась, Даег поискал глазами Алиньо, и сердце его пропустило удар. Алиньо отошел на драггов на десять от них, и было в его фигуре что-то пугающее. Даег поспешил к нему, проклиная хромоту. Алиньо стоял над темным оврагом — неестественно темным, потому что ничто не мешало проникать лунному свету до самого дна — и склонялся над ним все ниже, медленно, но неотвратимо. Едва Даег приблизился к краю, как в памяти всплыл другой овраг, затерянный в землях Сигилейфа, где духи, жившие в корнях огромного дуба, соблазняли его найти вечный покой с ними. Они были томными, льстивыми и притворно добрыми, оттого — смертоносными. Даегу хватило сил не поддаться им и во второй раз. - Алиньо, — окликнул Даег, хватая его за запястье. Алиньо очнулся как от долгого глубокого сна и обернулся на Даега. Он шумно дышал и в глазах его таился страх, какой-то животный ужас, который успел исчезнуть, прежде чем передался Даегу. - Здесь никого нет, Даег, — прошептал он. — Но мы не одни. Кто-то выслеживает нас с самого начала, и в этом месте он близок к нам, как никогда. Даег припомнил, как ощущал на себе чей-то тяжелый взгляд в пути к храму, да и вообще всегда, стоило ему хоть немного отдалиться от пристанища мелланианцев, припомнил гнетущую тишину, от которой болезненно закладывало уши, — и согласился с Алиньо. - Орчиха не стала бы приводить нас намеренно в лапы зверю, — помотал он головой. — Уж об этом можно не беспокоиться. Он предпочел убраться от оврага, от пагубного подлого места, куда подальше, но тревога его только возрастала. И окончательно она захлеснула Даега, когда он обнаружил, что орчиха исчезла. От волнения и ужаса ему сдавило горло, и он не мог выдавить ни звука. К счастью, Алиньо не пришлось ничего объяснять. Кричать Даег не решался — боясь не то привлечь внимание затаившегося неведомого зверя, не то попросту не получить ответа. Алиньо ушел вперед, поднырнув под ветви кустарника, и на короткий миг, когда Даег потерял его из виду, внутри у него все сжалось. Если Алиньо пропадет, то придет и его черед растаять в темноте и одиночестве. До него донесся приглушенный зов Алиньо: - Сюда, она ушла сюда. Пройдя драггов пятнадцать, Даег увидел развороченную поляну — выдернутое с корнями, изломанное, сухое деревце, раскрошенные валуны, глубокие борозды от орочьих лап на земле. Алиньо ждал Даега — на лбу и висках вздулись синие жилы — у высокого хода в нутро горы. Рядом валялись крупные камни — как дверь сорванная с петель. Даег возблагодарил Совершенных за то, что они наделили орков густым смрадом. От него першило в горле. - Я слышу ее, — проронил он. — Мы должны идти за ней? Даег кивнул, чувствуя, как по спине катится ледяной пот. Алиньо посторонился, пропуская Даега. - Тогда я подчиняюсь тебе. Усталость оставила тело. Времени разжигать факел не было. Даег шагнул вперед, и его поглотили мрак и смрад.