Властелины хаоса

* * * * * Большую часть ночи Гимли провел, вперившись во тьму, то порываясь пойти за Леголасом, то силясь придумать, как теперь говорить с ним, пока не забылся, в конце концов, беспокойным сном. Рассвет застал его в прескверном расположении духа и совершенно разбитым. Шея ныла нещадно, и он со стоном перекатился на бок. — Поднимайся, лежебока, — послышался бодрый голос у него над ухом. Приоткрыв глаза, он увидел, что Леголас вернулся. Их маленький лагерь был свернут, вещи уложены, а на самодельной тарелке из листьев его дожидались нарезанный хлеб и сыр. Не успел он и рта раскрыть, как Леголас присел с ним рядом. — В двух сотнях шагов отсюда есть чудная поляна, и ручей чистый, как алмаз, если захочешь помыться. Вот, я принес тебе немного воды. — Он передал Гимли металлическую чашу и поспешно поднялся. — Я нашел древнюю тропу, которая уводит от источника в дебри леса. Пройдем до ее конца, а потом… — Леголас… — К полудню успеем уйти далеко на север и, если повезет, можем повстречать кого-то из энтов. Наслышан Древень о нашем приходе или нет, сомневаюсь, что он не знает хоть чего-то, что здесь происходит. Держи свой топор зачехленным, мастер гном, иначе деревья сумеют преградить нам путь, а мы воочию видели, каковы они в гневе. — Леголас… Но эльф уже снова исчез среди деревьев, сделав вид, что не слышит, хотя Гимли ничуть не сомневался, что это притворство. — Меднолобый чокнутый эльф, — пробормотал он, отпихнув ногой свою скатку и торопливо принимаясь за хлеб и сыр. Продолжить путь им, как видно, предстояло на своих двоих, ведя в поводу Арода. Весь день он пытался приноровиться к шагу Леголаса, который, казалось, нарочно опережал Гимли на дюжину футов. К середине утра он окончательно запыхался, а к полудню изрыгал в бороду проклятия своему спутнику, который на это будто бы и ухом не вел. Леголас столько разглагольствовал, что хочет показать ему красоты древнего леса и вместе с ним полюбоваться Фангорном — и нате вам, он даже отдышаться не успевает в парной духоте этой забытой Эру чащи, не видя ничего, кроме стремительно мелькающих у него перед носом сапог эльфа, у которого, похоже, и в мыслях нет остановиться передохнуть. Солнце едва достигло зенита, когда Гимли решил, что сыт всем по горло. Из последних сил рванувшись вперед, он сграбастал Леголаса за руку и дернул что есть мочи. Эльф резко обернулся, его глаза гневно сверкнули синевой. — Какого Моргота ты… — Хватит! Довольно! Ты, малахольный полоумный упертый голенастый идиот! Леголас грубо оттолкнул его, и Гимли отлетел к стволу ближайшего дерева, но тут же с рыком снова ринулся на Леголаса, нацелившись головой ему в живот и с разгона сбив с ног. «Я только что заставил эльфа оступиться», — на долю секунды успел возгордиться он, прежде чем кулак Леголаса врезался ему в челюсть. «Надо было надеть шлем», — подоспела следующая мысль, а потом, сцепившись, они кубарем покатились по земле, расшвыривая во все стороны комья грязи, и Гимли понял, что, несмотря на кажущуюся хрупкость Леголаса, ему не совладать ни с необычайной силой эльфов, ни с проворством рук, движущихся быстрее взгляда. Но Леголас был зол, в гневе растеряв свою обычную ловкость, и Гимли, в конце концов, притиснул его к земле, точно капканом придавив длинные ноги к сучковатому кряжу. Эльф рычал и рвался, как спутанный тенётами тигр, глаза метали молнии, и Гимли навалился сильнее, так, что их бедра соприкоснулись, и он уже не знал, сам он прижимается к Леголасу или тот подается ему навстречу, только слышал, что стоны Леголаса звучат теперь совсем по-иному. Они цеплялись друг за друга, как тонущие, и чувствуя твердой тяжестью налившегося кровью члена ответную твердость, он еще теснее вжался в Леголаса и стал тереться об него, и это было так быстро, так сладко, так нестерпимо хорошо, что он просто не мог остановиться. — Гимли… о Валар, Гимли… — рука Леголаса оказалась между ними, и до затуманенного похотью сознания гнома не враз дошло, что тот делает, пока они оба не были проворно избавлены от плена штанов, и он почувствовал, как обнаженный член Леголаса прижимается к его собственному, и охнул в голос. Леголас замер.  — Что? Говорить он не мог, ощущая только безрассудное стремление к разрядке, и вместо ответа просто вжался пахом в пах Леголаса, плоть к плоти, кожа к коже, позволяя их напряженным членам скользить и тереться друг о друга, и Леголас, задыхаясь, приподнимался ему навстречу, железной хваткой впиваясь в ягодицы Гимли, подаваясь вверх и резко толкаясь бедрами. — Аах… не могу… Гимли, да… — Горячая влага выплеснулась между ними, и Леголас задрожал, выгибаясь под ним, и Гимли пропал, кончая обжигающим потоком, и последней связной его мыслью было: что, если семя эльфа и гнома, смешавшись, вспыхнут, испепелив их обоих. Тело его обмякло, как ватное, и ему едва достало сил откатиться в сторону. Прерывисто дыша, несколько долгих минут они просто лежали рядом, перепачканные землей, палой листвой, потом и семенем, прежде чем в тишине раздался голос Леголаса. — Мне жаль. Слова резанули глубже, чем орочьий клинок, и Гимли закрыл глаза, чувствуя, как ледяная вода растекается по венам. Конечно же, ему жаль. Ничего другого он и не ожидал. Леголас, должно быть, слишком истосковался по плотским утехам, коль скоро пытался утолить свою жажду, сношаясь с гномом. Не найдясь с ответом, он сглотнул и неловко поднялся на ноги, повернувшись спиной к эльфу, и поспешно натянул штаны, обтерев живот краем туники. — Гимли, пожалуйста. Ты можешь посмотреть на меня? — Всё в порядке, — хмуро отозвался он и обернулся, старательно отводя взгляд от Леголаса, который, полураздетый и мокрый от пролитого ими семени, всё так же вальяжно лежал на земле, как если бы это была кровать, застланная льном и шелком. — Всё в порядке. Нам лучше не задерживаться, пожалуй. Услышав это, Леголас сел. — Нам… что? Гимли, ты с ума сошел? — Мой котелок варит не хуже обычного. Ты сказал, что тебе жаль, и дело с концом. А теперь давай-ка двигаться дальше, покуда Арод не решил, будто мы оба ополоумели. Словно в ответ, с другой стороны поляны, на которой они очутились, донеслось лошадиное фырканье. — О, Элберет Гилтониэль! Нет, нет, я вовсе не то хотел сказать! — Леголас поднялся на колени, вцепившись в Гимли. — Я сожалею о своей угрюмости, о своей резкости, о своей… больше всего о том, что не нашел в себе смелости поговорить с тобой, а вместо того повалил тебя на землю, как какой-то похотливый… ох, Гимли, я не знаю, как еще объяснить… — Он снова присел на корточки, и Гимли вдруг показалось несправедливым, что, даже встрепанный и полуодетый, он остается таким соблазнительным и грациозным. Он попытался заговорить, но слова опять комом застряли в горле. — Если только ты… Я понимаю, — помрачнев, произнес Леголас, выпуская его руку. — Для тебя это ничего не значит, и я стыжусь своей слабости. — Он легко поднялся на ноги и отвернулся, поправляя одежду. «Говори! Да говори же! Ты, безъязыкий идиот!», — мысленно напустился на себя Гимли, и в сердцах его голос прозвучал резче, чем ему того хотелось. — Леголас… нет, я… — Он никак не мог найти нужных слов. — Давно… давно хотел этого. Леголас, на одежде которого уже не было ни морщинки, а из шевелюры не выбивалось ни единого волоса, обернулся, учтиво склонив голову, и глаза его снова стали непроницаемы. — Тогда я рад, что удовлетворил твое желание и, пусть неловко и второпях, доставил тебе удовольствие. И он пошел прочь, свистнув Ароду, который послушно порысил к руке своего признанного хозяина. Уставившись в землю, Гимли вздохнул, пытаясь заставить себя сдвинуться с места. Грудь саднило пустотой и болью кровящей раны. Он молча последовал за Леголасом, радуясь, что тот, по крайности, сбавил шаг, хотя у них больше не нашлось друг для друга ни слова до самой темноты.