***
На самом деле, это было не так сложно. Свою роль в этом сыграл сам Огай, оставив распоряжения, не требующие большой нагрузки, поэтому Дазай в основном занимался бумажной работой, отдавал мелкие распоряжения и даже сам поучаствовал в заказе на план разгрома одной группировки для другой, с которой у них было соглашение. Исполнять работу чужими руками — тем более, руками тех, кто даже в Мафии не состоит; косвенно — отчасти было приятно. Секретарь Акутагава Гин хорошо ему помогала, и даже внезапные очередные переговоры с коррумпированными чиновниками прошли хорошо. Осаму от нечего делать написал в конце недели отчет для Мори и отправил его по почте, подметив, что отношения с чиновниками перестают быть выгодными — у них слишком много требований, а полиция начинает забирать мафиозных солдат, следующих их приказам. Он все еще злился из-за того порыва Накаджимы, но отчасти жалел — будет ли у них сессия в эту субботу? Чем больше Дазай об этом думал, тем сильнее понимал — не будет; и ему придется скрашивать свое одиночество самостоятельно. Как суббота, так и воскресенье были рабочими днями босса, но Осаму имел полное право отправиться домой с условием, что по первому звонку секретаря он вернется на базу. В планах у него были тупые фильмы, целая банка мороженого, куча сладких фруктов и теплая постель. Постельная сцена в одном из просматриваемых кино — на удивление, хорошо поставленная — заставила его закусить губу и почти что завыть от неудовлетворенности, поэтому дальше пошло порно. Кончив, он решил не закрывать по обыкновению вкладку, а досмотреть до конца, потом решил найти себе порнофильм по вкусу и взял вибратор, дразня себя на особо пикантных моментах. К вечеру он уже был потный, раскрасневшийся, вымазанный собственной смазкой и спермой и совершенно довольный. Физически. Морально он все еще плутал мыслями вокруг Ацуши, их ссоры, страха, что сессий больше не будет, а параллельно — страха, что он в чем-то ошибся, выполняя работу босса. Внезапный звонок в домофон отвлек его от невеселых размышлений. Он уже никого не ждал, а прийти к нему могли только два человека — либо Чуя, либо... Ацуши. Ни того, ни другого Дазаю сегодня видеть не хотелось, но он захлопнул ноутбук, отставил мороженое на прикроватную тумбу, натянул штаны и вышел в коридор. Нажав на кнопку, он увидел в мониторе домофона Накаджиму — тот скучающе сверлил взглядом камеру, не говоря ни слова. Осаму, неверяще на него пялясь, все-таки пустил его. Рука словно на автомате дернулась, чтобы открыть ему дверь. Сердце зашлось неистовым пульсом, даже голова немного закружилась, а потом в глотке застрял очередной страх — что Ацуши с ним сделает, узнав, что перед сессией, которой Дазай не ожидал, он не раз кончал? Исполнитель тут же побежал приводить себя в порядок — обтерся влажными салфетками, умылся, прекрасно понимая, что скрыть запах ему это не поможет, и отпер входную дверь, опускаясь у порога на дрожащие колени. Черт! Он забыл ошейник! Но на лестничной площадке уже слышались тяжелые размеренные шаги, поэтому дергаться уже не было смысла. Накаджима вошел. Обвел Осаму взглядом, потирая шею, и мягко, будто нехотя бросил: — Поднимись... Дазай не мог подняться — слишком уж взволнован он был, правда, не от возбуждения, а от простой тревоги. Однако не подчиниться приказу он тоже не мог. Поэтому покорно поднялся, стараясь унять свой мандраж и нервно хватаясь рукой за другую руку. Осаму неуверенно поднял глаза. Он заметит отсутствие ошейника или нет? Ударит, если заметит? Сейчас ударов не хотелось. Ацуши разулся, проговаривая: — Я так понимаю, ты меня не ждал. — Не ждал, господин, — подрагивающим голосом ответил Дазай. — Расслабься. Считай, сессия еще не началась. Мне нужно перекусить чем-нибудь и принять душ... можно? Он что, правда спрашивал у него разрешения? — Конечно можно. Иди, я... Я пока что-нибудь приготовлю. — Я подожду. — Странно. Вся эта ситуация казалась Осаму очень странной. — Хорошо. Пойдем. Они переместились на кухню, Накаджима сел за стол и, увидев на нем пепельницу, достал пачку сигарет, закуривая. Дазай открыл холодильник, всматриваясь в него пустым взглядом и не понимая, что он вообще здесь делает. Ах, да. Еда. Осаму решил сделать оякодон, поэтому достал яйца, куриное филе, рис, лук и соевый соус. Готовка... успокаивала. Пока варился рис, Дазай резал лук и курицу, потом зажарил их в соевом соусе и добавил яйца. Сегодня он ничего нормального не ел, поэтому решил разделить с Ацуши трапезу и выложил рис с омлетом на две тарелки. — Сложно быть боссом? — спросил Накаджима, когда Осаму сел напротив него, и пододвинул к себе тарелку. — Мори-сан сделал все, чтобы мне было не сложно, — ответил исполнитель, отправляя в рот кусочек курицы. Отвлеченная беседа? Серьезно? — Ну да, в разгар какого-нибудь масштабного противостояния легко бы точно не было. Дальше они продолжили есть молча, и для Дазая эта тишина была просто невыносима. Что будет дальше? А какой будет их сессия? А Ацуши правда больше не сердится на него или только притворяется? Спросить обо всем этом банально не хватало смелости, но сжатое в тиски сердце вынудило его открыть рот: — ...Ты не злишься? — Осаму даже вжал голову в плечи, смущенно глядя на своего доминанта исподлобья. — Забудь, — ответил Накаджима, отставляя пустую тарелку. Какой же у этого зверя был аппетит. — Это я хуево поступил — не ты. — То есть, все в порядке? — Дазаю нужно было убедиться. — Все в порядке, — Ацуши даже улыбнулся. — Я в душ. Тебе, я так понимаю, тоже надо будет. — Черт! Конечно же он учуял! — Подожду тебя в игровой. — Х-хорошо... Осаму покраснел, и Накаджима покинул его, удаляясь в ванную. Сердце все не унималось, облегчение он вроде как почувствовал, но спокойствия так и не наступило — невозможно было перестать нервничать в такой ситуации! Зато накатило жаркое возбуждение, тяжело налившееся в паху. Захотелось раздеться, опуститься Ацуши в ноги и притереться к его щиколотке, тесно прижимаясь... черт возьми, он уже потек. Он... этого не заслуживал. По крайней мере, Дазай так думал. Закончив со своей порцией оякодона, он решил не терять времени и помыл посуду, а вскоре и Накаджима вышел из душа — теперь была его очередь. Вымывшись, Осаму не стал одеваться, а просто вытерся и вошел в игровую, запоздало осознавая, что плохая это была идея — полностью обнаженный и совершенно взволнованный, он чувствовал себя перед Ацуши ужасно неловко. Тот, в одних только штанах, сидел на краю кровати и вертел в руках ошейник, а когда Дазай появился, обратил на него внимание, приглашая его взглядом. — Иди ко мне, — он решил подозвать Осаму и словами. Мужчина прошел внутрь, закрыл за собой дверь и сел перед своим доминантом на коленях, опуская голову и складывая руки за спиной. Чужие пальцы коснулись подбородка, Накаджима вынудил его посмотреть в свои глаза и нежно улыбнулся. — Сегодня... я запрещаю тебе говорить, — сказал он, обхватывая ошейником его покрытую рубцами шею. — А... стонать? — спросил Дазай, глядя на него невообразимо невинно, но в то же время — вожделенно. — Все, что не содержит слов, тебе разрешается. И молчать ты будешь с этого самого момента. — Ацуши затянул ошейник. — Ты меня понял? Осаму коротко кивнул, жарко выдыхая; давящая теснота ошейника действовала на него успокаивающе, и он все-таки смог немного расслабиться. Накаджима накрыл теплой ладонью его щеку. Мягко провел, перемещаясь на шею. Дазай отчетливо слышал каждый свой вздох, каждый стук своего собственного сердца, и ему хотелось сделать с собой что-нибудь, чтобы в игровой повисла абсолютная тишина, но он не мог. Ацуши спустился с кровати, сел напротив, отталкивая Осаму за плечи, чтобы он отодвинулся назад, и протянул ему руки, призывая вложить в них свои ладони. Дазай неуверенно выполнил безмолвный приказ, Тигр коснулся себя его пальцами и оставил их покоиться на своих плечах, придвигаясь ближе. У Осаму сбилось дыхание. Это точно была БДСМ-сессия? Подавшись вперед, Накаджима коснулся губами его шеи, оставил широкий мокрый след своим горячим языком, втянул через зубы кожу, стараясь оставить засос. А потом еще. И еще. И с другой стороны, и облизать ухо, и провести пальцами по ребрам вниз, крепко сжимая бедра. Дазай невольно простонал, крепче вцепляясь в его плечи, откинул голову и заерзал, когда Ацуши перешел на ключицы, вылизывая, покусывая — лаская. Неожиданно парень сжал зубами его плечо — так сильно, что Осаму, хоть и боролся с собой, не смог сдержать судорожного вскрика. Рука моментально дернулась ко рту, он зажал себе рот, стойко вынося причиняемую ему боль, а потом Накаджима отстранился, являя взору свои красные от крови губы. По груди стекла крупная алая капля. Дазай вернул свою ладонь на чужое плечо, посмотрел вниз, на укус; кожа горела, а кровь продолжала течь, было больно, но это горячее покалывание разливалось по всему телу терпкой истомой, и мужчина вымученно простонал, ощущая себя совершенно беспомощным, подчиненным, не принадлежащим себе. А потом Ацуши провел языком по этому укусу. Боль заиграла новыми красками, наслаждение разлилось с новой силой, но чем больше Тигр вылизывал, тем дальше неприятные ощущения отступали — словно Осаму вкололи быстродействующее обезболивающее. Накаджима облизнулся, Дазай не удержался и заглянул ему в глаза... Удар. Щеку обожгло пощечиной, в волосы вцепились пальцы и опустили его голову, вынуждая опустить глаза. «Я понял. Не смотреть». Осаму нервно заулыбался, чувствуя себя тем еще мазохистом — хотя он таковым и являлся — и Ацуши подтянул его за ягодицы к себе, усадил на своих бедрах, опираясь спиной о матрас кровати. Рука скользнула к мокрому твердому члену, Дазай весь затрепетал в чужих руках, а губы вновь накрыли его шею, пятная кожу темными засосами, и стало совсем приятно, до дрожи, до воя. — Г-господин... — сладко простонал Осаму, цепляясь за шею Тигра, но тот почему-то остановился. И тут мужчина вспомнил. «Черт...» Накаджима резко отстранился, удержал Дазая на расстоянии вытянутой руки и ударил его по второй щеке, на этот раз сильнее. — Ты нарушил приказ. Осаму хотел было возразить: «Но мне же было так хорошо», — но вовремя понял, что словами сделает только хуже, поэтому только беспомощно заскулил. Ацуши ссадил его со своих колен, уложил на ковре животом вниз и поднял бедра, самостоятельно расставляя его ноги. Руки, конечно же, за спину. Дазай упирался в мягкий ворс грудью, и в таком положении ошейник довольно сильно сдавливал ему шею, но предвкушение наказания грело душу. Ладонь коснулась ягодицы. Простое, мягкое прикосновение. Осаму все равно вздрогнул. А потом посыпались легкие удары, один за одним, по одному и тому же месту. Боль была несильной, но чем дольше это продолжалось, тем горячее кожа становилась, чувствительность повысилась, и когда Накаджима прибавил силу, стало почти что невыносимо. Мужчина скулил. Он выл, вскрикивал и дергал руками, подрагивая всем телом, которое вскоре начало само собой пытаться увернуться от ударов. В конце концов Ацуши остановился. Провел по раскрасневшейся коже языком, потерся о нее щекой, и Дазай крупно вздрогнул, прогибаясь в спине. Конечно, это был не конец — вторая ягодица осталась нетронутой, и Накаджима не преминул тут же ей заняться, вновь осыпая своего саба ударами. Когда парень закончил, Осаму честно хотел остаться в том же положении, но тело потеряло равновесие, накренилось, и он рухнул набок, сворачиваясь в клубок, хотя все еще не расцепляя сложенных за спиной рук. Ацуши погладил его по бедру, будто утешая, поднялся и подошел к шкафу, сдвигая его дверцу в сторону. Вернувшись, он вновь усадил Дазая на колени, расцепил его руки и обхватил их мягкими кожаными манжетами с крупными металлическими кольцами, которые затем связал вместе красной нейлоновой веревкой. Встав на край кровати, он подкинул другой конец веревки под самый потолок и с первого раза попал им прямо в закрепленное там кольцо. Веревка крепко натянулась, поднимая руки Осаму над его головой; мужчина благодарил всех богов, что Накаджима не закрепил его руки за спиной, иначе бы он точно себе что-то вывихнул. Парень опустился перед ним, и Дазай с наигранным ужасом всмотрелся в плеть, которую тот держал — на самом деле он был в восторге. Ацуши поднял его голову рукоятью плети, позволяя посмотреть в свои глаза, приблизился, горячо выдыхая в чужие приоткрытые губы; еще бы немного, и их рты бы соприкоснулись! Осаму прикрыл глаза, наслаждаясь не произошедшим поцелуем. Накаджима зажал его соски тугими зажимами, повертел в руке кляп и все же решился — обошел Дазая и вставил ему в рот черный шарик, затягивая ремешок на затылке. Немного подвигав кляп и убедившись, что выплюнуть его невозможно, Ацуши встал и хлестнул плетью в воздухе. Свистящий щелчок вынудил Осаму вздрогнуть. Самое главное — возможности сказать стоп-слово у него больше не было, а о стоп-жесте они не договорились. Поначалу было... терпимо. Казалось, Накаджима сам еще никогда не работал плеткой, поэтому действовал он медленно и осторожно — и щадя Дазая, и изучая такой привлекательный девайс. Плеть — не мягкий флоггер и уж тем более не широкий паддл. Конечно, существует много разновидностей, но именно эта имела лишь один хвост, и равномерные удары требовали большой сосредоточенности и ловкости. Вскоре Ацуши приноровился, и спина Осаму заалела темными полосами. Мужчина мычал, кусал кляп, вертел подвешенными руками и выгибался, когда удары стали совсем уж сильными, а следы от плети — багрово-фиолетовыми. Он не видел, как безумно Накаджима улыбался, наслаждаясь тем, что он видел, тем, что он делал. Тигр не остановился даже, когда Дазай слишком сильно задергался, словно уже прямо сейчас хотел выкрикнуть стоп-слово, но не предпринимал попыток даже промычать его. Ацуши бросил плеть на ковер, тяжело дыша. Осаму повис на своих руках, мелко трясясь, слюна запачкала весь подбородок, слезы намочили щеки, но через кляп... он улыбался. Дазай правда любил боль, хотя, скорее, не ее саму, а ощущения после самой сильной, самой нестерпимой боли. Накаджима снял с него кляп, сел сзади, обхватывая руками его живот, и снял зажимы, заставляя Осаму вновь проскулить — соски прошило колющей болью. Самая неприятная, но горячая часть подошла к концу. Ацуши целовал его плечи. Ацуши гладил его тело, задевал напряженный член, вжимался ладонями в мокрые от пота бедра и терся грудью о его спину. Раздраженная раненая кожа отзывалась болью, но... как же, черт возьми, Дазай от этого кайфовал. Он даже не думал о своем желании кончить. Не зацикливался на жажде секса, отошедшей на второй план ото всех манипуляций его доминанта. Накаджима развязал его руки, но манжеты не снял. Переместился вперед, опустил Осаму на спину и навис сверху, вылизывая его напряженные болящие соски. А потом он спускался своим ртом все ниже, ниже и ниже... Дазай опомнился, только когда Ацуши взял его член в рот и дразняще заскользил зубами от самого основания до головки. Осаму прогнулся в спине, всем своим телом ощущая опасность, но Тигр поубавил пыл, скользя лишь губами и языком, и мужчина, ощущая лишь жар, тяжесть, боль и тягучее напряжение, едва сдерживался, чтобы не кончить. Дазай, сам не свой, накрыл руками чужую темную макушку, повинуясь порыву, стоная громко и бесстыдно. Он запоздало осознал, что Накаджима может разозлиться от этого его жеста, но тот даже не возмутился, только взял глубже, ведя ладонью по его горячему животу. На мгновение их взгляды столкнулись. Либо Осаму совсем потерял свой разум, либо Ацуши глазами говорил ему: «Кончи», — и он так и сделал, излившись ему в рот с протяжным воем. Дазай... словно плыл в своих чувствах и удовольствиях. Он не ощущал себя, но в то же время все им испытанное накатило на него одной большой плотной волной. Мутным взглядом Осаму подметил Накаджиму прямо перед собой: он разомкнул его губы, открыл свой рот, и струйка белесой спермы потянулась вниз. Дазай жадно все проглотил и облизнулся одновременно с Тигром, влюбленно — забывчиво — пялясь в его глаза. Ацуши погладил его по влажной щеке. Толкнулся пальцами в его мокрый рот, блаженно улыбаясь, набрал на них слюны и вытащил, опуская их Осаму между ног. Он вошел ими медленно и легко, растянул поджимающийся проход, целуя исполнителя в шею, вставляя снова и снова, часто проскальзывая по простате. Дазай выл жалобно и довольно, обнимал Тигра за шею, вплетался пальцами в его волосы, широко раздвигая ноги и подаваясь навстречу его пальцам. Для полноценного проникновения его слюны не хватило бы, поэтому Накаджима вновь спустился, провел языком по его анусу, толкнулся внутрь, хорошенько его смазывая. Закончив, он сел, торопливо расстегнул ширинку своих брюк и приспустил ткань, грубо подтягивая Осаму к себе. Ацуши усадил его на себя, позволил себя обнять, направил в него член и вцепился пальцами в горячие ягодицы, до сих пор пульсирующие болью. Силы ему было не занимать, и насаживать на себя постанывающего Дазая ему труда не составило. Осаму растекался, ощущая тугую заполненность и частое скольжение, сопровождаемое редкими шлепками по бедрам, он хрипло вздыхал и урчал, стараясь двигаться в такт, хотя ноющие мышцы отчаянно этому сопротивлялись. Вскоре Накаджима замедлился и вышел, упершись лбом исполнителю в плечо. По бедру стекло немного спермы, Дазай завел руку назад и растянул себя, позволяя ей вовсе вытечь, а затем демонстративно облизнул пальцы, немного сползая и прижимаясь к чужой груди. Они вновь посмотрели друг другу в глаза. Это столкновение взглядов длилось на пару секунд дольше, чем следовало, и Ацуши улыбнулся, заправляя прядь белых слипшихся от пота волос Осаму за ухо. Тяжело вздохнув, парень приподнялся, а потом и вовсе встал, удерживая мужчину на себе. Он переместил их на постель и крепко обнял Дазая, улегшись вместе с ним набок. Хотелось что-то сказать, но слова... были не нужны. А Осаму, ощущая боль, тепло и безграничную силу чужой воли, уснул в руках Накаджимы, не заботясь ни о чем.***
Проснулся он посреди ночи. Конечно же, один. Оставленный вот так, с манжетами на руках и с ошейником на шее, с бесконечными засосами, синяками от плети и больным укусом, который, на удивление, успел немного зажить. Дазай сел на краю постели, стягивая с себя все ненужное — теперь ненужное; он собирался принять душ и лечь спать в своей комнате, пока мысли не успели вновь заполонить его разум, как вдруг он услышал звуки из гостиной. В дверном проеме играл тусклый синеватый свет, скорее всего, от телевизора. Он же его, вроде, не включал? Осаму поднялся, прошел на подрагивающих ногах в коридор и встал у арки, заглядывая в гостиную. Господи... Ацуши не ушел. Исполнитель развернулся и прислонился спиной к стене, часто дыша — он же должен был уйти! И все же, вот он, сидел на его диване, смотрел телевизор и, кажется, что-то ел. Желание войти и задать много вопросов поутихло, когда Дазай вспомнил, в каком виде и состоянии он сейчас был. Накаджима же никуда не убежит? Поэтому он отправился в ванную, по пути заглянув в спальню, чтобы взять пару вещей, и ополоснулся. Только потом Осаму решился войти в гостиную. Ацуши смотрел порно, пил что-то прямо из горла пузатой бутылки и закусывал все это пиццей, пока на столе покоились недоеденные суши. — Я думал, ты ушел, — сказал Дазай, проходя дальше и усаживаясь рядом на диване, но все равно стараясь держать расстояние между ними. — Мне уйти? — спросил Накаджима беззлобно. Казалось, он правда переживал, что Осаму может его выгнать, и это было... странно? — Н-нет. Все хорошо, наверное, — успокоил его Осаму, подтягивая к себе ноги и обнимая руками свои колени. — Откуда это? — он покосился на еду и выпивку, а потом перевел взгляд на Тигра. В слабом свете экрана телевизора, в полумраке его лицо казалось совсем невинным. Он же по-прежнему был всего лишь мальчишкой. — Заказал. Будешь? — Ацуши протянул ему бутылку одной рукой, а другой указал на разложенный на кофейном столике фаст-фуд. — Я такое обычно не ем... А пить мне вообще не стоит, — неловко усмехнулся Дазай, но парень его переубедил: — Да ладно, немного. Осаму покорно взял бутылку в руки и сделал глоток — кажется, это был виски или коньяк, он не разбирался — а потом рука потянулась за куском пиццы, и он молча начал есть, удивляясь про себя, какая же эта дрянная еда вкусная. Он перевел взгляд на экран — несколько мужчин трахали девушку во все дыры, грубо хватали ее, кончали на лицо и терлись о нее своими членами. Чудеса кабельного тв — каких только каналов здесь не найдешь. Накаджима закурил и протянул Дазаю вторую сигарету. Прикончив кусок пиццы, исполнитель прикурил тоже, и тишину между ними разрывали лишь тихие стоны, доносящиеся из колонок телевизора. — Ты никогда не хотел, чтобы тебя трахнули толпой? — спросил Ацуши, забрав у него бутылку и продолжив пить. Осаму невольно заалел и спрятал взгляд. — Ну... Я фантазировал об этом пару раз, — признался он, размышляя, стоит ли вникать в подробности или нет. Ацуши не заговорил, поэтому Дазай решил продолжить: — Наверное, это приятно, когда тебя везде трогают несколько рук, тянут за волосы, трахают и в рот, и в задницу... И... Вдвоем. Мне всегда было интересно, как ощущается двойное проникновение. Я даже вставлял в себя два дилдо сразу, чтобы узнать. Накаджима отчего-то усмехнулся. По-доброму. — Могу тебе это устроить, — сказал он. — У меня есть парочка знакомых доминантов... — Да ни в жизнь, — весело фыркнул Осаму. Мужчина уже чувствовал, как начал хмелеть — ему не нужно было много алкоголя, чтобы напиться, поэтому он не пил вовсе. — Некоторым фантазиям иногда стоит остаться просто фантазиями. Невольно Дазай вспомнил, как Ацуши обещал вырвать ему глаза. Это тоже была неплохая фантазия. Но остаться без глаз... удовольствие сомнительное. — Когда я был в приюте, — Накаджима затушил окурок в пепельнице, — я стал свидетелем изнасилования. Девчонку, лет пятнадцати, брали пятеро старших. — Взгляд его был пустым, отрешенным. Осаму почти задержал дыхание, наблюдая за ним, и тоже потушил бычок. — Они лишили ее девственности. Порвали и спереди, и сзади. Конечно, она не была подготовлена, и они запачкались в ее испражнениях. И начали стыдить ее за это. И заставили ее отсосать и вычистить их. Девчонку даже стошнило, и напоследок они ее избили и обкончали с ног до головы. — Ацуши замолчал на мгновение. Дазай поджал губы, даже не зная, что сказать. — Я не помог ей. Она умерла от внутреннего кровотечения на следующий день. — Накаджима будто бы жалел... о том, что ничего не сделал. А девочка могла бы выжить. — Я прикончил ее обидчиков в ту же ночь. И сбежал из приюта. — Парень сделал большой глоток из бутылки и вновь потянулся за сигаретой. — Прости... — тихо сказал Осаму. — За что ты извиняешься? — спросил Ацуши, затягиваясь. — Ну, я... — Осаму, не нужно винить себя за свои фантазии из-за такой хуйни, — вздохнул парень. — Групповой грубый секс — это не плохо. И ты прекрасно знаешь, что он отличается от изнасилования согласием всех сторон. Меня не дропает с этой темы. Тебе не за что извиняться. — Я... Хорошо. — Иди сюда. Накаджима выкинул окурок, распахнул для него объятия, и Дазай пододвинулся к нему, к обхватывающей его за плечи руке. Оказывается, Ацуши... был не таким уж безумным и плохим. Покинув приют, он убивал исключительно преступников, Осаму прекрасно об этом знал. А теперь и видел причину. — Редко когда найдешь по-настоящему хорошее порно, — сказал Тигр задумчиво, всматриваясь в экран телевизора. — Вот это — откровенная халтура. Жалкая пародия на настоящее БДСМ. — А каким должно быть настоящее БДСМ? — с нескрываемым интересом спросил Дазай — он правда хотел узнать, что Накаджима думал на этот счет. — Настоящее БДСМ это когда дом и саб настолько связаны друг с другом доверием, что даже без всяких обсуждений видят границы друг друга, и каждое их действие вызывает у них один только спейс. Им не нужны слова. Даже стоп-слова. Они знают о желаниях друг друга, претворяют их в жизнь и довольствуются каждой секундой каждой сессии. — Получается... — неуверенно проговорил Осаму. — У нас это было сегодня? Ацуши немного подумал и тонко улыбнулся. — Получается, что так. Знаешь, на самом деле, я не такой уж хороший доминант. Обычные домы доходят до границ нижнего и останавливаются. А я... Я пересекаю эти границы, делаю пару шагов, и только потом останавливаюсь. Из-за этого я даже порвал с парой сабов. Скажи мне, сегодня... тебе хотелось сказать стоп-слово? — Дазай даже невольно задумался. — Когда ты бил меня плеткой, мое тело отчаянно хотело, чтобы я его немедленно сказал. Но я сам, — он растянул подрагивающие уголки губ в полубезумной улыбке, — я хотел, чтобы ты не останавливался. Кажется, я тоже не такой уж хороший сабмиссив. — Осаму взглянул на Накаджиму, и тот заулыбался ему в ответ, ведя пальцами по его щеке. — Значит, я не ошибся, когда это заметил. Я знал, что мне стоит остановиться... Но я не хотел. — В таком случае мы идеально друг другу подходим, — заключил Дазай, запоздало осознавая, как двусмысленно это прозвучало. — В плане... БДСМ, — добавил он, чтобы исключить все вопросы. Ацуши усмехнулся и перевел взгляд на его плечо — из-под спущенного рукава рубашки виднелся глубокий укус, оставленный им. Он коснулся его пальцами, чуть надавил, но Осаму даже не поморщился. — Болит? — спросил парень и, не дождавшись ответа, склонился над раной, вытаскивая язык и принимаясь ее вылизывать. Укус немного щипало, но когда Накаджима отстранился, боль совсем пропала. Дазай покосился на свое плечо и удивленно вскинул брови — все зажило! — Ты... — Ага. Я могу залечивать раны, — признался Ацуши. — Не говори никому, а то заставят еще вылизывать всех подряд. — Я думал, тебе нравится вкус крови... — У некоторых она гнилая на вкус. Мерзко, — поморщился Накаджима и вновь обнял Дазая. — Знаешь, я правда не умею останавливаться, — пожал он плечами, отводя взгляд. — Моя прошлая саба... Она не знала обо мне ничего. Ни о моей работе, ни о моей способности; даже имени моего не знала. Я научил ее любить боль, и она даже получала удовольствие от наших сессий. А однажды я перестарался и... откусил ей ухо, — сказал Ацуши. — Небольшой кусочек. Но кричала она громко. Мне пришлось применить способность и держать ее тигриными лапами, пока я вылизывал ее ухо — и вылизывал долго, пока оно полностью не восстановилось. Она мне больше не звонила. Интересно, почему? — не без сарказма спросил он в пустоту, и Осаму усмехнулся. — Ацуши... Чисто теоретически. Если ты вдруг откусишь мне член, ты сможешь его восстановить? — Накаджима тихо засмеялся. — Чисто теоретически, да, — ответил он. Дазай, казалось, загорелся от его ответа. — Значит, ты и глаза мне можешь вырвать? — Ты все еще думаешь об этом? — весело спросил Ацуши, потрясывая Осаму за плечо. — Могу. — Попробуем однажды? — ...Попробуем.