— Ты когда-нибудь была влюблена? — Да. — Это было хорошо или плохо? — Невероятно болезненно. Ужасающе. Из интервью Марго Робби.
* * *
— За Мэдисон! — возглас стоящего на барной стойке парня подхватывает разгорячённая толпа, почти перекрикивая громыхавшую музыку. Выпивка из их бокалов выплёскивается на пол, заливая просторную веранду и мешаясь с песком пляжа. Океанский бриз тонет в запахе алкоголя и пота, едва прикрытым дорогими духами и одеколонами. Марго чувствует себя пиньятой¹ в разгар детского праздника: каждый раскат смеха и цоканье бокалов ощущается ударом деревянной палки, заставляя гадать, когда же из неё посыплются приторно-сладкие конфеты в ярких обёртках. Всё лучше стаи голодных собак, поджидающей её в собственном разуме. Она опрокидывает в себя очередную стопку текилы в тщетной попытке унять разыгравшуюся мигрень, вызванную обилием запахов, цветов и звуков. Вместо желанного облегчения желудок делает предупреждающее сальто, но, к счастью, сохраняет содержимое. Не хватало ещё выставить скудный завтрак на всеобщее обозрение. Откровенно говоря, Марго не имеет ни малейшего представления о том, кто все эти люди. Кажется, они отмечают день рождения знакомой подруги троюродной сестры женщины, с которой Кара ходит к одному косметологу. Или это вечеринка по случаю реабилитации одной из моделей Playboy? Прощальный загул в честь ухода Адель? По правде сказать, ей абсолютно наплевать. — …только не в сентябре, — громко вещает Кара, настойчиво ведя шатенку (Мэдисон?) в сторону Марго, параллельно давая непрошеные советы. Делевинь — живое воплощение царящего вокруг безумия. Короткое платье, расшитое пайетками, отводит взгляд от резкой потери веса и обострившегося псориаза из-за очередного неудачного романа, а толстый слой макияжа маскирует мешки под глазами от постоянного недосыпа. Очередная блёклая питахайя², выдающая себя за яркое манго. Робби так сосредоточена на фруктовых ассоциациях, что не замечает, как в руке оказывается очередная стопка текилы. — За Мэдисон! — в очередной раз провозглашает Кара, без труда перекрикивая бьющую по ушам музыку. — Пусть её семейная жизнь будет такой же бурной, как и эта вечеринка! Её слова подхватывает толпа, пропитанная алкогольным смрадом, восторженный возглас Мэдисон заглушает хрустальный звон, а блеск её помолвочного кольца почти ослепляет. Запахи, цвета и звуки обращаются деревянными палками, точно попадая в цель. Марго успевает подумать, что надоедливые дети наконец-то получат своё, и совсем не удивляется, когда вместо приторно-сладких конфет к горлу подкатывает волна желчи. Одним из многочисленных достоинств Тома была предсказуемость — читать его было так же легко, как учебники начальных классов. Они отмечали годовщину отношений в одном из фешенебельных ресторанов Лондона. Том воодушевлённо рассказывал о студенческих годах и первых режиссёрских потугах, но неожиданно умолк на полуслове. Его мутно-зелёные глаза горели неподдельным восторгом лепидоптеролога³, сумевшего заснять диковинную бабочку для своей коллекции. — Что? — сконфуженно спросила Марго, чувствуя себя обнажённой школьницей под взглядом пронырливого соседа, заглядывающего в окно. — Ты прекрасна, — не замечая её неловкости, трепетно произнёс Том. — Я никогда не встречал такую женщину, как ты, Марго. Она пригубила бокал красного вина, чтобы занять пальцы, нервно теребившие белоснежную салфетку. — Мы едва знакомы. Ты меня толком и не знаешь — вдруг я тебя разочарую? Окажусь ужасным огром под личиной принцессы? — Она игриво повела бровями, шутя лишь наполовину. Том рассмеялся. — В тебе много качеств, но ты точно не притворщица. — Он накрыл её ладонь своей, по-прежнему смотря так, словно видел перед собой нечто прекрасное. Марго совсем некстати вспомнила шестнадцатилетнюю себя после месяцев работы посудомойкой, с сухими руками, потрескавшееся кожей и непрекращающимся зудом. Встреться они тогда, смотрел бы он на неё тем же взглядом? — Нет, я думаю, что ты — одна из самых искренних людей, что я когда-либо встречал. Марго прополоскала рот и сплюнула в раковину, надеясь избавиться от горького послевкусия. Широкое зеркало любезно показывало болезненную испарину и безупречный макияж, словно её тело не могло определиться, провела ли она последние двадцать минут, выворачивая содержимое желудка в унитаз, или просто пряталась от шумной толпы. Вечно меняющие цвет глаза будто в насмешку приобрели оттенок стали, которой она давно не ощущала. Она устала. Марго чувствовала себя загнанной лошадью, которую беспощадно истязал наездник ради вожделенной награды. Проблема в том, что она сама построила ипподром, сама придумала финишную черту и ожидавший за ней кубок, сама надела уздечку и сама же стала наездником, нещадно хлеставшим себя по бокам. Она была единственным человеком, способным себя спасти, но вместо это с каждым разом замахивалась всё сильнее. Когда она только начинала, у всего этого был смысл, какая-то цель — не альтруистическая, вроде мира во всём мире или помощи голодающим детям Африке, а вполне меркантильная… Вот только в этой бесконечной погоне за несуществующим призом она совсем забыла какая. И потому теперь была вынуждена сидеть на полу безликой ванной, занимаясь самокопанием. Вместо слёз жалости к самой себе к горлу подкатил очередной ком желчи, а голодная свора собак вгрызлась в податливую память, норовя урвать кусок побольше. Марго как-то сказала журналистам, что влюбилась в Тома с первого взгляда, но её чувства долгое время оставались безответными. Как и всё, что она позволяла миру знать о себе, это не было ложью — лишь слегка отретушированной версией правды. За считанные мгновения Том стал глотком свежего воздуха в спёртой комнате, оптимистичной цитатой, возвращающей веру в собственные силы, и обнадеживающими обещаниями лучшей жизни, которым Марго никогда не верила. Верь она в карму, то решила бы, что он — её награда за всё то дерьмо, случившееся в её жизни. Но карма была ещё более глупой сказкой, чем то, что ей в детстве рассказывал отец. В реальном мире всё хорошее имеет свойство заканчиваться. Люди день за днём разочаровывают друг друга и, когда разочарований становится слишком много, бесследно исчезают. Мысль о том, что Том исчезнет из её жизни, вгоняла её в почти животный ужас. — Ты словно лучик солнца, забредший в старинный особняк и вдохнувший в него жизнь, — сказал Том и неловко рассмеялся. Музыканты за его спиной играли что-то из классики. — Слишком помпезно, да? — Самую малость. — Она улыбнулась, показывая крошечное расстояние между большим и указательным пальцами. — Но мне нравится, очень… поэтично. — Хорошо, поэтичность — это то, к чему я стремился. — Он вновь рассмеялся и потянулся к карману пиджака. Робби давно знала, к чему всё идёт — плохо спрятанное кольцо, знакомство с родителями и многообещающие взгляды, — но всё же, когда Том протянул ей бархатную коробочку, сердце предательски ёкнуло. — Марго, я хочу провести остаток жизни с тем светом, что ты источаешь. Ты выйдешь за меня? Последние слова были сказаны почти шёпотом и несли в себе столько смешанных, болезненно-искренних эмоций, что вместо ответа Марго утянула его в поцелуй, словно сирена — на дно океана. — Ты там утонула, что ли? — Настойчивый стук в дверь туалета повторился в третий или четвёртый раз. Марго в очередной раз прополоскала рот и, сдвинув щеколду на двери, обессиленно опустилась на мраморный пол. Ледяной камень был столь заманчив, что она всерьёз размышляла, не лечь ли на него, прижавшись разгорячёнными щеками, и провести так остаток вечера. Месяца. Жизни. — М-да, подруга, вечеринка в самом разгаре, а ты уже в умате. — Выпившая в несколько раз больше Кара была бодра и свежа, словно только встала из-за стола на ужине с королевой. — У меня есть то, что тебя взбодрит. Марго лучше неё знала, что может её взбодрить, — просто не могла вспомнить. Непривычное слово крутилось на языке, почти перебивая горький привкус желчи, но каждый раз ускользало, словно склизкая медуза из рук. — Держи, будешь как новенькая. — Кара опустилась перед ней на колени, протягивая пластину с парой безупречно ровных белых дорожек. — Один вдох — и все проблемы улетучатся, обещаю. — Голос вечно шумной Кары был непривычно ласковым и понимающим, словно она долгие годы была её поверенной или хотя бы держала ей волосы последние сорок минут. Марго знала, что была одна — всегда и везде, — и без раздумий наклонилась к предложенной дорожке. — Ты даже не назвал блядской причины! — Строго говоря, разговор не должен был идти в это русло; в идеале он вообще не должен был состояться. Прежде чем прилететь в Лондон за вещами, Марго трижды переспросила Софи, будет ли Том дома, и каждый раз получала однозначное «нет». Марго и моргнуть не успела, как светская беседа с изрядной долей неловкости переросла в яростный спор. — Какая тебе нужна причина? — Голос Тома был тише, но скорее от врождённого неумения его повышать, нежели от недостатка эмоций. — Разве это не то, чего ты добивалась? — Я собиралась выйти за тебя! — Марго чувствовала подступающий к горлу ком. — Мы планировали свадьбу, путешествие, мы купили чёртов дом. Я доверяла тебе… — Доверяла? — Его мутно-зелёные глаза больше не горели обожанием, уступив место ожидаемой горечи и разочарованию. — Ты никогда мне не доверяла: стоило мне приблизиться — как ты убегала, словно я собираюсь сделать тебе лоботомию, а не узнать, что у тебя на душе. Чёрт, Марго, я даже не знал, что у тебя есть братья с сестрой, пока мы не начали планировать поездку в Австралию. Том потёр глаза, словно чудом прозревший человек, проведший долгие годы в безликой темноте и теперь утомившийся от буйства красок. — Я бросил тебя, потому что был тебе не нужен. — Он не дал ей возразить, впервые перебив: — У тебя словно была отдельная жизнь, в которую ты никогда меня не впускала, жизнь с уймой секретов и постоянных недомолвок. Мне нравилось это в тебе, я полюбил тебя за это. — Марго сморгнула слёзы. — Но этого недостаточно. Остаток сборов прошёл в зловещей тишине. Больше всего на свете Марго хотела разрушить её, позволить хрупкому стеклу выскользнуть из рук и рассыпаться на миллион мелких осколков, прикосновение к которым оставило бы кровоточащие следы. Сделай она это — и рассыпалась бы вслед за чёртовой вазой. Перед носом возникла дымящаяся кружка с отвратительным запахом кошачьего корма. — Убери эту дрянь от моего лица, — не высовываясь из-под одеяла, буркнула Марго. Она едва проснулась, а сердце уже бешено стучало, болезненным набатом отдаваясь в размытом сознании. — Эта дрянь на ближайшую пару часов отобьёт у тебя желание сдохнуть, — невозмутимо сказал Джаред, легко скидывая с неё одеяло. Вместо ожидаемого слепящего света Марго окутала приглушённая полутьма: всегда распахнутые портьеры были зашторены, прикроватные часы показывали 14:23 дня. — Живее, я не собираюсь стоять здесь весь день. — Так проваливай, — огрызнулась Марго, приподнимаясь на широкой кровати. Голова шла кругом, а во рту стоял привкус чего-то мёртвого. Вероятно, чувства её собственного достоинства. — Будто я прошу тебя со мной нянчиться. Джаред молча протянул ей зловонную кружку. К концу дня после двух чашек отвратительного варева Марго рассеянно смотрела псевдонаучную передачу с извечными вопросами вроде «что было раньше — курица или яйцо?» и «раздастся ли в лесу звук падающего дерева, если рядом никого нет?». Лежащий на диване Джаред был погружён в просмотр ленты на телефоне, не обращая на неё ни малейшего внимания. Возможно, стоит поблагодарить его за то, что он забрал её вчера с той вечеринки. Или обвинить в тотальном контроле и запретить впредь делать подобное. В зависимости от того, как он там оказался и что было после: у Марго была пара идей, но думать о них совершенно не хотелось. — Мне скучно. — Выключив бесполезный телевизор, она развернулась к неподвижному музыканту. — Джаред! — Просто Джаред? — переспросил он, не отрывая взгляда от экрана телефона. — Не «убийца веселья» или «Герр доктор»? Даже не мой любимый «напыщенный павлин»? Постоянные вечеринки плохо влияют на твоё воображение. — Очень смешно. — Сбросив плед, она легла рядом с Джаредом, поудобнее устраиваясь у него на груди. — Много я тебе вчера наговорила? — Не особо, по крайней мере, членораздельно. Что-то про голодных собак и отвергнутых огров, ещё ты упомянула лоботомию и сказала, что пайетки — это питахайя. — Марго глухо застонала, утыкаясь в его рубашку, пахнущую лесом и лаймом. — Тяжёлый месяц? Ты сама не своя после поездки в Лондон. СМС в четыре утра со словами «забери меня», конечно, тонизируют, но я уже староват для таких пробежек. — Я просто… — Она запнулась, чувствуя себя непривычно хрупкой, словно всё, что удерживало её от распада — это остатки силы воли и крепкие руки, ритмично перебиравшие её пряди. — Ты когда-нибудь чувствовал, что не можешь остановиться? Будто ты катишься по инерции, и стоит тебе остановиться… — …и ты больше никогда не сможешь двигаться, — закончил Джаред. Марго кивнула. Она слышала, как чётко и размеренно бьётся его сердце, словно опытный хореограф, подбирающий идеальные па, пока её трепыхалось в конвульсиях, как лишённый слуха завсегдатай вечеринок. — И как ты избавился от этого чувства? — Нашёл то, что меня вдохновило, придало энергии. — Словно это так просто. — А разве у тебя есть выбор? — спросил Джаред и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Что бы ни подталкивало тебя раньше, теперь это прошлая жизнь, из которой можно вынести уроки, но в которую нельзя вернуться. К тому же ты явно не похожа на человека, который останавливается перед трудностями. — И где искать эти мифические источники энергии? — Она вложила в слова всю имеющуюся насмешку, но всё равно могла слышать застрявшие в горле слёзы. К счастью, Джаред оказался глух к её внутренним стенаниям. — В семье, которая тебя любит, в друзьях и людях, которые тебя окружают, в новых проектах и путешествиях — возможности безграничны, нужно только захотеть их увидеть. Марго молчала, сильнее прижимаясь к крепкому телу, позволяя себе утонуть в его словах и освежающем запахе хвойного леса и леденящего лайма. Под размеренный стук его сердца и мягкость голоса мир менялся, превращаясь из огромного плотоядного чудовища, готового сожрать её, в ласковый океан, убаюкивающий в целебный сон, в котором нет ни горечи, ни слёз. На следующее утро Марго проснулась в спальне с зашторенными окнами, с тонкой цепочкой, опоясывающей её кисть. На прикроватной тумбочке лежала записка:Порой источник энергии можно найти в самом неожиданном месте, и если пробраться через окружающие его шипы, можно обнаружить нескончаемый поток вдохновения. P.S. Кто знает, не выгоняй ты меня из спальни, может, раньше бы получила подобный подарок?)
Она почти час рассматривала тонкие, искусно переплетённые платиновые ноты и, поразмыслив, решила оставить браслет себе. В конце концов, именно её сон и барабанные перепонки страдали из-за неуёмных приступов вдохновения его создателя.