Безмолвие созвездий

      Чонгук просыпается с адской головной болью и засухой во рту. Он жмурится, хватаясь рукой за висок, переворачивается с левого бока на спину. Ощущения не аховские, словно все мозги в одну секунду перевернулись сверху вниз. Ещё вдобавок и тело затекло от лежания на боку всю ночь на довольно грубом диване.       Чон оглядывается по сторонам, понимает, что находится не в своей комнате, а в незнакомой, как кажется на первый взгляд. Чонгук слышит размеренное тиканье настенных часов, которые показывали десять утра. Чон чувствует некую панику, потому что странно ничего не помнить, но в голове внезапно всплывают обрывки воспоминаний вчерашней ночи. Чонгук ощущает чувство стыда, которое росло в геометрической прогрессии. Это ж надо было напиться так, что чуть было к Юнги целоваться не полезть.       Чонгук осознаёт, что если бы он не отключился, то непременно бы прикоснулся к обветренным губам старшего. Чон хочет это сделать и сейчас, но понимает, что к хорошему попытка исполнить своё желание не приведёт.       Юнги наверняка ударит его и правильно сделает, потому что свои желания нужно держать при себе.       Чон со стонами приподнимается, а затем садится на диване, упираясь руками в колени, а пальцами забираясь в свои волосы. Он идиот. Самый настоящий.       Чонгук надеется, что Юнги ничего не понял, не заподозрил, но хён умный, тут даже совсем глупый раздолбай поймёт, что к чему, когда тебя притягивают настолько близко, что между губами остаются считанные сантиметры.       Чонгук придурок. Чонгук ненавидит себя. Чонгук клянётся, что пить больше никогда в своей жизни не будет, особенно в компании с Юнги, потому что контролировать себя вообще не может.       А когда рядом Мин, то у Чона крышу не хило так срывает, да так, что всё самое сокровенное льётся наружу. Младший помнит, как безустали твердил Юнги о том, что он самый красивый, прекрасный, идеальный… Чонгук конечно и в трезвом виде мог сказать такие слова, но всё равно и за них было стыдно, но брать назад их он не собирался.       Чонгук решает уйти, пока Юнги не обнаружил то, что он уже проснулся, но потом вспоминает, что ключи от квартиры он потерял, а мать сейчас наверное отсыпается после ночного дежурства, и будить её Чон не хочет, особенно в таком потрепанном виде. Он не знает, как смотреть в глаза маме, стыдно очень. Сейчас бы душ принять и хоть немного привести в себя в порядок, потому что Чонгук уверен, что сейчас от него несёт спиртным за милю, а по внешнему виду вообще можно сказать, что он алкаш со стажем.       Чонгук приподнимается и медленно идёт в направлении кухни, потому что ноги ватные совсем и переставляются с трудом. Но воды попить хотелось сильно, казалось, что если Чонгук не получит хотя капельку, то через несколько минут откинется.       К несчастью, Чонгук на кухне застаёт Юнги, курящего в форточку. Чон чувствует новую волну стыда, которая захлёстывает его ещё с большей силой. Он теперь даже не знает, как смотреть хёну в глаза не то, что бы говорить с ним.       — Доброе утро, — тихо произносит Чонгук, понимая, что как-то разговор стоит начать, а играть в молчанку глупо.       — Доброе, — Юнги одаривает младшего коротким взглядом, а после выдыхает в очередной раз дым в форточку.       — Мне очень стыдно, — сдавленно говорит Чон, опуская взгляд в пол. Он ждёт сейчас укор, промывку мозгов, что он совсем обнаглел, но Чонгук боится, что Юнги его выгонит, пошлёт ко всем чертям, оборвёт общение.       Чонгук переступил грань их отношений. Хотя нет, стоп. Не переступил, но хотел же, а это уже достаточно веская причина оборвать все связи.       — Всё в порядке, — безэмоционально отвечает Юнги, даже не смотря на Чона.       «Всё в порядке», — в мыслях повторяет Чонгук, понимая, что ни черта ничего не в порядке.       Вообще нихуя не в порядке.       Чон сейчас разрывается от чувства стыда, а ещё он разрывается от желания взглянуть на Юнги. Чонгук мечтает о том, чтобы увидеть в глазах старшего нескончаемое тепло, он хочет увидеть со стороны Мина хоть какие-то действия, показывающие взаимность чувств.       Но…       Чонгук ударяет мысленно себя по лицу, понимая, что глупо ждать от Юнги взаимности на неправильные чувства.       — У тебя случайно нет обезболивающего? — спрашивает Чон. Душевные терзания душевными терзаниями, но с пульсирующей болью в голове делать что-то нужно.       — Меньше пить надо, — недовольно шикает Мин, бросая окурок в пепельницу, а сам встаёт со стула и подходит к верхним полкам. — Садись, что стоишь?       Чонгук кивает, всё-таки садится. Ощущение неловкости слишком сильное. Младший ловит себя на мысли, что лучше бы он сквозь землю провалился, чем ощущал каждой клеточкой тела недовольство Юнги. Чон уверен, что старший недоволен и наверняка злится на него, только не показывает это напрямую.       «Лучше бы показал», — думает Чонгук. Уж лучше бы Юнги высказал ему то, что Чон полный идиот, чем вёл себя вот так холодно.       Юнги роется около минуты в коробке с лекарствами, затем находит заветную пластинку, достаёт таблетку и наливает в стакан воду из фильтра.       — Вот держи, — Мин протягивает Чону таблетку и стакан. Чонгук перехватывает их, случайно касаясь ладонью кожи ладоней Юнги. Младший чувствует, как его щёки снова розовеют, он поднимает взгляд на Мина и видит в его глазах лишь отторженность.       Чонгук не думал, что ему будет настолько больно смотреть на кого-то. Вчерашняя надежда на то, что его чувства не пагубны окончательно и бесследно улетучиваются.       «Чимину и Тэхёну повезло друг с другом», — думает Чонгук. Они приняли свои чувства. Чонгук тоже вот принял, вроде бы… но только вот он обречён на невзаимность.       Чон проглатывает таблетку, запивая водой, опустошает полностью стакан. Пить хотелось безумно сильно. И даже выпив весь стакан жажда не исчезала.       «Больше никогда не буду пить», — в очередной раз твердит в своих мыслях Чонгук, потому что последствия пьянки ему совсем не нравятся не только психологические, но и физиологические.       — Спасибо, хён, — говорит Чон, ставя пустой стакан на стол.       — Прими душ, — произносит Мин. — В ванной чистое полотенце.       Чонгук кивает. Душ не помешает.

***

      Чон сбрасывает с себя одежду, залезает в ванную и включает воду. Сначала его обдаёт бодрящей прохладой. Чонгук надеется, что весь его вчерашний позор удастся смыть с помощью воды. Эх, если бы. Тело расслаблялось, но вот на душе так же было тяжело, и кошки скреблись.       Юнги сказал, что всё в порядке. Но Чонгук во всех действиях Мина видит, что старший солгал. Наверняка, старший сейчас испытывает к нему чистую неприязнь, может быть даже ненавидит. Чонгук так сильно хотел сохранить отношения с Юнги, но проигрался.       Чон выключает воду, обтирается чистым полотенцем, которое пахнет таким же кондиционером, как и вещи Юнги. Чонгуку кажется, что больше он уже никогда не сможет почувствовать этот запах, потому что больше они с Мином навряд ли ещё будут видеться.

***

      Когда Чонгук возвращается на кухню, на столе его уже ждёт так называемый завтрак в виде лапши быстрого приготовления и кофе.       — Ничего другого нет, — сухо говорит Мин.       — Всё чудесно. Я очень хочу есть, — отвечает Чонгук.       Впервые за утро Чон довольствуется секундной улыбкой Мина, и ему кажется, что он просто внутри растекается под действием не только жара лапши.       Они едят молча. Чонгук думает о том, как быть дальше, как продолжать отношения с Юнги. А стоит ли вообще продолжать? И Чон понимает, что стоит, потому что без Мина он уже не представляет свою жизнь. Те две недели без старшего дались для Чонгука тяжело, и ещё столько же он без Юнги не протянет. И пусть Чонгук идиот, придурок, который не может контролировать эмоции, когда не трезвый, но теперь он научен горьким опытом, и постарается больше так не оплошаться.       Главное, чтобы Юнги не оттолкнул, вошёл в его положение, понял, что без него Чонгук нормально уже жить не может.       Чон нашёл своё персональное вдохновение в Мине, и, потеряв его, он умрёт и как творческая личность. Во время разлуки с Юнги Чонгук практически не рисовал, а что и удалось выжать из себя, то сразу же попадало в мусорное ведро. Чонгуку совершенно не нравились свои рисунки, они казались ему кривыми, уродливыми.       — Спасибо, всё было очень вкусно, — говорит Чонгук, улыбаясь.       — Ты серьёзно? — Юнги вопросительно изгибает бровь.       — Да, — младший кивает. Как говорится: с милым и рай в шалаше. И лапша, в составе которой нет ничего полезного, вкусная. — Я пойду уже мама должна проснуться.       Точнее Чонгук надеялся, что мама уже проснулась. Ну, а если нет, то придётся погулять какой-то час на улице, но оставаться в квартире Юнги не хотелось. Не сейчас. Сейчас Чонгуку нужно побыть одному, спрятаться от осуждающего взгляда старшего.       — Хорошо.

***

      Юнги чувствует накатывающую тоску, смотря на обувающегося Чонгука. Для него странно относиться так холодно к младшему, но так будет правильно. Так он убережёт Чонгука от себя, не сделает ему больно.       Мин Юнги не умеет любить.       Мин Юнги не верит в любовь.       Потому что это громкое слово, а также сильное чувство, как говорят все люди, не для него.       — Пока, хён, — голос Чонгука тихий, такой грустный, что у Юнги всё внутри болезненно замирает.       — Пока.       Когда дверь за Чонгуком закрывается Юнги спокойно выдыхает, ему было трудно оставаться холодным, но только такая тактика поможет излечить Чона от пагубных чувств.       Но что бы излечило Юнги самого от этих странных ощущений?

***

      — Мам, прости, — первое, что произносит Чонгук, когда женщина открывает дверь в квартиру. Её вид уставший, замученный, и Чон уверен, что та плохо спала, потому что волновалась за него, ведь он не предупредил, что останется на ночь у Юнги.       Чонгук чувствует очередную нахлынувшую волну стыда, а ещё боли, колющей где-то в районе сердца, и он просто не может справится самостоятельно, поэтому обнимает свою маму крепко-крепко.       Чон чувствует в своих волосах тонкие тёплые родные пальцы, и ему и вправду становится немного легче.       — Чонгуки, что-то случилось? — обеспокоенно спрашивает женщина.       — Я ключи потерял.       — Ну, ничего страшного, сделаем дубликат.       Чонгук бы хотел, чтобы и для его души сделали дубликат, только чтобы в нём не было места для этих пагубных, ненормальных для общества чувств.

***

      — И что ж за такое важное у тебя случилось? — произносит Хосок при встрече с Чонгуком.       Чонгуку нужно было с кем-то поговорить. С мамой он не мог, потому что боялся, что та не поймёт, осудит, не примет, а может и вообще выгонет из дома, узнав, что её сын влюбился в другого парня. Ну, а Хосок должен был понять, потому что он всегда поддерживал младшего.       — Хён… вот ты когда-нибудь влюблялся?       — Я… да, а что? — Хосок прищуривается. — Неужели мой малыш Чонгуки влюбился?       Чонгук смущённо опускает взгляд, немного прикусывает губу, а затем тихо произносит:       — Да.       – И кто же эта счастливица?       — Хён… это не она.       — Так… — голос Хосока тут же приобретает серьёзную интонацию. — Значит это он…       Чонгук нервно сглатывает подкативший ком к горлу, уже готовясь услышать от хёна осуждающие слова, о том, что он неправильный или же «Бросай с этой ерундой, Чонгук! Найди себе девушку!» Чонгук бы если мог и вправду нашёл бы себе симпатичную девушку, да только вот, сердцу не прикажешь. Чону хочется рядом Юнги. Хочется держать старшего за руку, обнимать его, чувствовать его идеальные пальцы в своих волосах и целовать, целовать, целовать, до боли на губах.       — Чонгуки, ты чего? — обеспокоенно спрашивает Хосок, заметив побледневшего младшего. — Хён примет тебя любым, и пускай тебе нравятся парни. Всё в порядке.       Чонгук неуверенно кивает, а через секунду оказывается в тёплых объятиях Хосока, которые и вправду расслабляли.       — Гуки, надеюсь, что твой выбор пал реально на лучшего парня в этой Вселенной, потому что ты достоин самого прекрасного.       — Определённо, хён, лучшего, — произносит Чонгук.       Хосок отстраняется.       — И кто же этот счастливчик? Ты познакомишь меня с ним? — начинает тараторить старший.       — Хён, он кажется… гомофоб, — лицо Чонгука снова омрачается. — На днях мы гуляли и я напился, а после чуть не полез к нему целоваться, так после этого он меня прожигал взглядом полным холода и кажется… — Чонгук делает паузу, сердце его болезненно сжимается. — Презрения.       Только сейчас Чон вслух признает то, что Юнги возможно теперь его презирает, ненавидит.       — Так… ты только не расстраивайся. Знаешь, самое лучшее решение в данной ситуации поговорить с этим парнем, если вы с ним друзья, то он поймёт… Я бы понял.       Чонгук сомневается в том, что Юнги поймёт, потому что он полная противоположность Хосока. Хосок весь такой тёплый, открытый, Юнги же замкнутый и взгляд его часто холодный, безразличный. Но Чонгуку нравится именно такой Мин безумно сильно.       — Во всяком случае, я думаю, что он тебе не нагрубит.       «Ха-ха, обнадёжил ты меня, хён», — думает в мыслях Чонгук. Юнги может быть не нагрубит, но тогда их разговор может стать последним, а Чонгук этого явно не переживёт.       — Если ты сам не можешь поговорить, то я могу, — предлагает Хосок.       — Хён, не стоит, — умоляет Чонгук. — Я лучше сам всё взвешу и поговорю.       — Я буду надеется на лучший исход.

***

      Последние дни лета Чонгук проводит в размышлениях. Он так и не решил стоит ли говорить с Юнги, но без этого самого разговора к Мину подходить стыдно.       Решает всё снова Юнги.       Он подходит к Чонгуку в последний летний день и садится на качелю.       — Я хотел тебя поздравить заранее с днём рождения, — говорит Мин. — Завтра никак не получится… вот, — Юнги протягивает Чонгуку коробку с пастелью. — Я не знал, что тебе подарить, но ты же рисуешь, и я подумал, что это будет полезно.       Чонгук несколько секунд пребывает в состоянии полного ступора. Юнги помнит о его дне рождения и это греет под рёбрами очень сильно. А ещё Юнги купил для него подарок и Чонгук клянётся, что будет молиться на эту чёртову коробку с пастелью.       Чон не принял бы подарки, узнав о том, чего стоило Мину купить всё это для Чонгука — недели почти полной голодовки. А быть может младший бы оценил это настолько по достоинству, что наконец-то бы выкинул из головы мысли о том, что Юнги испытывает к нему неприязнь и ненависть. Но Мин не расскажет на какие жертвы ему пришлось пойти, чтобы порадовать своего тонсена.       Завтра Юнги предстоит тяжелый день — пересчёт всего товара дело утомительное, особенно, когда желудок болезненно ноет. Но зато душу Мина греет счастливая улыбка Чонгука, и он сам чувствует эту радость.       — Спасибо, — смущённо произносит Чонгук, беря коробку из рук Мина.       — А и… чуть не забыл, — Юнги достаёт из кармана ветровки плитку шоколада. — Ты совсем какой-то болезненный, а тебе учиться придётся упорно, поэтому вот. Шоколад полезен для мозга.       Чонгук чуть ли в душе не пищит от счастья, но пытается сдержаться.       — Спасибо большое.       Юнги чувствует, как тонет в этих глазах, в которых видны тысячи солнечных улыбок.       — Я пойду, — говорит Мин.       — Хён, подожди, — окликает его Чонгук.        «Хён, ты мне нравишься», — кричит только одна мысль в голове Чонгука, но он слишком сильно боится её произнести.       — Я скучаю по тебе.       Юнги печально улыбается, начиная отдаляться от Чонгука.       Неправильное «я тоже» застревает в горле.