Сердцу не прикажешь

      В течение следующих нескольких недель Джейн окончательно убедилась в двух вещах. Первое: отцы из яутжей никакие от слова совсем. Второе: на ситуацию, как и в других случаях, касающихся узколобости клыкастых, может повлиять крепкая женская рука, вовремя взявшая хища-самца за причиндалы (фигурально выражаясь, разумеется). Нет, добиваться того, чтобы Ворчун начал проявлять о детях хотя бы минимальную заботу, конечно, не имело никакого смысла. Но он умел проявлять заботу о своей самке и был готов исполнять многие ее капризы, так что для достижения желаемого эффекта землянке требовалось всего лишь представить приемышей как очередной свой каприз.       Это отлично сработало и привело к тому, что между вылазками на задания головорез теперь умудрялся обеспечивать потребности двух совершенно разных малышей. Дженни в первые разы порывалась пойти с ним, так как не хотела ставить его в неловкое положение на рынке, но самец отверг ее инициативу, объяснив, что сейчас они находятся не в самом безопасном секторе космоса, а потому самке лучше оставаться на корабле, даже если она очень храбрая и знает как обороняться. Джейн спорить не стала, тем более что надолго оставлять карапузов в одиночестве тоже была идея не очень. Но продумывать для новоявленного «папаши» списки пришлось весьма детально, потому что представления о детских нуждах у него были довольно… размытые. Например, лучшей игрушкой для Бобби Память посчитал нож. На застывший в глазах землянки немой вопрос, он отреагировал встречным непониманием: «Я же не дурак! Нож не заточенный. Мальку — самое то. И ты хоть представляешь, какого труда мне стоило его отыскать?».       Казус случился и с носками для Дика — добыть-то их удалось, но это оказались мужские носки на очень большую ногу. Разница в размерах Ворчуна не смутила, потому что яутжи в принципе не понимали, что такое носки. Вместо трусиков для приучения к горшку рауты втюхали хищу упаковку шапочек для душа. Опять-таки, клыкастый не заподозрил подвоха и не обратил внимания на то, что пакет украшает изображение счастливой земной женщины в этой самой розовой шапочке. Дальше — больше. Картину дополнили белковый концентрат для наращивания мышечной массы вместо детской кашки, агрессивный пятновыводитель вместо мягкого средства для стирки и сухой кошачий корм вместо сухого завтрака. В среднем, на каждый удачно купленный товар у клыкастого приходилось три-четыре промаха.       Тем не менее со временем число таких ошибок удалось свести практически к нулю. Так что вскоре у детей имелось все что нужно. Единственное, о чем все время переживала Джейн, — это не обделяют ли они Бобби. Ведь ему, в отличие от человеческого ребенка, требовалось в разы меньше: одевать его было бесполезно, употреблял он только один вид пищи, игрушки понимал только в плане разгрызть. Однако всякий раз, когда землянка заговаривала о благополучии яутжонка, Память пренебрежительно фыркал, мол, у этого малька и так всего гораздо больше, чем полагается в его годы. А про малька ууман он вообще молчит, потому как поверить в то, что столь маленькому существу жизненно необходимо столько всякой всячины, не получается при всем желании. Впрочем, ворчание Ворчуна на детей, Дженни готова была потерпеть. Он ведь и на нее раньше много ворчал, но все равно делал все, что она просила. Так что и к этим двоим рано или поздно должен был привыкнуть.       А пока хватало и того, что хищник великодушно позволял всему разросшемуся межвидовому семейству материально от него зависеть. И если Дженни правильно понимала яутжевские традиции, то это было наивысшее проявление отцовства. Основные хлопоты по воспитанию молодняка, причем от мала до велика и обоих полов, лежали у клыкастого народа на самках. То есть, если называть вещи своими именами, «маменькими сынками» в какой-то степени являлись все самцы яутжей. Очевидно, именно по этой причине авторитет женских особей навсегда записывался у великих воинов в подсознании, да так прочно, что даже уголовники старались самок не трогать. Вот и Память — старательно изображал равнодушие и независимость, но на самом-то деле угождал партнерше практически во всем. И началось это, кстати, гораздо раньше, чем оба осознали возможность их союза.       Джейн много думала об этом. Теперь, когда иллюзии на счет истории их знакомства иссякли, ситуация представала в совершенно ином свете. В тот роковой вечер жизнь Дженни Тернер не оборвалась по единственной причине — киллер, которого наняли для ее устранения, оказался яутжа. О, если бы на месте хищника был наемник-человек, у его жертвы не осталось бы шансов. Ни единого. Начиная с того, что Джейн застрелили бы из пистолета с глушителем, и заканчивая тем, что ее тело растворили бы в кислоте или закопали где-то очень далеко и глубоко. В случае похищения условия также отличались бы как небо и земля. Дженни была готова поспорить, что ни один человеческий маньяк не баловал украденных девушек так, как это делал Ворчун со своей, в общем-то, совершенно, нечеловеческой психологией. При таком отношении выработка стокгольмского синдрома не просто становилась неизбежной — она была обеспечена в рекордные сроки.       Да, отрицать уже не имело смысла, именно со стокгольмского синдрома все и началось. Но это нисколько не смущало Джейн. Ее теперь вообще мало чем можно было смутить. Длительные отношения с клыкастым и жизнь на его пиратском корабле постепенно привели к тому, что землянка начала терять некоторые человеческие взгляды и отходить от людской модели поведения. Изменилось мышление, изменились манеры, даже мимика стала иной. В целом это происходило незаметно, но девушка то и дело ловила себя на том, что совершает нехарактерные резкие движения, громко принюхивается, попав в новое место, и наклоняет голову набок, если что-то вводит ее в замешательство. Даже ее улыбка приобрела некоторые черты хищного полуоскала. Раньше, услышав или увидев что-то забавное, Дженни чувствовала, как углы ее рта непроизвольно ползут в стороны. Теперь в процесс включилась верхняя губа, которая начала странным образом приподниматься по краям, как будто ее тянули за собой незримые максиллы. Кроме того, во всех реакциях землянки появилась ранее чуждая ей импульсивность. Если ее что-то смешило, то она хохотала до слез, если злило, руки сами собой сжимались в кулаки и хотелось на чем-то немедленно выместить свой гнев. Зато под влиянием нового образа жизни она стала более сильной, смелой и решительной, волей-неволей заставив хищника с собой считаться.       Хотя эти изменения были отнюдь не односторонними: Одной Левой тоже обзавелся некоторыми подозрительно человеческими чертами. Возможности сравнивать с другими яутжами у Джейн не было, тем не менее, она могла сравнивать Память теперешнего с Памятью два года назад, и различия обнаруживались весьма ощутимые. Он стал более открытым и внимательным, начал чаще объяснить свои действия и даже как будто поубавил цинизма во взглядах. Так что зарекаться от того, что он рано или поздно втянется в отцовство, пожалуй, не стоило. Просто следовало набраться терпения и не пытаться ни к чему его принуждать, постепенно и ненавязчиво внушая новые ценности.       Дни бежали незаметно. Прошел месяц, за ним другой, за ним еще один… И все это время жизнь на борту «Черта» протекала с удивительной размеренностью. Если что-то и менялось, то только в сторону стабильности. Память без утайки обсуждал со своей человеческой супругой планы и маршруты, а Джейн провожала клыкастого мужа на промысел тепло и обыденно, как будто он шел в магазин за хлебом, а не убивать. Дети подрастали, не переставая удивлять своими маленькими достижениями. И когда Одной Левой возвращался на борт, Дженни абсолютно спокойно помогала ему смывать с себя чужую кровь, мимоходом рассказывая о том, что натворил Дик и учудил Боб. Память слушал без энтузиазма, но со снисхождением, после чего сам рассказывал, как несколько суток выслеживал особенно шуструю жертву и как обхитрил многочисленную охрану криминального авторитета.       Невероятно, но на корабле наемника довольно быстро появилась полноценная детская — Память разрешил переоборудовать в нее одну из малых кладовок. Он даже сам собрал спальные места. Получилось грубо, но добротно. Постельку Боба застелили шкурами, Дику мама Дженни сделала перинку из трех раутских подушек. Правда, детки в первую же ночь махнулись лежанками, а в последующие ночи то и дело обнаруживались спящими вместе то на одной, то на другой.       Примерно в это же время удалось точно определить пол Боба. Он действительно оказался маленьким самцом. Правда выяснилось это при не слишком приятных обстоятельствах — у мелкого по неясной причине началось воспаление клоаки, поэтому Джейн несколько дней пришлось заливать туда антисептик. В процессе удалось кое-что рассмотреть. После этого была предпринята очередная попытка приучить яутжонка хотя бы к набедренной повязке, но она с треском провалилась. Память же сказал, что клоацит не от голой жопы, а от плохого иммунитета бывает. Сказал — и сам же не обрадовался, потому что разволновавшаяся землянка заставила снова вызванивать Радугу. Радуга в очередной раз обалдел, потом поржал, потом обещался в гости — посмотреть на безумную межвидовую парочку, которая еще и детей разных видов завела. Однако список витаминов продиктовал, но предупредил, что ни разу не педиатр, поэтому может дать лишь общие советы, главный из которых — скармливать детенышу нормальную еду, а не сублимированный белок. Пришлось высаживаться на ближайшей обитаемой планете и заготавливать мясо. Одной Левой потом все ходил мимо морозильника и облизывался, но стойко преодолевал искушение, так как того количества, что мальку хватило бы на месяц, взрослому яутжа вряд ли хватило бы на один полноценный ужин. Дженни, в свою очередь, пыталась осваивать технику приготовления детского пюре из сырого мяса. Успех был переменным. Что хуже всего, Дик несколько раз ухитрился снять с этого пюре пробу.       Тем временем дети начали проявлять неожиданные привязанности. В первую очередь, они привязались друг к другу, что не могло не радовать. Боб стал реже кусать Дика, Дик перестал молотить Боба кулаками, все чаще малыши мирно играли вместе, причем их игры становились все осмысленнее, переставая напоминать поведение зверят. Затем Бобби воспылал долгожданной любовью к приемной матери, принявшись таскаться за ней по пятам и постоянно проситься на ручки. К тому моменту он немало прибавил в весе и стал тяжелее брата, так что поднимать его было то еще удовольствие. Зато в ворковании детеныша стало проскальзывать слово, довольно сильно похожее на «мама». Но, возможно, землянка принимала желаемое за действительное. С Диком получилась другая история. Он, наоборот, к Дженни резко охладел. Предметом его обожания и восхищения стал «большой», который остался от этого не в восторге и потому неизменно огрызался на возгласы «Папочка!», безжалостно стряхивал мальца при попытке забраться к нему на колени и вообще всячески мальчишку игнорировал. Дик, впрочем, не унывал. Он быстро просек, что «большой» орет-то громко, а тронуть — и пальцем никогда не тронет, поэтому с завидным упорством продолжал преследовать Память. А вот от Джейн убегал, отказывался слушаться. Еще и начал брать с нерадивого «папаши» пример — то подбирал пустую бутылку из-под пива и важно ходил с ней, то чесал при всех неприличные места; даже рычать пробовал! Одним словом, изменения, которые происходили с детьми, были прямо противоположны. Детеныш яутжа день ото дня становился все более милым и ручным, а человеческий ребенок такими же темпами дичал. Дженни по этому поводу волновалась, Память — всем своим видом показывал, что ему плевать с высокой колокольни.       В воспитании хищник по-прежнему не принимал никакого участия, а когда его просили что-то сделать (помимо покупок), выполнял просьбу очень своеобразно. Например, однажды Джейн по дурости сказала ему успокоить детей, которые расшалились как раз в то время, когда она затеяла большую стирку. Память, не расставаясь с оружием, пошел и рявкнул на них так, что следующие двое суток малыши предпочитали жить под мамочкиной кроватью. В другой раз пытающаяся хоть немного передохнуть от детского визга Дженни предложила клыкастому супругу как-нибудь поиграть с приемышами. А, надо сказать, в наречии яутжей имелось порядка десяти вариантов того, что в английском обозначается как «игра». Игра как тренировка и игра на музыкальных инструментах — производное от слова «бить»; игра детенышей друг с другом, любовная игра, игра-состязание, игра как обман и так далее. Зато было всего одно обозначение для развлечения. И Джейн употребила именно его, чтобы не путаться. Зря, конечно. Память снова понял по-своему и включил бедняжкам трансляцию из какого-то бойцового подвала, просмотр которой, по его мнению, представлял собой идеальный досуг для подрастающего поколения.       Короче говоря, тактика, при которой приемный отец общался бы с детьми, но не угробил их и не научил плохому, разрабатывалась долго и мучительно. Временами Дженни вообще подумывала о том, чтобы свести их общение к минимуму, но это слишком уж противоречило ее представлениям о нормальной семье. То есть она понимала, что их семью можно назвать как угодно, но только не нормальной, и тем не менее стремилась внести в этот хаос хоть какой-то элемент порядка.       При этом, временами, ей становилось страшно, что с появлением малышей Ворчун начнет отдаляться. Из-за навалившихся забот партнерам почти не удавалось побыть наедине. Иногда они впервые за весь день встречались уже в кровати и сил хватало лишь на то, чтобы лечь рядом и уснуть без задних ног. Но постепенно Джейн осознала, что Память-то это вполне устраивает, так как он может в свое удовольствие заниматься промыслом, пока землянка погружена в хлопоты с детьми. И то, каким соскучившимся он возвращался, свидетельствовало как раз таки об отсутствии всякого отдаления. Так, возможно, ситуацию просто следовало пустить на самотек?..       — Ворчун, я же сплю! — Дженни притворно зажмурилась и уткнулась в подушку.       — Плохая попытка. Меня так просто не обмануть, — нависая над ней, проурчал яутжа. Его и правда было не обмануть. Он всегда безошибочно чувствовал игривый настрой своей партнерши. Его нюх был точнее любого теста на овуляцию. А усталость клыкастый редко брал в расчет.       Вот и сегодня. Джейн в целом была не против, но настолько замоталась с детьми, что сейчас предпочитала любовным играм пару часов крепкого сна.       — Ну ты же все равно сам-то ничего такого не хочешь, — попробовала отбиться девушка, однако самец уже лез ласкать ее шею жвалами.       Пришлось сдаться, впрочем, напрягаться сейчас не требовалось — просто лежи и получай удовольствие. Так что Джейн раскинулась поудобнее и отдалась приятным ощущениям, которые сперва были приглушены, соперничая с полудремой, но одержали безоговорочную победу, стоило нежным покусываниям перейти на груди и живот. Жадно урча, Память добрался до самого низа, где уже приглашающе раздвинулись ноги его самки, но прежде чем дать партнерше желаемое, принялся кусать внутреннюю часть ее бедер, как бы невзначай задевая острыми зубцами чувствительные места в промежности, но избегая касаться манящего входа. Некоторое время негодяй дразнил ее таким образом, попутно сжимая когтями ягодицы. Девушка уже изнывала от желания, между ног все горело огнем и одновременно сочилось влагой, а стоны начали вырываться сами собой, но она сдерживалась от того, чтобы просить партнера перейти к более решительным действиям. Ей хотелось, чтобы это произошло неожиданно, и она заставляла себя проявлять терпение, лишь намекая самцу о своих желаниях плавными встречными движениями и блужданием рук по собственному телу.       Наконец она оказалась вознаграждена. Мокрый горячий язык, упруго выгнувшись, неторопливо прошелся между набухшими половыми губами, снимая обильную порцию смазки. Дженни вскрикнула и сильнее подалась навстречу, широко разводя ноги и впиваясь пальцами в запястья партнера, все еще крепко сжимающего ее зад. Когти тут же врезались в плоть с новой силой, а укусы продолжились. Клыкастый явно намеревался выжидать, когда из приоткрывшихся лепестков появится следующая блестящая капля.       На этот раз он мучил партнершу гораздо дольше, или, быть может, Джейн просто так показалось, но по ощущениям прошла целая вечность, прежде чем язык вновь коснулся ноющей ложбинки. И коварно замер на полпути.       — Пожалуйста, продолжай! — не вытерпела землянка.       За пределами видимости послышался довольный стрекот. Смешно ему…       — Ну Ворчун…       Тогда язык послушно пришел в движение и, описав изящную окружность, с долгожданным напором погрузился в бархатную глубину. От этого вторжения по телу девушки прокатилась теплая волна. Дрожа в предвкушении того, что последует дальше, Дженни зажмурилась, и ее руки, отпустив руки партнера, скользнули в промежность, чтобы сильнее раскрыть перед самцом жаждущее откровенных ласк местечко.       Оценив возникшую прямо напротив его лица развратную картину, Память одобрительно зарычал и принялся уже без остановки вылизывать становящуюся для его взора все более соблазнительной из-за прилива крови киску. Началось что-то неописуемое. Язык то бесчинствовал снаружи, массируя клитор и размазывая по мягким губкам стекающую ручейками тягучую слюну, то шаловливо, будто бы случайно промахиваясь, оставлял горящий влажный след на плотно сжатом мышечном колечке, что размещалось чуть ниже девичьего лона; то мягко проскальзывал во влагалище, то покидал его и начинал щекотать вход самыми кончиками, то напрягался и ввинчивался, совершая мощные круговые движения. Сон? Какой, к черту, сон? Дженни давно уже забыла, что хотела спать. Она металась и кричала, хватаясь за покрывало, а когтистые руки безжалостно мяли ее бедра, задирая их все выше…       Но в самый ответственный момент, когда девушка уже была на грани, из передатчика раздалось сонное детское нытье и «Ма-амочка! Где моя ма-амочка?!». Несколько недель назад, Память не сразу, но поддался на уговоры супруги и переделал два коммуникатора в радионяню. Хотя очень быстро об этом пожалел. И сейчас пожалел снова.       Резко оторвавшись от своего занятия, самец поднял голову и угрюмо посмотрел на землянку, с которой тоже в один момент слетело все возбуждение.       — Тшш, я же сказал выключить!       — Не могу, ты же знаешь! — со вздохом покидая постель и набрасывая халат, отозвалась Дженни. — Это же дети, они там одни, мало ли что случится.       — Мальку просто плохой сон приснился. Он поорет-поорет, да снова уснет, что такого. Будешь бегать каждый раз, они привыкнут, что за воины из них потом вырастут?       Прекрасно, этот «отец года» теперь еще ее учил, как детей воспитывать… Можно было поспорить, потому что как раз никаких воинов Джейн из приемных сыновей точно растить не собиралась, но мозг бывшего кланового охотника, а ныне закоренелого наемника, не принимал каких-либо альтернатив. Следовало дать ему время на осознание. Поэтому девушка ограничилась не заходящим далеко объяснением:       — Да, но когда Ричард начинает плакать, он будит Роберта, Роберту это не нравится и он начинает его кусать.       — Вот и хорошо, — не сдался самец. — Один раз куснет, второй раз куснет — там, глядишь, мелкий и уяснит, что среди ночи лучше помалкивать.       — Ты же прекрасно знаешь, что Боб сильнее, хоть и младше, — возразила Джейн, уже перешагивая порог каюты. — Он может серьезно повредить брата.       — Да какой он ему брат? — вытаращился Одной Левой. — И вообще, пусть учится давать сдачи!       — И все-таки я проверю их, — мягко возразила Дженни.       — Мусь? Ну ты чего? Обиделся что ли? — Мечта проскользнула в отсек и, прильнув к сгорбившемуся за столом самцу со спины, обняла партнера за плечи.       Каратель остался неподвижен и молчалив. Он думал.       — Му-уся, — вкрадчиво промурлыкала самка, зарываясь жвалами в его гриву и пробираясь к самому уху.       Каратель раздраженно встряхнул головой и все-таки сделал одолжение повернуться, но лишь для того, чтобы смерить спутницу угрюмым взглядом.       — Ну что? — отпуская его и делая невинное выражение, фыркнула Мечта.       — Ты намеренно выставляешь меня идиотом?       Воительница тут же помрачнела. Понятно, и правда обиделся как малек. Да он малек и есть. Мускулы и причиндалы выросли, а в голове-то по-прежнему пусто, как у двухлетки. Что ж, задание, на которое они отправились вместе, действительно оказалось на грани провала, и она действительно на него наорала, но чья в этом, спрашивается, была вина? Кое-кто должен был делать то, что ему говорят, а не отсебятину пороть.       — Ты ошибся и ты прекрасно об этом знаешь, — плотно прижав жвала, процедила самка.       — Я не ошибся. Просто ты не умеешь работать в команде.       — Кто бы говорил? — вновь вспылила Мечта. — Это ты не умеешь! Да и откуда тебе уметь? Ты всегда делаешь только то, что хочется тебе, а о других ты вообще не думаешь!       — Просто я не боюсь брать на себя ответственность. А на других нельзя положиться. И уж лучше быть одному, чем вечно расплачиваться за чужие ошибки.       Умолкнув, он агрессивно раскрыл максиллы и в упор уставился на самку. Несколько минут было слышно лишь его тяжелое дыхание. Юнец был зол, но сдерживался, чтобы не наговорить и не сделать лишнего. Мечта медленно отошла в противоположный угол каюты и в выжидании присела на край стеллажа, опершись руками и опустив голову. Возможно, она где-то и перегнула палку, но это ведь, в конце концов, был не первый случай, когда партнер ее доводил. Дурной Арбитр, настоящее имя которого было Муссон, находился на ее корабле уже больше трех месяцев, и романтическая сказка между ними сменилась сначала на серую обыденность, а затем на открытое противодействие.       Сложно сказать, в чем заключалась проблема. Возможно, причина состояла в несносном характере Карателя, который вместо благодарности за то, что его вылечили и приютили, начал корчить из себя представителя ущемленного класса. Ну да, по сути он остался с голой задницей, однако гордость мешала ему принять помощь как подобает и отплатить за нее, став полезным. Возможно, роль сыграло то, что оба слишком долго оставались одиночками и просто не могли теперь сработаться. А, возможно, все дело было банально в биоритмах. Воина и воительницу влекло друг к другу в Сезон, но это еще не означало, что и за пределами брачного периода они должны комфортно себя чувствовать в обществе друг друга. Самцы и самки редко встречались в течение года, когда речь не шла о размножении. И, как знать, быть может само по себе их взаимодействие, лишенное сексуальной составляющей, становилось токсичным?       Как бы то ни было, с каждым днем отношения Мечты и Муссона делались все более натянутыми. Сначала самец бурчал, что самка за ним слишком ухаживает и нарушает личное пространство, потом, когда поправился, бурчал, что она ходит на промысел одна. Да-да, инициатива работать вместе исходила именно от него! Ну что ж, Мечта пошла навстречу. Но этот ворчун и тогда остался недоволен. И ладно первые вылазки — там все можно было объяснить притиркой. Да только раз от раза лучше не становилось, даже наоборот. Муська начал борзеть, пытался навязывать свои правила, ссылаясь на какой-то там свой мизерный опыт. А стоило Мечте намекнуть, что летят они, вообще-то, на ее корабле и задания добывает тоже она, как самец приходил в бешенство и они ругались. Так что следовало смотреть правде в глаза: по одиночке они и правда действовали гораздо эффективнее. Тогда Мечта предложила охотиться независимо, но это породило еще больше проблем, потому что им никак не удавалось договориться, в каком секторе работать. Например, Карателя звали разобраться с бандитами в десятом, а Мечте требовалось доставить некий не вполне законный груз во второй, и лету между ними было восемь суток. При этом Мечта думала о деньгах, а Каратель — о принципах, но, естественно, побеждали приоритеты того, кому принадлежал звездолет.       Помаявшись так некоторое время, они решили вернуться к совместной работе, однако все стало еще хуже. Фигурально выражаясь, каждый тянул шкуру на себя, и дело не только не двигалось, а еще и принимало весьма опасный оборот. Вот и сегодня их несогласованность едва не привела к весьма печальным последствиям. Тем не менее Мечта в последний момент успела спасти положение. А этот паразит обвинил ее в том, что она сама же все чуть не испортила. Естественно, пришлось ставить его на место. А потом в который раз идти мириться, потому что куда деваться…       — Нам надо расстаться, — он вдруг нарушил молчание. Вот так резко и безапелляционно.       — У тебя нет корабля и почти нет оружия, — напомнила самка.       — Ничего. Это не впервые. Я не пропаду.       — Подумай как следует…       — Я все уже обдумал. Высади меня на ближайшей станции, я больше не буду тебя отягощать.       — Ты не отяго…       — Мечта, — его укоризненный взгляд заставил воительницу прерваться на полуслове.       Она вновь стиснула жвала, принимая непростое для себя решение, а затем гордо вкинула голову.       — Хорошо. Как пожелаешь. Тогда в следующий Сезон на «Всячине»?       Каратель сделал паузу, видимо, прикидывая в уме перспективы, а потом уверенно подтвердил:       — В следующий Сезон. На «Всячине».       — Ворчун, а как мы с ними в Сезон-то будем? Я ж помру на двух фронтах отбиваться! Придется няньку искать, — возвращаясь в постель, посетовала Дженни.       — Этим и хорош гарем. Самки могут меняться и следить за мальками по очереди. Но ты же, Мелочь, не хочешь, чтобы были другие самки, — поддел Память, наблюдая, как она скидывает одежду и устраивается рядом.       — Поэтому предлагаю няньку. Она отличается тем, что ее нельзя трахать, — в тон ему ответила девушка.       — А кормить?       — Кормить надо. И еще платить в идеале.       — Вот еще. Тогда уж слетаем на рынок и купим тебе раутку какую-нибудь. Кормить я еще согласен. Но не более.       — Это ты сейчас шутишь так?       Память замер, оценивая ситуацию, после чего подтвердил:       — Конечно, шучу.       — Ладно. Они спят. У нас есть как минимум полчаса.       — Я теперь тоже сплю.       — Ты же врешь.       — Вот ведь какая…       В отместку слегка куснув землянку за ухо, яутжа приподнялся и резко подхватил свою самку одной рукой, ловким движением ставя ее на четвереньки.       — Ай, ты что задумал?       — Мне нужно настроиться, чтобы начать все сначала, — последовал невозмутимый ответ. — И ты будешь следовать моим указаниям.       Оставив опешившую партнершу торчать кверху задом, он встал и, не принимая возражений, отключил коммуникатор. Затем вернулся и для начала отвесил пару хороших шлепков по каждой ягодице девушки, заявив в ответ на негодующий возглас, что они «очень прикольно трясутся». Вслед за этим самец пристроился сзади и стал с удвоенной энергией кусать мягкое место Джейн. Он, конечно, контролировал себя и не прокусывал до крови, но все равно было весьма ощутимо. Попытку жертвы встать хищник сразу же пресек. Он зарычал и схватил ее за плечи, попутно несколько раз прихватив жвалами за шею и между лопатками.       — Ты какого фига творишь? — возмутилась землянка.       — Вношу разнообразие, — нагло пояснил клыкастый, продолжая без зазрения совести точить о нее свои клыки.       Дальше Дженни почувствовала, как в спину уперлись все четыре острия его ротовых придатков. Память провел ими от шеи до поясницы, закончив эту траекторию очередным укусом в филейную часть, и лишь тогда отпустил плечи партнерши, чтобы взять ее уже за бедра.       — Прогнись сильнее, — приказал он, наклоняясь к выставленной на показ промежности.       Принимая правила этой странной новой игры, Джейн прижалась грудью к лежанке и ощутила, как влажной кожи коснулось горячее дыхание самца.       — Умница, а теперь возьмись руками и раскрой, чтобы я лучше видел, — последовало новое требование. А становилось довольно интересно…       Девушка сделала все, как он велел, приняв довольно неудобную и до крайности непристойную позу.       — Хорошая самка, — похвалил Память и тотчас же начал лизать, причем сразу быстро и сильно, почти яростно. — Прогнись еще, раздвинь шире.       Пришлось снова выполнять. Растущее возбуждение подсказывало, что курс взят верный, хоть и необычный. Тем временем язык сменили пальцы. Они стали гладить и массировать снаружи, лишь слегка проникая внутрь, чтобы когти не нанесли повреждений. А когда тело землянки задрожало в преддверии оргазма, яутжа сделал нечто весьма неожиданное. Встав на колени, он притянул к себе зад партнерши, плотно прижался к ее промежности паховым бугром и начал совершать отрывистые толчки. Этого хватило, чтобы раздразненная плоть среагировала должным образом. Джейн издала протяжный стон и обмякла. Позволив ей улечься, Память лег рядом и с глухим урчанием обнял свою обессиленную самку.       — Я думаю, мы все-таки как-нибудь справимся в Сезон, — через некоторое время счел нужным заметить он и широко зевнул.       Дженни не ответила. Она уже крепко спала.       Прощание не заняло много времени. Никто из них не имел привычки разводить драму. Каратель лишь подошел к Мечте и подождал, пока она наклонится, чтобы соприкоснуться с ней лбами. Затем он сам склонился перед ней, задержался в этой позе на миг и, резко развернувшись, зашагал к трапу.       Он поглядел назад лишь тогда, когда достиг выхода из доков. Остановился, чтобы проводить взглядом взлетающий корабль, а потом уверенно направился вглубь станции. Впереди маячила куча далеко не самой приятной работенки, но что поделать, ему был нужен новый транспорт и для этого следовало немало попотеть. В очередной раз Каратель начинал с нуля, но он знал, как следует действовать, поэтому не переживал. Единственное, что его тревожило, это что теперь будет думать Мечта… Все-таки он к ней привязался и не хотел сильно ранить. Но то, что она стала его первой самкой, еще не давало ей права помыкать им как угодно. Тем не менее она, похоже, считала иначе… Нет, все-таки вне Сезона им лучше было держаться по отдельности — ради их общего блага. Иначе еще чуть-чуть и любовь бы не просто остыла, а превратилась в ненависть. Потому что против природы, как говорится, не попрешь. Не положено самцу возле самки круглый год находиться.       Каратель криво усмехнулся, дернув одной максиллой, и пошел дальше. Эту станцию он знал хорошо и планировал начать восстановление своего благосостояния с нескольких визитов к самым надежным из числа сомнительных личностей. Что он точно не собирался делать, так это впадать в уныние.