Падение

      Медсестры вообще когда-нибудь уходят домой? Очако задаётся этим вопросом, безучастно наблюдая, как больничный персонал снуёт туда-сюда. На часах два тридцать ночи, и за окном показывается луна, составляя ей компанию. Сон не идёт даже когда она закрывает глаза и пытается сконцентрироваться на вдохах и выдохах. Она надавливает пальцами на глаза, и видит сгустки света, скользящие под веками мягко, словно шёлк.       В этот момент дверной затвор щёлкает и открывается. Очако быстро делает вид, что спит, не смотря на жуткое желание посмотреть. В груди бешено колотится сердце, а наработанные геройские инстинкты приказывают срочно определить нарушителя, но она не двигается. На охране у входной двери почти всегда стоит герой, а она может дать отпор в рукопашную. Кроме того, Мидория и Иида всего в нескольких минутах езды отсюда.       Спустя десять секунд Очако осознаёт, что задержала дыхание вслушиваясь в шаги, обошедшие её кровать. Может, это кто-то из её переволновавшихся родителей, решивший проверить её ночью, - всё ещё боится, что она закроет глаза и больше не проснётся. Посетитель замирает у окна, а потом шорох пластика нарушает тишину. Очако осмеливается приоткрыть один глаз. И понимает, что смотрит ни на кого иного, как Бакуго - он бережно освобождает цветы от магазинной обёртки и меняет на старые. Очако сглатывает ком в горле. Она пытается снова вернуться в свой фальшивый сон, хотя теперь уже слишком очевидно, что она не спит, и Бакуго слишком наблюдателен, чтобы не обратить внимания.       - Из тебя хреновая актриса.       - Ну а ты нисколько не пугающий, - саркастично парирует она и открывает глаза.       - Я всё это время знал, что ты притворяешься.       - Ну конечно, - Очако заставляет себя сесть, обхватывает себя руками, и раздражается, когда он отзеркаливает её позу. Надув щёки, она бросает на него недовольный взгляд. - Что ты здесь делаешь? Я почти испугалась.       Бакуго кивает в сторону цветов:       - Цветы.       - Так, ладно, вот теперь правда страшно.       - Я не вру. Ты думаешь, я бы смог придумать такую херню?       - Оу, - выдавливает Очако.       - Оу, - насмешливо передразнивает он её. Она готова поклясться, что Бакуго закатывает глаза, но он стоит спиной против лунного света, так что она не может разглядеть выражение лица. Проходит несколько секунд в неловкой тишины и замешательстве, прежде чем он сдается.       - Я приношу их каждый день, - признается, наконец, он, и трогает пальцами тонкий лепесток.       Какое-то время Очако на него просто пялится. Кто этот человек, и что он сделал с настоящим Кацуки Бакуго?       - Вместо кого-то, - заканчивает она за него, решив, что он пропустил какую-то часть рассказа, - ты приносишь цветы вместо кого-то.       Он выпрямляется и двигается слегка, и она теперь может рассмотреть его лицо, почти не изменившееся с того времени, что она помнит. В отличие от Мидории, черты его лица гладкие, вразрез почти жесткой мускулатуре. Суженные глаза упираются в неё сердитым взглядом из-под нахмуренных бровей, а верхняя губа напряжена в недовольстве. Волосы у него, как обычно, взрывоподобны.       - Да, вместо себя, идиотка.       Противоречивость мысли, Бакуго - из всех людей мира, Бакуго - приносящий ей цветы, заставляет её сомневаться и ожидать подвоха, но он непреклонен в том, что цветы от него. Перед ней - кто-то совершенно чужой, это всё какая-то постановка; это - обещает ей ещё большие неприятности.       - Я что-то… сделала тебе? Ты мне за что-то должен?       - Не будь херовой грубиянкой, - говорит он беззлобно. Очако подпрыгивает от неожиданности, когда он бесцеремонно приземляется у её ног, - иногда я бываю неплохим.       Она заторможенно усмехается. Что происходит?       - Я все ещё в коме, - бормочет она, - скажи, что я всё ещё сплю.       - Маленькая щекастая… - Бакуго хватает её за лодыжку и протаскивает по кровати вниз, - Иди сюда…       Очако вскрикивает от неожиданности, и он замирает, моментально отзеркаливая глазами её тревогу. Он открывает рот, но не успевает ничего сказать - её рука дотягивается до него. Ошеломленный, Бакуго позволяет себе поверженно повиснуть у потолка. Его спина с глухим звуком сталкивается с алюминиевой панелью. И теперь он выглядит как очень мускулистая тряпичная кукла, то есть - безумно нелепо.       Очако прикрывает рот руками, не в силах перестать хихикать. Под потолком повис живой кусок динамита - это она его туда отправила. Бакуго снова скрещивает руки, вероятно, пытаясь извиниться, но это, впрочем, остается незамеченным, потому что Очако не может перестать смеяться.       - Ты закончила?       - Н-нет, - проталкивает она кое-как сквозь смех. Она впервые чувствует себя до головокружения беззаботной с тех пор, как её собственная история-о-спящей-красавице закончилась. И почему-то у неё чувство, что это уже случалось: она, беззаботно весёлая, наблюдает, как Бакуго становится жертвой её заразной улыбки. Мимолётное чувство, даже приятное. - Ты смешно выглядишь.       Очако без предупреждения опускает его, и его тело без всякой изящности летит вниз; хлёсткий удар кожи о плитку эхом разносится по комнате.       - Так это правда ты приносил мне цветы? - спрашивает она, пропуская мимо ушей его проклятия, пока он медленно и недовольно поднимает себя и своё уязвленное эго на ноги.       - Да. И что? - припечатывает он. Пока она молчит, он лезет в карман и вытаскивает карту удостоверения личности, - Как бы там ни было, это твое.       Очако вскидывает бровь и с сомнением принимает карточку. И шокировано раскрывает глаза, когда понимает, что держит в руках настоящую геройскую лицензию на имя Уравити. Предварительную лицензию она получила ещё в старшей школе, потом, после окончания, перешла на первичную карту - немного другой вид разрешения. А теперь, с этой лицензией она на том же уровне, что и Бакуго - полноправный профессиональный герой.       - Моё? - в неверии шепчет она, аккуратно проводя пальцами по краю.       - Здесь есть кто-то другой с именем Уравити?       Очако вертит лицензию с разных сторон не менее десяти раз, тщательно её изучая, и в конце концов Бакуго интересуется, не пытается ли она применить глазами какую-то новую причуду. Она снова смеется.       - Спасибо, - говорит она, - наверное.       То, что он принёс ей её карту, странно. Чёрт, да её и цветы до сих пор сбивают с толку - сердце начинает биться чуть быстрее, стоит ей только подумать о причине.       Бакуго пожимает плечами. Он не так осторожен, как Мидория, но он кажется задумчивым. А поскольку это не одна из его заводских настроек - включающих в себя Брань, Сварливость и Взрывоопасность, - Очако озадачена. Она в самом деле начинает верить, что он ей что-то должен; что он, например, дал ей какое-то обещание, которое она, увы, не в состоянии вспомнить.       - Ну правда, почему ты здесь? - не выдержав, спрашивает она ещё раз.       Бакуго не отвечает, только хмурится и усаживается на то же место, куда ранее упал - предпочитая не подбираться слишком близко. На случай если ей захочется снова отправить его в полёт под потолок просто смеха ради. Проходит одна очень длинная минута. Очако разглядывает его: то, как его взгляд направлен в пол, как торчат в разные стороны волосы, как он сутулится, когда сидит на полу скрестив ноги.       - Бакуго?       Он поднимает на неё взгляд, и у Очако появляется ощущение, словно она проглотила кусочек головоломки, и теперь никогда не сможет сложить всю картинку вместе. Он выглядит пугающе бесстрастным, пустой, как какая-то часть её разума. Плечи расслабленно опускаются, теряя напряженность, а глаза скользят с её лица на руки, покрытые кривыми ожогами, узорами скручивающимися на запястьях.       - Что ты помнишь самым последним? - спрашивает он. Его взгляд фокусируется и сбивается, как если бы он готовился к тяжелому удару, и Очако понимает, что ей не слететь с крючка на этот раз. Бакуго всегда был очень проницательным, улавливал суть сквозь любой блеф и шуточки. Не смотря на отвратительный характер в школьные годы, он никогда не раздражал её. Даже больше - всё было в точности наоборот, но Очако быстро заталкивает эту мысль подальше.       Он выжидающе на неё смотрит.       - Спустя месяц после моего двадцатилетия. Это был Новый год.       - Ясно, - говорит он.       - Ясно?       - Да, ясно, - Бакуго встаёт, бросая на неё пытливый взгляд, - Что, хотела, чтоб я тебя пожалел?       Очако морщится, намеренно театрально, чтобы он заметил.       - Не будь херовым грубияном, - подкалывает она, осторожно наблюдая, как он проглотит собственные слова. Он раздражённо фыркает, и проводит рукой по волосам.       - Поспи, - говорит Бакуго. Голос у него низкий, можно сказать, мягкий. То, как он аккуратно огибает комнату, чтобы пройти как можно дальше от неё, заставляет её заговорить.       - Эй, Бакуго?       Стрелки часов показывают три. Он останавливается на полушаге.       - А что я должна помнить? - спрашивает она.       Это бесконечная дорога в никуда на поезде, брешь размером в четыре года, уходящая в бездонный колодец. Доктора не уверенны, сможет ли она когда-либо вспомнить. Лицензия профессионала в её руке внезапно кажется ей обесцененной, - достижение, которое принадлежит другой Очако, другой Уравити. Люди теперь выглядят по-другому, у них другие голоса: Мидория кажется ей незнакомым, Тсую больше не живет в Токио, а у Ииды свой собственный офис. Кацуки Бакуго по ночам приносит ей цветы.       Она не узнает этих людей, даже не смотря на то, как знакомо их имена срываются с её языка; даже если ей очень хочется их вспомнить.       Без какой-либо заминки Бакуго указывает на геройскую лицензию в её руках.       - Ты - Уравити. Ты спасла четырнадцать человек в горящем здании в тот день. Ты герой.       История, написанная на её руках ожогами, вышитая медленно заживающими ранами. Её разум говорит ей бежать от этих неприятных добрых слов, но личность героя Уравити велит ей остаться.