Одержимость

      Они давно не виделись, и Осаму даже немного переживал по этому поводу, но его волнение сходило на нет от предвкушения этой встречи. Накахара Чуя был его лучшим другом, возможно, в какой-то период жизни Дазая они могли бы стать даже чем-то большим, но у них не сложилось; впрочем, на их крепкую дружбу это никак не повлияло.       Мужчина выполз из постели и все-таки оделся, даже покурил в ожидании, когда закипит чайник — Чуя вряд ли будет очень долго добираться до него, так что встретить его горячим чаем не казалось плохой идеей. Из съестного были лишь давнишние подсохшие кексы — Осаму не помнил, когда в последний раз пек — но их можно было подогреть, чтобы они снова стали мягкими и ароматными. Закончив с этими мелкими отвлекающими от мыслей приготовлениями, Дазай добрался и до игровой, чтобы убраться там, почистить все игрушки и разложить их по своим местам. Ошейник все еще стягивал шею, и снимать его не хотелось, даже мысль о смущении перед Накахарой не сильно волновала Осаму — его друг прекрасно знал о его вкусах, но не осуждал, даже в некоторой степени поддерживал. Еще одна сигарета, чай, расплывчатые мысли за кухонным столом — прошедшая сессия, саднящий зад, глубокое теплое удовлетворение в низу живота и... Пустота в груди.       Чуе понадобилось десять минут — эсперу со способностью управлять гравитацией машины не нужны. Дазай как раз допил свой чай, открыл Накахаре домофонную дверь, ополоснул чашку и вернулся в коридор, когда прозвенела трель звонка, оповещающая о госте.       — Осаму-чан!       Не успел мужчина впустить Чую в квартиру, как тот бросился обнимать его на пороге, чуть ли не подпрыгивая на месте от радости встречи. Дазай заулыбался и обхватил его руками в ответ, утыкаясь носом в копну ярко-синих вьющихся волос — они пахли чем-то свежим, сладким и... родным. Как же он все-таки скучал.       — Привет, Чу-чан, — Осаму отстранился и заулыбался, смотря в янтарно-красные глаза напротив своих, Накахара опустил взгляд и, видимо, заметил ошейник.       — Играешься? — Чуя шутливо потянул за металлическое кольцо, разбавляя бледность лица Дазая краской смущения, и тот неловко ответил:       — В-вроде того. М-м, чаю? — он вполоборота направился в сторону кухни. — Чайник горячий.       — Конечно, — Чуя бодро кивнул, разулся и пошел следом, краем глаза подмечая... следы от веревок на руках Дазая? — Э-эй, — ехидно протянул он, беря его ладонь в свою и осматривая красные полосы ближе, — да ты, я вижу, хорошо сегодняшний вечер провел. — Запястья, предплечья... Плечи. Накахара изменил выражение лица на озадаченное, а потом и на сосредоточенное, глядя на вторую руку Осаму, хмурясь, поднимая рукава его футболки, благо мужчина стоял неподвижно и позволял делать это с собой. — Дазай, ты не мог сам связать себя так, — заключил он, поднимая на него взгляд.       Не то чтобы Осаму собирался скрывать от Чуи тот факт, что у него появился партнер, но и обсуждать это он тоже не горел желанием. Мужчина просто хотел провести время в хорошей компании и отвлечься. Спокойная ночь, разговоры ни о чем, тепло объятий дорогого человека — лишь бы не в холодной постели наедине с самим собой, не сегодня.       — Меня так связал мой доминант, — Дазай механически улыбнулся и потянулся за чашками, сахарницей, заварочным чайником, пытаясь унять дрожь в руках. Сердце отчего-то забилось сильнее, хотя на то не было особых причин, хотя он не должен был волноваться о своих словах, потому что в них не было ничего плохого.       А Чуя, казалось, загорелся энтузиазмом, заулыбался хитро, сел за стол, громко скрипнув ножками стула о пол, и произнес:       — Рассказывай, — подперев щеку кулаком. — Кто? Откуда? Неужели ты решился? Он хороший? — Вопросы посыпались, щеки Осаму загорелись, стало неловко, но исполнитель собрался с силами и сел напротив, тяжело вздыхая.       — Чуя, в Портовой Мафии нет хороших людей, — начал Дазай, потирая средний палец указательным и тут же осознавая, что в них нет сигареты — а курить неожиданно захотелось. Накахара, судя по его виду, хотел возразить что-то вроде: «Но ты же хороший», — однако мужчина продолжил, не дав ему и слова вымолвить: — Накаджима-кун один из капитанов. У нас было... тяжелое знакомство и сложное налаживание отношений. Просто... Он слишком напористый и слишком фамильярный. Я, черт возьми, один из исполнителей, а это нахальное животное...       Осаму ходил вокруг да около, не желая говорить обо всем прямо, расписывать в красках, как Ацуши доводил его до белого каления как своей жестокостью, так и своей нежностью, обсуждать прелести секса с ним или те неприятные мелочи вроде отсутствия поцелуев, ночевок, объятий во сне. Как можно жаловаться на то, что тебе никогда не светит? Накахара вздохнул, улыбка предвкушения сошла с его лица, осталась лишь морщинка между бровей и сосредоточенный взгляд.       — Ты можешь не говорить, если не хочешь, — мягко проговорил Чуя и подсуетился, чтобы налить им чай.       — У нас с ним уговор, — неожиданно твердо сказал Дазай. — У нас нет никаких отношений, только секс. Я не могу целовать его, он не может уйти после сессии, не утешив меня, вот... наши правила.       Как только слова слетели с языка, Осаму почувствовал странную тяжесть в груди, горло стянуло, а пальцы дрогнули. Поначалу его устраивали эти условия, но в перспективе они казались чудовищными — он ведь уже думал об этом. О том, что будет дальше. О том, что будет с ними. Осознание того, что их уговор однажды сломается, причем по его вине, било по сердцу и разуму — он просто-напросто не сможет.       — Почему он должен утешать тебя? — Накахара недоуменно склонил голову набок. Они так и не притронулись к чаю.       — Я... Мне нужна нежность. Чтобы знать, что все хорошо и я нигде не допустил ошибку. Наши сессии бывают довольно дикими, хотя их было немного, а они только набирают обороты.       Дазай снова думал, думал, думал о нем. Властный взгляд, пальцы в волосах, на шее, на бедрах, горячее дыхание, жаркие слова, укусы, жажда, желание, запах, вкус, давящая на плечи чужая воля. Он прекрасно понимал, что они друг другу не принадлежат и никогда не будут, но ему так хотелось, так...       — Ему будет плевать, если у меня появится кто-то на стороне. И мне должно быть плевать, если кто-то появится у него.       Осаму сказал это спокойно и тихо, но нельзя было не заметить, как он напрягся, стиснул пальцы в кулаки, закусил губу.       — Это что-то вроде... свободных отношений? — спросил Чуя, складывая руки на столе.       — Да? — предположил Дазай. — Наверное? Я не знаю.       — Осаму, ты подписался на хуйню, — решительно заявил Накахара, словно пытаясь отговорить друга от этого их уговора с Ацуши. — Твой доминант, судя по тому, что ты сказал, тот еще мудак. А еще — я вижу, черт возьми — ты привязываешься к нему.       — Он не мудак, — возразил мужчина, — и я не...       — Нельзя привязываться. А то еще, ни дай Бог, влюбишься — и в вашего рода отношениях все пойдет по пизде.       — Я знаю! — Дазай невольно повысил голос, стискивая кулаки крепче. — Я не хочу об этом говорить и тем более не хочу об этом думать. Мне нужно отвлечься от этого. Хорошо?       Чуя молчал несколько секунд, глядя Осаму в глаза — конечно, он волновался, хотел хоть как-то помочь ему, ободрить его, дать совет. У него был опыт «свободных отношений», так что он прекрасно знал, о чем говорил, когда так нелестно о них отзывался — это и недоверие, и ревность, приправленная болью и виной, и отчаяние, когда хочется привязать себя к человеку и не отпускать не столько потому, что он так сильно нужен, а потому, что «я — твой, ты — мой и больше ничей». Романтическими отношениями — не важно, моногамными или полигамными — правит собственничество, оно необходимо в определенной мере, но возьмешь чуть больше или чуть меньше — все разрушится. Накахара не хотел, чтобы Дазая сломало обстоятельствами и чувствами, вызванными этими самыми обстоятельствами, пока что гипотетическими, но вполне способными стать реальностью.       — Хорошо, — нежно выдохнул мужчина, и Осаму кивнул. — Может, в гостиную? Посмотрим фильм, поговорим о чем-нибудь незначительном?       — Да. Отнеси все туда, — Дазай кивнул на стол с их чаем и кексами, — я сейчас.       Он поднялся и забежал в свою комнату, чтобы взять сигареты с зажигалкой и достать пепельницу, помотал головой, отгоняя непрошенные навязчивые мысли о Накаджиме, вернулся к Чуе, который уже забрался на диван с ногами и включил плазму, бездумно переключая каналы и поедая еще теплый кекс. От одного его вида, такого домашнего, такого непринужденного, приятно потеплело на сердце. С ласковой улыбкой Осаму прошел через дверной проем и сел рядом, оставляя на кофейном столике пепельницу с сигаретами и беря в руки чашку чая, который уже успел немного остыть.       — Осаму-чан, я обожаю твою выпечку, — похвалил Накахара, облизываясь и доедая последний кусочек.       — Спасибо, родной, — Дазай улыбнулся шире и подобрал под себя ноги так же, как и Чуя. — Я так и не спросил, как у тебя дела.       И Накахара ответил, как у него дела. Рассказал, как идет его работа в Вооруженном Детективном Агентстве, вскользь упомянул о своей прошлой пассии, но не слишком задерживаясь на этой теме — чтобы не провоцировать Осаму на новые невеселые мысли об отношениях. «Не сошлись характерами», — просто сказал он и заговорил о недавно найденном баре, где очень услужливый персонал и приятная атмосфера. Он не любил шляться по подобным местам — в основном, потому что редко пил, а поесть можно было и в кафе — но этот бар чем-то его зацепил, туда просто хотелось ходить.       Потом был фильм, приглушенный свет и полуобъятия. Чай кончился, от кексов остались лишь крошки на глубине плетеной корзинки, было приятно в тишине, прерываемой звуковыми эффектами и голосами персонажей фильма, но... Дазай невольно думал: а что, если бы вместо Чуи здесь был Ацуши? Тот бы ехидничал, комментируя действия героев, курил бы вместе с ним, дразнился бы, ненавязчиво поглаживая ладонью колени и бедра Осаму. Щеки залились румянцем, дыхание перехватило, и его фантазия взяла верх: холодные пальцы, задирающие футболку, поцелуи, рассыпающиеся вдоль красных следов от веревок, соприкосновение губ, льнущие навстречу друг другу языки, объятия более крепкие, более жаркие — лишь бы вжаться, потереться, кожа к коже... «Черт», — подумалось Дазаю, и он зажмурился, прикрыл рукой рот, кусая внутреннюю сторону ладони. Он хотел. Он не мог.       Невольно Осаму покосился на Накахару, но быстро отвел взгляд, закусывая губу и убирая руку от лица. Сердце забилось быстрее, когда в разуме всплыло очевидное, почти невыполнимое желание, но... Во-первых, Ацуши плевать. Во-вторых, они с Чуей достаточно близки — или, по крайней мере, были: те подростковые поцелуи, долгое, нежное и осторожное изучение тел друг друга, совместный просмотр порно, просто чтобы научиться этому, просто чтобы сделать друг другу приятно — но это осталось в прошлом. Ладони вспотели. Экран телевизора потемнел, медленно поползли титры.       — Чу-чан... — прошептал Дазай, продолжая прятать взгляд.       — Да?       Слова застряли в глотке. Осаму прерывисто вздохнул и все же посмотрел на Накахару просяще, жалобно.       — Можно попросить кое-что? — проговорил он, вжимаясь плечом в плечо, укладывая ладонь Чуе на грудь.       — Конечно, — тот улыбнулся, поглаживая Дазая по голове, — что такое?       — Я-я... Мне... — мужчина замялся, невольно облизывая губы. — Мне очень хочется целоваться.       Накахара едва приоткрыл рот от удивления, посмотрел на друга неверяще, потом сочувствующе, смягчаясь и зарываясь рукой ему в волосы.       — Осаму-чан... — Судя по его осторожному тихому голосу, по смиренно прикрытым глазам, Чуя не считал это хорошей идеей и явно собирался отговорить от нее Дазая.       — Пожалуйста, — взмолился исполнитель. — Я знаю, о чем ты думаешь, но...       — Это правда того не стоит, — с тяжелым сердцем сказал Накахара.       — Мне нужно. Как тогда, — продолжал Осаму настаивать и даже взял руку Чуи в свою, отчаянно сжимая ее в пальцах. — Пожалуйста.       Накахара, очевидно, боролся с чем-то в себе, сомневался, стоит ли позволять Дазаю такую очевидную, но приятную глупость, думал о последствиях и все не находил их — если они это сделают, ничего не будет. Только Осаму станет чуточку легче. И он, коротко кивнув, потянулся к его губам и накрыл их своими, мягко придерживая Дазая за голову.       Тот почти что растаял, отвечая медленно, нежно, аккуратно, словно боясь нарушить воцарившуюся в этом моменте идиллию, словно опасаясь сделать что-то не так и вынудить Чую остановиться. С ним всегда было приятно, с ним всегда было спокойно, Осаму действительно мог бы давно все бросить, взять друга за руку и тихо прошептать: «Больше не друг — возлюбленный», — но Накахара не был доминантом от слова совсем, Тема его не интересовала, а как держаться на одних только поцелуях, нежности и хорошем сексе без БДСМ, Дазай вовсе не представлял. Образ Ацуши встал в голове. Чуя придвинулся ближе, толкнул язык меж приоткрытых губ, и Осаму судорожно выдохнул через нос, давая себе волю, ласкаясь, приминая зубами чужие губы и прикусывая нижнюю. Накаджима целовался бы более напористо, более кусаче, возможно, держал бы за шею или так же придерживал бы за голову — только крепко вцепившись пальцами в волосы. Неконтролируемое возбуждение окатило Дазая горячей волной, он обнял Накахару за шею, раскрыл рот шире, не стесняясь обмениваться прерывистым дыханием, лизаться в воздухе, брать чужой язык в свой рот и снова сливаться в закрытом поцелуе, голову теряя от желания. Желания, направленного не на Чую — на Ацуши, которого здесь не было и не могло быть.       — Осаму-чан, — Накахара машинально облизнулся, отстранившись, и Осаму открыл свои мутные глаза, чувствуя неявное разочарование.       — Останешься со мной на ночь? — спросил мужчина и провел языком по своей нижней губе, тут же кусая ее; он не насытился, он по-прежнему хотел еще.       — Да, — то ли из жалости, то ли из собственных побуждений согласился Чуя, но Дазаю уже было плевать, какими были его мотивы.       Он поцеловал его снова. Он забрался к нему на колени, оседлал его и вжался в него всем телом, обнимая, закрывая глаза, остервенело изучая его рот своим, словно голодный до близости. Руки Накахары легли на его талию и сжались, стало горячее, голову помутило окончательно. «Высунь свой язычок для меня, Дазай», — пронеслось в голове голосом Ацуши, и он подчинился, позволяя Чуе вести языком по его, задевать губы, так открыто, так пошло, и это начало вязаться с фантазиями, застрявшими в разуме. «Иди ко мне», — продолжал голос, а Накахара скользнул руками вверх, оглаживая спину Осаму, одну завел ему за голову, а вторую вновь опустил и пристроил на ягодице, стискивая пальцы.       — Черт, Осаму, — Чуя уже не хотел отрываться от поцелуя, говорил урывками, касаясь губами губ, а потом снова раскрывая рот, двигая языком в такт чужому, — у меня встал.       — Я знаю, — коротко ответил Дазай, прекрасно ощущая его стояк под собой, прекрасно понимая, что сам он вжимался в Накахару своим напряженным твердым членом. Чужие пальцы неожиданно разжались и переместились с ягодицы на грудь, плотно упираясь, почти что отталкивая. Чуя перевел дыхание, чтобы произнести:       — Можно я кое-что скажу, а ты сам решишь, хочешь ли ты дальше целоваться или нет? — и, не получив разрешения, продолжил: — Ты хочешь своего доминанта, а не меня. На моем месте тебе хотелось бы видеть его, но ты довольствуешься мной, потому что это не нарушает вашего с ним уговора.       Осаму замер и пристыженно опустил взгляд — он прекрасно знал это, но из уст друга это звучало, как обвинение.       — Я использую тебя, — сказал Дазай монотонно, и не было ясно, задал он вопрос или сказал завершенную мысль.       — Возможно. Даже если это так, я не против — мы оба используем друг друга, — Накахара осторожно погладил его по щеке, пытаясь с собой совладать. — Всегда это делали. И это никогда не было чем-то плохим. Вопрос в том, нужно ли тебе это сейчас.       Осаму вздохнул и посмотрел Чую, приближая пальцы к его лицу, ведя самыми кончиками по раскрасневшейся щеке, и почему-то исполнителю захотелось, чтобы его ударили. Взгляд его задержался на кровавом золоте чужих глаз, скользнул вниз, по губам, влажным и припухшим, и Дазай понял:       — Я... Не хочу останавливаться.       Накахара кивнул ему в ответ, смиренно принимая его решение.       — Все хорошо, Осаму-чан, — он снова обнял Дазая, плотнее прижал его к себе, зарылся пальцами в растрепанные пряди его белых волос, ведя кончиком носа по чужому. — Давай отвлечемся, — слова Чуи шепотом соскользнули с губ, когда он приблизился для нового поцелуя и вжался ртом в рот Дазая, сразу используя язык, сразу углубляясь и вынуждая того глухо простонать от удовольствия.       Осаму не мог и не хотел сдерживаться, цеплял чужие губы своими, отстранялся и вновь приникал к ним, неторопливо двигая бедрами, прогибаясь в спине и нервно поджимая пальцы ног. В паху стало болезненно ныть и, судя по всему, Накахара начал испытывать то же самое — он разводил колени и все норовил вжаться поплотнее, целовал жадно, мокро, без передышки, стремился дать больше, сделать приятнее, но будто сдерживал сам себя, не решаясь зайти дальше.       — Чу-чан, — Дазай отпрянул, тяжело дыша — в последнем их поцелуе не представлялось возможным вдохнуть — и взял руку Чуи в свою, скользнул чужими пальцами по своему животу, груди, задирая нагревшуюся от тела футболку. — Пойдем в спальню?       — Осаму... — Накахара жалобно свел брови, опаляя горячим дыханием собственные губы. — Мы правда будем заходить так далеко?       — Чу-у-уя, — промурчал Дазай ему на ушко, прихватывая губами мочку, и Накахара тихо простонал, запрокидывая голову, открывая взору голую шею — а обычно на нем был ошейник из тонкой и плотной черной кожи; исполнитель даже немного жалел, что сейчас его нет.       Чуя облизнулся и заерзал, готовый к тому, чтобы переместиться, Осаму поднялся, взял его за руку, на ходу выключая телевизор, и потащил в сторону спальни, сразу утягивая на постель, обнимая крепко, трогая мягко, но уверенно. Бедра, ягодицы, поясница, поцелуй в шею, перемещающиеся к молнии джинсов руки. Накахара сжал пальцами чужие запястья, посмотрел Дазаю в глаза, словно пытаясь понять, что у него на уме, и приблизился, уткнулся лбом в лоб, потянулся за поцелуем, позволяя расстегнуть свою ширинку.       — Чу-чан, — Осаму скользнул губами по уголку его рта, потянул за рукав, укладываясь вместе с ним набок, и протолкнул колено ему между ног, затихая.       Они немного передохнули, буквально десять секунд, просто поглаживая друг друга по щекам, плечам, талии, бедрам — отвлекаясь. Чуя понял, чего Дазай хотел, поэтому приспустил свои джинсы вместе с бельем, помог Осаму с тем же, и они соприкоснулись головками, прижались друг к другу поближе, устроили ноги поудобнее, блаженно выдыхая — так приятно было вместо тянущей боли почувствовать наконец распаляющий жар и скользкую влагу. Дазай уткнулся лицом Накахаре в макушку, одной рукой погладил его за ушком, а вторую опустил, сжимая пальцами их члены, но не стал шевелить ей — толкнулся сам, двинул бедрами, ощущая, как Чуя стал делать то же самое, вжав кулаки в его грудь. Частое биение сердца вновь застряло в глотке, лицо потеплело, в низу живота плотно скрутилось удовольствие, и Осаму потек сильнее, часто дыша. Он ткнулся губами Накахаре в лоб, обнял его свободной рукой, потираясь активнее, хватая ртом воздух, которого отчаянно стало не хватать — было жарко, было отчаянно горячо, и этот момент хотелось растягивать как можно дольше.       — Осаму-чан... Пожалуйста... — пискнул Чуя, стискивая пальцами его футболку, и нежно застонал, подрагивая, но не прекращая двигаться, не смея останавливаться.       И Дазай шевельнул рукой. Расслабил пальцы, сжал их плотнее и потер большим пальцем сначала его головку, а потом свою. Накахара кончил раньше, цепляясь за Осаму, обнимая его за шею и поднимая голову, чтобы мазнуть губами по его челюсти, а тот излился следом, утянув Чую в ленивый поцелуй. Было... хорошо. Без стыда, мыслей, сожалений, которые обязательно могут всплыть потом, но сейчас — размазывать пальцами теплую сперму, дразнить чувствительные обмякающие члены, мять губами губы и мягко перекатывать влажные языки.       «Я люблю тебя», — хотелось сказать Дазаю, но тогда пришлось бы добавлять «как друга», и это бы все испортило. Ему хотелось прошептать: «Спасибо», — но благодарить за поцелуи, за нежность, за оргазм — даже человека, который не был возлюбленным — казалось странным.       — Ты замечательный, — выдохнул Осаму, улыбаясь, и прижался губами к щеке Накахары.       — А ты чудесный, Осаму-чан, — Чуя погладил его по голове, пропуская меж пальцев вьющиеся пряди, и улыбнулся ему в ответ, довольно щурясь. — У тебя не будет салфеток? — расслабленно поинтересовался он, и Дазай, опомнившись, прекратил трогать его и себя и приподнялся, чтобы дотянуться чистой рукой до тумбочки.       Они обтерлись, Накахара застегнул свои джинсы и, дождавшись, когда Осаму оправит свою одежду, утянул его обратно на кровать, обнимая крепко, тепло, почти что любовно. Дазай невольно подумал, что они с Ацуши почти так же лежали в соседней комнате, обменивались нежностями, прижимались друг к другу... И это было так неискренне. И так приятно. Осаму почти что провалился в невеселые мысли об этом, но томящаяся в теле нега и общая усталость подтолкнули к нему сонливость, и он задремал, размеренно дыша.       Чуя все обнимал его, но больше не целовал — ни в губы, ни в лоб, ни в макушку. Мужчина только ласково гладил Дазая по плечам, смотрел ему в лицо нежно, но сочувствующе, не жалея о случившемся, но жалея друга.       Запутавшегося, неуверенного в своих желаниях друга.