Харлин Квинзель всегда была хорошей девочкой, умницей-спортсменкой с золотой медалью и дипломом врача, которая зачастую старалась следовать каким-то мнимым правилам. Она ругала себя за неверные, на её взгляд, мысли, отчитывала за любое инакомыслие в устоявшейся системе норм поведения. Но чем больше Харлин отчитывала себя, тем сильнее продолжали они охватывать её сознание цепкими щупальцами, и не отдерешь их, не отлепишь. Её тянуло к подобному, что бы она не делала. Как это говорилось,
запретный плод сладок?
Джокер просочился в её голову, влез в черепную коробку своим голосом, взглядами, безумием. Помутил её мысли. Его зелёная макушка порой мерещилась ей в толпе одинаковых людей, спешащих по утрам на работу, а вечером домой, где их ждёт семейный ужин, супруги, милые дети и теплый уют квартиры.
Вот уже прошла пара недель спустя её начала работы с этим монстром, от которого ей не удавалось убежать даже во снах. Она однажды спросила Джокера, что же делают с монстрами? Может, убивают? Их побеждают добрые рыцари из бредовых детских сказок, заточают в замки из чёрного камня? Может, их прячут люди в своих головах? Он сказал ей, что монстров можно приручить, вытащить из-под своей кровати и поставить за собой в тени. Тогда твои монстры станут твоей защитой. Эти слова въелись ей в память, словно были выписаны его кривоватым острым почерком с непременным вензелем
J прямо внутри её черепа.
И вот сейчас она, кутаясь в скупое тёплого сизого пальто, сидела на скамейке в парке, выгуливая собаку соседа, который уехал в отпуск. Щеки её покраснели, кожа на них обветрилась холодным воздухом вечера, губы высохли, и на бескровной коже выступили красные ссадины трещин.
Быть может, если бы она меньше их кусала, то было бы лучше? Не известно.
Быть может, если бы она меньше думала о нём, то было бы лучше? Возможно.
Слегка поношенная верхняя одежда из старой замши не очень-то и грела в эти мутно-багряные отступающие перед чернью ночи сумерки. Харлин поёжилась. То ли от того, что действительно замёрзла, то ли от ощущения чьего-то присутствия. В Готэме ты зачастую одинок, так что быстро начинаешь чувствовать чей-либо пристальный взгляд.
Она быстро обернулась вокруг себя, обведя парк внимательным скользящим взглядом в поисках чего-то странного и не вписывающегося. Но придраться не к чему - здесь безукоризненно пусто и тихо.
- Эско! — зовёт Харлин собаку — Эско, домой!
Пёс прибежал быстро, словно почувствовав некий испуг Харлин, но она всерьёз подозревала, что ему просто надоело одному носиться по парку битый час.
Квинзель ловко подцепила поводок за кольцо тёмного ошейник и, удобнее перехватив в ладони верёвку, повела собаку к дому. Людей на улицах, вопреки вовсе не позднему времени, было немного, а оттого сумерки выходили сегодня особенно тихими, даже без обыкновенного ветра. Харлин быстро перешла через дорогу и поднялась на каменное крыльцо. Её пальцы, сжимавшие поводок, совсем заледенели и перестали слушаться. Она не сразу подобрала верный ключ, провозившись столько же с замком внутренней двери.
Закрыв за собой квартиру, Квинзель наконец-то освободилась от окутавшей её тревоги.
Она сняла с собаки ошейник и, тихо ступая ногами в мягких махровых носках по паркету, прошла на кухню. Харлин быстро насыпала в стоящую в углу жестяную миску собачьего корма и запрятала её обратно в нижний ящик. Заждавшийся Эско, радостно виляя хвостом, тут же набросился на еду, аки приехавший домой из северного края ученый-альпинист.
Сама же Харлин не без удовольствия достала из холодильника остатки вчерашнего рагу и поставила разогреваться в микроволновку. Наблюдая за тем, как будущий ужин медленно кружит в печке, она задумалась о прошедших днях. Харлин прислонилась бедром к барной стойке, спрятала замерзшие ладони в подмышки в попытках их согреть. Что же произошло в эту неполную неделю? Одновременно ничего и всё. Харлин Квинзель словно кружилась на карусели событий, окружённая какофонией смеха и фраз её безумного, и с тем же самого гениального, проницательного, необычного пациента.
Её Джокера. Нет, конечно, она не позволяла себе считать его своим. Скорее это Она была Его.
Мотылёк, запутавшийся в его умело поставленной паутине.
Фарфоровая куколка балерины в розовой пачке, стыдливо прикрывающей бёдра, которая старательно пляшет на своих маленьких пуантах, стоит ему завести музыку.
Восковая фигура, тающая от одних только его взглядов.
И ей вновь и вновь хочется бежать, бросить всё прямо сейчас, скрыться от её монстров, от её кошмара.
«Может, это просто сон?» — спросила себя мысленно Харлин.
— От этого сна не проснуться, ты не спишь, — вслух проворчала она сама себе.
Собака поднялась, подумав, что говорят с ней, но нет. Харлин лишь покачала головой.
Быть может, это она на самом деле безумна? Быть может, это её давно пора запереть в Аркхэме, как пациентку?
Раздался не громкий щелчок, извещающий о том, что рагу разогрелось и можно приступать к вечерней трапезе. Харлин осторожно, стараясь не обжечься, взяла в руки тарелку и поставила её на барную стойку, за которую тут же села, взяв в руки ложку и кусочек хлеба. Она принялась неторопливо есть, тщательно прожёвывая каждый кусочек, который принимала в рот.
***
Мысли Харлин всё ещё были сведены к одному человеку, который сейчас сидел в своей камере в Готэме, а его мысли сводились к ней. Джокер полулежал на своей койке, облокотившись голой спиной о холодную бетонную стену, игнорируя принесённую давно остывшую пищу. Нет, Джокер не объявлял голодовку и вовсе не был привередой. Не до еды было сейчас королю Готэм-сити. Он размышлял о том, как поступать дальше, а точнее о том, как лучше разыграть следующую партию. Ему так нравилось играть с этой девчонкой, бывшей одновременно пешкой на его собственной доске и отвлеченной фигурой вне её, что его самого порой это раздражало. Она была в его руках, он точно знал, но ещё слишком цеплялась за этот обыденный мир, чтобы встать обеими стопами на чёрную клетку и, оттанцевав на ней, перепрыгнуть на белую. Джокеру не нравилась собственная чрезмерная заинтересованность в этой блондинке. Он прокручивал сегодняшний сеанс и ухмылялся происходившему на нём.
«- Повтори это ещё раз, — сказал он тогда хриплым голосом.
От этого звука по её позвоночнику пронеслась будоражащая дрожь.
— Повторить что?
— Засмейся снова. —Будто бы приказал Джокер. Он наклонился через весь стол к её лицу. — Я хочу снова услышать твой смех.»
И она тогда рассмеялась специально для него. Рассмеялась с готовностью, звонко, растягивая алые губы в широкой улыбке. Она уже подсознательно не понимая начинала выполнять его приказы, а ей самой казалось — просьбы. Она не слышала порой прорезавшихся стальных ноток в его голосе. Он не ломал её, нет. Он просто делал её сильнее, совершеннее, чем она была. Она сама любила наблюдать железную улыбку на его лице. В такие моменты скайсы на зубах Джокера поблёскивали в тусклом свете покачивающейся лампы, а его скрипучий смех заполнял саму комнату и, казалось бы, саму голову Харлин.
Она понимала, что он ловко морочит ей голову.
Но она уже давно не понимала собственных чувств.
***
Поев, Харлин загрузила тарелку в посудомоечную машину, где томилась в ожидании остальная грязная посуда, и поставила всё это на помывку. Квинзель потрепала собаку за ухом и пошла в спальню, устало потирая глаза. Но, остановившись на половине пути, она завернула в ванную, где смыла макияж. На секунду замерла и окинула своё уставшее и осунувшееся лицо в зеркале. От глаз отходили разводы туши, создающие впечатление того, что она попросту плакала. Над веками расползались грязно-голубые пятна теней, образовывающие если не пятна панд, то синяки точно. Харлин хмыкнула и усерднее умыла лицо, словно стремясь смыть прошедший день.
И только после этого она дошла до спальни, попутно скидывая одежду. Харлин плашмя упала на постель, покаталась по ней, заворачиваясь в кокон большого тёплого одеяла и, закрыв глаза, быстро уснула под тихое ворчание Эско на его лежанке.
