Одержимость

      Двухлетний инцидент. Дазаю тогда было двадцать лет, он уже два года как участвовал в делах Мафии, и время, по правде говоря, было тяжелым: отсутствие полного доверия к руководству, постоянные предательства, взяточничество и попытки разворовывания бюджета. Это продолжалось с самого прихода Мори к власти, и конца края разборкам со всеми этими проблемами не было видно, но, казалось, обстановка смягчалась, и все должно было вот-вот закончиться, нужно лишь приложить чуть больше усилий.       Осаму тонул в работе и остро ощущал одиночество, обгладывающее его косточки одну за другой — проститутки надоедали, мысли об обычных настоящих отношениях прожигали разум, оставляя после себя промозглую пустоту, а потребности неприлично возрастали. Мужчина привык удовлетворять себя сам, но, бывало, он плакал после самостоятельных сессий, чувствуя себя особенно паршиво из-за собственной никчемности и неполноценности. С того времени у него осталось множество шрамов, Дазай про себя называл их «созвездиями приятной глупости»: его тело — чистое ночное небо, его рубцы — мерцающие звезды, и их вид вызывал легкий оттенок тоски с привкусом восхищения. Он любил ранить себя. Это было ненормально, но это было его сутью, которую он принимал, пусть и не до конца понимая, но желая быть самим собой и не отрицать своих истинных предпочтений.       Тот вечер был особенно скверным. Осаму, вернувшись домой, изжег себе все запястья сигаретами, испытывая смутную тревогу и иррациональную злость, которая, видимо, очень долго копилась в нем, а потом стянул конечности веревкой и привязал себя к постели с закушенным во рту кляпом, стремясь изнурить себя до предела. Внутри мерно вибрировала пробка, из одежды — только расстегнутая рубашка, а по щекам катились крупные слезы — Дазаю не хотелось плакать морально, но его тело само реагировало на тупую боль, заслоняя взор мутной пеленой. Было... хорошо. Было просто забыться. В голове остались лишь расплывчатые ленивые мысли о том, как ныли запястья и стопы, как тяжело было дышать, как хотелось прекратить существовать в этот самый момент. Голову кружило, как если бы он был пьян, хотя мужчина не выпил ни капли алкоголя, боль прекращала быть болью, трансформируясь в нечто иное, острое и горячее, но тем не менее приятное, и Осаму почти что терял себя в этих глубоких ощущениях.       У него даже в мыслях не было, что потом нужно будет как-то выбираться. Что веревки впиваются в кожу действительно сильно, и через несколько часов ничем хорошим это не закончится.       Случайностью это было или совпадением, но Мори пришел занести документы, а заодно посидеть вместе со своим воспитанником за приятным разговором и чашечкой ароматного чая — деньки в последнее время были действительно тяжелыми, и Огай не мог не переживать за Дазая. Каждое его «я в порядке», сказанное с нежной улыбкой, было ложью, или, скорее, самообманом, Ринтаро видел это, однако решительно не знал, как помочь и стоит ли помогать вообще, поэтому старался давать Осаму пространство и не сильно давить на него. Правда, казалось, Дазай сам давил на себя, и смотреть на это было... больно.       Мори прекрасно знал об увлечениях Осаму. Он не видел в них ничего плохого, потому что считал, что каждый волен жить, как хочет; ему были важны только жизнь и здоровье воспитанника, а моральное и физическое удовлетворение через девиации — не такая уж плохая вещь, чтобы ее запрещать, тем более, в их прогнившем мафиозном мире. Огай действительно так думал. Пока не обнаружил Дазая в его игровой комнате связанным, глядящим в потолок пустым взглядом, плачущим и дрожащим, но широко улыбающимся — эту страшную, безумную улыбку было видно даже с кляпом в его рту. Охрана помогла донести исполнителя до машины, и Мори на всех парах погнал до ближайшей принадлежащей ему больницы, чтобы предотвратить появление тромбов и сохранить его ладони и стопы. К счастью, все обошлось. Огаю, честно говоря, хотелось рвать и метать, но он спокойным ровным голосом провел с Осаму воспитательную беседу, когда тот окончательно пришел в себя, и разминулись они на том, что Дазай отправится в отпуск за город, хорошенько отдохнет и за это время найдет достаточно весомые аргументы, чтобы Мори позволил ему и дальше наслаждаться своим увлечением.       Весь ужас произошедшего долго не доходил до Осаму — для него все было нормально, почти что как всегда, только запястья и лодыжки ныли намного дольше, чем в другие разы самосвязывания, и реакция Ринтаро была более агрессивной, чем ожидалось, пусть тот и пытался это скрыть. Осознание настигло его, когда он снова заговорил с Огаем — босс очень эмоционально рассказал, что, приди он хоть на полчаса позже, дело дошло бы до ампутации, и Дазай апатично уставился на свои ладони, испытывая нечто среднее между виной, тревогой и удручением.       Занимаясь БДСМ, он всегда держал в голове одну-единственную мысль — нельзя полностью терять контроль над сессией, даже если очень хочется. С доминантом это немного проще — тот сам следит за границами своего саба и не позволяет наступить критическому моменту, однако в одиночестве нужно помнить: если что-то пойдет не так, никто не придет на помощь. Ключи от замков, которыми могут быть скованы наручники, наножники и прочие девайсы; ножницы на случай, если веревки нужно будет срочно снять; телефон — все это должно быть под рукой одинокого сабмиссива. Всегда. Но Осаму беспечно пренебрег этой простой истиной, совсем позабыв о том, какими могут быть последствия, и подверг себя опасности.       Он слезно просил у Мори прощения, а потом еще полгода не занимался БДСМ, даже самыми легкими и безопасными практиками вроде завязывания глаз, самодисциплины и пресловутой мастурбации с вибраторами и ограничением оргазма. Дазай боялся снова потерять контроль. Боялся, что снова навредит себе сильнее дозволенного. В то время он даже не резал себя и прекратил курить, чтобы избавиться от навязчивого желания тушить о себя тлеющие окурки.       Постепенно БДСМ вернулось в его жизнь вместе с дурными привычками и прежними предпочтениями, но Осаму больше не рисковал, существенно ограничив себя минимумом своих самых любимых секс-игрушек и совсем позабыв об остальных. Конечно, он трепетно заботился об их сохранности, чистил их от пыли и грязи, перебирал и тяжело вздыхал, отчего-то не испытывая желания их использовать.       Именно так Дазай провел вечер пятницы. Но на этот раз желание жгло ему глотку.       Мужчина все еще не мог поверить в то, что Ацуши согласился быть его доминантом, и испытывал жаркий, теплящий щеки стыд из-за того, как он попросил его об этом. Осаму не мог уснуть, полночи размышляя о том, что Тигр с ним сделает, среагирует ли на стоп-слово, если в таковом появится надобность, будет нежен или жесток, терпелив или несдержан. Откровенно говоря, Дазаю хотелось всего понемногу и сразу, но в то же время его пугали гипотетические неприятные перспективы, вызванные шаткими опасениями, грызущими мозг. Конечно ему было страшно! Он никогда не доверял доминантам, боялся даже просто завести знакомство с кем-нибудь — и что теперь? Его соблазнил нахальный неприятный мальчишка! И к нему Дазай тоже особого доверия не испытывал, но его словно... притягивал этот риск. Подчиниться чертовому Тигру. Упасть перед ним на колени и уткнуться лицом ему в живот, почувствовать слабые объятия его рук на своих плечах и ощутить благословенное спокойствие. Накаджима умел быть нежным, что удивляло, но с тем вызывало желание добиваться его нежности — Осаму хотелось чувствовать себя любимым хотя бы в рамках игры, и он надеялся, что теперь Тигр будет милосерднее.       Ацуши помнил его адрес с того раза, как Дазай попросил довезти себя до дома, но квартиру и этаж парень не знал, поэтому пришлось встречать его у подъезда. Сначала Осаму долго стоял на балконе, скуривая терпкие ароматные сигареты одну за другой и всматриваясь в серый пейзаж двора своего дома, а потом, высмотрев знакомую машину, подорвался с места и поспешил спуститься. Мужчина нервничал. Волновался. Был просто в ужасе. Он не знал, как ему себя вести и куда себя деть, ладони вспотели, а сердце забилось так часто, будто хотело вырваться из объятий ребер и переломать их, пока Накаджима приближался, медленно двигаясь к нему навстречу, отсчитывая своими шагами последние секунды его одиночества.       — П-привет, — неловко проговорил Дазай, когда Ацуши, засунув руки в карманы, оказался напротив него. Сегодня он выглядел немного иначе, чем обычно — та же черная рубашка, но без белого галстука и подтяжек поверх нее, другие штаны — черные джинсы, не узкие, но и не висящие на талии мешком, скорее, просто обтягивающие самые пикантные места.       — Здравствуй. — Накаджима ласково улыбнулся, и Осаму чуть не скончался на месте от этой улыбки — отчего-то захотелось упасть перед ним на колени, возбужденно завилять задницей и преданно гавкнуть пару раз. Странное чувство... но не то чтобы плохое, учитывая, ради чего они встретились сегодня. — Пойдем?       — А? Д-да.       Вынырнув из своих мыслей, Дазай провел Ацуши внутрь, и они поднялись на одном из лифтов на нужный этаж, продвигаясь дальше по светлому просторному коридору. Вот дверь его квартиры, вот небольшая прихожая, в которой они замерли друг напротив друга, слишком быстро разувшись. Тигр будто бы снисходительно улыбнулся и самостоятельно запер входную дверь, снова оборачиваясь на оторопевшего Дазая — тот покраснел до кончиков ушей, напрягшись всем телом, и, казалось, он боялся, хотя люди, испытывающие страх, наоборот должны быть белее снега.       — Осаму, — мягко произнес парень, учтиво складывая руки за спиной. — С тобой все хорошо? — Мужчина проморгался и зарумянился еще сильнее, старательно пряча взгляд. — Эй, ну тише. Иди ко мне, — нежно попросил Накаджима, распахнув руки для объятий, и Дазай немного помялся, прежде чем тяжело вздохнуть и сделать к нему осторожный шаг, прижимаясь с дрожью во всем теле — по сравнению с их прошлыми играми «на грани» это было... как минимум непривычно. — Тебе страшно? Я еще не собираюсь ничего делать, — успокоил мужчину Ацуши, уткнувшись носом ему в плечо, — мы немного пообщаемся, чтобы узнать друг о друге побольше, хорошо? Нам торопиться некуда.       Осаму снова тяжело вздохнул, стараясь выровнять дыхание, и невольно замер, почувствовав чужой запах. Кружащее голову цветочное мыло, легкий парфюм, запах едких сигарет и терпкой крови — все это сливалось в единую нить приятного аромата, и расслабиться стало еще проще. Мужчина, собравшись с силами, попытался подать голос:       — Я... — но он тут же прикусил язык, потому что сказать ему было нечего. Накаджима ласково погладил его по спине, и это словно дало ему сил: — Я действительно... переживаю.       — Это твоя первая сессия? — спросил Тигр, отстраняясь, но не убирая своих рук с чужой талии, и интерес блеснул в его глазах.       — Да, — кивнул Дазай, отводя взгляд и неловко заправляя прядь за ухо. — И доминант ты у меня... первый.       — Я буду осторожен и внимателен, Осаму. Сегодня я не причиню тебе много боли, — произнес Ацуши, придвигаясь, чтобы подняться на носочки и поцеловать его в шею, и сделал шаг назад, оглядываясь по сторонам. — Так... Где ты хотел, чтобы мы это сделали?.. — спросил он в ожидании, и Дазай опомнился — они же до сих пор стояли практически на пороге.       — Ах, да, пойдем, — залепетал исполнитель, все еще чувствуя тепло чужих губ на своей коже, и прошел по коридору мимо нескольких дверей, открывая одну, предпоследнюю.       Да, у него была игровая комната. На первых порах, когда Осаму еще только начинал заниматься БДСМ, он ограничивался своей спальней, но вскоре обзавелся столькими девайсами, что уместить их в одной комнате больше не представлялось возможным, а пугать женщин растяжкой на кольце, конем и подставкой с набором плеток всех длин и толщин ему не хотелось. Да, проститутки были готовы на многое, особенно элитные, но Дазай всегда воздерживался — потому что не был в них уверен.       И теперь он стоял посреди своей игровой комнаты рядом с человеком, уверенности в котором было не больше.       — ...Вау, — сказал Накаджима, озираясь по сторонам.       Матовые темно-красные обои с ненавязчивым рисунком, несколько вкрученных в потолок металлических крепежей-колец, просторная постель с шелковыми бордовыми простынями, а перед ней, на темном паркете — белый мягкий ковер. В глаза также бросался большой шкаф из темного дерева, стоящий у стены слева, и девайсы справа — от крупной собачьей клетки в углу до кожаного стула для бондажа. Ацуши еле сдержался от того, чтобы присвистнуть, и повернулся к Осаму, расплываясь в похабной ухмылке.       — Золотце, и ты никогда этим не пользовался? — ласково спросил парень, склоняя голову набок и засовывая руки в карманы.       — Я-я... Только немного... — пролепетал Дазай, вновь пряча взгляд и нервно сминая рукой вторую за своей спиной. Все-таки бо́льшая часть крупных девайсов была рассчитана на игры вдвоем, и воспользоваться ими было нельзя, как бы ни хотелось.       Тигр приблизился, осторожно беря чужие руки в свои, и у Осаму перехватило дыхание, когда их взгляды встретились.       — Тише, будь со мной откровенен, — сказал парень, сплетая их пальцы — он так старался быть нежным и спокойным, осторожно касаясь, говоря тихо и ласково, что в низу живота скручивался теплый тянущий комок, глушащий тревогу. — Если тебе так неловко, могу сказать что-нибудь смущающее о себе. Например... Я люблю брать сзади, — жарко шепнул он, опаляя горячим дыханием шею Дазая, и тот опустил голову, скользнув носом по его виску, прикрывая глаза. Так близко. Интимно. И расслабляюще... — Я люблю душить и кусать, — хрипло проговорил Накаджима, делая шаг вперед, не оставляя между ними ни миллиметра пространства — прижался, втискивая бедро между чужих ног до сбившегося от возбуждения дыхания. — Осаму-чан... Ты хочешь меня? Хочешь, чтобы я это с тобой сделал? — мурлыкнул Ацуши, и мужчина задрожал, сжимая его руку сильнее, голодно облизывая свои губы — он терял над собой контроль.       — Хочу... — беспомощно выдохнул Дазай и отстранился, глядя на парня мутно, отрешенно, но с тем — вожделенно. Тигр нежно улыбнулся, погладив его по щеке.       — Хороший мальчик... Можно я осмотрюсь? — спросил он, отступая к шкафу и отпуская пальцы исполнителя. — Мне стоит научиться ориентироваться в твоей комнате, если ты хочешь хороших сессий.       Даже не получив разрешения, Накаджима распахнул массивные створки, и его глаза расширились в немом изумлении. Пробки, дилдо, вибраторы, кляпы и ошейники на любой вкус, какие-то фетишистские шмотки, больше смахивающие на женские, нежели на мужские, наручники от металлических до меховых, висящие ровным рядком паддлы, флоггеры и стеки... Ацуши наугад снял вешалку с одеждой, и это оказалось... латексное платье? Парень повернулся в сторону Осаму и вопросительно изогнул бровь.       — Ты и таким увлекаешься? — поинтересовался он, и Дазай залился краской от жгучего стыда, открывая рот, чтобы что-то ответить, но Тигр его прервал, не дав сказать ни слова: — Я не осуждаю, нет. Я бы даже посмотрел на тебя... в женском белье, — ухмыльнулся он, возвращая вещь на место, и Осаму шумно выдохнул, опускаясь на край кровати.       — Большинство латексных костюмов для мужчин просто отвратительны, — буркнул Дазай, опустив глаза и сжав в кулаках простынь. — Поэтому начинал я с женских, и... Это оказалось занятным.       — Вот как, — хмыкнул Накаджима с улыбкой и встал напротив Осаму, держа в одной руке стек, а в другой — ошейник, и мужчина осторожно поднял глаза, невольно задерживая дыхание в ожидании приказа. — С этого момента ты будешь звать меня «господин», — низко проговорил Ацуши, покручивая на пальце кольцо ошейника.       — Д-да, господин, — выдохнул Дазай, чуть не подавившись воздухом — он любовался им, восхищался им, хотел его.       — Тише, — ласково улыбнулся Тигр, погладив его по щеке кончиками пальцев, — дыши глубже. Знаешь, раз у нас проблемы с доверием, стоит его укрепить, тебе так не кажется? — Парень подобрался еще ближе и теперь вовсе оседлал бедра Осаму, обнимая его за шею — и как в такой ситуации глубоко дышать?! Теплый, ласковый, нежный доминант... Сидящий сверху... Возбуждающий одним своим голосом! Дазай уткнулся в шею парня носом, обнимая его за талию, и поерзал — между ног ощутимо запульсировало и затвердело.       — Что мы будем делать? — спросил Осаму, чуть отстраняясь и оказываясь прямо напротив чужих губ, которые можно было бы поцеловать, если бы не их уговор.       — Я буду трогать тебя, — хрипло сказал Накаджима ему на ухо, роняя стек рядом и сжимая освободившейся рукой плечо мужчины. — Ты можешь остановить меня стоп-словом в совершенно произвольный момент, когда пожелаешь, даже если не будешь чувствовать, что дошел до своего предела. Тебе же важно знать, что я остановлюсь несмотря ни на что, верно?       Дазай прижался теснее, судорожно сглатывая скопившуюся слюну — этот чертов Тигр прекрасно понимал его колючие страхи, трусливые опасения и темные желания, зудящие где-то в груди. Он был прав — исполнителю было важно это знание, и немного помедлить, выстраивая рамки игры, не казалось плохой идеей.       — Да. Хорошо. Г-господин, — вспомнил Осаму об уважительном обращении и отстранился, чтобы заглянуть Ацуши в глаза; стянутые бинтами руки по-прежнему лежали на его талии, словно мужчине действительно нужно было держаться за что-то, чтобы не упасть, чтобы не потерять голову, чтобы ощутить всем собой — здесь и сейчас у него есть надежная опора в лице нежного понимающего доминанта.       — Где ты хочешь, чтобы я коснулся тебя? — спросил Накаджима ласково, погладив мужчину по щеке костяшками пальцев, и отбросил ошейник на кровать. — Что ты хочешь, чтобы я с тобой сделал?       Осаму растаял, нервно прикусывая губу, и открыл рот, выдыхая, почти шепча:       — Я... Я хочу, чтобы вы обняли меня, господин.       Начинать с малого же не плохо, да? Ацуши тоже так подумал и покорно выполнил его просьбу: обвил руками шею Дазая, на мгновение прижав его голову к своей груди, нежно улыбнулся, выжидая.       — Поцелуйте меня, — почти забылся мужчина и не сразу это понял, но Накаджима все равно подчинился — только влажно поцеловал его в шею над полоской бинтов, сжав пальцы под челюстью и откинув его голову назад. — Ха...       Дальше Ацуши не были нужны указания — он начал трогать сам: скользнул ладонью вниз по его груди, прикусывая мочку уха, вжал пальцы в рубашку там, где, предположительно, под тканью был сосок, растирая, массируя и пощипывая. Осаму глухо застонал, сжимая пальцы на чужих боках, Накаджима отпустил его шею и прикусил ключицу, про себя сетуя на обилие повязок, в которые мужчина был с ног до головы замотан. Отстранившись, Ацуши мельком поглядел на Дазая — он выглядел таким возбужденным и потерянным одновременно, что краем сознания хотелось посмотреть, какое выражение лица у него будет, если сбросить его с кровати и поставить перед собой на колени, но желание это нельзя было исполнить: нужно было быть осторожнее. Терять такое сокровище из-за нетерпеливости Накаджима не хотел, поэтому провел языком по чужой щеке и торопливо начал расстегивать мешающуюся рубашку, выпутывая пуговицы из тисков ткани. Окинув недовольным взглядом вездесущие бинты, он сжал плечо Осаму и тихо спросил, склонившись над его ухом:       — Могу я их снять?       Дазай не отвечал на долю секунды дольше, чем следовало бы, но все-таки выдавил из себя:       — Нет... Не сейчас.       Прикрыв глаза, мужчина прерывисто вздохнул, когда Ацуши огладил его грудь и живот рукой, а потом резко дернул за края рубашки, распахивая ее и чуть спуская рукава с его плеч. Осаму чувствовал себя... Под чужим контролем. Это было приятное, теплое чувство, отдающееся пульсирующей дрожью в паху, но страх и смущение еще никуда не ушли, и палитра его ощущений разбавлялась черным, колючим и тревожным. Накаджима поцеловал его в шею мокрее, жестче, безжалостней, смыкая зубы на бьющейся жилке, и Дазай еле нашел в себе силы, чтобы произнести:       — Бе... -гонии...       Ацуши замер, а потом и вовсе чуть отстранился, поднимая руки перед собой в извиняющемся жесте — видишь, я остановился, я больше тебя не трогаю. Осаму перевел дыхание, открывая мутные, невидящие глаза, и они пересеклись взглядами.       — Все хорошо? — поинтересовался Накаджима, и Дазай коротко кивнул, обнимая его и утыкаясь лицом ему в грудь.       — О, Боги... — пораженно выдохнул Осаму, хотя не знал, чем именно был впечатлен: своим возбуждением, чужим давлением или послушанием своего доминанта.       — Мы можем продолжать? — спросил Ацуши, обнимая его в ответ, мягко и заботливо, нежно.       — Да. Пожалуйста, да, — выдохнул Дазай с мольбой, и Тигр сжал его шею сзади, словно оттягивал питомца за шкирку.       — Чего еще тебе хочется? — Накаджима скользнул большим пальцем по губам мужчины, толкнулся между ними и почувствовал чужой язык, проскользнувший будто случайно. Жидкое тепло затопило тело, Осаму прикусил подушечку чужого пальца, блаженно прикрывая глаза, и поерзал, пытаясь унять свое жаркое постыдное желание.       — Ударьте меня по щеке, господин, — с благоговением пролепетал он, медленно моргая, и Ацуши убрал руку от его рта, только чтобы чуть замахнуться и шлепнуть ладонью по чужой щеке — не слишком сильно, но и не слишком мягко, так, чтобы щека загорелась болью, так, чтобы рука заныла от твердого уверенного удара.       Дазай словно потерялся в прострации, не реагируя, переживая эти пламенные эмоции, но Накаджима отвлек его, ведя за собой своим голосом, погладил по саднящей щеке, шепча:       — Так, малыш?       Подавшись навстречу руке, Осаму преданно потерся о ладонь и кивнул, сжимая пальцами чужие бедра.       Ацуши больше не хотелось медлить.       Его рука скользнула между их телами, накрывая через ткань просторных штанов вставший член, пальцы примяли головку, обводя ее по контуру, и скользнули ниже, вжимаясь в основание. Дазай раскраснелся в исступлении и тяжело задышал, прижимаясь к Накаджиме теснее; ему хотелось еще, ему хотелось двигаться и толкаться в его ладонь, бесстыдно истекая смазкой, но ни поза, ни их игра в доверие этого не позволяли.       — Бегонии, — беспомощно всхлипнул Осаму, не желая, чтобы Ацуши останавливался, но желая знать, что он остановится.       И парень остановился. Он убрал руки и поднял их так же, как и в первый раз.       Дазаю снова нужно было отдышаться, он изнывал от удовольствия и мог поклясться, что еще немного, и он кончил бы в белье, разнеженный и преступно чувствительный, от одной только ласки пальцами.       — Осаму?       — Еще нет, — выдохнул исполнитель. — Подожди. Я дам знать, когда.       Нужно немного помедлить. Нужно помучить как Тигра, так и себя, прижимаясь друг к другу близко, но все равно держась на расстоянии слов и доверия. Все-таки терпение — высшая добродетель, которой никто из них, конечно, не отличался, но ради друг друга, ради горячей страстной сессии и трепетных чувств они оба были готовы подождать и выстроить устойчивый надежный фундамент своих отношений, пусть не серьезных, пусть завязанных на сексе и БДСМ, но важных. Дазай молчал долго. Накаджима столько же не прикасался к нему, прикрыв глаза в ожидании.       — Господин. Пожалуйста... — решился Осаму, мягко целуя его в подбородок, и Ацуши сжал пальцы на его шее, выгибаясь так, чтобы вжаться пахом в его пах.       — Скажи, когда будешь готов надеть ошейник и стать моим, — шепнул Тигр, ведя свободной рукой по его груди, однако пока даже не немереваясь идти ниже. — Но тогда тебе нельзя будет использовать стоп-слово без веской на то причины.       — Ах, я... Еще нет... — сипло проговорил Дазай, чувствуя, как под чужими пальцами бьется кровь, как в висках наливается приятная тяжесть, а ладонь парня, что на груди, так и не собирается снова ласкать его между ног. Мужчина вцепился в Накаджиму, смяв на его спине ткань черной рубашки, и откинул голову, наслаждаясь своей свободой вне воли — оказывается, чувствовать себя ведомым с полной уверенностью, что это не зайдет за условные границы, но пленит, заключит в тиски смирения и повиновения, безумно приятно.       Отдаться. Хотелось отдаться, подчиниться, вверить себя в чужие руки и забыть обо всем, что только могло потревожить разум.       — Я готов, господин, — сказал Дазай надсадно, и Ацуши, подняв плотный кожаный ремешок с постели, стянул его на шее мужчины. Крепко. Удушающе.       — Туго? — спросил парень, не глядя на него, шепча прямо на ухо, и Осаму подавился воздухом, хотя еще мог дышать — ошейник приятно, но ощутимо впивался в кожу, давил, позволяя ощутить собственную беспомощность и уязвимость. Зависимость от хозяина — от доминанта.       — Да, — это было правда слишком туго, — но... Подержите немного... вот так.       Накаджима дьявольски ухмыльнулся, придерживая ошейник плотно затянутым, но спустя дрожащий блаженный вздох Дазая отпустил его и застегнул, как положено.       — Разденься и сядь на пол, малыш, — мурлыкнул Ацуши и слез с чужих колен, вставая рядом прямо, властно и уверенно. — Бинты тоже.       Осаму поднял расфокусированный взгляд и рассеянно кивнул, цепляя кончик бинта на шее, чтобы вытянуть его из-под ошейника и начать разматываться. Минута торопливого обнажения была неловкой, но свой накал страсти не потеряла; Дазай выпутался из повязок, рубашки, штанов и белья и сел перед кроватью, как и было приказано. У него стояло. Даже зажатый между бедер, член торчал и блестел смазкой на кончике головки, и Накаджима не преминул этим полюбоваться, прежде чем сесть на край кровати, взять стек и в задумчивости прикусить кончик шлепка, наблюдая за своим сабмиссивом. Осаму краснел, прятал взгляд и держал сжатые в кулаки ладони на своих коленях, чуть сгорбившись.       — Посмотри на меня, — сказал Ацуши, протянув к Дазаю стек и приподняв его подбородок шлепком. — Выпрямись. Руки за спину, предплечье на предплечье.       Он прекрасно видел эту скованность Дазая, его смущение, страх, неуверенность и под всем этим — желание. Мужчина подчинился, глядя на Тигра взглядом блестящим, молящим и загнанным, словно он оказался в ловушке и не мог выбраться без чужой помощи, его помощи. Открытость подразумевала слабость, незащищенность, и теперь Осаму было сложно сосредоточиться на удовольствии, когда его больше волновали мысли Накаджимы: что он думал о нем? Осуждал ли он его за эти шрамы? За его желания? От незнания было некомфортно.       — Ты и правда любишь боль, — констатировал Ацуши, ведя шлепком по шее Дазая, ключицам, груди, скользя по старым рубцам и кое-где недавним порезам. — Я с удовольствием раздеру твою кожу в кровь, — улыбнулся он, спуская стек по животу, касаясь горячей ярко-розовой головки. Осаму задрожал. К горлу подступил ком, и он не знал, хороший это был знак или плохой. — Конечно, не сейчас, но, может... В следующий раз. Осаму?       Мужчина не сразу понял, что нужно отозваться.       — Д-да, господин?       — Скажи мне, как ты себя чувствуешь.       Дазай слегка оторопел от такого вопроса, но собрал плывущие мысли в кучу и попытался облечь в слова свои чувства:       — Я... Мне... — «Неприятно». «Неловко». «Страшно». «Страшно». Но Накаджима не умел читать мысли. — Странное чувство, — выдавил из себя Осаму, отводя взгляд, но тут же возвращая его к чужому лицу — нужно смотреть на Ацуши. — Это... Тяжело.       — Хм... Сложно раскрепоститься? Желание сходит из-за навязчивых мыслей? — предположил Тигр, будто говорил не с Дазаем, а с самим собой. Он понимал его — первая сессия всегда волнительная и немного пугающая, непросто сосредоточиться и довериться тому, о ком ничего не знаешь, а учитывая, что между ними уже успело произойти, исполнитель, наверное, сейчас был просто в ужасе. — Малыш, — все-таки обратился Накаджима к нему напрямую, опустив стек. — Ты очень красивый. Правда. Я с ума схожу, глядя на тебя, — улыбнулся парень и протянул руку, чтобы погладить Осаму по щеке, и тот чуть расслабился, подаваясь навстречу теплой ладони. — Наверное, немного нечестно, что ты раздет полностью, а я не снял с себя ни единой вещи... Может, поэтому ты так боишься? — спросил Накаджима, и Дазай вздрогнул — он не говорил, что боится. Но это была правда. Та правда, которую было видно в каждом его жесте, которая дрожала в каждом его вздохе, которая теплилась на глубине его зрачка. Осаму сглотнул. Ацуши нежно улыбнулся и начал расстегивать рубашку.       Теперь мужчина был больше заинтересован, чем напуган; Накаджима снял рубашку, откидывая ее к другим вещам, сброшенным у подножия кровати, взору открылись поджарые мышцы и кожа, испещренная шрамами — большие страшные ожоги, следы от швов, кое-где даже зажившие раны от пуль и ножей. Но Ацуши пошел дальше — он расстегнул джинсы, звенькнув бляшкой ремня, и приспустил белье, беря вставший член в руку, но не прекращая смотреть на Дазая.       Мужчина тяжело дышал, глядя во все глаза на своего доминанта, сердце его билось бешено, неистово, а в черепушке зарождалась расплывчатая жидкая мысль, сути которой он еще не понимал.       — Чего тебе хочется, Осаму-чан? — спросил Накаджима, мягко и ненавязчиво трогая себя; он умел быть нежным, но ему приходилось прикладывать усилия, чтобы вдруг не сорваться сейчас и не трахнуть Дазая прямо на ковре, вжимая его лицом в ворс и больно впиваясь пальцами в его ягодицы.       — Мне хочется... — «Отсосать», — пронеслось легким бризом в голове, но за этой мыслью последовала еще одна, накрывая разум цунами: «Противен. Ты мне противен». Слишком свежи были воспоминания о том, как Ацуши его сломал и унизил, и Осаму боялся все испортить и привести к тому, чем закончилось их «здесь и сейчас» в его кабинете. — М-можно задать вопрос, господин?       Холодок пробежался по лопаткам — Дазай боялся и ненавидел самого себя. Тигр убрал от себя руку, но твердый член еще был виден среди складок ткани, и прятать его обратно в белье парень не собирался.       — Конечно, малыш. Что угодно.       — Т-тогда, у меня в кабинете... — Осаму не мог не отводить взгляд, не мог не мяться и не опасаться, что это может плохо закончиться. — Я правда так плохо вам отсосал? — спросил он неловко, и Накаджима едва сдержался, чтобы не засмеяться в голос.       — Нет, — улыбнулся Ацуши, протягивая к нему руку и поглаживая его влажными от смазки пальцами по щеке. — Не правда. Ты удивишься, но меня тяжело заставить кончить от минета. А ты заставил, — его улыбка стала шире, и Дазай приоткрыл рот, мотнув головой, чтобы обхватить губами чужие пальцы и примять их зубами, влажно скользя между ними языком. — Тебе хочется взять в рот?       Осаму нервно кивнул, напрягаясь и сжимая рукой руку за своей спиной. Накаджима выглядел до безумия довольным, если не сказать счастливым, и... Возбужденным. Раскрепощенным. Смелым и открытым.       — Я позволю тебе отсосать мне, — заухмылялся Ацуши, вытаскивая пальцы из чужого рта и поднимая стек. Шлепок коснулся влажных от слюны губ. — Но сначала тебе нужно будет полизать. Давай, не стесняйся, хочу, чтобы ты попачкался.       — Господин... — выдохнул Дазай, глядя Тигру прямо в глаза, и приоткрыл рот, медленно ведя языком по кончику стека, чуть прикусил его, сомкнул на шлепке губы, смачивая его слюной.       Он лизал и посасывал его, то блаженно смыкая веки, то поднимая взгляд на наблюдающего за ним Накаджиму, чувствуя, как возбуждение накрывает его новой волной, как член наливается тяжестью, привлекая внимание острым ощущением неудовлетворения, жаждой прикосновений, сладкой тянущей болью. Слюна стекла из уголка рта, скапливаясь на подбородке, капелька растянулась в воздухе в тонкую нить, и Ацуши облизнулся, понимая: пора.       — Осаму-чан, — мурлыкнул парень, прислоняя влажный шлепок к его щеке. — Могу я тебя ударить?       Он спросил, прежде чем ударить.       — Да-а, — протянул Дазай жалобно, и Накаджима чуть замахнулся, прежде чем хлестнуть стеком по его лицу. Место удара защипало, потеплело, и Осаму задрожал, поводя плечами, чуть поерзал, чтобы прижать бедрами ноющий член. — Ха-а...       — Хороший мальчик, — похвалил его Тигр, и Дазай растаял от нежности. — Иди сюда; и держи руки за спиной, — парень подсел ближе к краю, шире разводя колени, и Осаму радостно подполз к нему, склоняясь над его ширинкой.       Так-то лучше. Чуть больше откровений — чуть больше доверия, а с ним и смелости, и вожделения, и откровенной похоти, которая в этом нежном ангеле пылала праведным огнем. Ацуши поправил джинсы и белье так, чтобы Дазаю было удобнее, и тот прильнул к его члену, сомкнул губы на головке, слизывая солоноватый предэякулят, провел языком по чувствительной уздечке, отстраняясь и влажно целуя плоть у самого основания. Накаджима восхищенно вздохнул, чувствуя биение подскочившего пульса в глотке, и погладил своего сабмиссива по голове, зарываясь пальцами между белых прядей.       — Ох, черт... Как же я хочу трахнуть тебя, — проговорил Ацуши, сжимая в кулаке волосы Осаму, и притянул его ближе к себе.       Дазай сдавленно промычал, раскрывая рот шире и беря член глубже, головка приятно скользнула по языку и уперлась в горло, провоцируя с непривычки короткий слабый спазм. Накаджима простонал, откровенно наслаждаясь ощущением его теплой, мокрой и тесной глотки, и двинул бедрами от нетерпения — приятно, до дрожи, до безумия, до острой жажды толкаться еще и еще. Осаму глотал усердно, жадно, почти не заботясь о своем дыхании, его щеки и губы измазались в слюне, а затуманенный пьяный взгляд лихорадочно заблестел из-под прикрытых ресниц. Намотав светлую челку на кулак, Ацуши основательно насадил его ртом на свой член несколько раз и резко отстранил, запрокидывая его голову назад — выражение абсолютного блаженства на раскрасневшемся лице, слипшиеся на лбу пряди, приоткрытый рот с едва высунутым языком; Дазай был прекрасен. «Поиграем потом в шлюху и клиента», — пронеслось у Накаджимы в голове, и тот тонко улыбнулся, потрясывая мужчину за волосы.       — Какой же ты... Умничка... — ласково проговорил он, сжимая пальцы свободной руки на его шее так, чтобы придавить ошейник поплотнее к коже. Осаму задрожал от похвалы, довольно щурясь, и растянул губы в ленивой улыбке. — Пойдем на кровать.       Забравшись на постель с ногами, Ацуши подтянул Дазая за ошейник, отпустив его волосы, и тот последовал за ним, стараясь не использовать сложенные за спиной руки — господин еще не разрешал их убирать. Тигр уложил его на живот рядом с собой, сел сзади и потянул его бедра на себя: теперь мужчина лежал, упершись грудью в кровать и подняв задницу кверху, стоя на коленях, и эта поза... смущала его. Руки Накаджимы накрыли чужие, заведенные за спину, расцепили их и вжали ладонями в простыни; парень навис над Осаму, касаясь его ягодиц обнаженным членом, и исполнитель издал жалобный сдавленный звук, чувствуя, как сплетаются их пальцы — как Ацуши их сплетает.       — Ты готовился? — спросил Тигр у него над ухом и поцеловал его в шею, прикусывая загривок.       — Да... Боги, да, — хрипло сказал Дазай, чуть повернув голову в сторону. Жарко. Было жарко и страшно, румянец теплился не только на его щеках, но и на кончиках ушей, а глотка ныла от того, как глубоко Накаджима заставил его взять в рот.       — Хм-м? То есть, если я трахну тебя прямо сейчас, совсем не заботясь о тебе и вдалбливая тебя в кровать, тебе не будет больно? — спросил Ацуши, потираясь о его зад, и Осаму нервно вздохнул, разгоряченный и напуганный.       — Я... Не настолько усиленно готовился, — пристыженно выдал он, и парень легко шлепнул его по бедру, вновь прижимаясь губами к шее, вылизывая, посасывая и сжимая зубами; Дазай вымученно застонал, прогибаясь в пояснице.       — Что ж, в следующий раз готовься лучше. Никогда не знаешь, когда твой доминант захочет взять тебя без прелюдий, — голос Тигра похолодел, словно осуждающе, но мягкий поцелуй за раскрасневшимся ушком вразумил Осаму: на него не злятся, он желанен и любим, и все хорошо. — Если бы эта сессия не была твоей первой, я бы не обнимал тебя на пороге, а трахал бы у стенки в коридоре, — выдохнул Накаджима, — если бы не начал в лифте.       Дазай тихо сдавленно простонал, крепко жмурясь — он фантазировал об этом, и, когда Ацуши сам коснулся этой фантазии, она стала более постыдной, чем казалась изначально.       — Простите, господин, я буду стараться лучше, — пискнул Осаму, и Накаджима расцепил их пальцы, приподнимаясь, но по-прежнему вжимая свои бедра в его.       — Смазка? — спросил Тигр коротко, и мужчина сжал в пальцах простыни.       — В... Ящике стола, — Дазай прикусил язык — черт, он совсем забыл об этом! — В другой... Комнате, — договорил он, утыкаясь носом в постель.       Конечно, было очевидно, что смазка им понадобится, но Осаму, хоть и готовил себя с ее помощью, все равно о ней забыл, и теперь нужно было пожинать плоды своей рассеянности, вопрос лишь в том, насколько это разозлит Ацуши и разозлит ли вообще. Накаджима стиснул его ягодицы обеими руками, чуть развел и свел вновь, двигая бедрами, скользя членом между теплых упругих половинок. Дазай напрягся и подавился горячим воздухом, прикрывая глаза — он ожидал... немного не этого.       — М-м... Я бы кончил и так, но мне хочется отодрать тебя, как никто другой не сможет, — лениво протянул Тигр и впился ногтями в кожу Осаму, чуть царапая ее. — Малыш, я недоволен твоей беспечностью. Ты должен был хорошо позаботиться о себе, прежде чем я приду.       — Простите, господин, простите, — всхлипнул Дазай, — Я все сделаю, только не оставляйте меня, я буду хорошим...       — Вот как? — спросил Ацуши, убирая руки и отстраняясь, чтобы встать у кровати. — Какая комната?       — Д-дверь налево...       — Лежи так и жди меня, — вздохнул парень, направляясь к двери.       Он прошмыгнул в соседнюю комнату, глазами нашел письменный стол и порылся в ящике, торопливо ища смазку — медлить не хотелось, не теперь. Вернувшись, он закрыл за собой дверь и медленно прошагал к кровати, любуясь Дазаем, его сочной, слишком округлой для парня задницей, тонкими разведенными бедрами; черт, шрамы были даже на его ногах.       — Малыш... — ухмыльнулся Накаджима, прикусывая губу и сжимая пальцами подбородок, будто в задумчивости. — Разведи ягодицы.       Осаму вздрогнул, услышав его голос, но подчинился, разжал онемевшими пальцами простыни, и завел руки назад, покорно выполняя данный ему приказ. Он не привык быть таким открытым, он стеснялся своей обнаженности и был в ужасе от того, что Ацуши смотрел на него такого, сверлил взглядом его нежно-розовый анус и подтянутые яички, наблюдал внимательно и оценивающе.       — Хм, как можно быть таким гладким? — протянул Ацуши, опускаясь на кровать и накрывая пальцы мужчины своими. — Ты что, и отбеливание делал?       — Я-я... Да.       — Ты был бы идеальным сабмиссивом, если бы был таким не только между ног, — сказал парень, откупоривая тюбик смазки. — Больше смелости, больше собранности, меньше рассеянности... Ну, хоть покорности тебе не занимать.       Смазка капнула на копчик и густо полилась вниз, будоража чувства Дазая — сказать, что он был чувствительным даже к такому, значит ничего не сказать.       — Трахни себя, — сказал Накаджима и сел поудобнее. — Не зажимайся ты так, Осаму-чан. Я хочу тебя. Я хочу, чтобы ты не боялся того, что я смотрю на тебя.       — ...Господин, — всхлипнул Дазай, уткнувшись лицом в постель, но быстро повернув ее так, как было. — Скажите... Говорите, что хотите со мной делать. Пожалуйста. Что угодно.       Осаму глубоко вдохнул и ввел палец в себя, медленно толкаясь им внутрь, он вытащил его, только чтобы собрать растекшуюся смазку и вставить снова, стараясь расслабиться и позволить себе хорошо растянуть себя. Ацуши не прекращал улыбаться — как же он был доволен!       — Хочу ласкать тебя так долго и так мягко, чтобы ты умолял меня быть грубее, — произнес он, и Осаму чуть замедлился, а потом ускорил темп, тяжко дыша. — Хочу насаживать тебя на свой член и не давать кончать. Хочу испробовать на тебе все твои игрушки, хочу держать тебя на поводке и заставлять тебя вылизывать мои ботинки, хочу трахать твой рот и спускать тебе в глотку, хочу лишать тебя зрения, движения, дыхания, — исполнитель застонал, уже вводя в себя два пальца, вгоняя их в себя часто и глубоко. — Еще?       — Блядь, да, — всхлипнул Дазай, разводя колени шире, и Ацуши кончиком пальца провел по его гладкой мошонке, спустился им по члену, коснулся головки — мужчина был мокрым и горячим, он буквально тек, слушая эти пошлости и удовлетворяя себя на чужих глазах.       — Хочу бить тебя, кусать, душить... — хрипло сказал Накаджима и облизнул подушечку пальца от чужой солоноватой смазки. — Хочу драть тебя до потери сознания... И после него...       Осаму застонал, прогибаясь в пояснице, Ацуши добавил ему еще смазки, и теперь он трахал себя тремя пальцами, судорожно дергая напряженными бедрами, желая насадиться, не чувствуя, как начала тяжелеть затекающая рука.       — Все. Все-все-все, — парень остановил Дазая, придержав его за запястье, и Осаму устало уронил обе руки по обе стороны от своей головы, отчаянно хватая ртом воздух. — Больше не могу, черт, иди сюда.       Накаджима подтянул его за бедра и встал позади него на колени, спуская свои джинсы до колен. Еще немного смазки, осторожное медленное проникновение и жалобный истомленный вздох его саба, подогревающий жадное, голодное эго Тигра. Ацуши двигался размеренно, неторопливо, стискивая пальцами чужие ягодицы, Осаму бесконтрольно постанывал и закатывал глаза, ловя абсолютный кайф от ощущения скользящего члена в себе — его переполняли эйфория, возбуждение и сытость. Насыщение железной волей доминанта. Наслаждение собственным подчинением, собственной слабостью.       — Быстрее... — просипел Дазай, стараясь двигаться навстречу, но смысл их позы заключался в том, что основные усилия должен прилагать именно Накаджима.       — Быстрее? Ха, — усмехнулся Черный Тигр и резко толкнул бедра, вгоняя член до упора так, что у Осаму аж мушки поплыли перед глазами, но продолжил он в том же темпе. — А ты тогда громче. Кричи, малыш.       Оттянув пальцами ошейник мужчины, Ацуши шлепнул его по ягодице и впился в нее ногтями, больно, жестко, крепко.       — Гха! А-ах!.. — Дазай больше не сдерживался, воя от боли и удовольствия, он стонал на каждом толчке, совсем не наигранно — блаженно, и Накаджима ускорился, отпуская его ошейник, чтобы не придушить исполнителя ненароком, навис над ним, жарко дыша ему в затылок.       Простыни шуршали, плоть пошло шлепала о плоть, утробное рычание клубилось в груди доминанта, и жалобные крики срывались с губ сабмиссива. Будь в этой комнате окна, они бы запотели, но испариной покрылись тела, а по бедру Осаму потекла смазка — он бы хотел коснуться себя, но руки онемели, он бы хотел, чтобы его коснулся Ацуши, но удовольствия, казалось, и так было слишком много. И все же недостаточно, чтобы дойти до оргазма.       — Кончишь без рук, малыш? — тяжело дыша, спросил парень, и прикусил лопатку Дазая, вдалбливаясь в него усерднее.       — Ха-а-а... Я-я... Господин! — Осаму едва ли мог говорить и почти не мог дышать, но он хотел, чтобы это ни на мгновение не прекращалось. — По... -жа... -луйста... Разрешите...       «Он правда может?..» — пронеслось в голове Накаджимы, и он застонал, сосредотачиваясь на том, чтобы сделать это вместе с ним.       — Кончай, — хрипло приказал парень, и Дазай завыл, нервно вздрогнув, излился на простыни, теряя себя в потоке горячих острых чувств — никогда он не получал столько удовольствия, сколько получил сегодня с ним. Ацуши схватил его за шею, ударил по бедру и сжал пальцы под его челюстью, кончая внутрь, но очень скоро вытащил — Осаму судорожно сжимался, переживая оргазм, и пусть его влажная теснота была приятной, спазмы поджимающихся мышц уже такого восторга не вызывали.       Упав рядом на спину, Накаджима тяжело вздохнул, а Дазай без сил рухнул на живот, мелко подрагивая.       — Ох, Осаму-чан, — ласково, почти восхищенно выдохнул Ацуши, прикрывая глаза — он тоже заметно подустал, сложно было это не заметить. — Ты доволен?       — Угум... — промычал Дазай, стараясь унять мандраж; это было... сильно. Конечно, БДСМ в этом было мало — хороший секс с использованием парочки простых атрибутов — но эти приказы, снисходительное обращение, то самое доминирование, которого он желал, были превосходны. Неплохое, просто отличное начало, новая, крепкая ступень доверия, на которой не страшно было стоять.       — Иди сюда, малыш. — Тигр подтянул его ближе к себе и обнял, прижимая к груди; мужчина разнежился, мягко сжал ослабевшими руками его плечи и расслабился, вдыхая его запах, смешавшийся с нотками мускуса. — Есть какие-нибудь пожелания для следующего раза?       Не то чтобы Осаму глубоко задумался, но молчал он долго — просто говорить было тяжело, он чувствовал себя жутко уставшим, но... удовлетворенным. Ацуши действительно оттрахал его так, как никто другой не смог бы.       — Идея с лифтом... — произнес он лениво и осознал сказанное только после того, как слова сорвались с языка. Дазай нервно дернулся — у него не было в планах говорить это вслух. Но Накаджима засмеялся и погладил его по голове.       — Я подумаю над этим. Но тогда тебе действительно нужно будет подготовиться получше, — мурлыкнул парень.       — Х-хорошо... — пискнул Осаму, испытывая ужас вперемешку с сильнейшим восторгом — его фантазия действительно претворится в жизнь?..       — Что-нибудь еще? — поинтересовался Тигр.       — М-м... Можешь быть не таким мягким. Я доверяю тебе, и хочу, ну...       — Жестче? — предположил Ацуши, и он попал в точку.       — Хех, да. Ты... Правда хочешь лишить меня движения? — спросил он с горящими глазами. — Может, свяжешь меня? Или используешь наручники, наножники, фиксаторы?       Осаму сиял, и Накаджима был рад его энтузиазму — это значило, он больше не боялся и правда доверял ему, свои мысли, фантазии, всего себя. Парень думал, этого будет сложнее добиться, и не ожидал такого скорого раскрытия и искренней отдачи, но это было не плохо.       — Конечно, малыш, — выдохнул Ацуши. — Довести тебя до ванной?       — Нет, я... Пока не могу двигаться.       — Я поэтому и спрашиваю.       Забота Накаджимы казалась ирреальной, но она была приятной, теплящей растревоженное сердце — Дазай поверить не мог, что это происходило на самом деле. Но вот Тигр приподнялся, осторожно опустив его рядом, встал с постели и поднял рубашку, брошенную с остальными вещами.       — М-м? Ацуши?       — Что? Мне надо идти, — сказал парень, неторопливо застегивая пуговицы.       — Уже? — как-то разочарованно протянул Осаму и приподнялся на локтях.       — Хочешь, чтобы я побыл с тобой подольше? — спросил Накаджима, подтягивая джинсы и застегивая ширинку и ремень — он и правда собирался уйти прямо сейчас.       — Ну... Просто...       — Сессия закончилась, в конце я был нежен, а теперь мне нужно домой, написать отчет, там, ужин приготовить...       — Ты можешь остаться у меня на ночь, — почти паникуя, но еще держа себя в руках, сказал Дазай, перевернувшись на спину и полуприсев; бедра и ягодицы отдались тупой болью.       — На ночь? А-ха-ха, — засмеялся Ацуши, прикрыв ладонью рот, но он быстро взял себя в руки и снисходительно посмотрел на исполнителя. — Дазай. Мы не пара. Мы даже не то чтобы любовники — партнеры по Теме, дом и саб. Я твой, да. Но только в пределах нашей игры.       — Ох... Хорошо.       — Так что бывай, — он развернулся к двери, засовывая руку в карман. — Ночи, малыш.       Дверь открылась, Тигр скрылся за ней и вышел в коридор. Вскоре хлопнула и входная дверь.       Он правда оставил его одного?       Осаму упал на спину, отрешенно глядя в потолок. Приятная теплая боль томилась в теле, укусы на загривке ныли, а в голове зияла приятная пустота, разгоняющая непрошенные, такие ненужные сейчас мысли. И только сейчас он вдруг осознал...       Как же в его доме тихо.