***
– Эй! Киборг на оклик только глаз скосил, смотря снизу-вверх. От этого взгляда становилось откровенно не по себе. Резко захотелось ретироваться куда-нибудь подальше, но любопытство и желание докопаться до истины, а заодно и просто докопаться – однозначно перевешивали. Хакер облокотился на косяк и благожелательно осведомился на чистейшем английском, почти без акцента: – Поговорить не хочешь? На самом деле, ирландцу не составляло особой проблемы скрывать акцент. Просто в присутствии занудного старикана всегда можно было расслабиться и говорить на своём диалекте, а заодно наслаждаться тем, как это бесит Эрвина. Которого сейчас как раз не было поблизости, как следствие, некому было вмешаться и переключить разговор на себя. На вопрос последовало равнодушное «nein»: зомбак даже не удосужился принять банальные правила этикета на чужой территории. – Ты в английский умеешь вообще? – кисло поинтересовался Ренард. – Und du? – не остался в долгу церебрал. Вот это наглость! – Прикидываться будешь в Синдикате, урод, – прошипел Руфус. – Не понимаешь вообще, что ли, когда разговаривают по-хорошему? Молчание и всё тот же немигающий взгляд исподлобья. Как бы туго ни было у Ренарда с эмпатией, но глухую ненависть в свой адрес он ощущал почти физически. Всего лишь ненависть: вряд ли ему что-нибудь сделают, пока он просто говорит. По крайней мере, старик предупреждал лишь о том, чтобы ледоруб не вздумал дотрагиваться, если не хочет порезаться. Но Ренард и сам был в состоянии понять, что не стоит тянуть руки к бензопиле, особенно если уже успел той не понравиться. – В прошлый раз кое-кто высказывал желание говорить с ним лично, – напомнил он. – Или уже не требуется? После короткого молчания киборг наконец соизволил ответить: – Ты сказал достаточно. Или есть что-то ещё? А, так мы к тому же и злопамятные! – Хочешь совет? – Nein. – …интересно, а что ещё он ожидал услышать? Ренард пощёлкал зажигалкой, пытаясь успокоиться и сделать вид, что отвернулся демонстративно, а не потому что нервничает. Потом всё-таки сунул руку за початой пачкой. «Он, похоже, запах сигарет не переносит», – недавно втолковывал Эрвин. Вот вообще наплевать, что там не нравится этому мясу прошитому! А то, что тлеющий уголёк почему-то привлекает взгляд – тем лучше, будет следить за руками. – Слушай, чувак, – наконец выдохнул Ренард, стараясь не смотреть в сторону «собеседника», чей взгляд стал, кажется, ещё более тяжёлым и злобным. – Нужно это не мне. Уверен, не сдалось это даже старику нашему. Возится со всем этим он из-за своего другана, потому что старина Эрвин не делает ничего бесплатно. А ты тут так, мальчик на побегушках, просто кое-кто испытывает особую слабость к развлечениям такого рода. Хотя я бы вряд ли на такого даже клиента нашёл, если понимаешь, о чём я… – Говори короче, – неожиданно прервал зомбак. – Что тебе от меня надо? Ренард закатил глаза: – Не знаю даже! Приходят на хату ко мне и спрашивают, чего мне от них надо! Есть вопросы и при мне, знаешь ли! Хакер не сразу заметил, как перешёл обратно на ирландский. Ругнулся, сообразив, что его не понимают. Повторил: – Не хочешь рассказать ничего про другана этого вашего? Похоже, задавать вопросы, содержащие слово «хочешь», было по умолчанию плохой идеей. Краут встречал их максимально прямолинейным и безапелляционным: – Nein. – А придётся. Если хочешь, конечно, чтобы нашли мы его. Так хочешь – или тоже «nein»? – передразнил Ренард, всё-таки переведя взгляд на церебрала. Молчание. Уже интересно. Судя по реакции, зомбак напрямую заинтересован в поиске Вольфа, иначе бы ответил на прямо поставленный вопрос в своей обычной манере. Но нет, молчит – и поджал губу. Последнее настолько выделялось на безэмоциональном лице, что трудно было бы этого не заметить. Примерно так у военных церебралов в среднем и выглядели утрированные реакции, атавизмы старой личности: одиночные гипер-характерные жесты, мимика, навязчивые движения – доведённые до абсурда в бесполезных уже попытках цепляться за остатки своего «я». Снова же, на это не один месяц уходил, и только в том случае, если личность подавлялась намеренно. Хотя это был наиболее распространённый сценарий для военных, не говоря уже о нынешнем «вторсырье». Однако вероятность, что старина Вайз так поступит со своим подопечным сам, стремилась к нулю: Эрвин бы скорее сделал всё возможное, чтобы сохранить психику пациента, а не ломать ту на корню. – Понимаешь ли… – Ренард как бы невзначай перебирал пальцами, стараясь выдержать правильный ритм и последовательность. – Дело такое: помочь вам некому сейчас, кроме меня… Есть контакт. Церебрал сморгнул несколько раз, незаметно дёрнувшись. Еле заметно поморщился и сморгнул снова, но уже явно сознательно. – А рассказывает старик наш почти ничего, – завершил Ренард уже менее сердито. – Так что давай по-хорошему. Расскажешь мне больше – и будет при мне больше информации, чтобы найти потеряшку вашего. Нужно это в первую очередь тебе, не мне, – повторил он ещё раз. После короткой заминки, зомбак всё же переспросил: – Что именно я должен рассказать? – Откуда знаю? – Ренард пожал плечами, закуривая уже спокойнее и выдыхая дым. – Знал бы – не спрашивал, не находишь? Трюк с пальцами был банальной полевой проверкой, выучить которую заставляли любого, в чьём отряде был церебрал; неважно, в подчинённых, в соратниках или даже в руководстве, что тоже нередко случалось – тогда к этому было другое отношение. Если сопровождающую машинку приложит по голове, электромагнитка шибанёт или что ещё весёлого стрясётся, первым делом придётся в срочном порядке проверять работоспособность импланта – зачастую в условиях, когда под руками нет ничего кроме, собственно, рук. Лишь бы церебрал был в состоянии открыть глаза и сфокусировать внимание на этих самых руках, точнее, на их пальцах. Или на чём угодно другом, что способно выбить, высветить или озвучить необходимую последовательность. Безусловная реакция на специфические ритмы вдалбливалась чипом на уровне органики. Говорили, даже те овощи, кому удаляли имплант, сохраняли «диагностический» рефлекс, для воспроизведения которого требовалось просто поморгать или немного подвигать глазами – что, как правило, в состоянии сделать даже те, у кого гляделки тоже протезированы. Деимплантированные и дефектные, конечно, внятного ничего не наморгают: будут просто беспорядочно хлопать глазами, подтверждая отсутствие импланта или его неисправность. Выданная зомбаком ответная последовательность точь-в-точь совпадала с ожидаемой по спецификации MIL-16. Что ж, как минимум с моделью импланта Йегер не набрехал. Странным было другое: церебрал, похоже, вообще не понял, что происходит. Или просто виду не подал. – Так ответишь мне, или как? – поторопил Ренард. – Уточняй запрос. Я мысли читать не умею. – Было бы погано, если б умел. Ладно тогда, давай начнём сначала. Послал к старику тебя Вольф, так это? Чуть помедлив, зомбак кивнул. – И добрался ты без ничего от Виннипега до Ванкувера. – Ja. – Круто, чувак, – оценил Ренард, прекрасно знающий, что такое добираться через полстраны, имея красивое ничего в кармане. – Знал адрес откуда? Вопрос, походу, поставил киборга в тупик: на ещё только что ровном выражении лица проступило лёгкое недоумение. – Выражаюсь невнятно? – Какой адрес? – Приложило тебя качественно, смотрю. Адрес старика нашего, спрашиваю! Церебрал молча пожал плечами. – В смысле?.. а. А-а, – протянул Ренард заинтересованно. – Говорил же Эрвин, что не помнишь ты почти ничего до того, как поставили тебе имплант, так это? Тот с задержкой кивнул. – Занятно, – Ренард опёрся на перила, задумчиво постукивая пальцами по проржавевшему металлу. – Напомни-ка, произошло это когда? – Произошло что? – Поставили имплант, спрашиваю, когда? – В октябре. Ренард прикинул. С утверждениями Эрвина сходилось, но лишь формально. Старик тоже называл датой имплантации октябрь. В порту же впервые эта жестянка появилась в ноябре, якобы адаптируясь в безопасном от полицейских месте. Так себе идея для адаптации, но дело было не только и не столько в этом. Поставить после операции на ноги можно недели за две, но явно не усилиями одного человека, особенно если повреждения были настолько серьёзными, как это описывал старый прохвост. Протезирован по самое не хочу этот тип был гораздо раньше, это очевидно. Эрвин этого и не отрицал, подчёркивая что все протезы списанные. Значит, официально утилизированные, а неофициально – пошедшие, по всей видимости, через какой-то чёрный канал, а ещё точнее – через того, у кого мог быть к этому прямой доступ. Как минимум серийный номер с контроллера убитой руки и правда значился в федеральной базе данных как более недействительный. Техник дал хакеру осмотреть контроллер, небрежно уточнив, как бы между делом, что уже смотрел тот сам, чтобы убедиться, что это не подстава. Не подстава, но заблокирован на совесть. Провозившись несколько часов, хакер подкопался под защиту, даром что чего-то кардинально нового там не было. Ничего особо интересного в содержимом также не нашлось: логи да логи, на два года их намотано, ну протокол передачи данных ещё странный. Интересным было другое. Ренард понятия не имел, как должна выглядеть изнутри нативная прошивка от AEON, кроме торчащих отовсюду пазлотеховских ушей, но не оставалось сомнений в том, что система была на корню взломана и перепрошита кем-то, кто чувствует себя в аеоновском низкоуровневом коде, как рыба в воде. Самим Вольфом, например. Хотя за программистом вроде не значилось каких-то выдающихся способностей ко взлому – пара феерических эпизодов перехвата чужой техники в военное время не в счёт, это входило в обязанности операторов. С другой стороны, Вольф мог просто хорошо знать все бэкдоры в коде, к которому и сам мог прикладывать руку. – Итак, починил старик тебя только, верно? – продолжил рассуждать Ренард вслух, незаметно отбивая такт по перилам и следя за глазами церебрала. – Только? Да твою… носители языка, ну или люди, достаточно хорошо его знающие, как правило игнорировали то, как Руфус нещадно коверкает порядок слов, а иногда и сами слова. Либо и так понимали, либо делали вид, что понимают. Обычно это не доставляло серьёзных проблем, кроме, разве что, разговоров с местной мафией – не приведи Господь, если эти людоеды поймут тебя как-то не так! Этот же тип, кажется, вообще машинный перевод использовал, причём самый паршивый, который только можно было найти. – Кроме башки, – пояснил Ренард, закуривая. – Ставил глаза тебе явно не Эрвин, руки-ноги, там… там тоже, полагаю? Ответа не последовало. Хакер чуть более настойчиво постучал пальцами по перилам, вынуждая церебрала хотя бы ненадолго перевести взгляд. – Понимаешь меня? – Nein. А глазки-то моргают, и исходящая информация противоречит здравому смыслу. Ренард повторил последовательность несколько раз, чтобы убедиться, что сам правильно считывает дату и инфо-очки тоже не врут, но церебрал стабильно выдавал одно и то же. Либо у него основательно сбоит имплант, либо как раз-таки не сбоит – хорошо перепрошит, или же, что ещё хуже, выдаёт совершенно честную информацию. Скорее всего перепрошит, чтобы дезориентировать потенциальных взломщиков, а ответ на запрос даты имплантации выбран либо наобум, либо сам по себе шифрует что-либо – да хоть дату знакомства старого осла и того очкарика в качестве подтверждения источника такой «посылочки». Иначе это бред какой-то! – Спрашиваю ещё раз! – повторил Ренард, стараясь чем-то забить возникшую паузу, пока церебрал ничего не заподозрил. – Ставили протезы тебе AEON? – Nein. – Кто тогда? – Не помню, – в тоне зомбака прорезалось раздражение. – Прекрати стучать, бесит. Хакер на мгновение застыл неподвижно от командного тона и изменившегося, больше не мигающего взгляда в упор. Но быстро справился с собой, ощерившись в ответ: – Приказывать старику будешь, позволяет если! Следи за языком, пока не вздумалось кому-нибудь использовать его по другому назначению. Понял меня, дерьма ты мешок?! – Ренард повысил голос, скорее пытаясь справиться с собственной паникой, чем стремясь быть убедительным. Молчание. Очень злое, давящее молчание. Радости оставаться один на один с этой жестянкой было немного, но ледоруб твёрдо держал в голове тот факт, что ему ничего не сделают. Запрещено, да и невыгодно. Хакер уже уловил, что этот урод заинтересован в том, чтобы не совершать резких движений, только предупреждающе рычит при попытке нащупать брешь в обороне. Страшновато, но лишь на уровне рефлексов, буквально сапогами вбитых. На самом же деле, всё, что сейчас эта марионетка может – демонстрировать неповиновение. Это могло бы быть даже забавно, если бы так не напрягало. Ренард едва справлялся со страхом перед военными моделями. На всю жизнь насмотрелся, как такие марионетки в два-три рыла вырезали целые отряды подготовленных бойцов и машинерии, без тени сомнений и эмоций расстреливали пленных и делали прочую грязную работу, не щадя ни себя, ни других. Однако и сам церебрал, кажется, начал нервничать, заметив манипуляции. Оставалось только гадать, понял ли тот что-нибудь и сделал ли из этого какие-то выводы, а если сделал – то какие. Чёрт его знает, что творилось в этих насквозь прошитых мозгах, но сейчас требовалось извлечь из них хоть какие-то объяснения. – Ещё раз. Будешь отвечать на вопросы честно и исчерпывающе – найду я вашего товарища. Это в твоих интересах, – повторил хакер с нажимом, – дружище «Хайн». Ренард буквально выплюнул это имя – и тут же наткнулся на странную косоватую усмешку церебрала, выглядящую особо неестественно и оттого жутко. Церебрала явно что-то развеселило, но было принципиально непонятно, что именно. Это вообще могло быть проявлением такой же нервозности или случайным сбоем. – Окей, начнём сначала, – продолжал допытываться хакер, решив зайти с другой стороны. – Протезы AEON у тебя откуда? – Понятия не имею, – отчеканил зомбак так, что его акцент начал резать уши. – Альберт ставил, возможно. Я этого не помню. Такой ответ устраивает? – Не устраивает наглость твоя, – Руфус брезгливо поморщился. – И сам ты. – Ты меня тоже не устраиваешь – Не сомневаюсь даже. Ренард облокотился на перила, смотря вниз и задумчиво водя тлеющей сигаретой туда-сюда. Конечно, можно было предположить, что это развод от самого AEON, но такая многоходовка выглядела по меньшей мере глупо. Если ты заинтересовал AEON и те узнали, где ты живёшь, они просто приходят к тебе и ставят перед фактом – неважно, зачем ты им понадобился. Происходящее совсем не выглядело попыткой выманить их с Эрвином из укрытия. Скорее попахивало капитальным таким недосмотром со стороны корпорации. При любом раскладе выходило, что оперировал зомбака не Эрвин – ему только перепала чужая игрушка, послание «SOS» в бутылке. Предполагаемого интервала времени, которое эта жестянка провела у Вольфа на съёмной квартире, за глаза хватало на реабилитацию. Может, даже не после операции непосредственно, ведь обработан тот мог быть и много раньше, чем попал на передержку. После протезирования и перепрошивки, например, тоже требуется время на повторную адаптацию. А когда подопечный оклемается и обвыкнется – отправить его курьером к старику, привив перед этим безграничную убеждённость в благих намерениях хозяев. Судя по всему, Вольф был крайне изворотлив и изобретателен – и вёл какую-то свою игру против AEON, находясь у тех прямо под носом и виртуозно прикидываясь несчастной овечкой. В таком случае пазл частично складывался. По крайней мере, с точки зрения Руфуса, принципиально не способного представить мышление, хоть сколько-то отличающееся от своего собственного. Ренард был бы весьма разочарован, узнай, как всё обстоит на самом деле. Однако хакер не знал и, как следствие, направился по ложному следу, выглядящему с его точки зрения наиболее логично. Такой расклад подогревал интерес к делу, несмотря на то, что выходить на охоту против AEON было всё равно что играть со спичками на складе боеприпасов. То есть, делать то, чем Ренард занимался всю сколько-нибудь сознательную жизнь, коль скоро тут вообще уместно упоминание какой бы то ни было «сознательности», а с ней заодно и ответственности, и прочих сомнительных социальных конструктов, мешающих заниматься любимым делом. – Хорошо, – протянул Ренард, хотя ничего хорошего в этом, конечно же, не было: вытягивать данные приходилось буквально побитно. – Рассказать о Вольфе можешь чего? – Я рассказал всё, что мог. Повторить? Это начинало раздражать. Ренард никак не мог взять в толк: эта жестянка действительно понимает его настолько прямолинейно – или же просто издевается? – Повторять не нужно, нужно больше информации. Что знаешь о Вольфе? Долгая тишина. Зомбак с отсутствующим видом смотрел прямо сквозь человека, куда-то далеко за него. Возможно, стоило чётче формулировать запрос. Но прежде чем начинающий закипать Ренард открыл рот, церебрал наконец пошевелился. Склонил голову набок, отчего стал ещё больше походить на сломанный манекен, смотрящий теперь прямо в глаза: – Ничего нового я не скажу тебе даже при всём желании, а желания говорить с тобой у меня нет. Не понимаю, чего ты от меня ждёшь. – Хоть чего! – взорвался Ренард. – Провёл ты целый год у него, сказать нечего вообще?! – Он был мне хорошим другом. Достаточно? У Ренарда аж зубы свело. Он всякое видел, даже редкостное дерьмо, которое делали некоторые марионетки, преданными глазами смотря на своих хозяев, но непререкаемо твёрдое «хороший друг» от церебрала он слышал впервые. Тем абсурднее это звучало в адрес гадюки аеоновской. Зашибись они с Эрвином дружбана нашли! Ладно ещё старикан мог такое сказануть, по старой памяти. Однако даже он вежливо удивился, увидев послужной список Вольфа и «красную птичку» в досье. А этому норм – словно с этим нет никаких проблем! – Разыгрываешь меня?! Или прочистили мозг тебе настолько хорошо? Тебя «возможно» протезировал какой-то сомнительный тип, работающий на одну-всем-известную-контору – и ещё неизвестно, за какие заслуги им приглянувшийся. Не говорит тебе это ни о чём? Тебе норм – или же ты включишь на секундочку мозги, если осталось там ещё хоть что-то? Понимаешь сам-то хоть, что это за тип? Не понимаешь? Видно, зелёный, вообще не в курсе, кого называешь «другом». Разве что сам оттуда же, но чёт не скажешь по тебе, молодой больно. Хочешь, расскажу кое-что? – Nein, danke, – отрезал киборг, но Ренарда уже было не остановить: – Знаешь, что сделали я и Эрвин, когда запахло жареным? Свалили, вот что. Оба в розыске теперь, досада-то какая! И это, заметь, мы спецы, не головорезы. Но не помешает это нас кому надо найти за полмира и поставить к стенке – и не раз, и не два. Хотя убивал людей пачками не я, а старикан наш так вообще лечил как мог! Сечёшь? А прошёл через всю сраную войну с оружием в руках фрукт этот ваш! Боюсь и подумать, сколько на нём крови должно быть. Видал его послужной список, а? Увлекательное чтиво, рекомендую! – Я в курсе. – О, да неужто? – Ренард театрально всплеснул руками. – А говорил ещё, сказать ему нечего! Или ты так только, посмотрел по заголовкам? Типа «а, ну это город известный такой, ну циферки какие-то», а что делали-то в этом городе, не знаешь небось? Поверь, это не шпану портовую резать. Оттуда не уйдёшь с сухими руками, укнокав по пути парочку-другую супостатов за «благое дело». Интересно, почему же заметали так тщательно под коврик боевые заслуги вашего «друга»? Насколько знаю, не проходил он ресоциализацию, и можно догадываться только, какие демоны у него в башке, и на кой чёрт понадобился он нашим бизнес-акулам. Не взяли же бы просто так в AEON нищеброда с улицы, не находишь? – Ты готов? – бросил немец раздражённо, когда Ренард выжидающе замолчал. Неправильно поморщился, сообразив, видимо, что сказал что-то не так, и повторил на той же тональности: – Закончил? Ренард не без садистского удовольствия отметил про себя, что маска невозмутимости начала трескаться прямо на глазах. Прочитать лицо было всё так же сложно, слишком уж отличалась рваная мимика от обычной человеческой реакции. Но одно считывалось безошибочно: зомбака распирало от злости, и тот не мог ничем ответить. Нельзя. Не положено. Запрещено. Жёсткая программа столь прекрасна, даже когда знаешь тысячу и один способ её сломать… …когда ты даже не подозреваешь, что её на самом деле и нет вовсе, и ты висишь без страховки прямо над лезвием циркулярной пилы. – Положим, закончил. – Тогда отвали. Я не знаю ничего, – повторил церебрал жёстко, – и мне насрать, что ты ещё скажешь. Я слушаюсь только Эрвина, а не тебя. Сечёшь? Ренард молчал несколько секунд, прежде чем презрительно фыркнуть. Щелчком запулив бычок за балкон, он взялся за ручку двери. – Не забудь свою наглость, когда поедем, вдруг оценят по достоинству. Есть там такие, кто любит особо строптивых, – кинул он напоследок, прежде чем выйти в коридор. И добавил полушёпотом, уже точно уверенный, что его услышат: – Уверен, тебе понравится, тварь. Ответа, конечно же, не последовало. Ну да, ну да, а чего ещё он ожидал от этого промытого? Что тот возьмёт и задумается о том, о чём ему по протоколу задумываться не положено? Или что скажет то, что этим же протоколом запрещено? Да, это не убогая синдикатская кукла, которая хорошо ещё, если понимает слова, кроме прямых команд вроде «лизать сапоги». Но не стоит обманываться и почти забытой разумностью военных моделей: под этой человеческой шкурой всё ещё программа, выполняющая то, что вшито в её мозг. Ты можешь её выбесить, но это не заставит её проговориться – ни сознательно, ни случайно. Ищи другой способ выудить из неё хоть какую-то полезную информацию, социальная инженерия тут не работает. Добравшись до кресла, Ренард рухнул в него. Нашарил на столе ещё одну банку, вскрыл её. Итак, что в сухом остатке? Йегер опять врёт по мелочи, которая может оказаться как вообще неважной для дела, так и решающей. Но похоже, что старик говорит по большей части правду и действительно хочет найти своего «друга». Более того, ручная зверушка нейрохирурга тоже заинтересована в поиске, что довольно необычно для жестянки, чьё дело – выполнять поставленные задачи, а не испытывать на этот счёт какие бы то ни было эмоции. Задача становилась всё интереснее и интереснее, несмотря на повышающиеся вместе с неопределённостью ставки. Ещё и этот церебрал возник будто из ниоткуда, так кстати не помня ничего. Невозможно за тридцать-сорок лет не наследить за собой хоть где-нибудь, а единственные свидетельства его существования брали начало ровно два года назад – там же, где начинались логи старого протеза. Либо же Ренард искал по заведомо ложным данным, как и его «собственные», давно указывающие на существующих и несуществующих людей, но не на него самого. Возможно, что-то мог прояснить анализ биологических образцов. Хакер уже связался со знакомым биохимиком: поддельный ген-паспорт их зомбаку делать придётся в любом случае, заодно можно ненавязчиво попросить сделать одну услугу и пробить образцы по базам данных. По всем, вообще всем, даже уже недействительным. Вряд ли, конечно, там всплывёт что-то совсем неожиданное, но вдруг! Скорее всего, конкурировать за распознавание придётся с полицейскими – кто-то из них тоже направил встречный запрос, уже по своим инстанциям. Зачищать тот было уже поздно, оставалось следить за данными по этому каналу. «Ничего страшного, думаю, – сказал Эрвин на это. – Его крови там не было, это я тебе точно говорю. Но я на всякий случай посоветовал ему соскрести кожу и со второй руки, чтобы он потом не попался на этом, если там хоть где-то осталась кожа с его протеза». Логичнее было тогда сразу заменить обе руки, но техник, видно, банально зажмотил протез, оправдываясь какой-то там приспособляемостью – ну, ему виднее! Хуже будет, если по осколкам деталей смогут определить производителя. Вот же будет шляпа, если дело не замнут, а направят прямиком в AEON! «Маловероятно, но исключать не стоит, – подтвердил Йегер. – Поэтому мы больше не можем тянуть». Тянуть-то они не могут. Вот только дело отнюдь не ограничивалось просто сбором информации и взломом. Им с Эрвином предстояла целая цепочка операций в физическом мире, и каждое звено в ней было слабым. Придётся перестраховываться и ехать заручаться поддержкой местных авторитетов, шутки с которыми весьма и весьма плохи, а связываться хочется порой ещё меньше, чем с AEON. Повышенная социальная активность и абсолютная социальная безответственность Ренарда не сильно противоречили мнению, что прохлаждаться лучше в других местах, более безопасных для собственной шубы, которую и так слишком много кто хочет отодрать от бренного тела. Джо несомненно будет рад видеть Эрвина, наверняка, а вот взаимно это будет навряд ли. Будут ли рады видеть Ренарда? По тону последнего разговора – не особо. Ренарду в принципе мало где были рады, и вот это было уже абсолютно взаимно.***
Когда шаги стихли, а хакер снова заперся в своей берлоге, Фантом позволил себе немного расслабиться. Совсем немного: его не покидало ощущение, что где-то на балконе есть камера, которую он не видит и которая не засветилась ни на одном из сенсоров. Возможно, это была просто паранойя, обострившаяся ещё больше после того как синтетик отследил нервирующие ритмичные щелчки пальцами. Даже сейчас ему всё мерещился настойчивый такт, от которого непроизвольно хотелось моргать, будто бы пытаясь счистить с линз налипшую пыль или разглядеть что-то за пошедшим несуществующими трещинами стеклом. Упёршись затылком в стену, Фантом закрыл глаза, пытаясь успокоиться и отогнать это ощущение. Но оно только усиливалось вместе с удушающей паникой, чувством, будто он задыхается, хотя все системы исправны. На короткий миг что-то будто сбойнуло в видео-модуле, подкинув в ядро сильно зашумлённую картинку: затянутое дымкой серое небо и чей-то нависший силуэт, обеспокоенно щёлкающий пальцами перед лицом… Стоило открыть глаза, как глитч тут же рассыпался в беспорядочные пиксели. Небо было глубоким, синим, ветер подгонял ветви соседних к дому деревьев, покрывшихся первой весенней листвой, доносились голоса людей и шум техники на улицах, и в логах… …не было ничего.прим.: AEON (знач.) – “вечность”