Счастливчик Марти

Много их было, тех, кто скулил от сладкой боли под Натаниэлем, вцепившись пальцами в подушку, пока он яростно, по-звериному драл их тела. Это по-своему забавно — затыкать рот очередному всесильному господину, вкушая ужас в его обезумевших глазах, а через десять минут сдерживать его же, чтобы со всей дури не насадился на член и не навредил себе. Можно было наслаждаться властью и чужими громкими криками и чувствовать себя… свободным… пока всесильный господин не вспомнит про магический ошейник после нескольких оргазмов. «Вот и последний хозяин, жаркий и тесный, перепуганный до кончиков волос и такой же возбужденный, наверняка бы кричал от удовольствия, если его правильно подготовить и дико оттрахать», — думал про себя Нат. В его ушах отчетливо отдавались эхом стоны этого неопытного паренька, громкие и пошлые, которые вырывались бы каждый раз из дрожащего тела, когда его надевали до мошонки. До чего же сильно фавну хотелось вкусить это невинное и неиспорченное чудо, сломать всего целиком под себя и утонуть в воплях, выжав досуха. Он не спеша и медленно изучал, пусть и поверхностно, сжатый вход пальцами, представив, как долго и смачно будет им тешиться… как поступали с ним в прошлом. На ресницах Мартиана-Грегори заблестели слезки и покатились по щекам прямо на золотые растрепанные волосы. Он вцепился в мощную лапу, зажимающую ему рот и придавившую к матрасам, и выглядел сейчас неимоверно жалко и беспомощно. Фавн с секунду смотрел на юношу, худого, напуганного… лежавшего на лоскутах ночнушки. И за этот миг в его мыслях пронеслось множество черных и липких воспоминаний из детства, когда он сам так же лежал под своим первым хозяином, не понимая происходящего и рыдая от ужаса, а потом скулил от чужой жестокости, отвращения к себе и стыда. Стало горько и мерзко до поднявшейся дыбом шерсти на загривке. Нат вздохнул и осторожно отстранился, полностью освободив незадачливого пленника и сразу же зажмурился, готовясь понести заслуженное наказание от ошейника. Мартиан не произнес ни звука, и даже не сдвинулся с места. Он молча буравил огромными заледеневшими глазами нависший силуэт исполина, окутанный сумраком, и часто дышал, облизывая иногда губы. — Вообще-то ты должен… — Спасибо… — растерянно выдохнул хозяин и добавил: — А еще я забыл то слово, которое тебя должно пара…парализовать. Помню, трава какая-то. А какая — забыл. До чего же я идиот невезучий, — он грустно улыбнулся. — Да ты просто феерия невезучести, Дурашка из королевства девственников, — усмехнулся раб. — Короче, я тут подумал и… хочу, чтобы ты был сверху. Ну, не сегодня… потом… Как трястись перестанешь. — Что? Нет, нет, этого не должно быть! — заверещал Марти, приподнявшись и машинально накинув на свой пах уголок одеяла, — верхним должен стать только более опытный партнер! Я в книжке читал… Я не… смогу! — Я так решил, — безапелляционно отрезал фавн, — в кои-то веки хоть отдохну. А то, знаешь ли, работать бедрами, ласкать и прочее надоедает. Тебе так и вовсе нужна практика. — Ты понимаешь, я… я могу сделать что-то не то, и, скорее всего, сделаю, потому что у меня все в жизни наперекосяк! — Боишься писюнчик сломать, или что? — с привычным ехидством поинтересовался Нат, укладываясь рядом с дрожащим юношей, а потом крепко обхватил его лапами. — Нет… я боюсь причинить тебе боль, Натаниэль, — совершенно серьезно ответил Мартиан, инстинктивно прижимаясь к огромному и горячему телу, которое с минуту назад чуть его же самого и не изнасиловало. Фавн молчал, вдыхая почти стершийся аромат цветочного мыла и впитывая тепло своего незадачливого хозяина — тепло его слов, тепло его сердца, заполнявшие его истерзанную душу до краев. — Вот поэтому я и хочу, чтобы ты был сверху, Мартиан. Ты… особенный… тебе не все равно, что чувствует твоя зверушка. — Исполин говорил тихо и искренне, и от этого по спине Марти забегали сладкие мурашки. — И ты, это, прости за рубашку. Само так вышло… Иногда я и правда веду себя по-скотски. — Нат, ничего… — Робкую фразу паренька безжалостно оборвали легким поцелуем, от которого весь мир остановился на мгновение. — Уже поздно, все Дурашки-девственники должны спать! — Хозяину возразить на столь категоричное заявление было нечего, поэтому он вздохнул и уткнулся лицом в широкую грудь, наслаждаясь осторожными объятиями своего фавна.

●●●

Утро наступило для Мартиана-Грегори раньше, чем хотелось, и тому виной стали солнечные зайчики, скакавшие прямо по его лицу. Поворочавшись так и эдак, он в итоге вынырнул из груды одеял и обрывков своей ночной рубашки. Юноша был сонным и абсолютно нагим, конечно, это немного смущало, пока он не понял, что его раб спит сном младенца, посапывая и пря́дая* оленьими ушками, а следовательно, не видит никаких непристойностей. От звериной мощи, раскинувшейся на матрасах, сердце замирало, стоило только вспомнить, как эти самые огромные руки, способные стальной прут в узел завязать, невероятно нежны и обходительны. Восстановив в памяти до мельчайших подробностей, на что еще эти руки способны, паренек невольно сглотнул, чувствуя, как внутри загорается огонек желания. И ведь наивный господин сам толком не знал, что делать, если не считать общих моментов из глупых и надуманных романов, которые он достал из-под полы в свое время. Мартиан осторожно скользнул ладошкой по груди Натаниэля и так же невесомо двинулся дальше, остановившись на рельефном прессе, смакуя контуры мускулов и мягкий пушок. Рассмотреть данное великолепие по-прежнему не получалось, ведь очки остались в его комнате, о чем он успел пожалеть не один раз. — Слюнями не захлебнись, чудо, — не открывая глаз и широко улыбнувшись, неожиданно посоветовал фавн. Мартиан опешил и, вздрогнув, собирался было отдернуть ладошку, но раб ее ловко прижал обратно своей лапищей. — Я просто… Я просто восхищаюсь тобой, Натаниэль, — сконфуженно вздохнул Марти, вмиг заалевший до самых ушей. — А я что, против? Восхищайся мной пониже! У твоей ладошки это хорошо выходит. Юноша намеревался возразить на пошлое предложение, но, естественно, передумал, учитывая, что он сам и был инициатором сегодняшней утренней непристойности. Поэтому вместе с ладонью фавна соскользнул прямо на огромный член, от одного вида которого внутри все сжималось по неизвестной причине. Мужское достоинство Мартиана было по сравнению с инструментом раба… чем-то детским и несерьезным, и это при том, что природа наделила его вполне обычным размером. Хозяин, позабыв обо всем на свете, даже о своей наготе, краснея от возбуждения, изучал диковинку, робко пробегая по ней пальцами и очерчивая контур каждой вены. Как выяснилось, обхватить рукой столь внушительный ствол нелегко — он слишком толстый для этого. Зато прикасаться довольно приятно. — Завидно? — промурлыкал Нат, сияя от чувства собственного величия и от внезапной утренней ласки. — Или фантазируешь себе жаркий трах с его участием? — Им… убить можно, — пробормотал Марти, потупив блестящие и смущенные глаза. — Ну, ни одного из бывших хозяев я не убил. Они от удовольствия прям скулили, пока я размашисто их драл. Главное — не размер, а умение, Дурашка, хотя, если подумать, то размер и умение вместе все-таки лучше! — Юный господин испуганно вздрогнул, когда внезапно его тело бессовестно облапали, не отводя лукавого и голодного взгляда. — А твоя кроха вовсю течет. Мартиан дернулся, запылав похлеще помидорки, едва осознал, что творит жуткое бесстыдство, что вообще-то полностью раздет и действительно возбужден до предела. Только сорваться с места и убежать ему не дала лапища фавна, игравшаяся с его членом, слегка сжимающая и дразнившая его. Юноша готов был расплакаться от вихря странных и непонятных чувств и от вида довольного исполина, продолжавшего без капли стеснения смотреть в его глаза. И от мускулистой руки, в которой улавливалась неуёмная сила. И от нежных касаний тоже. Мартиана била мелкая дрожь, и стыд, смешавшийся с внезапно разгоревшейся страстью, обхватил его всего, до последнего волоска. Единственное, что он смог сделать, — зажмуриться, дабы не ощущать на себе пробирающего до костей взгляда своего раба. Натаниэль со знанием дела поглаживал затвердевшую плоть хозяина, изучал, не встретив никакого сопротивления с его стороны, и даже дразнил мошонку, совсем небольшую, если сравнивать с его собственной. — У тебя так быстро встал на старого облезлого фавна, — большой палец прижался к крохотному отверстию, смахивая несколько капель смазки. — А ты развратный мальчик, оказывается, — он осторожно сжал руку. Паренек пылал, как никогда, и готов был разреветься или закричать от пронизывающего взгляда, от ласковых прикосновений к своей плоти, от слов, больно уколовших его душу, которую с детства загоняли в жесткие рамки морали. Но вместо этого громко застонал, прогнувшись в спине, и излился прямо на жесткие пальцы. — Еще и шустренький какой, — с ехидством в голосе заметил Нат и осторожно убрал ладонь, — да в тебе просто вулкан! Трахаться и трахаться с тобой надо часами в разных позах!!! — Во… во-первых, — пытаясь отдышаться от вспышки удовольствия, начал Мартиан, — ты не облезлый. И не старый… ты… потрясающий! Во-вторых, мог бы и не издеваться. Ты же знаешь… я воспитывался в строгости, а тут на меня свалилось столько всего за пару дней и… Дотараторить юноше не дали, а вместо этого без усилий подняли над грудой матрасов и, будто легкую игрушку, уложили на спину. Натаниэль навис сверху, и теперь хозяину точно некуда было деться от пристального взгляда темных и лукавых глаз, какие, наверно, встречаются только у демонов. Фавн смахнул с алеющего взмокшего личика парня золотые прядки, с огромной нежностью и широко лизнул щеку. — Ты напрашиваешься на комплименты, признания и прочую лабуду, когда вот так смущаешься, миленько приоткрыв ротик. Но я не мастер сахарной лабуды. Скажу одно — я подставлялся добровольно лишь своему первому хозяину. Когда он одолжил меня своим друзьяшкам, то я одному из них отгрыз пальцы, второму оставил на память хороший перелом, лягнув эту скотину. Мне было лет пятнадцать тогда. С тех пор попытки меня нагнуть заканчивались для всех плачевно, и плевал я на магию ошейника и стальные прутья, которые пытались об меня потом сломать все эти херовы «доминанты», — раб прервал откровение за тем, чтобы с упоением облизать соблазнительные губы своего господина. — Никому не позволял… а тебе разрешаю. — Натаниэль… — Ну да, — фавн усмехнулся, — я не тонконогий девственник и моя задница не такая аппетитная, как мой хер. Что еще я могу предложить, кроме… себя? Могу навешать сахарной лажи, на ушки, конечно. Но лучше же их целовать. А вообще… Мартиан хотел выразить сочувствие и подарить несколько теплых фраз и поцелуев, но весь замер, когда ощутил широкую лапищу на своем животе. — Так вот, — продолжил фавн, — я хочу дать тебе небольшой урок, так сказать, прежде чем отправлю свою задницу на опыты. А то ты, тетеря, небось и не в курсе, че и как делать надо, — Нат приподнялся, сноровисто облизнул пальцы и приставил указательный к сжатому входу. Марти и возразить-то толком ничего не успел, как в него проскользнули, только вскрикнул от неожиданности и весь сжался. Ощущения сперва оказались не из приятных, намного более неприятными, чем ночное баловство. Узенькое нутро резко раздвинули, а ведь пальцы у исполина были далеко не маленькими… Но затем к непривычным и слегка болезненным нотам добавились тихие нотки удовольствия. — Ну, про смазку ты знаешь, надеюсь? — Натаниэль говорил совершенно обыденно, словно ничего странного не происходит, и при этом нещадно вглядывался в горящее лицо хозяина. — З…знаю! — паренек вцепился в простыню, инстинктивно раскинув в стороны бедра. — Да если в тебя обычный хер вставить, ты от блаженства загнешься! Сколько ты не трахался? А, ну да, ты же у нас нецелованный совсем. Как я забыл. — Нат легко нашел самую сладкую точку внутри и осторожно принялся массировать выступавший бугорок подушечкой пальца, умиляясь стонам своего господина, становившимся все более громкими и бесстыдными. Раб со знанием дела игрался с неопытным юнцом, наслаждаясь его пылающей мордашкой, каждым звучавшим вздохом и тем неуемным желанием, которое плескалось раскаленными волнами под его кожей. Давно Натаниэля так яростно не желали, и он отчетливо чувствовал это.