Rescue Me

      Спеша поговорить с Томом, она забыла сумку и, кроме злосчастного телефона, ставшей полупустой пачкой сигарет и дешёвой зажигалки из ближайшего супермаркета, у неё ничего с собой не было.       То, что они с Томом редко ссорились, было ложью — они вообще не ссорились, лишь иногда спорили. А сейчас был даже не спор: жених просто предложил отправиться после съёмок к её семье в Австралию. И, наверное, это было прекрасно — кто ещё с таким рвением стремится навещать родню будущей жены, а не собственную? Том заботился о ней — это и дураку понятно: чуть ли не ежедневно созваниваясь со своими родителями и регулярно их навещая, он переживал, что бедняжка Марго второй год не может попасть в родные стены.       Вот только Марго не считала их родными и не стремилась к ним. Если б им пришлось наведаться в крошечную квартирку, в которой она выросла, у воспитанного англичанина волосы встали бы дыбом.       Полные губы Марго скривились в ухмылку, стоило представить эту картину.       Докуривая четвёртую сигарету и изображая жениха в «родных стенах», чьи размеры были меньшими из неудобств, она начала успокаиваться. Этого следовало ожидать, рассуждала Марго холодеющей головой, она столько времени безуспешно пыталась затянуть меня домой, и наконец пошла на таран. Да и реакция Тома тоже была предсказуемой — они ведь так сдружились.       Когда Марго только переехала в Лондон, не наведываться домой было просто — её там никто не ждал. Интересовавшийся её жизнью Локи регулярно отправлял фото подрастающей сестры и с гордостью рассказывал об успехах Кэмерона — по его рассказам можно было подумать, что младший брат и впрямь взялся за голову. Это была единственная связь, устраивающая обе стороны.       Но вместе с благосостоянием к Сэри, похоже, вернулся и материнский инстинкт. С момента, когда они с братом по самые уши залезли в долги, чтобы купить им с Аньей дом, мать всеми правдами и неправдами зазывала её домой. И Марго яростно выкручивалась, успешно избегая воссоединения.       Пока не появился Том.       Марго прекрасно понимала, что, не будь она настолько влюблённой идиоткой и не желай она тогда так сильно познакомить его с семьей — а заодно утереть нос матери, — то давно бы сдалась. Но Том был Томом и, не проведя в новеньком доме и двух недель, влюбил в себя всё многодетное семейство Робби и — Марго передёрнуло — подружился с Сэри. В его представлении мать-одиночка, вырастившая четырех детей, была едва ли не чище диснеевской принцессы, и самое интересное, что Марго не имела к этому никакого отношения.       Хотя, по правде сказать, она никогда и не пыталась переубедить жениха, не желая разрушать идеальный образ её семьи. Хоть у кого-то он должен быть.       За что теперь и расплачивалась. Очарованный её матерью, Том был готов променять их совместный отпуск на островах на возможность снова погостить у Сэри. Там будет пляж и сёрфинг, сказал англичанин по телефону, всё, что ты любишь, и в окружении семьи.       Том был добрым, отзывчивым и притягивал к себе тысячи других лестных эпитетов, но, откровенно говоря, чересчур наивным: порой Марго не понимала, каким ветром его занесло в мир шоу-бизнеса. И, может, порой она злоупотребляла этой его стороной, но чёрта с два она позволит матери делать подобное.       Марго отшвырнула от себя бычок, удобно вытягивая ноги и прикрывая глаза, чтобы не видеть открывающуюся картину.       Она с детства любила ярмарки и шумные праздники — всё, что связано с толпой и всеобщим ажиотажем, — и ненавидела однообразие, не умея наслаждаться тишиной и одиночеством. И то, и другое означало скуку и ненужные мысли, прямо как сейчас. По-хорошему ей следовало бы покинуть своё маленькое убежище и вернуться в павильон, променяв духоту и сигареты на кондиционеры и холодный латте.       Она случайно нашла это место, когда после очередной выматывающей сцены в душном павильоне не задумываясь выскочила на улицу, подальше от гримёров и ассистентки. И настолько вжилась в роль, что с почти детским восторгом сворачивала и сворачивала, убегая от мнимых преследователей, пока не наткнулась на него.       Небольшая металлическая ниша в чём-то, что, казалось, раньше было контейнером для декораций, — как раз достаточная, чтобы она могла с ногами в неё забраться, снаружи оставаясь незаметной. Рядом стояла урна, которой она регулярно скармливала пачки от сигарет и куда иногда попадала бычками. Судя по тому, что другого мусора там не было, она резонно считала это место своим.       Оно было идеальным, не считая вида.       Вокруг кружили однотипные павильоны, ставшие за столько лет вторым, если не первым, домом. Марго никогда не нравилось, как они выглядели снаружи: словно всё самое скучное и обыденное смешали вместе, для гарантии окунули в предсказуемость и, посыпав банальностью, выкинули миру. Но насколько она ненавидела эти серые кубы, настолько же обожала то, что в них происходило: костюмы и декорации, гримёры и освещение — всё то, что создавало целую вселенную из куска тряпки и пудры, ограничиваясь лишь фантазией. Оказавшись внутри невзрачных павильонов, даже самая примитивная вещь становится значимой, играя новыми красками.       Окончательно успокоившись и решив позже подумать, что делать с заботливым женихом и настырной матерью, Марго привычно достала телефон. У неё было ещё двадцать минут перерыва, но после такой встряски она решила остаться подольше, несмотря на жару. В последнее время погода была особенно невыносимой — палящее солнце в сочетании с духотой напоминали ей худшие дни в родной Австралии.       — Нет… нет, — послышался мужской голос за спиной. — Мне плевать, почему это случилось, исправьте! — голос говорившего по телефону с каждым словом повышался, раздаваясь всё ближе. После той злосчастной чашки чая у них было что-то вроде перемирия, но встречаться с этим напыщенным индюком Марго всё равно не хотелось. — Хорошо, до завтра.       Последние слова, сказанные спокойным тоном, были отчётливо слышны. Глубокий вдох и непривычно тяжёлые шаги. Блядь.       Остановившись возле ниши, Джаред непонимающе уставился на Марго, запуская руку в ядовито-зелёные волосы — единственный элемент его образа. Видимо, он только приехал и, судя по удивлённому, но не смятенному взгляду, уходить никуда не собирался.       Это был чистый рефлекс.       Марго кожей чувствовала кипящие эмоции от внешне спокойного коллеги и — наверное, потому что сама только что была в таком же состоянии и знала лишь один способ успокоиться, — протянула ему пачку. Он даже моргнул от изумления. А потом вытащил одну и прикурил от магазинной зажигалки.       Облокотившись о железную стену чуть дальше её ног, прямо возле урны, Джаред начал разглядывать её и, казалось, хмуриться. Марго вообще казалось, что, будь у него брови, общаться с ним было бы гораздо легче. Хотя вряд ли он перестаёт пялиться на людей, будучи с бровями. И не то чтобы взгляд был неприятным — так обычно смотрят в стену, думая совершенно о другом.       Вернувшись к своему телефону, она, тем не менее, пыталась избавиться от чувства неловкости, возникающего рядом с ним. Марго никогда не была поборником морали или эталоном нравственности, находясь, скорее, по другую сторону планки; особо ярые моралисты, пожалуй, скажут — на диаметрально противоположной. Большая часть стыдливости сгорела ещё в детстве, а та, что сохранилась, разбилась о суровые реалии Голливуда. Но сейчас это именно то, что она чувствовала — неловкость.       Затягиваясь нежеланной сигаретой под пристально-рассеянным взглядом музыканта, Марго чувствовала себя как в далёкие тринадцать, когда стащила у брата пачку и выкурила свою первую сигарету. Было так же мерзко, и безумно хотелось выкинуть её куда подальше, но ни тогда, ни сейчас гордость не позволяла.       За долгие годы, на протяжении которых её разглядывали все, у кого есть глаза, Марго научилась определять и классифицировать эти взгляды. Одни смотрят с завистью и презрением — как правило, женщины; другие — с насмешкой и любопытством; большая часть мужских взглядов имела очевидный подтекст и оставляла после себя приятное тепло на коже. Сейчас же было ощущение, словно в неё впивались миллионы иголок — вроде тех, что появляются, стоит отсидеть ногу; хотелось встряхнуть и растереть затёкшую конечность.       Марго не знала, с чем связана такая странная реакция собственного тела, — то ли от присутствием напыщенного индюка, то ли последняя сигарета и впрямь была лишней. Скорее, второе: её эмоции редко выходят из-под контроля, а выпускала их она только перед камерами. Они должны быть на экране, сверкая в свете прожекторов и источая магию, а не среди унылой обыденности.       Джаред всё так же смотрел на неё, словно в стену, аккуратно стряхивая пепел в урну. Затянувшись последний раз, он затушил бычок о её край.       — Спасибо, — спокойно сказал он, когда его голубые глаза сфокусировались на ней. В его голосе больше не было ярости, а эмоции не исходили неприятными волнами. Он был почти такой же, как и за чашкой чая в её трейлере. Почти. Окинув её цепким взглядом, особо задержавшись на лежащих рядом с ним голых лодыжках, Джаред тряхнул головой и наконец покинул её территорию.       Когда он скрылся за поворотом, Марго выдохнула, откидывая голову и упираясь ступнями с стену. В голове пронеслись ответы вроде «твои фанаты так не скажут» или «это тоже не повредит?». Или столь любимое американцами «у тебя всё порядке?» — нет, ну правда, он же не стал бы ей всё рассказывать? Ответил бы «да» и ушёл, а она бы избавилась от чёртового чувства неловкости.       Марго так погрузилась в это «если бы», что едва не обожгла пальцы о тлеющую сигарету. Сбросив пепел на пол и с каким-то особым удовольствием затушив её об излюбленное место под сидением, поняла, что больше не накручивала себя. Было что-то мерзко-приятное в том, что у взявшегося её учить кумира миллионов и у самого было всё не так гладко.       Попав бычком в урну, Марго сладко потянулась, привычно выкидывая все ненужные мысли и вопросы из головы. Её ждали камеры и магия.