Ее глаза на звезды не похожи Нельзя уста кораллами назвать, Не белоснежна плеч открытых кожа, И черной проволокой вьется прядь. С дамасской розой, алой или белой, Нельзя сравнить оттенок этих щек. А тело пахнет так, как пахнет тело, Не как фиалки нежный лепесток. Сонет № 130, Уильям Шекспир (перевод Самуила Маршака) Ее глаза на звезды не похожи, В них бьется мотыльком живой огонь, Еще один обычный вечер прожит, А с ней он каждый раз другой. «Её глаза», Лёва Би-2 и Ян Николенко
«Требуется корректировка курса!» — встревоженно сообщила бортовая система и начала надрывно пищать в ожидании реакции. Память недовольно заворчал и открыл глаза. Зевнул, перевел спинку кресла в вертикальное положение и придвинулся к приборной панели. Что там у нас? Обычно автопилот прекрасно справлялся с вверенной ему задачей сам, но, очевидно, сейчас возникла некая непредвиденная ситуация, вынудившая его возопить о помощи. Как подтверждение на мониторах услужливо раскрылись результаты сканирования ближайшего участка космоса. Ага, все ясно. Некто под чистую расхерачил встречный крейсер, и теперь эта груда хлама мешалась на пути. Самец приблизил изображение и бегло оглядел дрейфующие в пустоте обломки, после чего, впечатлившись, прищелкнул. Во-первых, поразило то, с каким остервенением было искромсано судно — точно мишень на стрельбищах. При этом информации о каких-либо военных действиях в данном секторе не имелось, да и корабль на военный не тянул, скорее уж грузовой или пассажирский. Не практичнее ли было нападавшим подбить ходовую часть и захватить посудину? Память навскидку мог назвать пять мест, где не очень далеко и за хорошие деньги можно было спихнуть подобную колымагу, причем так, чтобы никто и никогда не нашел никаких следов. Разве что, тут все было не на деньгах завязано, а на принципах. Либо тот, кто уничтожил корабль, хотел что-то скрыть… Второй странностью, которую заметил наемник, было происхождение корабля. Самец не поручился бы наверняка, но крейсер очень напоминал умановский — они-то откуда в этой части космоса? Следующим порывом было, конечно же, пристыковаться к остаткам фюзеляжа и помародерствовать ради нужд Мелочи… Но… Ох, черт… Память поморщился. Прошло уже больше суток, а он никак не мог привыкнуть, что ее больше нет рядом… Глубоко вздохнув, самец заставил себя выкинуть посторонние мысли из головы и занялся перестройкой курса. Сейчас наемник возвращался на «Черную луну», чтобы успеть ухватить самые лакомые заказы, скопившиеся за время Сезона. Инцидент на «Всячине» едва не спутал все карты, но затем Одной Левой мысленно даже возблагодарил того мелкого пройдоху, что на почве какого-то непонятного сдвига возомнил себя Арбитром, а также тех дебилов, которые принялись палить из всех орудий прямо в доках — кто они были, самец так и не понял, да и без разницы. Ситуация в целом сложилась весьма опасная, что верно, то верно, но Память оказался проворнее, чем могли подумать его недруги, а «Демон» — технически совершеннее, чем могло показаться на первый взгляд. Система ускоренного старта была отлажена до мелочей, так что автоматический взлет начался в тот же миг, как хозяин ступил на борт, еще до закрытия шлюза. Определенный риск в таких маневрах имелся, но риск оправданный. Зато Одной Левой не только успел вовремя эвакуироваться, но и сохранил свой драгоценный транспорт. Если не считать нескольких новых царапин на корпусе и помятый трап, корабль совершенно не пострадал. Чего нельзя был сказать о спровоцировавших эту веселую заварушку дураках. Пацану тоже наверняка были кранты. А нечего выпендриваться. Нужно хоть немножко-то соображать, кого в противники выбираешь. Но самый главный плюс заключался в другом: само по себе спешное отбытие не оставило Памяти времени на раздумья. Если бы доки не рванули, он сто пудов прооткладывал бы старт до сегодняшнего дня, а то и дольше. Да, он смог себя убедить, что надо улетать, что следует на уманку плюнуть и забыть — не стоила она больше его нервов, его времени и его денег… Но все же где-то в глубине сознания еще противно шевелилась, как недобитый лицехват, бледная, слабая, но коварная тень сомнения, которая в решающий момент выросла бы в полноразмерного Жесткача по имени Еще Один Шанс. Отрицать это было бесполезно, как бы ни хотелось. Решительность — самец всегда считал ее одной из своих сильных черт, однако непостижимые умановские чары оказались способны превращать воина в полную противоположность самого себя. Неуверенную, чувствительную, ранимую даже — в некоторых случаях — противоположность… С появлением Тшей Одной Левой за полтора года познал столько страхов и сомнений, сколько не изведал за все время своей нелегкой юности. Это просто не поддавалось осмыслению. Неужели в его душе могло дремать такое огромное количество слабостей? Которые ранее не проявились ни в минуты боли, ни в минуты голода, ни в минуты смертельной опасности, но поперли наружу, как дерьмо из коллектора, стоило вояке просто… полюбить? Тьфу ты, пропасть! Самец раздраженно встряхнул головой, в очередной раз отгоняя вредные мысли. И в очередной раз не получилось. Потому что его взгляд снова упал на маленькое кресло рядом. Маленькое, пустое кресло… В глазах неприятно защипало, а в горле появился дискомфорт. Проклятье. Это все система климат-контроля. Память ради уманки себе в ущерб уменьшил на корабле влажность — ей тут сыро, видите ли, было! — и слизистые оболочки спасибо за это не сказали. Надо поскорее обратно все перенастроить… И эту рухлядь умановскую — самец еще раз с ненавистью поглядел на кресло и непроизвольно оскалился — демонтировать к едрене фене. Сколько он уже не просыпался один? С прошлого Сезона? Нет, чуть раньше… Просто с прошлого Сезона это было уже не от случая к случаю, а вошло в постоянную практику. Всего, в общей сложности, получалось немного больше года. Достаточно, чтобы забыть, как же это хорошо. Как хорошо, когда никто не тычет в бок и не гнусавит в полусне: «Милый, повернись, ты храпишь мне прямо в ухо!», никто не складывает на тебя руки и ноги и не забирается поверх тебя из-за недостатка места; как же отлично, когда никто поутру не гонит в душ, «потому что ты весь липкий» и не морщит мелкое уродливое личико со словами: «Что-то у нас постельное белье воняет, пора бы поменять». О, с уходом самки жизнь, безусловно, изменилась в лучшую сторону. При желании Память мог перечислять эти позитивные сдвиги до бесконечности. Возвращение к удобному графику и оптимальному микроклимату — раз, огромная экономия — два, и минимум переживаний — три! Никакого контроля, никаких обязательств, полная свобода! Честное слово, лучше он себя чувствовал, только, пожалуй, когда от Черных свалил! С такими бодрыми мыслями Одной Левой вошел в новый день. Впереди была куча дел, и самец решил не залеживаться в койке. Хотя и уснул вчера с трудом. Перед сном он включил вытяжку на максимум и выбросил покрывало, на котором они с уманкой в последний раз спаривались, в утилизатор, однако проклятый самочий запах продолжал висеть в воздухе — им тут пропитался буквально каждый сантиметр пространства! Да что там, весь корабль пропах ею. Не помогали ни уборщики, ни вентиляция. А еще говорят у яутжей запах въедливый… Память уже начал подумывать о том, чтобы вернуться в рубку и снова спать в кресле, но черта с два! Сейчас корабль проходил один из немногих безопасных отрезков пути, когда можно было без опаски довериться автопилоту и пойти расправить спину, так что самец не собирался эту возможность упускать. Уже к следующему вечеру «Демону» предстояло войти в сложный сектор, на котором не то что отойти в каюту, до сральника лишний раз лучше было не отлучаться. Чтобы как-то отвлечь себя от воспоминаний и ассоциаций, Одной Левой сходил в кладовку и взял новые шкуры — специально выбрал те, от которых звериный запах был погуще. Так ведь и здесь кругом были свидетельства пребывания Мелочи! Память никогда особо за порядком не следил — главное было в рубке чистоту поддерживать и в коридорах ни обо что не спотыкаться. Но с появлением Тшей все изменилось. Годами матеревший в складских отсеках творческий кавардак безоговорочно капитулировал, стоило до него добраться маленьким мягким ручкам. Да… Они-то были способны еще и не такие чудеса творить… Тьфу! Наемник, о чем ты вообще думаешь?! Память вернулся в отсек, перестелил постель и улегся. Но, как только закрыл глаза и расслабился, буквально на физическом уровне почувствовал рядом ее… Самец вскочил, будто его шарахнуло током, и огляделся по сторонам. В каюте, разумеется, больше никого не было. Обругав явившееся наваждение последними словами, Одной Левой лег снова, погружаясь в блаженную дрему, и… Через мгновение вскинулся со сбившимся дыханием и заходящимся сердцем от ощущения, что Тшей встала среди ночи и куда-то пошла — правый бок, к которому она обычно прижималась, обожгло ледяным холодом… — Ты куда, дурная самка?! — рыкнул Память в пустоту и тут же себя одернул. С кем ты разговариваешь, ненормальный? Тут никого нет. Бл***. Он медленно вернулся в горизонтальное положение и уставился в потолок, чтобы заснуть с открытыми веками. Для этого самец попытался полностью очистить свой разум. Раньше всегда получалось. Сначала останавливался поток размышлений, затем отключалось зрение, затем сквозь пелену сна переставали пробиваться звуки… Но на сей раз что-то пошло не так. Вместо спасительной темноты перед распахнутыми глазами замелькали картины из прошлого. Вероломно воспользовавшись тем, что тело уже вошло в состояние покоя, а мозг утратил способность сопротивляться приходящим видениям, мучительные образы окружили Память, не оставив шанса укрыться в глубинах подсознания. Все то невероятное, постыдное и прекрасное, что когда-то творилась в этой каюте, самец начал переживать заново — как самый страшный кошмар, возвращающийся вновь и вновь. …Вот он снова лежит здесь, как в пьяном бреду, ослабленный действием препаратов, беспомощный перед могучим зовом Сезона, и рядом она — наивная в своей извращенной добродетели — предлагает, боги милостивые, помощь… И хочется орать ей: «Дура! Лучше спасайся!». Но бунтующее и жаждущее естество затыкает глотку и что есть сил хватается за данное самкой умана опасное, необдуманное обещание. Избавиться от боли и чувства неприкаянности, которые неизменно возвращаются каждый год — возможно ли? И что можно отдать за это? О, многое, гораздо больше, чем должен позволять себе достойный воин… Гордость, свобода, принципы — все к ее ногам. Только спаси… А когда опомнился, что-то менять поздно. При ней вся власть. И вот уже она проводит свои маленькие, невинные на первый взгляд «эксперименты», сначала изучая непривычное тело, а потом уже целенаправленно подстраивая его под себя, как бортовые системы корабля под нового владельца… Но это не осознается. Осознается лишь с каждым днем нарастающая потребность во все более тесном контакте, стремление в полной интеграции, ломающей личностные и видовые барьеры. От «невозможно» через «может быть» к «жизненно необходимо»… Память сдался. Память снова сдался и крепко уснул под ворохом отрывочных и нелогичных переживаний. А утром, когда горько-сладостный ночной морок отступил, он встал с опустевшей кровати и сказал себе твердое «Нет». И даже нашел этому миллион обоснований. И вроде бы даже получилось. Но ненадолго. Заданной мотивации хватило минут на пятнадцать. А потом сверху как будто бы рухнула монолитная глыба. И Памяти пришлось возвращаться к ежедневным делам, удерживая ее неимоверный вес на своих плечах. Нечто подобное ощущалось при охоте на планетах с повышенной гравитацией, где каждый шаг превращался в достижение, а каждый удар — в подвиг. Но самец никогда бы не подумал, что так же яростно, буквально на физическом уровне, может давить пустота. Воцарившаяся на судне тишина выводила, заставляла кидаться на стены. Чириканье Мелочи, иногда имеющее не больше смысла, чем крики крылатых тварей, стало не просто привычным, оно превратилось в негласный признак стабильности и благополучия. Если Память слышал голос Тшей, он знал, что все хорошо. Или все будет хорошо. А теперь… Как он теперь мог что-то знать? — Да все будет зашибись! — для чего-то произнес Одной Левой вслух. И услышал неуверенность в собственном голосе. Уж лучше б молчал… Поскорее покинув каюту, самец отправился в санузел с намерением ополоснуться прохладной водой и привести внутреннего нытика в чувство. Но то, что Память увидел в отсеке гигиены, едва не заставило развернуться с порога — остался только потому, что ссать очень хотелось. Смешные умановские шторки, напоминающие о том, насколько мягкотелые сами презирают свое мягкое тело, нагло, если не сказать издевательски, висели на своих местах. Одна в душе, другая — в отхожем месте. Первой Тшей перестала пользоваться довольно быстро, но поленилась убрать, второй до последнего отгораживалась всякий раз, когда ей требовалось «подумать». Их вид вызвал у самца неконтролируемый приступ необоснованной злости. Можно было просто снять и утилизировать тряпки, чтобы не мозолили глаза, но Память в бешенстве сорвал их и бросил на пол. Потом быстро справил нужду и на пару минут сунулся в душ — буквально зашел и вышел, пока вездесущие воспоминания не нагнали и тут. Обшивку стен, что ли, было поменять… К этой он слишком часто прижимал свою самку. И поддон, что не раз служил им заменой любовного ложа… Давно уже пора было убрать и установить нормальную дренажную решетку с хорошим фильтром. Память задолбался уже слив прочищать. Особенно, когда к его линялой чешуе прибавилась вездесущая умановская шерсть… Выходя из душа, Одной Левой широким движением сгреб с нижнего вентиляционного короба, выполняющего роль полки, оставленные Мелочью разноцветные бутылочки с моющими средствами. Вместе с мокрым тряпьем он вынес их в утилизатор и затолкал в камеру с такой яростью, что несколько флаконов лопнули, расплескав вонючее содержимое и заставив самца расчихаться. От нервов резко захотелось жрать. Перед тем, как направиться в командный отсек, Память завернул на пищеблок за концентратом. Но и тут поджидал неприятный сюрприз. В хранилище обнаружились горы умановской снеди, о которых самец благополучно позабыл. А ведь это он сам в конце Сезона щедро пополнил запасы, чтобы партнерша в ближайшее время ни в чем не нуждалась… Куда теперь было все это девать? Память сердито заворчал, но на сей раз воздержался от радикального освобождения полок — для этого лучше было прийти отдельно с мешком. Потом. Потом он разберется с более важными делами и все тут рассортирует. Некоторые мясные консервы можно будет употребить и самому — вкус, конечно, довольно мерзкий, но состав питательный. Вытащив из ящика брикет сублимированного белка, самец сорвал обертку и направился к столу. Он уже начал опускаться на скамью, как вдруг замер, неприятно осознав еще одну вещь: а ведь этого всего раньше не было. До нее. Раньше Одной Левой чаще всего ел на ходу, но Тшей настояла на том, чтобы у них появился стол и удобные сиденья — полноценный обеденный уголок. И они даже вместе делали этот чертов стол. Точнее, Мелочь нарисовала эскиз, а потом всячески мешалась, лезла с советами и некстати попадала под руку, пока Память собирал мебель из подручного хлама и крепил ее к полу и стенам, дырявя новенькое, год назад поменянное покрытие. Готовый стол Мелочь мыла так долго и тщательно, будто собиралась за ним не есть, а проводить хирургические операции, после чего накрыла его скатеркой, сделанной из куска изоляции с фигурно обрезанным краем. И смысл тогда вообще был мыть? Самец так и спросил, а глупая самка рассмеялась. Она так… смешно смеялась. Не стрекотала, как яутжи, а коротко и часто икала и прифыркивала, как будто что-то попало ей в дыхательные пути. А еще щурила глаза, и они превращались в узкие-узкие щелочки. Чтобы потом опять стать огромными и вечно чем-то изумленными… Память поперхнулся биосинтетикой, несколько минут гипнотизировал пищу взглядом, после чего с размаху впечатал брикет в столешницу и раздавил. Затем медленно поднял ладонь и задумчиво поглядел на впившиеся в кожу крошки. Легче не стало. Но есть расхотелось. Тогда самец решил вернуться в рубку и следить за курсом. Заодно можно было убрать лишнее кресло. Что время-то зря терять? Проверив приборы и скорректировав работу автопилота, он разложил инструменты и принялся отсоединять сиденье. Это оказалось еще сложнее, чем приворачивать — тогда он тоже замаялся, но сейчас дурацкое кресло уперлось и никак не желало сдаваться. Злое**чее умановское крепление располагалось под таким углом, что самцу пришлось лечь на спину и подлезть снизу, чтобы до него добраться. Но бл**скую гайку накрепко заклинило, и Память в итоге сломал ключ, пытаясь ее отвинтить. Извергая тонны проклятий, самец взвился в негодовании, тут же треснувшись о жесткий каркас лбом. Шипя от боли, он еще раз многоэтажно выругался и, потирая ушибленное место, тихонько выполз из-под кресла. Ладно. Хер с тобой, железяка. Потом. Надо просто срезать. Нечего эту рухлядь беречь. Он сел на полу и окинул рубку мрачным взглядом. Чтобы вновь скривиться от нахлынувших без предупреждения воспоминаний. Однажды он упал прямо тут, на этом самом месте, потеряв сознание от кровопотери после неудачной вылазки. А Мелочь… Мелочь осталась с ним и охраняла его покой. Когда Память пришел в себя, то первым, что он увидел, были ее глаза. Опять ее огромные, но на этот раз встревоженные глаза. А в них — крошечные отражения помятой, обалдевшей физиономии… Да сколько ж можно? Сколько можно показывать ему все это??? Самец бессильно зарычал и ударил кулаками об пол. Оставив опасный участок позади и вновь передав управление искусственному интеллекту, Одной Левой поспешил покинуть рубку. Как ни парадоксально, но здесь все тоже слишком напоминало о Тшей. Казалось бы, находясь в командном отсеке своего верного корабля, наемник должен был испытывать какие угодно ассоциации, но только не с капризной самкой другого вида — ведь чего тут только не происходило за минувшие годы! Сидя за привычным штурвалом, он сотни раз удирал от погони, всегда на несколько шагов опережая недругов, а еще проводил здесь безмятежные вечера в приятной компании дружественной бутылки; с азартом малька, нашедшего новую игрушку, ставил обновления системы, с дотошностью научника работал над стратегией, но… Сейчас все эти события померкли, стерлись из буфера, развеялись, точно пепел на ветру. А те отрывки, что транслировал, вытаскивая на поверхность, мозг, никак не были связаны со славными холостяцкими деньками. Только с ней… Мягкие пестрые волосы, путающиеся под пальцами; доверчивое перепуганное тепло, прижимающееся, трепещущее на груди… Долгая Ночь и золотая кислятина со взрывной пробкой… Внезапная подушка под головой… Колено, затекшее от того, что на нем уже три часа сидят… С потешной серьезностью вглядывающееся в мониторы глупенькое личико… ...Сладко извивающееся податливое тельце, прижатое к приборной панели изнемогающим от желания и потерявшим голову от любви счастливым идиотом… А нервы-то вконец расшалились… Требовалось как можно скорее привести их в порядок и восстановить утраченный контроль. Сейчас ни при каких обстоятельствах нельзя было совершать глупости. Еще десятка два раз обозвав свою персону олухом, кретином, размазней и прочими весьма точно характеризующими текущее внутреннее состояние наименованиями, Память безжалостными пинками загнал себя в тренировочный зал. Если б он мог сейчас вытрясти из себя душу, то, не задумываясь сделал бы и это. Хотя бы больше нечему было бы болеть… Сначала самцу вздумалось поупражняться с двумя клинками, но он отдернул от них руки, словно от кипятка, как только в памяти вспышкой мелькнула вездесущая Мелочь, по его же указке тщательно полирующая лезвия. Одной Левой обреченно взвыл и, поискав глазами что-то более подходящее, сорвал с крепежей упругий композитный шест, который использовался при отработке новых приемов, дабы снизить риск травм. Это было одно из немногих орудий, коих не касались руки уманки… Боги, да неужели тут вообще осталось что-то, до чего она не дотрагивалась? Когти с режущим слух скрипом вцепились в древко, и Память невольно вздрогнул от этого звука… Одернув себя, самец выровнял дыхание и чуть ослабил хватку. Он собирался упражняться с оружием, а не ломать его голыми руками — следовало быть сдержаннее. Мысленно настроившись, Одной Левой перехватил шест, несколько раз крутанул в воздухе, разминая пальцы и подбадривая себя, после чего направился к тренировочному столбу. Встав перед ним, воин медленно перенес вес тела с одной ноги на другую, принимая боевую стойку и дважды слегка ударил, определяя дистанцию до воображаемого противника. Отступил, поменял стойку, расправил до хруста плечи… И с громким рычанием ринулся в атаку. Он не помнил, когда бросался на реального соперника с таким же остервенением, не помнил, когда еще испытывал такую жажду уничтожения. Самец вымещал ее на тренировочном снаряде так, будто бы это он был виновником всех бед. Чувствовалась, как от напряжения бугрятся под шкурой мышцы, как льется по спине и груди едкий, насыщенный феромонами пот, как стонут готовые лопнуть связки… Тем не менее Одной Левой продолжал увеличивать напор — пока окончательно не сбилось дыхание, и сердце на обогнало свой предельный ритм, знаменуя приближающийся край. И тогда… Память вдруг встал как вкопанный. Гудящие, вновь до боли в основании когтей обхватывающие древко пальцы, с трудом разжались, и оружие, глухо стукнув об пол, куда-то покатилось. Самец стиснул жвала и зажмурился. Она, опять она… Всюду она. Для чего он, спрашивается, сейчас так выкладывался? Для чего демонстрировал лучшие приемы? Чтобы отвлечься, выплеснуть ярость? Да, поначалу так оно и было. А потом он забылся. Забылся настолько, что спиной начал чувствовать знакомый взгляд — на сей раз жадный, откровенно пожирающий. В такие моменты Память всегда специально как бы невзначай замедлялся и оборачивался, чтобы увидеть восторг и возбуждение в глазах своей уманки — без разницы, в Сезон или нет. Он знал, что самка любит смотреть, как он тренируется, и сам, что уж греха таить, страстно желал, чтобы она смотрела. Сегодня он не обернулся — впервые. Потому что понял: если обернется, то не увидит ее глаз. Он ходил по кораблю, тут и там напарываясь на осколки воспоминаний, незримым стеклом рассыпанные в коридорах и отсеках. Он убеждал себя, что нельзя жить прошлым, особенно таким глупым и незначительным, как случайно попавший на борт уман, но убеждения не работали, а осколки врезались все больнее, проникали до самых глубин, мешая дышать и тяжело ноя по ночам. Тем временем прошло уже трое суток — почти половина пути до «Черной луны». Пора уже было решаться… С момента расставания Память ни разу не заходил в каюту Тшей. Направляясь в санузел, он ускорял шаг, чтобы поскорее миновать ее дверь. И обратно тоже почти бежал бегом. Но дальше так продолжаться не могло. Проблемы следовало встречать лицом к лицу. Это ведь даже была не ее каюта — его, как и все на этом корабле. Уманка просто временно в ней жила, потому что он позволял. И все, что было внутри — все тоже принадлежало владельцу звездолета. Что-то он купил, что-то выменял, что-то просто забрал и отдал ей. Потому что так хотел на тот момент. А теперь он был волен распоряжаться всем эти барахлом, как ему заблагорассудится. Собрать и бросить в утилизатор, сбагрить раутам, запихать в кладовку до лучших времен… Нужно было всего лишь зайти в отсек и провести ревизию. Казалось бы, что может быть проще? Но самец под разными предлогами откладывал этот пустяк до тех пор, пока предлоги не кончились. Пришлось уже загнать себя в угол, не оставив ни единой возможности увильнуть. Лишь тогда Одной Левой осмелился подойти к двери, что отличалась от всех прочих дверей узором из трех сиреневых цветов в обрамлении нежно-серой листвы*. Когда-то Память ругался на эти каракули, потом забил, а потом они даже чем-то стали ему нравиться… Но и это было в прошлом. В ближайшее время он возьмет хороший растворитель и смоет всю мазню. Самец сделал еще один шаг вперед и поднял руку, чтобы разблокировать замок. Замер. Глубоко вдохнул и открыл дверь. …Запах Тшей еще обитал здесь, сопротивляясь усилившейся вентиляции. В большинстве помещений он уже был слаб, хотя и ощущался, однако в каюте уманки каждый предмет впитал в себя влагу с ее ладоней, половое покрытие хранило запах ее ступней, а постель и одежда — терпкий и сладкий аромат ее тела. Ступив внутрь отсека, Память на миг задержал дыхание, чтобы не быть оглушенным. Возможно, сюда и вовсе не стоило идти без маски… Самец выждал, сколько смог, и затем осторожно впустил в легкие немного воздуха, как будто опасаясь, не отравлен ли он. Рот почему-то сразу наполнился слюной. Очевидно, рефлекторная реакция. Наемник через силу сглотнул и огляделся. Все здесь осталось в неизменном виде, ровно так, как он запомнил: раскрашенные стены, тряпки, подушки и безделушки. Шелуха, которой так любят окружать себя самки — умановские не исключение. Самец никогда особенно не разглядывал обстановку, которую любовно создавала в своем гнездышке Мелочь — просто приносил ей всякую ерунду и дальше предоставлял полную свободу действий. Но сегодня предстояло изучить все более пристально. Как иначе решишь, что на выброс, а что еще сгодится? Память медленно прошел на середину помещения, остановился перед столом и опустил взгляд. На столе рядком стояли разные вещицы и лежал раскрытый блокнот. Отрешенно перевернув кончиком когтя несколько изрисованных цветочками и какими-то гротескными существами страниц, рука самца неожиданно застыла. Одной Левой удивленно приподнял брови и опустил мандибулы. Надо же, похоже, Тшей пыталась нарисовать их совместный портрет. Как неожиданно… Рисунок был обведен в странную симметричную рамку из двух кривых, странно напоминающих две половинки круглого умановского зада. Видимо, у мягкотелых такое оформление что-то значило, но Память был не в курсе. Вообще, стремление мягкотелой самочки запечатлеть себя с партнером было одной из вещей, которые самец так и не смог понять. Как-то раз она ему весь мозг вынесла на предмет того, что «яутжи технически развитая цивилизация, неужели у вас нет аппарата, который бы мог создать наше изображение в обнимку». Пришлось наврать, что нет. Это было проще, чем объяснить, почему наемнику ни при каких обстоятельствах не следует светить где-либо свою харю. Кстати, однажды задрипанная раутская фотобудка на «Жопе» даже чуть не стала причиной скандала. К счастью, у Памяти нашлась веская причина отказаться от фотосессии — пришлось только продемонстрировать, что внутрь ему попросту не поместиться. Одной Левой фыркнул, встряхнул головой, прогоняя очередные картинки из прошлого, и захлопнул блокнот. Так и быть. Это изображение можно было не уничтожать, оно не считалось — художник из Мелочи оказался весьма посредственный. Ну непохоже ведь, ну? Себе глупая самочка нарисовала слишком большие глаза и маленький рот, а Памяти придала абсолютно дурацкое выражение лица. И глаза у него, кстати, тоже вышли большеваты. Тихий вздох за спиной прервал его размышления. Самец вздрогнул и резко обернулся, неловким движением смахнув со стола плеер. При следующем шаге под ступней хрустнуло. «Теперь Мелочь расстроится», — невольно промелькнуло в голове. Тьфу! Опять… Одной Левой недовольно зашипел сам на себя и обратил полный ненависти взгляд на посмевшее нарушить тишину чудище селекции чша. Уманка зачем-то оставила его в каюте, хотя свою функцию ритуального древа тварь уже выполнила. Память никак не мог взять в толк, чем оно самке так приглянулось — мерзость-то была редкостная… — Первым делом в утилизатор отправишься, — пригрозил фильтратору самец. Хотя нет… В первую очередь следовало уничтожить тряпье, от которого больше всего разило уманом. Одной Левой сделал шаг к кровати и наклонился, чтобы сдернуть покрывало, но почему-то вместо этого положил на койку руку и закрыл глаза. У корней гривы ощутилось покалывание, как при перегреве, хотя температура на корабле сейчас была вполне комфортной. Но гадать о причине, по которой самца бросило в жар, не имело смысла — причина была и так абсолютно ясна. Здесь. Именно здесь он впервые узнал ее тело, даже не догадываясь, насколько это все изменит. И здесь же он сам впервые отдался на ее милость… Он до сих пор не мог объяснить, почему решился на это. Отговорка «захотел и сделал, имею право», говоря по совести, не выдерживала никакой критики. Но какой самец добровольно признает, что перестал владеть ситуацией? Даже еще хуже — добровольно передал ситуацию под управление двух мягких, слабых рук и одной маленькой, коварной щелки… Ткань сморщилось под судорожно сжавшимися пальцами. В следующий момент Память внезапно ощутил острую необходимость присесть и, выпустив покрывало, словно добычу, оказавшуюся не по силам, растерянно плюхнулся на пол. Через день самец предпринял новую попытку разобрать отсек Мелочи и опять не смог. Уходя он заметил, что высохшее чудище поникло и почти не подает признаков жизни. Память лишь пожал плечами. Непонятно, почему он вообще обратил на это внимание… От нечего делать он отправился в командный отсек, где расположился в кресле и опять занялся прокрастинацией: в который раз сверился с курсом (а что, это никогда лишним не будет), протер панель управления (там же пыль!) и посчитал, сколько еще лететь до «Черной Луны». Оказалось часов тридцать всего-то. Ну и вот. Уже совсем скоро он долетит и времени думать о ерунде уже не будет. А пока можно базу дочистить, чтобы не путать старые заказы с новыми. Выполненные убрать в архив, для свежих место освободить. Одной Левой уже начал этим заниматься, готовясь к скорому началу промысла, но прервал это занятие из-за самки… А все-таки тупо вышло, что ни говори… Ведь не оставь он интерфейс открытым, сейчас все было бы совсем по-другому. Да, любопытство Мелочи привело к плачевному исходу, но кто, скажите на милость, создал для этого условия? Ну да, не ожидал… Не подозревал даже, что уманка настолько в компьютере начала разбираться. Он же как думал? Потрахается, передохнет и вернется доделывать с того места, где остановился. Чтобы не искать… Сэкономил, называется, пять секунд… Но если вдуматься, косякнул Память еще раньше. Давно следовало удалить снимки, чтобы не осталось никаких свидетельства того заказа. Да он бы и удалил, только… Признаться стыдно, но нравились они ему. Тшей на них была такая… Такая… Самец даже не мог подобрать точное определение. Самка на фото как будто бы специально демонстрировала себя, призывая всякого стороннего наблюдателя любоваться ею и хотеть ее. Она была одета в яркое, идеально подогнанное по фигуре платье, и улыбалась, обнажая все свои маленькие зубки. Эта улыбка как будто говорила: «Подойди ближе, я тебя укушу — так, что тебе понравится». А глаза… В глазах искрился тот самый загадочно-озорной огонек, по которому Память со временем научился безошибочно распознавать: самка что-то задумала. Что-то, от чего скоро будет хорошо… Курсор методично перескакивал с каталога на каталог, пока не достиг искомого. На папке не значилось имя Тшей — были только номер и координаты. Чтобы распознать и выследить имя не требовалось. Теперь и тем более. Коготь ткнул в меню, да так и застыл между значками «открыть» и «удалить». Как-то духу не хватало… Ни на то, ни на другое. Рука внезапно дрогнула. Правая, что с нее возьмешь… Память выругался и поскорее ее убрал — еще не хватало нажать сейчас по ошибке. Хотя… А что сейчас было бы большей ошибкой? Удалить и потом мучиться, что не увидел ее в последний раз? Или открыть и мучиться еще больше, что не уберег — себя от глупых действий, Тшей от страшной истины и связывающее их невероятное чувство от беспощадного молота реальности. Впрочем… Был ли вообще шанс уберечь? Рано или поздно самец все равно бы где-то ошибся. Полюбил — значит начал доверять, а начал доверять — потерял осторожность. Или Тшей узнала бы обо всем каким-то иным способом. «Доброжелатели» ведь всегда найдутся — такие, как покойная старуха Гриз, например. И все закончилось бы так же… А если бы даже произошло чудо, и уманка навсегда осталась в неведении, как долго продлилось бы это счастье? То-то и оно. Простая математика. Продолжительность жизни яутжа — триста лет, продолжительность жизни умана — едва дотягивает до ста. Бороться можно с врагами, с обстоятельствами, с системой, но не со временем. Память ведь сказал тогда чистую правду. Но сказал не так, как надо было, и не тогда, когда следовало. Наверное, чтобы причинить меньше боли себе. Легко бросить с презрением: «Тебя все равно не станет первой, так какой смысл к тебе привязываться?». Но произнести вслух: «Что будет со мной, когда тебя не станет?» — немыслимо… Можно было сколько угодно не соглашаться. Утверждать, что наемнику жить триста лет при любом раскладе не светит, а медицина Головастых сможет продлить быстротечный умановский век… Да только Память так пробовал, и не получилось. Не соотносилось с фактами. Его кучу раз могли убить, но так и не убили. А Мелочь… Мелочь уже прожила почти четверть отпущенного ей срока. И все же… Несмотря ни на что у них могли быть эти семьдесят-восемьдесят лет гребаного счастья. Могли ведь быть?.. Самец зажмурился и издал тихий, тоскливый вой. А затем вдруг сорвался с места и стремительно вышел из рубки. Иначе… Еще чуть-чуть, и он не удержался бы и открыл снимки. И снова увидел бы ее глаза. Глаза, смотрящие на него так, как он сейчас не заслуживал. Отчаяние резко сменилось отрешенностью. Около часа Память бесцельно шатался по кораблю. Примерно так же, как в прошлые Сезоны, отходя от очередной дозы успокоительного. Ничего не соображая, самец безуспешно искал не то выход, не то метафорический пятый угол, маясь от состояния жестокой неопределенности и полного бессилия. Все, что он мог — это мерить пространство шагами и рычать на стены, если те вдруг без предупреждения оказывались на пути. Иногда еще биться в них башкой. Загвоздка состояла в том, что во время гона такое поведение было вполне объяснимо, а вот перед началом промысла не лезло ни в какие ворота. Но Одной Левой просто ничего не мог с собой поделать. Он как будто себя потерял… Почему ноги несут его в кладовую, а руки начинают искать на стеллажах какую-нибудь емкость, самец, если честно, осознал далеко не сразу. Отпустив контроль над телом, Память отстраненно наблюдал, что оно станет делать дальше. А тело тем временем направилось к отсеку гигиены, неторопливо покачивая на ходу зажатой в когтях банкой из-под растворителя. В моечном отсеке оно включило прохладную воду и наполнило емкость до самых краев, а затем двинулось обратно. И что оно такое творило? Отрешенность сменилась недоумением. Оставшийся отрезок пути самец преодолел уже более осмысленно. В голове из кирпичиков рухнувшего мироощущения постепенно выстраивалось что-то новое и пока неведомое, но достаточно правдоподобное. Зайдя в каюту Тшей, Память как следует полил фильтратора, пока тот окончательно не сдох, расправил покрывало на смятой постели и подобрал раздавленную музыкальную коробочку — возможно, ее еще удастся починить. Хорошо, что хотя бы самкины платья не успел выкинуть… Недоумение плавно сменилась уверенным спокойствием. Тем самым, которое появляется, когда уже точно знаешь, что делаешь и с какой целью. И отступать не намерен. Теперь, когда приоритеты были ясны, Одной Левой, не тратя больше ни минуты даром, покинул отсек и проследовал обратно в рубку, чтобы сменить курс. Если Мелочь жива, то у нее наверняка сейчас большие проблемы. И она не решит их сама.________________________________________
* На всякий случай напоминаю, что хищи в этой вселенной обладают помимо инфракрасного зрения, еще и монохромным, а также видят всю коротковолновую часть спектра, то есть различают красные и желтые тона, но не распознают зеленые и синие.