Сердцу не прикажешь

      Идея доверить обработку раны умановской самке была, конечно, из числа самых дурацких, что когда-либо приходили Памяти на ум. Но зачастую, здравому смыслу вопреки, именно наиболее сумасбродные решения как раз и прокатывают. Здесь тоже прокатило. Уманка не осмелилась отказать и проявила благоразумие, воздержавшись от заведомо бесполезных попыток сознательно навредить. Конечно, ее действия были возмутительно непрофессиональными, но основную задачу самка с грехом пополам выполнила. Благодаря принятым мерам Одной Левой уже на следующее утро был готов сражаться, не опасаясь, что в самый неподходящий момент откроется кровотечение. Введенный регенератор хорошо постарался за ночь, и теперь повреждение почти не стесняло движений. Это пришлось как нельзя кстати, ведь нагрузке в оставшиеся два дня предстояло серьезно возрасти.       Накануне самца запоздало посетила одна удачная мысль. «Свалка» являлась не только средоточием теневого бизнеса и криминального досуга, но и своеобразным рынком информации. Здесь можно было разведать нечто важное, нарыть или создать компромат на интересующую личность либо сфабриковать себе добротную легенду и успешно «пустить ее в народ». Именно последней услугой Память и решил воспользоваться для подстраховки. Он наведался к Громиле и потолковал с ним на предмет заметания следов. В итоге они сошлись на четырех дополнительных боях в обмен на распространение слуха об эпической гибели Одной Левой. Цена показалась наемнику достаточно приемлемой. Проныры главаря свое дело знали, и в том, что ложная информация дойдет до «Всячины» за самые короткие сроки, сомневаться не приходилось. А значит и от внимания Мглы, сидящего в засаде, новость бы вряд ли укрылась. Память нечасто пользовался подобными приемами, так что Арбитр скорее всего должен был купиться на обман и покинуть станцию в поисках иной поживы. Вот тогда бы Одной Левой спокойно прилетел, отремонтировал корабль, отдохнул немного и затем уже собственноручно приступил к развеиванию мифа о своей смерти. Идеально!       Таким образом на сегодня и завтра выпадало уже не по два поединка, а по четыре, но дело определенно стоило того. Главное — не расслабляться, дабы не пришлось вновь прибегать к помощи неуклюжей уманки…       Если честно, ему не хотелось ее видеть этим утром. Слишком противно было вспоминать недавние обстоятельства, заставившие Память пренебречь гордостью, безопасностью и личными принципами, и попросить дичь обработать ему рану. Конечно, о случившемся казусе знали лишь двое — сам наемник и его пленница. Уманку можно было убить, и тогда бы остался только один… Но загвоздка именно в том и заключалось, что самца больше доканывала не сама причастность зверюшки к его исцелению, а то, что он в принципе решился допустить подобное. Ну кокнул бы он малявку, а что дальше? Это все равно не отменило бы того факта, что Память подставлял ей свою спину… А уничтожить напоминание о собственной слабости — значит окончательно подтвердить ее. Нет, совсем не вариант.       Так и не придумав, что делать с уманкой, Одной Левой вновь отложил решение ее судьбы на потом, а пока что спрятался за маской (да не приведут боги показать низшему созданию свое озадаченное лицо) и все-таки пошел забрать у пленницы кружку и вынести отходы.       Когда он открыл отсек, уманка приподнялась на ложе и вытаращила глазенки. Ох, уж лучше б ты спала, козявка, сил нет на твои моргалища глядеть…       — Привет. Как ты себя чувствуешь? — Джейн постаралась казаться приветливой, у нее даже вышло натянуто улыбнуться.       — Самке нет дела! — грубо рыкнул яутжа, протопав через подсобку и схватив емкость для питья.       — Конечно, есть! — посмела возразить девушка. — Я ведь тебя лечила. Теперь я хотела бы знать, что все прошло нормально. Тебе так трудно ответить?       — Самка много хочет, — фыркнул хищник. Надо сказать, что его реальный голос, все еще слабо отличающийся для Дженни от звериного рычания, постепенно начинал восприниматься как некое эмоциональное дополнение к бесстрастному бормотанию переводного устройства. Правда все передаваемые эмоции, на первый взгляд, были крайне негативными. Но девушка пока не спешила делать однозначные выводы относительно интонации инопланетного существа.       — Послушай, ты мог бы ответить хотя бы из благодарности… — осторожно заметила она, на всякий случай заранее продумывая немедленное отступление в ближайший зазор между стеллажами.       — Сама благодари, что жива! — последовал ответ, к удивлению Джейн прозвучавший, скорее, устало, нежели сердито. И тогда пленница осмелилась на еще одну дерзость…       — А ты ведь и не собирался меня убивать, верно? — выпалила она и тут же сама испугалась своих слов. Но похититель, вопреки ожиданиям, не кинулся на нее, а только еще раз нарочито громко фыркнул.       — Пренебрегаю, — пояснил переводчик, а через секунду дверь уже закрылась за мощной яутжевской спиной. Тем не менее Дженни успела мельком разглядеть на ней шов, и невольно возгордилась тем, что выглядит он очень даже аккуратно — для первого-то раза.       Потом хищник, как всегда, долго отсутствовал. Когда же он, наконец, явился, то опять оказался весь побитый и перештопанный, да еще заметно прихрамывал. Девушка рискнула сказать «привет», традиционно получив в ответ одно бурчание. Предлагать помощь она побоялась, а яутжа не попросил, так что общение в этот раз получилось очень недолгим. Возможно, так бы и дальше продолжалось, однако при следующей встрече Джейн вдруг неожиданно для себя самой вдруг перешла в наступление…       — Ну ответь, пожалуйста, зачем я тебе? Почему ты меня тут держишь? — пристать с расспросами к зловредному похитителю, возможно, было не лучшей мыслью, но терпению Джейн все-таки настал предел. Ей надоела эта неопределенность, надоела дезориентация в пространстве и во времени суток; надоело терпеть вонь и жару, пить затхлую воду и есть корм для животных. За те дни, что она находилась здесь, удалось немного привыкнуть к давящей атмосфере космического корабля, но самочувствие все равно оставляло желать лучшего. Часто нападали приступы слабости и головокружения, периодами необъяснимо тянуло в сон, а потом вдруг начинала одолевать мучительная бессонница. Сначала все это лишь подкрепляло воцарившееся на душе тяжелое чувство безысходности, но постепенно добавилось раздражение, а вслед за ним пришло то неоднозначное чувство, которое девушка именовала про себя «трясучкой». Оно состояло из взрывного сочетания апатии, злости и тоски. Именно в таком состоянии сначала смотришь какую-нибудь жалостную мелодраму, плачешь над ней, потом вспоминаешь какой-нибудь неприятный эпизод из собственной жизни, находишь виноватого, сердишься, бьешь посуду и в заключение вновь рыдаешь над осколками чашки, про которую запоздало вспомнила, что она была самой любимой… Обычно, кстати, «трясучка» наступала не с бухты-барахты, а приходила в определенные дни каждого месяца. Но сейчас, скорее всего, она являлась простым следствием стресса…       — Самка будет здесь столько, сколько потребуется, — яутжа на миг замер, очевидно, ошарашенный такой наглостью, затем приглушенно зарокотал и потряс башкой. Если Дженни понимала правильно, то такое подергивание являлось выражением подавляемого недовольства. Раньше хищник при этом еще делал нечто похожее на попытку замахнуться, но постепенно перестал, начав ограничиваться движениями головы и непереводимым ворчанием.       — Что ты заладил: самка, самка! — вспылила девушка. — Меня Джейн зовут.       — Ууман — низшее создание. Нет имени, — парировал яутжа.       — А кто высшее? Ты, что ли? — тут она почувствовала, что ее конкретно несет, но, к своему же ужасу, уже не смогла остановиться.       — Самка молчит. Иначе пожалеет, — похититель еще раз встряхнул гривой и направился к двери.       — Тогда скажи, как тебя зовут! — вдогонку выкрикнула Дженни. Яутжа встал, как вкопанный, и угрожающе-медленно обернулся, гневно прошипев:       — Непонятно говорю? Или самка очень глупая? Или все самки ууман такие глупые? — после чего, задрав морду, утопал.       Отстояв последний поединок и планомерно отправив на тот свет сборную команду из разномастных боевых киборгов (да, иногда Громила и так чудил), Память, с трудом переставляя ноги, покинул арену. Оставалось нанести хозяину «Свалки» «визит вежливости», после чего можно было наконец отчаливать. Оставаться здесь дольше не имелось никакого желания, так что самец наскоро перетянул раны тряпьем и поковылял в апартаменты главаря.       — Может, передумаешь? — вкрадчиво проговорил Громила. — Я могу предложить хорошие условия. И Арбитры отвяжутся раз и навсегда.       Своего желания заполучить Одной Левой в вечное пользование этот старый прохиндей никогда не скрывал, поэтому, оставляя бойцовые подвалы, Память всякий раз ожидал подвоха. Обычно Громила в целом соблюдал условия сделки, но если те вдруг вступали в противоречие с его выгодой, мог крупно подставить. Однако пока, по всей видимости, он считал, что от Одной Левой в качестве вольнонаемного проку больше, чем в качестве невольника, а потому не особо активно пытался посадить на цепь.       — Я подумаю над твоим предложением, и мы вернемся к нему, когда я прилечу снова, — Память попытался ответить уклончиво, мысленно же вновь пообещал себе, что больше он в это проклятое место ни ногой.       — Что ж, ступай и бодайся дальше со своими законниками, — добродушно фыркнул главарь. — В один прекрасный день ты поймешь, что зря терял время. Главное, чтобы это произошло не слишком поздно.       — Я буду помнить твои слова, — сдержанно ответил наемник и поспешил удалиться. Препятствовать ему никто не стал.       Согласно договору его корабль мог оставаться в ангаре до следующего утра, что давало шанс выспаться перед отлетом, тем не менее Одной Левой, которого после разговора с Громилой начали одолевать нехорошие предчувствия, не решился воспользоваться данной возможностью. За ночь этот алчный тип мог запросто передумать — подсчитал бы прибыль и осознал, что не намерен с таким хорошим бойцом расставаться, — поэтому утекать следовало немедленно, покуда главарь не опомнился. Память, конечно, был основательно потрепан и предельно вымотан, но все же предпочел перебороть усталость и сесть за штурвал. Свобода являлась слишком высокой ценой за несколько часов отдыха, сколь бы необходимым и долгожданным тот ни казался.       Как только «Демон» покинул пределы комбината, из недр «Свалки» вынырнули три быстроходных катера и на некотором отдалении устремились следом, как будто бы невзначай совпадая по курсу. Данное обстоятельство, безусловно, настораживало, но удивлять не удивляло. Одной Левой на всякий случай взял эту небольшую эскадрилью под прицел, но она, сопроводив судно до первой оживленной магистрали, вдруг куда-то подевалась. Может, и правда по своим делам летели… Хотя крайне сомнительно.       Магистраль Память предусмотрительно обогнул и нацелился на «Всячину», выбрав долгий и извилистый, но относительно безопасный путь. Теперь оставалось лишь проверить бортовые системы и передать управление автопилоту, что самец и проделал со всей ответственностью. Лишь после этого он позволил себе с наслаждением развалиться в кресле, издав рокочущий вздох облегчения. Несколько минут перетрудившийся наемник просто сидел с закрытыми глазами и прислушивался к привычному гудению приборов, но вскоре его начало клонить в сон, и Одной Левой не стал сопротивляться, хотя по-хорошему сперва следовало скинуть доспехи, принять душ и нормально обработать раны, а уж потом на боковую…       Проснулся он от озноба и тупой боли по всему телу. Открыв глаза и медленно скосив их на приборную панель, Память отыскал взглядом табло хронометра. Да уж, поспал-то самец знатно: около пяти часов. И с одной стороны это было даже хорошо — он хоть немного восстановил силы, однако неприятным побочным эффектом явились серьезно воспалившиеся раны. Пожалуй, единственное, в чем наемник до сих пор продолжал завидовать охотникам — это их медицина. Клановым воякам раз в год вкалывали иммунные комплексы, позволявшие не хватить заразу на других планетах и не беспокоиться о возможности сепсиса. Впрочем, у этой системы имелся кое-какой минус: если регулярная подача веществ вдруг прекращалась, иммунитет сильно сдавал без их поддержки. Оказавшись в изгнании, Одной Левой на собственной шкуре испытал, каково это. В первые месяцы он переболел таким количеством болезней, что страшно было вспоминать. Но как-то выкарабкался. Зато после этого у него появился собственный крепкий иммунитет к огромному числу разнообразных возбудителей. С тех пор Память только лишь время от времени наведывался в подпольный лазарет и брал там вакцины против самых опасных заболеваний. Были они весьма низкосортные, но в качестве подстраховки работали. В остальном же приходилось надеяться на ресурсы собственного организма и стандартный набор медикаментов.       Тихо подвывая, самец поднялся из кресла и побрел в комнату гигиены. Там он тщательно вымылся, использовав вопреки своему обыкновению дезинфицирующий раствор, после чего потратил больше часа на обработку повреждений. В качестве завершения лечебных мероприятий Одной Левой вколол в брюхо ударную дозу антибиотиков, после чего вернулся к штурвалу, не забыв прихватить по дороге еды.       Давно пора было проведать уманку, но Память решил, что сперва надо как следует позаботиться о себе. Кроме того, возвращаться к ней после утреннего разговора очень не хотелось, и он оттягивал очередной визит, насколько возможно. Это было неприятно признавать, но то, чего самец больше всего опасался, все-таки неизбежно произошло: уманка, единожды увидевшая его в минуту слабости, совершенно потеряла страх. Мало того, она как будто бы почуяла, что его силы на исходе, и принялась наседать с упорством голодного Жесткача! Задавала вопросы, пищала требовательно, зенки таращила… Возможно, стоило ее на пару суток вообще без пищи и воды оставить, так сказать, в профилактических целях? Хотя, могло теперь и не подействовать, а вот проклятое чувство вины опять бы замучило… Так что самец решил, что он обязательно придет, но попозже.       Не торопясь проглотив первую порцию консервов, Одной Левой наклонился и задумчиво пошарил под приборной панелью, но так и не нащупал искомого. Тогда он был вынужден залезть туда почти целиком, чтобы, наконец, торжествуя, вытащить вожделенную бутылку горького напитка. Надо же, оказывается всего три штуки осталось… Прежде запасы не кончались так быстро.       Он опять явился полуголый, но Джейн давно перестала удивляться форме одежды «а-ля дикий папуас». Вероятно, у охотника не имелось какой-либо нормальной одежды — только набедренная повязка и те страшные доспехи. Наверное, первая представляла собой «домашний» вариант, а вторые являлись «рабочим». Либо хищнику просто надоедало таскать их на себе постоянно.       А вот что сразу привлекло внимание, так это практически полное отсутствие традиционно сопровождающей яутжа вони. И тут было одно из двух: либо Дженни уже настолько принюхалась, что перестала ее замечать, либо он внезапно научился пользоваться такими благами цивилизации как душ. Или, может, праздник какой случился?       Если честно, девушка, уже приученная к более-менее регулярным визитам похитителя, как раз начала волноваться — клыкастый давненько не пропадал так надолго. А, когда еще и весь отсек вдруг ни с того ни с сего начал дрожать, стало совсем страшно. В голову сразу полезли навязчивые мысли о космических войнах и возможном крушении корабля. Вдруг косматые дикари ввязались в какую-нибудь перестрелку или куда-то врезались?       Странное, конечно, дело… Уроды украли ее, заперли, чуть не заморили и едва не убили, а она, несмотря на все это, переживала за них и их корабль?.. Да она наоборот должна была всем сердцем желать, чтобы тварей настиг и перебил какой-нибудь карательный отряд! А потом Дженни освободил бы из заточения бравый молодой десантник в красивой форме. Суровый, закаленный в боях, немногословный но, разумеется, очень таинственный и романтичный. Он выбил бы чертову дверь и вынес Джейн на руках…       Только девушка прекрасно понимала, что это пустые мечты. Никто из людей не осмелился бы нападать на клан яутжей. Был бы папа жив — он мог бы и не такое устроить, а так… Кроме того, вряд ли кто-то на Земле знал, куда внезапно пропала Джейн Тернер, и где ее следует искать. Скорее всего, полиция пришла к выводу, что все случилось из-за наследства, и наверняка сейчас трясет Беатрис, допрашивает сотрудников, генерального зама застращала… В общем, надеяться на чудесное спасение было абсолютно бессмысленно. А вот вероятность какой-нибудь катастрофы реально внушала тревогу. Может, в то время, как Дженни сидела здесь и рассуждала, экипаж уже давно был перебит или покинул звездолет, оставив пленницу умирать в этом закутке?       К счастью, вибрация утихла так же внезапно, как и началась, и ничего плохого не произошло. Отсек не охватило ни огнем, ни космическим холодом; воздух не кончился, незнакомые головорезы не ворвались. За пределами комнатки царила все такая же непроницаемая тишина — наверное, если бы на борту стреляли, было бы слышно?..       Прошло еще какое-то время, и вот наконец живой и почти невредимый (Джейн невольно заметила свежие рубцы) яутжа ввалился в отсек. А то, что вонючка на сей раз оказался чисто вымыт, стало весьма приятным дополнением к самому факту его визита.       — Тебя так долго не было, что-то случилось? — девушка вгляделась в громоздкую фигуру. На миг показалось, что хищник движется слегка нетипично… — Нас снова трясло, я подумала, что начались какие-то неприятности. Мы же… Летим, да?       На самом деле это было довольно странно, но в силу пережитого потрясения землянка не задумалась об этом сразу. Гравитация на корабле практически не отличалась от гравитации дома. Не было никакого ощущения перелета, лишь временами казалось, что пол чуточку уходит из-под ног, но это происходило не так часто и быстро заканчивалось. Поразительно...       — Сейчас — летим, — немного помолчав, неожиданно покладисто ответил яутжа и теперь уже точно явственно покачнулся. Потом сделал несколько шагов в сторону девушки и криво встал, опершись одной ручищей на бочку-стол.       — А раньше? — на всякий случай отодвигаясь подальше, уточнила Дженни.       — Стояли, — он проследил сквозь линзы за ее острожным отползанием, затем повернул башку, переводя взгляд на «реторту», и попытался поймать ее когтями, но опрокинул.       — Все время? — Джейн, нахмурившись, теперь зорко следила за его неловкими действиями.       — Нет. Десять суток, — когти лишь с третьего раза смогли сомкнуться на пузатой емкости. Яутжа удовлетворенно рыкнул, и в этот момент девушка готова была поклясться, что до нее долетел слабый запах алкоголя! Что ее удивило больше — известие о стоянке или это новое наблюдение — так сразу решить было невозможно.       — Я и не поняла… Думала все это время, что мы в космосе летим.       — В космосе, да. Но сначала летели, потом стояли, теперь снова летим, — тут он неопределенно фыркнул.       — Я так и не поняла… — призналась Дженни, а про себя подумала: разговаривать с пьяными людьми не советуют, а вот как на счет пьяных инопланетян?..       — Самка вообще непонятливая. Непонятливая и глупая. Задает глупые вопросы, делает глупые вещи, — внезапно посетовал яутжа и махнул рукой. Девушке в этом жесте почему-то почудилось нечто вроде отчаяния.       — Так ты объясняй по-нормальному, — может, тогда пойму, — не удержалась и съязвила пленница.       — Не обязан, — возразил хищник и, сердито отпихнув бочку, закосолапил с поилкой к выходу.       — Ну хорошо, скажи хотя бы, какое сейчас здесь время суток? — решила не сдаваться Джейн.       — Ночь.       — А сколько мне тут еще сидеть?       — Сколько нужно, глупая самка.       — Да у тебя почти на все один ответ! — вспылила Дженни. — Ты просто общаться не умеешь, вот! Ты просто… Зануда и ворчун!       Яутжа на миг застыл. Очевидно, так его еще не называл никто. Дженни, чувствуя, что зашла слишком далеко, резко закрыла рот — для надежности еще и руками — и в страхе уставилась на окаменевшую чешуйчатую спину.       — Общаться нет необходимости, — не оборачиваясь, одернул обнаглевшую собеседницу хищник. — Самка должна благодарить за терпение.       Затем он подцепил свободной лапищей «туалет» и рыкнул на дверь, заставляя ее открыться.       Протрезвев примерно к полудню, самец долго пытался понять, почему его вообще опять потянуло с этой мелочью разговоры разговаривать. Еще и объяснять ведь ей что-то пытался, олух… Что вот она теперь подумала? Что он какой-то жалкий неудачник? Или просто идиот? Самое обидное, уманка была бы права и в том, и в другом случае…       Недовольно бормоча себе под жвала, Память обратился к приборам, проверил курс и удостоверился в том, что полет протекает нормально, а затем отправился в подсобку, на ходу надевая маску. Возможно, наилучшим решением проблемы было теперь ходить к пленнице без нее, дабы избежать последующих разговоров, но самку-то это бы вряд ли теперь заткнуло, и Одной Левой чувствовал, что просто обязан понимать каждое слово нахалки.       — Привет, Ворчун! — это было первое, что самец услышал, войдя в отсек. Что-то новенькое…       — Глупая самка*, — ответил он, не раздумывая. Пусть, наконец, усвоит, кто она на самом деле есть.       — Я и говорю: ворчун… — Джейн пожала плечами. — Слушай, как тебя другие-то такого несносного терпят? Или ты это только на меня так рычишь, на — как ты там сказал? «Низшее существо»?       — Нет никаких других, — неожиданно для самого себя сознался Память и тут же остро возжелал врезать себе по морде, дабы прийти в чувство.       — Так ты, что же, тут совсем один? — догадалась девушка. В принципе, логично. Других яутжей она до сих пор ни разу не видела, да и ему, горемычному, похоже, некому было спину заштопать.       — Ты отстанешь от меня или нет? — окончательно вскипел самец и предупреждающе рыкнул на уманку. Но та, как ни странно, даже не вздрогнула, а лишь, задумчиво растягивая неблагозвучные слова своего отсталого наречья, произнесла:       — Похоже, ты и правда тут один… Действительно: кто будет терпеть такого зануду?       — Какое тебе вообще дело, самка? — внезапно он сделал еще одну не поддающуюся объяснению вещь: приблизился к малявке и наклонился к ней.       — Просто интересно стало. Вы, вроде, я слышала, кланами летаете, — поежившись, Джейн задрала голову и стойко выдержала пустой взгляд скрывающих глаза яутжа линз.       — Не все. И не всегда. Еще вопросы? — саркастически отозвался Память и надвинулся еще сильнее.       — Ты все-таки скажешь мне, зачем меня украл? — не растерялась девушка.       — Нет.       — Ты скажешь, когда выпустишь меня отсюда?       — Нет.       — Ты скажешь, как тебя зовут?       — Нет, — Одной Левой выпрямился и, забрав кружку с пустой упаковкой из-под консервов, пошел прочь. Ведь обещал же себе не говорить с ней…       — Ворчун, — тихо и обиженно прошептала Джейн за его спиной.       Минули еще сутки перелета. Память выбросил из рубки опустевшие ящики и поклялся себе больше умановского пойла не употреблять, а впредь успокаиваться более традиционными методами, например, путем усиления тренировок. До прибытия на «Всячину» согласно расчетам оставалось еще чуть менее шести суток. Что делать с уманкой, самец так и не решил, а времени на раздумья оставалось все меньше. По прилету корабль надлежало разместить в ремонтном доке, а его хозяину следовало на время схорониться в потайном убежище. Соответственно, пленницу нельзя было ни оставить на борту, ни взять с собой. А убить… Убить ее Одной Левой все еще не был готов. Вернее, теперь он был даже менее готов, чем раньше. Причем объяснить себе реальную причину данного феномена он все больше затруднялся.       В очередной раз направляясь в подсобку, Память размышлял над тем нелегким испытанием, что ниспослала ему судьба, и, как всегда, не находил ни единого адекватного толкования. Честное слово, уже просто иногда хотелось спросить уманку напрямую: «За что же ты свалилась на мою бедную голову, дрянь такая, а?» Но это было бы совсем ненормально. Одной Левой и так в последнее время странно себя вел…       Однако стоило ему зайти в отсек, как о размышлениях пришлось тут же забыть. В носовые камеры с порога ударил какой-то новый незнакомый запах. Пахло… В целом, даже вкусно. Мясом, что ли? Вернее, умановской плотью. Но с примесью чего-то резкого, острого… Более точно определить не получалось.       Отыскав глазами пленницу, Память озадаченно склонил голову набок. Самка сидела на лежанке, сжавшись так, словно что-то натворила, а на шкуре, которой эта лежанка была застелена, виднелись пятна крови — какие-то подсохшие, а какие-то совсем свежие.       — Где поранилась, дурында? — буркнул самец, подходя ближе.       — Да не поранилась я, — хныкнула уманка и с беспомощным видом затеребила свою одежду.       — А кровь откуда? — Память вытянул шею, пытаясь получше разглядеть, что она там прячет.       — Это бывает, — залепетала она, и к уродливой физиономии внезапно прилила такая волна жара, что Одной Левой невольно сощурился. — У самок нашего вида. Как тебе объяснить-то…       — А ничего не надо объяснять. Сиди тихо — сейчас кровоостанавливающее принесу.       — Да ты не понял…       — Что это я не понял? Все я понял. Ты мне тут сейчас всю подсобку перепачкаешь. Сиди, не дергайся, — строго рыкнул Память, намереваясь пойти за аптечкой.       — Да не поможет мне твое кровоостанавливающее! — внезапно взвизгнула малявка то ли со страхом, то ли с негодованием.       — Это почему? — окончательно пришел в замешательство самец. — Оно хорошее…       — Ты знаешь, как мы размножаемся? — а вот подобного вопроса Одной Левой точно не ожидал… Но внезапно ему все стало ясно.       Боги, как же он сразу не сообразил? Ведь он застал эту особь не когда-нибудь, а судя по всему, в разгар брачного сезона! И даже не подумал, что она может оказаться успешно оплодотворенной! То есть… Уманка вздумала на его корабле РОЖАТЬ??? Самец почувствовал, как у него дернулся правый глаз. Хорошо, что под маской было не видно… Спокойно. Он припоминал, что эти твари живородящи, но на беременную самка совершенно не походила, да и неизвестно, как долго она встречалась с тем самцом… Так что, вероятно, Память все-таки сейчас наблюдал не роды, а выкидыш, спровоцированный стрессом. И, с одной стороны, хотелось порадоваться, что в скором времени на борту не появятся два умана вместо одного, с другой… Что вот сейчас было делать со страдающей самкой? Могла ли она умереть? И, если да, надо ли было ей позволить?       — Это опасно? — мысленно себя проклиная, спросил самец после некоторой заминки.       — Нет, но причиняет много неудобств, — призналась пленница. — И я действительно могу тут сильно напачкать. Но я же не специально! Оно само так периодически происходит…       — То есть, это нормально? — уточнил Память и, получив утвердительный ответ, тут же успокоился. Что-то он слышал о таком явлении у некоторых животных. Оно то ли имело место в случае неудачного оплодотворения, то ли наоборот способствовало зачатию. В любом случае, природой не могла быть заложена слишком сильная кровопотеря, а значит ни самке, ни отсеку ничто не угрожало.       Однако в этом пришлось немало усомниться, когда под вечер самец вновь зашел в подсобку и едва удержался оттого, чтобы не схватиться за голову. Пахло теперь уже больше чем-то тухлым; вся лежанка была заляпана кровью, по «юбке» жалобно скрючившейся на ней уманки расползалось большое темное пятно, и на полу виднелось несколько жирных запекшихся капель — как раз по соседству с засохшими шлепками собственной крови Памяти. Вода в баке для умывания тоже превратилась в розоватую вонючую жижу.       — А как ты дома-то с этой проблемой справлялась, чудище? — простонал Одной Левой, морщась. Нет, он, конечно, иногда потрошил на корабле дичь, так что кровь на полу и стенах его не пугала, но присутствие в отсеке живой твари, из которой непрестанно вытекала какая-то непонятная дрянь, но которая от этого упорно не дохла, пожалуй, являлось слишком сильным ударом для психики.       — Дома у меня под рукой был нормальный душ, а не какой-то вшивый бачок! И специальные впитывающие… материалы, — капризно прогнусила самка.       — Ладно, будут тебе впитывающие материалы, — сквозь зубы процедил Память.       Умановская лавка была очень маленькой и тесной. Еще в ней отвратно пахло какими-то химикатами, а на узких полках громоздилось столько бесполезной ерунды, что в глазах при одном взгляде начинало немилосердно рябить. Вот уж никогда Память не мог подумать, что однажды добровольно зайдет в подобное заведение…       Когда он, согнувшись в три погибели, протиснулся через маленькие двери, немногочисленные покупатели в испуге замерли, но тут же замельтешили, ища выход, точно лесные бегунки, посаженные в коробку. Одной Левой пренебрежительно фыркнул и посторонился, давая истеричным созданиям возможность покинуть магазинчик, и вскоре в торговом зале остались лишь двое — яутжа и трясущийся за прилавком уман-кассир. С минуту они молча глядели друг на друга. Мягкотелый явно боялся лишний раз двинуться. Он бы, верно, сбежал вместе с остальными, да на беду оказался отрезан от всех путей к отступлению. Что до Памяти, то он просто собирался с духом…       Да, все началось вполне невинно. У пленной самки приключилось что-то вроде течки. Бывает, есть на свете существа и с еще более странной физиологией… Так что сперва Одной Левой не придал данному событию особого значения. Но когда через несколько часов в отсеке оказалось уделано почти все, до чего уманка смогла добраться, Память забеспокоился. За свое имущество, разумеется, не за зверюшку. Чтобы свести необходимость уборки к минимуму, самец выделил пленнице большой кусок укрывного материала, разрешив распоряжаться им на свое усмотрение, и принес свежей воды для купания. Изгаженную шкуру, которую самка ранее облюбовала себе как место для спанья, пришлось унести в утилизатор. Пока Память ходил туда-сюда, мелкая попыталась разорвать ткань на полосы, но ее лапки оказались слишком слабыми для этого, а ничего режущего в подсобке не имелось. И тогда уманка, состроив умоляющую физиономию, попросила нож. Нет, дурочка и правда подумала, что самец его ей даст? Память, естественно, отказал, но в результате сам же потом был вынужден рвать полотнище на части под четким руководством приставучей мелкотни. Получился один большой кусок, две широкие ленты и много маленьких тряпочек. О назначении всех этих деталей самец даже спрашивать не стал, просто оставил заметно оживившуюся уманку с ними наедине и ушел спать.       На следующее утро Память первым делом пошел в подсобку и застал там такую картину: большой фрагмент ткани пленница приспособила вместо подстилки, из двух поменьше соорудила новую одежду, а самые маленькие… Вот тут бедного самца переклинило окончательно. Самые маленькие она как раз стирала в баке и развешивала на проводе, растянутом между стеллажами. Провод она, разумеется, без разрешения отмотала с первой попавшейся катушки, найденной на полках. Короче говоря, запрет трогать здесь что-либо постепенно превратился для нахалки в пустой звук. А ничего удивительного: когда угрозы не приводятся в исполнение, они очень скоро перестают действовать… Рядом с тряпочками висели огрызки прошлого одеяния уманки — тоже мокрые. И со всего этого «белья» стекала бледно-розовая пахучая мясная жидкость. А самка еще и заявила, что на мытье ей воды уже не хватило, и нужно еще, желательно, пару бачков! Тогда Одной Левой не выдержал и психанул, наорав на мелкую. Та немедленно забилась в угол и расплакалась, а самец, продолжая ругаться на чем свет стоит, собрал все вонючие тряпки и выбросил их, принеся взамен еще кусок чистой ткани.       — Как долго это все вообще будет продолжаться? — раздраженно отрывая кусок за куском, рычал он.       — Еще дня четыре, — всхлипнула самка.       Это стало последней каплей. Памяти и так уже надоело ежедневно любоваться на отходы ее жизнедеятельности, а теперь еще с кровавыми выделениями из ее половых путей надо было соприкасаться? Нет уж, довольно! Он был все-таки наемный убийца, а не волонтер! В сердцах бросив ткань на пол, Одной Левой выскочил из подсобки и припустил в сторону санитарного отсека. Мысль, зародившаяся в голове самца, была на первый взгляд совершенно безумной, но иного выхода в данный момент не виделось…       Напротив душевой располагалась пустая каюта — всего их на «Демоне» имелось четыре, но Память использовал по назначению только одну — в качестве спальни, да и то редко. Остальные самец прежде планировал переоборудовать под что-нибудь полезное, но так и не придумал ничего лучше дополнительных кладовок. В том отсеке, что его сейчас интересовал, хранились корабельные запчасти. И Одной Левой не пожалел сил и времени, чтобы перетащить их в другое помещение. Лишь убедившись, что в каюте не осталось ничего, кроме столика и койки, он перевел дух. Потом заблокировал сектор и запер все располагающееся в его пределах двери, кроме санузла и каюты, после чего вернулся в подсобку, где решительно изловил уманку, вновь перепугав ее до полусмерти.       — Сейчас ты пойдешь со мной, — зачем-то прокомментировал свои действия самец. Прокомментировал, кстати, не вполне удачно, ведь разрешать пленнице идти самостоятельно он не собирался. Вместо этого Память взял ее подмышку, точно свернутую шкуру, и унес в новое место содержания. В каюте он выпустил уманку и, для убедительности ткнув пальцем себе под ноги, сообщил:       — Тут ты будешь спать и есть.       Потом ухватил самку за космы и вывел в коридор, сказав:       — Тут можешь ходить.       Дальше затащил в отсек гигиены и завершил инструктаж словами:       — Тут можешь мыться и стирать, а вот сюда справляй нужду. Попробуешь что-то сломать или устроить потоп — сверну башку.       Затем Одной Левой хотел уйти, оставив уманку осваиваться. Он не ждал благодарности, ведь поступил так не для блага самки, а для собственного удобства. Но пленница, очевидно, посчитала иначе. Она вдруг подошла и, прижав тонкие ручонки к своей несуразно торчащей груди, шепотом проговорила:       — Ворчун, какой же ты сегодня добрый! Спасибо! — и так это выглядело нелепо, что самец даже не смог решить, рассердиться ему или расхохотаться.       Окончательно же его уронила фраза:       — Только ты не заходи, когда я буду мыться!       И доконала следующая:       — Слушай, Ворчун, а ты вообще где все для жизни берешь? В смысле, еду, материалы… Просто я подумала…       А спустя несколько часов он уже стоял в умановской лавке на одной из маленьких перевалочных станций и, не в силах поверить, что все это происходит с ним в реальности, беспомощно пялился на продавца. Тот, в свою очередь, не менее беспомощно пялился на него в ответ. И оба молчали.       — Мне нужен непортящийся корм, который подойдет для вашего вида, — Память, наконец, переборол себя и приблизился к мягкотелому, уперев руки в прилавок и глянув на него сверху вниз.       — К-к-консервы? — стуча зубами, проговорил уман, запрокидывая плешивую головенку.       — Корм. Любой корм. Который ты сам бы стал жрать. И который завтра не стухнет. Что непонятного?       — Сейчас-сейчас! — продавец, внезапно отмирая, подскочил и засуетился. Выскользнув из-за прилавка, он забегал между полками, без разбора загружая в смешную тележку какие-то цветные банки и пакеты. — А сколько нужно?       Память задумался. Уманка ела неохотно, но лишь потому что ей не нравилась пища. А вообще-то данный вид организмов считался достаточно прожорливым…       — Чтобы на неделю хватило, — решил самец. Мягкотелый закивал и начал с удвоенной энергией сгребать продукты с полок. У этих уманов вообще была возмутительная привычка чуть что кивать — страшно бесило. Дело в том, что у яутжей кивок являлся знаком агрессии, а у этих отсталых — знаком согласия. И уманы совершенно не заморачивались данными различиями, считая, что все народы в галактике обязаны понимать их правильно. Память, конечно, понимал, но подобное поведение считал неоправданно вызывающим.       — Что-то еще? — возвращаясь к прилавку, осведомился продавец. Похоже, он сделал вывод, что сегодня его убивать не будут, и потому немного осмелел.       — Кровоостанавливающее средство для самки.       — Простите, что?..       — Что слышал, придурок! У самки идет кровь, она пачкает все вокруг. Надо чем-то заткнуть. Дошло?       — Вы имеете в виду женские гигиенические средства? — почему-то, когда об этом загадочном кровотечении заходила речь, у уманов необъяснимо разгорались лица и уши… Прямо мистика какая-то. Торговец проворно сбегал к крайнему стеллажу и вытащил несколько коробок, скованно продемонстрировав их издали: — Такие подойдут?       — Да мне почем знать? — рявкнул Одной Левой, теряя терпение. В этот момент кто-то из покупателей попытался зайти в магазин, но тут же выскочил обратно.       — Я положу несколько видов, — покорно отозвался мягкотелый.       — Еще нужна одежда для самки, — продолжил перечислять яутжа.       — А размер? — зажмурившись в ожидании следующего негодующего рева, все-таки решился спросить уман.       — Откуда. Я. Знаю? — процедил Память, едва сдерживая нарастающий гнев.       — Ну хоть какая одежда-то? Верхняя, легкая, домашняя? — в голосе продавца проскользнула обреченность.       — Простая одежда. Из тряпки! — самца уже начинало слегка потрясывать. Уман снова кивнул и унесся. Одной Левой до хруста сжал кулаки и проводил его взглядом.       — Подойдет? — вернувшись с каким-то пестрым свертком, торговец попытался развернуть платье перед внушительным клиентом, но тот вновь предостерегающе рявкнул:       — Я не стану смотреть. Положи к остальному.       — Что-то еще? — торопливо упихивая покупки в тележку, пролепетал уман.       — Напиток. Вы зовете его… Пойло?       — Может быть, пиво? — мягкотелый указал на стеклянную витрину.       — Да. Два ящика.       — А какого именно?       — Разного. И быстро, уман! Слишком много болтаешь!       Когда тележка оказалась загружена доверху, продавец подкатил ее к прилавку и осведомился, будет Память оплачивать электронным переводом или наличными.       — Наличными, — не задумываясь отозвался самец. Вслед за тем раздалось сладостное пение выдвигающихся запястных лезвий, и голова умана мгновенно скатилась вниз, а тело повисло на заграждении возле кассы… Не то что бы Одной Левой был жадный, просто никому не следовало знать, что он берет что-то для некой уманки.       Подняв тележку со всем содержимым и зажав ее подмышкой, наемник поспешно вышел из лавки. Через плечо он бросил электромагнитную гранату. В магазинчике наверняка имелись какие-нибудь записывающие устройства. ______________________________________ *Давайте договоримся так: если взгляд на ситуацию идет с позиции одной Джейн, то мы будет слышать слова Памяти через переводчик. Они будут косоватые и краткие. Как все, наверное, уже заметили, в предложениях нет местоимений — такой у переводного устройства глюк. Однако если мы будем наблюдать диалог с позиции Памяти или с позиции обоих собеседников, реплики яутжа будут приводиться «в оригинале», то есть именно так, как Одной Левой говорит на самом деле.