Алый платок

— Может, причина в том, что мальчишка все-таки влюбился? — голос Ваэтара звучал глухо, так, будто он говорил, уткнув лицо в ладони. — И как это может влиять? — чуть помолчав, откликнулся Финафлин. — Не знаю! — рыкнул несколько явственнее и много экспрессивнее темный. — Мне вообще размышлять обо всем этом в подобном… ключе отвратительно! Если бы не необходимость довести дело до конца, я бы уже давно… Далее последовало явно какое-то ругательство на незнакомом Тилю языке, и он, подслушивавший полуночный разговор своего любовника и главы магической Академии, поежился — столько злости и реального, ничем не замутненного отвращения было в словах Ваэтара. Видеть его Тиль не мог, так что полагаться приходилось только на интонации, которые исправно передавала вода в графине, уже не первое столетие стоявшем на столе главы Академии. Вода, понятно, менялась, зато графин оставался прежним и верно служил тем, кто знал к нему магический подход. Тиль благодаря бабушке Тауриэль знал. Правда, эта лазейка работала только в те моменты, когда Финафлин не считал нужным экранироваться от магической прослушки… Ну или просто по рассеянности забывал о необходимости делать это. Что стало причиной отсутствия «полога тишины» на этот раз, Тиль мог только гадать, но делать это даже не собирался. Важно было лишь то, что сегодня возможность подслушать у него была. Ваэтар был мрачен. Финафлин тоже не больно-то радовался. Да и Тиль, слушая то, что эти двое говорили, все более мрачнел. Да что там! Он почти умирал! Каждое слово Ваэтара впивалось ему в сердце знаменитыми, летящими строго в цель эльфийскими стрелами. — Я делю с ним подушку каждую ночь, — бубнил темный, который почему-то считал для себя возможным обсуждать столь личные, даже интимные вещи с посторонним, будь он хоть тридцать три раза глава Академии. — Я в точности повторяю то, что было между нами в тот раз, после которого ко мне вернулась способность вызывать огонь. Даже как-то подпоил его, что было уж совсем жестоко и… непедагогично, но казалось мне нужным для полного соответствия. И нет. Достигнутое ранее сохранилось, а вот прогресса больше нет. И я не понимаю, что не так! Тут Тилю стало совсем больно — он-то думал, что Ваэтар в тот вечер устроил ему романтический ужин со свечами и вином, а это все было лишь частью долбаного эксперимента… — Быть может… — глава Академии вздохнул. — Быть может, дело в том, что это потолок, который вами уже достигнут, и рассчитывать на большее просто не приходится? — Нет! Нет, уважаемый Финафлин. Я же чувствую… Да и потом смотрите: если до… гм… до сексуального контакта с Тилем я не мог в наложенных им путах и пошевелиться, то после легко избавился от них. Однако огонь тогда так и остался мне неподвластен. Зато после нашего второго раза, я сумел его призвать. Понимаете? Прогресс был налицо. А теперь все застопорилось. Выходит, что все зря! Зря! Тиль поднял лицо к потолку, чтобы не дать слезам скатиться. Значит, «все зря»… Значит, «мальчишка влюбился», думать об этом «омерзительно», и это мешает «прогрессу», который, оказывается, был для Ваэтара единственной целью всего этого… Значит, Тиль не живое существо, с чувствами которого следовало бы хоть как-то считаться, а лишь инструмент… Омерзительный инструмент… — Мне кажется, вы просто что-то делаете не так, уважаемый Ваэтар Зувир. Что-то неправильно поняли. Давайте еще раз подумаем, что в первых двух… гм… эпизодах, когда у вас и был прогресс, происходило иначе. Что отличает их от последующих? Быть может, действительно не так шли энергии… Вы говорите: «мальчик влюбился», но, быть может, всему виной не его, а ваши эмоции? Быть может, это в вас что-то изменилось? — Нет. Все… как и в первый раз. Даже еще серьезней. Много серьезней. — Но я заметил, что ваш… Тиль вздохнул, и оборвал магическую связь с водным «ухом» в графине главы Академии. Подслушивать дальше не имело смысла — только лишнюю боль себе причинять. Он сделал все, что мог. Как мог загладил свою вину перед Ваэтаром. «Прогресса» нет, «омерзительный» эксперимент провалился, так что теперь точно можно уходить. Но для начала следует избавиться от долбаной удавки на шее. Тиль давно не пытался развязать платок темного. Носил его, как знак своего подчинения, как своего рода признание вины, согласия с тем, что Ваэтар имеет право вести себя так, как он вел. Теперь все. «Мальчишка» хоть и действительно полюбил всем сердцем, гордость свою не растерял, а потому сможет разорвать магию завязаного темным узла. Просто-таки обязан сделать это! Феечки, встревоженные и печальные, подлетели ближе, кото-феи сидели, прижавшись друг к другу и смотрели с испугом. Тиль глянул на них и решительно потянулся к платку на своей шее. И… И узел легко подался под пальцами, развязался безо всяких затруднений, почти что сам! И что это могло значить? Как объяснить эту немыслимую легкость, если раньше платок даже нож не мог срезать — в первые дни после своего «пленения» Тиль чего только не перепробовал. В голову в свете услышанного только что приходило лишь одно: Ваэтар более не был в Тиле заинтересован, не считал нужным удерживать рядом. Ну что ж… Значит, так тому и быть. Алый шелк ярким комом лег на стол в гостиной апартаментов темного, а Тиль пошел собирать свой рюкзак. У него еще оставалось достаточно денег из тех, что бабушка выдала ему на личные траты в первый семестр. Их должно было хватить на то, чтобы нанять лошадь. Если нигде не задерживаться и поменьше спать, то через пару дней Тиль обнимет бабушку… Которая будет сильно удивлена его появлению и наверняка задаст кучу весьма неудобных вопросов… Что ж, Тиль будет честен и расскажет ей все. И будь что будет! Еще немного постояв, тоскливо оглядываясь по сторонам, Тиль мотнул своей глупой лопоухой головой, отбрасывая последние сомнения, шагнул к входной двери и распахнул ее… Вот только двинуться дальше так и не сумел, потому что сразу оказался в крепких объятиях. Они пахли знакомо, но не цветами и хвоей, а теплым ветром с лугов. — Бабушка? — пораженно спросил Тиль и завозился, отстраняясь. Лесные феечки носились вокруг и радостно смеялись. Кото-феи материализовались между Тауриэль и Тилем и теперь тарахтели там так восторженно-энергично, что было щекотно. — Ну, а кто ж еще? — спросила прекрасная эльфийка и звонко чмокнула Тиля в лоб, а после в самый кончик носа. — Но как?.. И почему?.. — Глупый маленький детеныш! Неужели ты мог предположить, что вот эти малыши, — Тауриэль кивнула на совершенно счастливых кото-феев, которые топтались у нее практически по бюсту, — не придут ко мне и не расскажут, что моему любимому внуку плохо, что он страдает, что ему нужна помощь? Тиль поразился: — Но я и не думал, что они могут перемещаться так далеко… — Они много чего могут. Да мало кто об этом знает. Бабушка Тауриэль подхватила кото-феев — обоих на одну ладонь, — улыбнулась ласково лесным феечкам, а после, отодвинув с дороги внука, проследовала в покои Ваэтара Зувира, осмотрелась критически, развернулась к Тилю и велела: — Ну, рассказывай. И Тиль, с облегчением скинув с плеч тяжелый рюкзак, а вместе с ним и груз ответственности за собственные глупости и слабости, рассказал бабушке все. С мельчайшими подробностями, как она и велела. И плевать, что Финафлин и проклятущий Ваэтар Зувир считали все это величайшей тайной! Бабушка Тауриэль слушала, хмурила брови, кивала даже не столько Тилю, сколько своим мыслям, а после подозрительно знакомым жестом ухватила внука за локоток и потащила за собой — этажом выше, направо и еще чуть-чуть по коридору. Так, будто раньше ходила в кабинет главы Академии уважаемого Финафлина Умудренного не одну тысячу раз, а главное, не боялась его, в отличие от Тиля, ну вот совсем. Из-за двери, выструганной когда-то человечьими умельцами из мертвого дерева, глухо звучали голоса. Похоже, разговор, который чуть ранее подслушивал Тиль, затянулся, и это было… — Прекрасно, — громко сказала бабушка Тауриэль и, подмигнув смущенному внуку, решительно, и не подумав постучать, распахнула тяжелую створку. — Что?.. — начал было Финафлин, но поперхнулся и неловко плюхнулся обратно в подвесное кресло, которое накренилось, закачалось и перевесилось, вынудив уважаемого главу Академии смешно задергать ногами и руками в поисках утерянного равновесия. — Ничего не изменилось, — сказала Тауриэль и неторопливо отправилась в обход помещения, кивая портретам на стенах и книгам на полках так, словно все они были ее давними приятелями. Топтавшийся в дверях Тиль, тоже каким-то чудом сумел побороть отчаянное желание сбежать, шагнул внутрь и тихонько прикрыл за собой дверь. Сидевший напротив Финафлина Ваэтар уставился на него, а после вскочил, ринулся, мигом оказавшись рядом, схватил за лацканы куртки, разводя их в стороны и открывая шею: — Ты все-таки развязал его? — Да уж посмел, твоего разрешения не спросил! И вообще пошел ты к дятлам, Ваэтар! — мигом взъерепенился Тиль. — Эксперименты он… Продолжить не получилось, потому что темный вдруг обнял Тиля и поцеловал — жадно, как-то отчаянно, никого не стесняясь. И этот поцелуй стал чем-то вроде колпачка, которым гасят пламя в лампаде — гнев Тиля мигом погас, руки сами собой потянулись вверх, пальцы зарылись в самую гущу огненных волос на затылке Ваэтара и… Что там происходило у него за спиной в кабинете главы Академии? О чем велся разговор? Кажется, бабушка интересовалась у Финафлина: а не тот ли темный, что сейчас нагло целует ее внука, был этим самым внуком некоторое время назад подловлен, связан при помощи водной магии, а после лихо отлюблен? Кажется, глава Академии неловко представлял Тауриэль своего нового преподавателя Ваэтара Зувира (который ради такого дела и не подумал отрываться от Тиля). Кажется, после бабушка весьма неприятным тоном интересовалась у Финафлина, как же получилось, что у студента, способного захватить и связать такого противника, как упомянутый темный, по боевым искусствам стоит жалкий трояк? И кажется, возмущенный глава Академии, защищаясь, начал плести что-то о неуместности подобных вопросов сейчас, в столь сложный для всех эльфов момент, когда зашел в тупик важнейший эксперимент и… И тут Тиль, очнувшись и мигом вспомнив все, оттолкнул Ваэтара от себя и крепко вмазал ему кулаком по наглой физиономии. — Все-таки вы все редкие болваны, — постановила в наступившей тишине бабушка. — И я? — спросил обиженно Тиль, незаметно, за спиной, потирая пострадавшие костяшки, которые теперь жуть как болели. Шишки-кочупышки! Проклятущий темный! Даже бить его — и то себе же хуже делать. — Нет, конечно, солнышко, — Тауриэль усмехнулась, склоняя голову. — Я об этих двух высокомудрых. Один тупит так, что я диву даюсь, как его до сих пор с поста главы Академии не турнули. Да и другой не лучше. Экспериментаторы! — Тауриэль, мне понятно твое желание защитить внука, однако ты не понимаешь всей… — начал Финафлин, но не той эльфийкой была бабушка Тиля, чтобы позволить себя прервать. — Всей глубины ваших глубин, уважаемый Финафлин! Конечно! Однако ж и вам следовало бы зарубить на своем высокомерном носу, что, если вы собрались посекретничать, то для начала стоит полог тишины набросить на себя и на собеседника. Чтобы суть ваших бесед не смог подслушать любой желающий. Ваэтар вскинул огненные брови, глянул на смущенного Финафлина, на удовлетворенную Тауриэль, на Тиля, хлопнул себя ладонью по лбу и прикрыл глаза. — Это невозможно… — заявил глава Академии. — Не обольщайтесь. Возможно. Уж кому как не мне это знать! — Тауриэль решительно кивнула тщательно уложенной головой. — Но… — И не просите, не скажу. И, конечно же, опять, как и много лет назад, «по юности и глупости». Последние слова бабушки прозвучали так, будто были цитатой из числа тех, суть которых поймет только тот, кто сам озвученное когда-то и произнес. Ну, или присутствовал при этом. И, судя по реакции главы Академии были они им поняты правильно и достигли цели. Ух ты! Неужто Финафлин Умудренный когда-то… Додумать Тиль не смог, потому что бабушка вновь заговорила. — Вас слушали. Вас поняли. Делайте выводы. — Я сделал, — быстро произнес Ваэтар Зувир и протянул руку Тилю — раскрытой ладонью вверх, так, будто тот был каким-нибудь кусачим животным, которое следовало приручить, сперва показав свои мирные намерения. — Тиль… Можно, мы после поговорим без свидетелей? Я все объясню. Тиль отвернулся. Говорить? О чем? Он же не идиот, чтобы что-то в уже сказанном понять не так! Эксперимент закончен. Думать о нем «отвратительно». «Все зря». Чего еще-то? — Оставь его в покое, темный, — голос Тауриэль стал ниже и как-то опаснее. — Вы использовали моего внука, а сами… Глупцы! Вы тут сидели и никак не могли понять, какие условия в вашем мерзком суперважном эксперименте изменились… — Мы… — Помолчите, Финафлин! Я уже давно не ваша студентка, чтобы… — глава Академии стиснул зубы и отвернулся, но и Тауриэль вдруг притормозила, не стала его добивать, что ли. «Ух ты!» — опять подумал Тиль. — Так вот что я вам скажу по поводу ваших гаданий: а вам не приходило в голову, что мой внук тут вообще ни при чем? Что он лишь своего рода проводник, который свел два мира? — Но… — Скажи мне, темный, какое условие ты поставил Тилю, когда решил разделить с ним подушку? Помнишь его? Нет? А Тиль помнит, потому что ты велел прогнать его лучших и самых верных друзей и помощников, чем их очень сильно обидел. Лесные феечки залопотали и закивали энергично. Кото-феи выгнули спинки и распушили хвосты. — Их? — изумленно уточнил Ваэтар. — Нуу… Только ведь из спальни. Неловко мне было и… — И получил ты по итогу то самое отличие, которое и лишило ваш с Финафлином эксперимент смысла, а тебя, темный, той силы, которая и возрождала в тебе магию. — Не сходи с ума, Тауриэль! — глава Академии наконец-то перестал хватать ртом воздух и раздувать щеки и принялся защищаться. — Эти твои идеи по поводу малого народца всем известны и никогда не воспринимались всерьез. — И напрасно! И если раньше это были лишь умозаключения, то теперь я, похоже, их смогу доказать экспериментом. Настоящим, а не тем, что вы тут учудили. Иди сюда, темный, и давай раздевайся. — Но… — Если и правда такой стеснительный, то штаны и сапоги можешь оставить. Но остальное придется снять, потому что, насколько я успела понять, лесным феечкам и их кото-феям для правильного течения магии важен телесный контакт. Так что давай. А после ложись вот сюда, на эту странную человечью штуку, и замри. Ну, а теперь ты, Тиль. Малыши твои, ушли с тобой, выбрали тебя. Так что только ты сможешь их уговорить помочь. Собственно, я предполагаю, что и в те два раза, когда неуважаемый мной Ваэтар Зувир почувствовал в себе проблески возрождающейся магии, феечки и, главное, кото-феи уловили твои скрытые эмоции и сами решили ему помочь. Они… Они делали что-то… Не знаю… Может, пели или танцевали? — Я не пом… — Да, — перебил смутившегося Тиля Ваэтар. — Оба раза. Прямо на моем теле водили хоровод. Это?.. В этот самый момент?! — Именно, — Тауриэль решительно кивнула. — Уверена, что так. Тиль, попроси Кику и ее сестричек, попроси Белька и Черныша. Пусть они снова станцуют для темного. А мы посмотрим, чем все это для него закончится. В голосе Тауриэль послышалось что-то такое, что Ваэтар начал приподниматься с дивана. Но не успел. Тиль увидел, как налетевший вроде бы легкий ветерок опрокинул его, распластал и прижал к поверхности. — Бабушка? — перепуганно спросил Тиль. — Знакомо. Чувствуется семейный подход, — Ваэтар только головой крутнул в раздражении. — Спасибо, что хоть кляп не вста… Темный заткнулся на полуслове и глянул яростно — глаза так и пылали. Тиль даже руками всплеснул: — Бабушка! — Пусть помолчит немного и полежит спокойненько. А ты не волнуйся, солнышко. Все будет хорошо. Я надеюсь. Давай. Попроси феечек и кото-феев поделиться с темным частью своей магии. Ты ведь… Я не ошибусь, если предположу, что, несмотря ни на что, тебе этот тип дорог? Тиль помолчал, потом удрученно, смиряясь с очевидным, кивнул и протянул руки, призывая к себе лесных малышей: — Пожалуйста! И феечки согласились… Великий лес! Этот их танец Тиль видел не раз, но никогда не придавал ему какого-то особого значения. А стоило бы призадуматься! Понять и оценить верно, как, похоже, сделала это бабушка Тауриэль. Ведь, если лесные малыши устраивали свой хоровод на стволе засыхающего дерева, оно всегда после возрождалось к жизни, если они пели и плясали на больном животном — оно вставало и уходило в лес как ни в чем не бывало… Обезводневшие реки? Редеющие леса? Переставшие родить поля? Что еще мог вернуть к жизни малый народ, к которому эльфы привычно относились с высокомерным превосходством и почти уничтожили на своих землях? Феечки и кото-феи встали в круг на животе у Ваэтара, двинулись, взявшись за ручки и лапки, запели-замурчали… — Аххх, — выдохнул темный и в прямом смысле этого слова запылал. Татуировка, стекавшая на щеку из уголка его глаза, сияла так, что слепила. Огненные волосы искрили и потрескивали, кожа — там, где ее можно было увидеть — шла огненными всполохами, подобными северному сиянию, но только не сине-зелеными, а оранжево-алыми. Тиль испугался за феечек и кото-феев, но те, казалось, и не чувствовали мощные потоки огненной магии, текущие вокруг них и через них, а по-прежнему смеялись и танцевали, кружась. — Аххх, — вновь выдохнул Ваэтар на этот раз не восторженно, а мучительно, и изогнулся напряженной дугой. Мелодия, которую выпевали феечки, тоже изменилась — показалась Тилю злой, напористо-агрессивной. Да и ритм танца стал другим… — Хватит! — крикнул Тиль. — Вы делаете ему больно! Но феечки, похоже, не слышали его. Их кукольные личики сделались какими-то острыми, хищными, в маленьких ртах вдруг стали отчетливо видны острые частые зубы. Да и обычно тихие, бесконечно милые и пугливые кото-феи выпустили когти и теперь при каждом танцевальном па, совершавшемся на беспомощно открытом животе Ваэтара, с видимым наслаждением рвали его в кровь. — Нет! Не надо! Хватит! Кику! Тиль кинулся к темному, не понимая, что делать, как поступить, протянул руки в обжигающий жар, охвативший все тело Ваэтара, а вместе с ним и танцующих на нем феечек и кото-феев, призывая на помощь собственную магию — ледяной холод северных рек, темную тишь подземных озер, ласку южных морей… Огонь спал, но картина, открывшаяся Тилю, все равно была совершенно дикой. Ваэтара крупно трясло, а лесные малыши припали к его израненной коже и жадно пили кровь: их крохотные личики перепачкались, шерстка на мордочках и лапках кото-феев слиплась. — Это… Это… — залепетал Тиль, оглядываясь на бабушку. — Им это надо сейчас, — руки Тауриэль легли ему на плечи, успокаивая. — А от твоего Ваэтара не убудет. Не самая большая плата за то, что малыши для него сделали. — Но это… Это же… — залопотал чуть в стороне Финафлин Умудренный. — Эксперимент, — перебила его Тауриэль. — Который прекрасно доказал то, о чем я говорила уже давно. Никто ничего не знает о лесных феечках и их магии, никто не понимает, как кото-феи могут развоплощаться и мгновенно перемещаться в пространстве на любые расстояния. Никто и не подозревает, что именно они, а не мы, эльфы — истинные первородные… Да и вообще у меня ощущение, что именно эти малыши — источник всей магии нашего мира. — Но они же в последние годы почти исчезли… — И в результате в нашем мире стало меньше исходной магии — не стихийной, узкоприменимой, на развитие которой самым глупым образом и направлено все ваше обучение, Финафлин, все силы вашей Академии, а глобальной, той, что вы привыкли презрительно называть «сырой». Той, что несет в себе Вечный Лес — его древние деревья, источники между их корнями и его духи. А вместе с ними и нераздельная часть этого всего — лесные феечки и кото-феи… Они почти исчезли, говорите вы, умалчивая о том, как все было на самом деле? Ну так вот вам и результат: эльфийские стихийные маги стали истощаться, выгорать или выдыхаться. Как этот темный, в котором что-то мне совершенно непонятное нашел мой внук. И как сотни других, куда более достойных эльфов. И происходит это не потому, что их сила оказалась небесконечной. Она всегда была такой. Просто теперь почти не осталось тех, кто может ее в них пополнить. Феечки и кото-феи закончили пить кровь Ваэтара и теперь просто лежали на нем — сытые и осоловевшие. Но при этом раны на животе темного затягивались, исчезали, не оставляя после себя ни единого следа. А еще через секунду он вздохнул и открыл глаза — привычно-карие, но теперь полные магической силы и внутреннего огня.