Взрослые чувства

      За окном проносились леса, одинокие поля и равнины, овраги и маленькие станции, похожие в ночной темноте на светлячков. Поезд с маршрутом «Сеул-Тэгу» тихо шёл по рельсам, мирно стуча колёсами, звук которых то усиливался, то терялся в ночи. Сидя на мягком сиденье в купе, в котором пахло апельсинами и мятным чаем, Тэхён, скрестив руки на груди и насупившись, смотрел в окно, наблюдая за неподвижной луной, что изредка скрывалась за облаками, тем самым помещая всё живое во мрак, но стоило ей снова выйти, как всё мгновенно покрывалось молочным светом. Казалось, даже звёзды ей подчинялись, сияя ещё ярче, когда их владычица выходила из-за облаков. — Ты так и будешь молчать? — нарушил звенящую тишину, наконец, Чонгук, устремив свои чёрные проницательные глаза прямиком на Тэхёна, что за всё то время, которое они просидели в купе, не сказал ни единого слова.       После того, как они нашли своё купе, Чонгук, заперев его, чтобы уж никто не зашёл и не помешал им, сел на противоположное сиденье, сразу сконцентрировав всё своё внимание на омеге, который, кстати, подозрительно притих и даже не возмущался по поводу грозных слов альфы в его сторону. Просто зашёл, сел, забившись в угол, уставился в окно и, напустив на себя задумчивости, продолжал находиться в таком угнетённом состоянии порядком уже получаса, совершенно не двигаясь, и, кажется, даже не дыша. То он хмурил брови, нервно кусая нижнюю губу, то еле заметно улыбался, мечтательно вздыхая и прикрывая глаза. Хотел было даже сорваться с места, но, наверное, передумав, ещё только больше сжался в комочек и опять вернулся к окну.       Чонгук, быть может, и начал бы разговор, но хотелось услышать первым именно Тэхёна, узнать его мысли и вопросы, на которые у Гука конечно же были заранее приготовленные ответы.       Да, Ким Чонгук основательно подошёл к проблеме, атаковав её со всех сторон. Лучшая защита — это нападение. Лучшая атака — которую не ждут, продолжая дальше существовать, не подозревая о чужих планах. Так и Чонгук.       Как он, в общем-то, и ожидал, его хватило «без Тэхёна» на малое количество времени, однако прибежать к омеге и простить его он тоже не мог. Ну это уж совсем бы было слишком! Поэтому, сдерживая себя до скрежета зубов, Чонгук решил немного попытать омегу, тем самым посмотреть и уверить наконец себя, что хоть чуточку, но Тэхёну он нужен. Результат оказался положительным, даже очень. Если бы только не одно поганое «но»…       Доверие.       Почему с этим чувством у Тэхёна такие огромные проблемы, Чонгук не понимал. Что сделал в прошлом с ним этот «Юнги-я», из-за чего теперь Тэхён не хочет, не может, как бы сильно ни хотел, доверять другим? Сука…       Пусанский морской родной воздух освежил Чонгука и взбодрил, помог собраться с силами и мыслями и заставил спокойно сесть и порассуждать. Допустим, что всё то, что доказывал ему в медпункте Тэхён — чистая правда. Допустим, что Чонгук поверил (а он поверил на самом деле) в его слова. Допустим, альфа не спрашивал у омеги причину его расставания с его бывшим. Что тогда? По идее — всё замечательно, и все счастливы. Но опять же — проблема под названием «Доверие» никуда не ушла.       Может быть, Тэхён и хочет быть с Чонгуком, может быть, он даже любит его в какой-то мере, но не может…       Почему? Почему, сука?!       Да потому что прошлое его не отпускает! Либо оно его, либо он его — явно одно из двух. Зачем он держится за него, почему не борется с ним и не препятствует ему? Зачем позволяет властвовать над собой?       Посидев так денёк-другой, сплошь весь погрязший в этих вопросах и раздумьях, Чонгук пришёл к выводу, что сонсэннима надо спасать. Спасать любыми способами, не давая ему возможности оставаться в своём мирке, сотканном из прошлых воспоминаний о «той» жизни. Иначе она его затянет, и уж тогда точно Чонгуку вытащить Тэхёна оттуда не получится, как бы тот ни старался.       Тэхён… он ведь такой чувствительный, такой ранимый и нежный, как цветок. А как известно — за цветком нужно ухаживать, поливать его и предоставлять возможность солнечным лучам коснуться его. А иначе — он завянет. Завянет и больше никогда не распустится, разочаровавшись в своих хозяевах. Тэхён не дикий полевой цветок, не буйный; он именно домашний, теплый и сладкий, очень красивый и нежный цветок. Цветок ворслеи.       Слова отца подействовали на Чонгука как красная тряпка на быка: «Возвращайся обратно в Сеул и приступай к учебе. Одно дело — заниматься самому, другое дело — учителя говорят. Ты и так много пропустил, так что поезжай домой, а мы останемся тут ещё на несколько дней. Теперь мы и без тебя справимся». Противиться Намджуну Чонгук не стал, собрал в тот же день утром все свои вещи в чёрный рюкзак и, попрощавшись с родными, попутно получив тысячу наставлений от папы, сел в машину и отправился в путь. Прибыв в Сеул ближе к полудню, Чонгук первым делом позвонил Хосоку и расспросил обо всём, что происходило в школе без него. На вопрос: «А что сонсэнним?», Хосок сначала заюлил, но после сдался и сказал, что оставшуюся неделю с Тэхёном происходила какая-то «фигня». То он раздражён чем-то, то придирается ко всему на свете, то заваливает их практическими и тестами, то вообще ему на всех и всё, кажется, плевать.       Слова о том, что Ким уезжает сегодня на выходные в Тэгу, казалось бы, не произвели никакого впечатления на Гука: он лишь только передернул плечами и, хмыкнув, сказал: «Ну и что?» Ну и что, что ты соскучился по нему до головной боли? До определенного количества времени… до вечера.       Чонгук сорвался с места в считанные минуты. Он даже не помнит, что им тогда руководило и зачем он это делает: просто схватил рюкзак, благо он ещё его не разбирал, и в нём есть всё необходимое. Вылетел из квартиры и добрался до вокзала за мгновение, кажется.       Конечно же, билетов уже не было, поэтому, наплевав на правила, Чонгук, уповая на удачу, галопом проштурмовал станцию, и наконец, найдя своё чудо среди множественной толпы людей, пользуясь случаем, когда проводница отвернулась, принимая билеты сразу у троих человек, стремительно проскользнул внутрь поезда. Будем надеяться, что повторного осмотра билетов не будет.       «Тэхён-Тэхён-Тэхён, где же ты?» — пробираясь вглубь поезда, вертел головой Чонгук, пытаясь не прозевать появление омеги.       Осознание содеянного пришло сразу же, как только Тэхён был заключен в кольцо его рук и прижат к груди. Чонгук решил: если не сейчас, то уже никогда. Он добьётся правды от Тэхёна любыми способами. Заставит его посмотреть на себя и вычеркнуть Мин Юнги из своей жизни. Он должен, Чонгук должен понять: нужен ли он Тэхёну или нет. Есть ли ещё хоть какая-то надежда на то, чтобы называть омегу своим.       Правда вот, только сам омега на контакт, видимо, идти не хотел и вообще старался делать вид, что не замечает альфу, что его тут и нет.       Однако, нет, милый. Теперь-то уж точно не сбежишь! Лев пришёл к своей антилопе, и не важно, боится ли антилопа или нет. Либо ей будет суждено быть разорванной зверем, либо встать рядом с ним. — Тэхён? — позвал его ещё раз Чонгук, уже начиная закипать от давящей на разум тишины. — Тэхён! — в ответ всё то же гробовое молчание. — Если ты мне сейчас не ответишь, клянусь, я покусаю тебя! — на полном серьёзе заявил, нервно притоптывая ногой, Чонгук. Но ответа так и не последовало. Только тишина и «песня» поезда. — Ладно! — воскликнул Чонгук, резко подскочив на ноги, отчего на него сразу поднялись изумлённые глазки, как у оленёнка, и хотел было уже шмыгнуть к омеге, как был остановлен: — Там холодно!       Немного зависнув, с недоумением смотря на Тэхёна, Чонгук, не особо соображая, зачем он это сказал, хотел было вернуться к теме, как опять был прерван: — Почему ты так оделся? Это сейчас мы в купе, тут тепло, а уже скоро будем в Тэгу и там, к твоему сведению, холодно. Заболеть хочешь, чтобы ещё недельку-другую дома посидеть и тем самым меня не видеть? — послышались нотки обиды.       А Чонгук как стоял столбом, так и продолжает стоять, тупо хлопая глазами. «Холодно», «заболеть хочешь?», «меня не видеть»… В смысле? — Не уходи от темы, — махнул головой Чонгук, стараясь отогнать от себя ненужные мысли и улыбку, вызванную словами Кима. — Ты ведь понимаешь, что я не отвяжусь от тебя, пока ты мне всё не расскажешь. — Да, — кивнул Тэхён, даже не пытаясь перечить. Да и зачем, собственно? Чонгук упёртый, он всё равно добьётся своего. К тому же, может, оно и к лучшему. Может, после того, как Гук всё узнает, Тэхёну хоть на секундочку, но станет легче. Он рискует, но… но это же Чонгук! Ему невозможно противиться. И не хочется… — Значит, ты согласен отвечать на все мои вопросы? — Да. — Вот так сразу? И даже пререкаться не будешь? — Не буду. — И всё-всё расскажешь? — Да. Какой вопрос задашь, на тот и отвечу. Честно отвечу. — Тогда… — раздавшийся на весь поезд свист и скрипучий голос машинистки, оповещающий, что они прибыли в Тэгу, не дал парню закончить свою речь. Он хотел было продолжить, но Тэхён уже подорвался с нагретого места и, как маленький, любопытный совёнок, переключил всё своё внимание на окно, где уже виднелся краешек вывески «Добро пожаловать в Тэгу!». — Тэгу… — радостно выдохнул Тэхён. В голове сразу же возникают картины из детства, связанные с мамой, домом, любимой собакой и садом, где он любил играть в партизан вместе с бабушкой и дедушкой.       Накинув на плечо свою сумку, Тэхён, взяв Чонгука за руку, поволок его за собой с неудержимой силой, заставляя альфу присвистнуть от осознания того, какой, оказывается, сильный у него омежка. — Ох, да ты мне сейчас руку оторвёшь, — чуть не споткнувшись, ворчит, смеясь, Чонгук, позволяя Тэхёну вести себя. Сомнений нет: он соскучился по своему родному дому, по своему городу. Чонгук точно так же себя ведёт, даже хлеще, когда в Пусан едет. И ругать его совсем не хочется, особенно сейчас.       Оказавшись наконец на улице, пробравшись с горем пополам через столпотворения возле выхода, Тэхён любопытно озирался вокруг, пытаясь сфокусировать взгляд хоть на чём-то одном. Как же здесь всё поменялось! Ещё несколько месяцев назад, когда он уезжал отсюда, здесь всё было по-другому. Может быть, потому что наступала осень, и всё было золотого, красного, бордового и жёлтого цвета? Хотя, вроде этого киоска с книгами и ларька с мороженым тут не было… — Ты это чувствуешь? — повернувшись лицом к Чонгуку, с горящими глазами спросил Тэхён, широко улыбаясь. — Здесь так пахнет… так… — он со свистом втянул в себя воздух, — не знаю, как объяснить. Но так никогда не будет пахнуть в Сеуле. — А я знаю, — загадочно ухмыляясь и притягивая к себе за талию омегу, а после обнимая, говорит Чонгук. — Домом, здесь пахнет твоим домом. — Наверное, да, ты прав, — положив ладони на его плечи, соглашается Тэхён, снова теряясь на несколько минут в пространстве, любопытно осматривая всё вокруг искрящимися глазами. На душе так хорошо и тепло, и это чувство увеличивалось в геометрической прогрессии, сшибая всё плохое на своём пути.       Это и правда похоже на мечту, что сбылась за крохотное мгновение. Тэхён дома, он больше не чувствует себя потерянным слепым котёнком, как это происходит в столице. Голову не загружают тяжёлые мысли, а внутри птицы поют. А ещё — Ким Чонгук. Он рядом. Он не уходит, не кричит, не бесится, а просто стоит и обнимает. Идеальная картина! Вечно бы так стоять, и всё равно на холод, что гуляет по станции. — Ой, — вдруг спохватился Тэхён, тревожно посмотрев на альфу. — Я же забыл, что ты ни разу не был здесь. Стою, любуюсь, а про тебя совсем забыл. Ты, наверное, совсем замёрз уже, — отстраняясь от парня, беспокойным взглядом водя по его телу, Тэхён, обхватив теплыми ладошками его лицо, протараторил: — Бегом искать транспорт и домой! — вновь взявшись за руки, они вместе побежали искать ближайшую электричку. Тэхён опять сам взял его за руку, и Чонгук, явно не привыкший к подобным манипуляциям со стороны омеги, немного не понимал, что происходит, и происходит ли на самом деле это с ним. Если это сон, то Чонгук бы предпочёл не просыпаться никогда. Со стороны они смотрелись как настоящая влюблённая по уши парочка, что, конечно, не ушло от людей, окружающих их, но Чонгуку абсолютно всё равно, потому что сейчас он — самый счастливый человек на планете.       Тэхён не отрывался от него на протяжении всего пути до его дома. Постоянно что-то рассказывал, улыбаясь, показывал на то или иное здание, памятники или парки, что проскальзывали в окне электрички, а Чонгук только кивал и лишь изредка подавал голос.       Это слишком хорошо, чтобы быть правдой! Лучше вести себя осторожно, чтобы не спугнуть это красивое видение, ведь он как бы всё ещё злится на Кима. Зато сам Тэхён, кажется, совсем не помнил ссоры и отдавал себя всего Чонгуку без остатка, не требуя что-то взамен.       Он сел с ним вместе на одно сиденье, сам взял его руку в свою и переплёл пальцы, сам положил голову альфе на плечо и сам тихо сказал, что счастлив. И Чонгук это услышал. Услышал, чёрт возьми, и его мир взорвался, будто тысячи разноцветных огоньков, словно фейерверк.       «Что ж ты со мной делаешь?» — возмутился мысленно Чонгук, тяжело вздохнув и откинув голову на мягкое серое сиденье. — «То ты не подпускаешь меня к себе, то просишь остановиться, то копаешься в прошлом, путая его с настоящим, то говоришь, что счастлив. А я теперь сижу и гадаю, с кем ты счастлив: с ним или со мной?»       Район, где стоял дом Тэхёна, оказался очень тихим и будто застывшим. Уличные высокие фонари тускло освещали дорогу, но увидеть маленькие лужицы, что уже покрылись к этому часу тонким слоем льда, было можно. Дома, в которых ещё горел свет, можно было пересчитать по пальцам. Ветра не было, но всё равно казалось, что деревья чуть подрагивали. Где-то вдалеке был слышен лай собак и ночные песни соседских котов. Сам же дом оказался двухэтажным, деревянным, выполненным в пастельных тонах, преимущественно в бежевых. Сам дом окружал небольшой палисадник, ну, а уже за самим домом шёл и большой сад. Правда, сейчас он уже не сможет похвастаться своими цветущими деревьями и кустарниками.       На мгновение Тэхён, затаив дыхание, замер на месте, не решаясь сделать дальше и шага. Этот дом, он… он был когда-то спасением, а сейчас от него веяло таким зимним холодом, что невозможно было не ощутить его. — Всё хорошо? — спросил Чонгук, чувствуя перемену настроения Тэхёна и то, как он сильно сжал его ладонь своей. — Д-да, всё в порядке, идём внутрь, — бросив мимолетный взгляд на Чонгука, ответил омега, натянуто улыбнувшись краешками губ.       Внутри на удивление тепло, отопление ещё, значит, не отключили. Как, в общем-то, и электричество. Первое, что бросается в глаза Чонгуку, как только включили свет, это огромное наличие разнообразных цветов в зале — от высоких и до совсем маленьких. Видимо, зелёный мир является одной из слабостей омеги, ибо квартира у него тоже на ботанический сад похожа. Вся мебель, стены и прочее убранство дома имело только белый, бежевый, кремовый, сиреневый и светло-голубой цвет.       Такое ощущение, что этот дом способен забирать себе всё плохое и чёрное, а взамен отдавать что-то чистое, искреннее и не испорченное той наружной жизнью, что за пределами этих молочных стен. Дальше шла резная лестница, та, что обычно изображают в сказочных фильмах, ведущая наверх. Там же находились две комнаты и ванная. Внизу гостиная, большой зал, кухня и ещё одна комната, как сказал сам Тэхён, для «желанных гостей».       Снаружи дом казался огромным, однако внутри он словно кукольный, благодаря наличию светлых цветов и зелёных, правда, на данный момент пыльных, растений. — Знаешь, как здесь шумно было когда-то, — начал внезапно Тэхён, когда они уже сидели на кухне, дожидаясь, когда приготовится рамён и вскипит электрический чайник, который, к удивлению омеги, всё ещё работал.       По одному только дрогнувшему голосу Кима Чонгук понял, что сейчас предстоит не самый приятный разговор о прошлом, и как тяжело ему будет рассказывать это кому-то. Но Тэхён не молчит, он говорит, рассказывает о том, что было когда-то, он доверяет и рассказывает это Чонгуку. А это уже в какой-то мере подвиг. — Когда я был маленький, со мной часто оставались сидеть дедушка и бабушка. Они постоянно играли со мной, придумывали что-то, не давали мне скучать. У нас здесь мало ребятишек было, да и песочниц тоже, чтобы было где собираться, поэтому меня развлекали бабуля и дедуля, — сев за стол, за которым уже сидел альфа, Тэхён, немного помедлив, продолжил. — Мама тогда работала очень много, чтобы хоть как-то прокормить меня, просто вот знаешь: день и ночь, день и ночь. Бабушка даже как-то рассказывала, что они меня раз брали к себе на время, и когда за мной мама приехала, я не узнал её, представляешь? Я не виню её в том, что видел её так редко и какими-то урывками, я наоборот восхищаюсь ей и горжусь, ведь несмотря на то, что ей было так тяжело, она не бросала меня и любила. Я её тоже очень любил и совершенно не понимал, почему отец бросил её. Она же самая лучшая!.. Я всегда старался быть похожим на неё, — сглотнув ком в горле, Тэхён часто заморгал, чтобы не дай Бог расплакаться перед Чонгуком.       Прошлое вспоминать так болезненно и одновременно так приятно. Будто валун с плеч снимаешь. Тэхёну хотелось всё рассказать, не упустить ни одной детали, чтобы Чонгук больше не злился и поверил ему. Даже Бэкхён всей истории до конца не знает, а Чонгук… он должен знать. Тэхён ему верит и наконец готов открыться и выползти из своей раковины, уверенно пойдя к нему навстречу. — Потом начались детский сад, школа, колледж. Не спрашивай, почему выбрал именно отделение «Преподавание в начальных классах». Я всегда знал, кем буду, это было что-то вроде мечты с детства. Мама помогала, чем могла, про отца я как не знал и до сих пор не хочу знать, ибо… ну нет и не надо. А потом… — набрав в лёгкие побольше воздуха и сцепив руки в замок, Тэхён на одном дыхании выговорил, — а потом мне встретился он. Мин Юнги, студент третьего курса отделения экономики… — Тэхён, если ты не хочешь вспоминать это, лучше не вспоминай, — прервал его Чонгук, взяв, почему-то, ледяные руки учителя в свои. — Нет, — отрицательно помотал головой омега. Он должен! Он не остановится из-за каких-то там слёз, что так нещадно щипали глаза. — Я начал и я закончу. Ты хотел узнать правду, значит узнаешь. — Да, хотел, но не таким болезненным способом… — Просто дослушай, — шепотом попросил его Тэхён, заглянув в глаза, тепло улыбнувшись. — Мы с Юнги не истинные, но это не помешало нам, и мы начали встречаться, а уже через неделю он сказал, что любит меня. И я поверил, потому что был уверен и в нём, и в себе. Познакомил его с мамой, а он меня со своими родителями. Юнги, он… оказался очень хорошим. Настоящим принцем для чернушки! Он ухаживал красиво, нечасто, правда, но всегда вовремя говорил милые слова, трепетно относился ко мне, заботился и постоянно говорил, что любит и ни за что не бросит. Он был внимателен ко мне, знал меня наизусть, порой мне даже казалось, что он мысли мои читал, — ещё немного и сердце точно выпрыгнет из груди. — Я настолько сильно привязался к нему, что его нет, ну, скажем, часа три, а для меня это было как три столетия. Поддерживал меня, утешал, помогал. Всегда был рядом. Знаешь, — он усмехнулся, — когда он ушёл, думал, на себя руки наложу, потому что, как оказалось, я совершенно не приспособлен к жизни без него. Больная любовь. Ненормальная. Но нам нравилось, и мы были счастливы. — Тэхён… — Нам тогда все завидовали, — не смотря на Чонгука и игнорируя его, продолжал рассказывать Ким, сверкая потемневшими глазами. — Говорили, мол: как мы так живём и не ссоримся, хотя не истинные. Если беспечность — то значит счастье. Так и у меня. Я не думал, не загружался по пустякам и был по-настоящему счастлив, поскольку все мои мысли были заняты только Юнги. А дальше меня ждала школа Суран и… — Тэхён, вынырнув из своих воспоминаний, посмотрел на Чонгука, как-то странно улыбаясь, отчего по спине парня побежали мурашки.       Не разрывая с альфой зрительного контакта, Тэхён, придвинув стул ближе к Чонгуку, положил руку ему на макушку и, наклонив немного голову вправо, стал поглаживать его по волосам, изредка перебирая пальцами чёрные пряди. — … и маленький, несносный черноволосый альфочка, что постоянно ютился вокруг ног и пытался хоть как-то, но привлечь моё внимание, а когда он всё-таки добивался своего, то расплывался в такой милой кроличьей улыбке, что моё бедное сердечко не выдерживало этой душераздирающей картинки. — Хочешь сказать, что мои старания не прошли даром? — слушая своё бешеное сердце, что долбилось о грудную клетку как ненормальное, не только оттого, что омега рядом, а от осознания того, что всё же Тэхёну не было тогда наплевать на него, и он замечал его среди других, спросил Чонгук. Почему-то стало ужасно жарко и неловко, уши так и запылали огнём, прям как у маленького мальчика. Нужно было срочно взять себя в руки! — Ну конечно же да, не прошли, — рассмеялся Тэхён. — Помнится, как-то раз я, не знаю зачем правда, сказал Юнги, что хочу себе вот такого вот сыночка как ты, отчего он потом ещё долго ходил и ворчал, как старый дед. Мне нравилось в тебе твоё упрямство и буйство. Ты рос смышлёным мальчиком, очень пытливым, и постоянно чем-то интересовался. Правда, не был постоянен в своих увлечениях, но ничего, это нормально для ребёнка твоего возраста. Я никогда не забуду, как тогда, в твой самый первый день в школе, ты назвал меня прекрасным. Ты уже тогда умудрялся ставить меня в неловкие положения, что уж про сейчас-то говорить.       «Ну так!» — ухмыльнулся довольный Чонгук, давая себе мысленно пять. Ох, как же сердечко стучит. Этот омега… вот зачем он это всё говорит? Чонгук и так скоро красным, как рак, станет от его слов. Почему-то очень хочется спрятать лицо в ладонях и провалиться сквозь землю от стыда. — Конечно, я видел, что нравлюсь тебе далеко за пределами «любимого учителя». Вспомнить хотя бы ту драку с Кенсу, когда он сказал, что ненавидит меня и мой предмет и хочет, чтобы меня сбила какая-нибудь машина, чтобы больше никогда с корейским не встречаться. Ты, конечно, хорошо зарядил ему, однако извиняться перед его родителями кому суждено было? — А нечего было своим языком всякие гадости говорить, сам виноват, — быстро нашёлся Чонгук, ни капельки не жалея о содеянном. Его б тогда воля, он бы ещё раз наподдал ему хорошенько. — А вот его родители считали иначе, — потрепал его по голове Тэхён и отстранился, откинувшись на спинку стула, вздохнув. — Ответить взаимностью я тебе конечно же не мог, что очевидно. Ты мне нравился так, как взрослому может нравиться славный ребёнок. Потом, в двенадцать лет, тебе, похоже, надоело терпеть, и ты перешёл в нападение, что меня тогда очень напугало, знаешь ли. Я не знал, как себя вести теперь с тобой, как разговаривать и как вообще начать этот разговор. А ещё… после того, как ты сказал, что мы истинные, я вообще потерялся. Спас, если можно так сказать, всё Юнги, появившись в классе.       На несколько минут на кухне повисла выразительная тишина. Казалось даже, мир вокруг остановился, а всё живое забыло как это — дышать. — Этот день… он навсегда останется в моей памяти, — начал неестественно тихо Тэхён, уставившись куда-то в одну точку. — После того, как ты ушёл, мне позвонила мамина сиделка и сказала, что у неё случился приступ, и сейчас она находится в больнице в критическом состоянии. Она уже тогда болела, но приступы… это что-то новое. Той же ночью мы приехали в Тэгу и сразу в больницу. Её лечащий врач сказал, что у неё случился сердечный приступ и что, если немедленно не начать лечение, то следующий такой приступ будет для неё последним.       «Так вот, что тогда случилось!» — мысленно выдал Чонгук, обняв омегу. — Оставаться в больнице мама наотрез отказалась, поэтому мы начали домашнее лечение. Сиделкам я не доверял, поэтому остался здесь, а с работой пришлось попрощаться. Так продолжалось почти два года. За это время, я, наверное, тысячу раз успел свихнуться. С одной стороны мама, с другой стороны репетиторство на дому, ведь лекарства были не бесплатные, а с ещё одной Юнги. — А ему чего было надо? — раздраженно бросил Чонгук, разозлившись. — Не знаю. Он бесился каждый день, говорил, что я совсем не замечаю его, что забыл его и не уделяю должного внимания, когда как он старается изо всех сил, помогая и маме, и мне, не позволяя слететь с катушек. Я пытался ему объяснить, что так нельзя и что… ох, — Тэхён, положив голову на грудь альфы, обнял его дрожащими руками за талию и закрыл глаза. — Через два года моей мамы не стало. Тот же приступ забрал её у меня. Хотя ещё только утром, когда я уходил на работу, всё было нормально, она улыбалась и постоянно повторяла, что вот именно сегодня она обязательно довяжет красно-оранжевый шарф и отдаст его мне, а то «на улице уже сильно холодно, а ты, родной мой, не должен болеть», — по щеке предательски скатилась одинокая слеза, что, конечно же, не скрылась от Чонгука, заставив его напрячься и покрепче прижать к себе омегу, успокаивающе гладя по спине. — Не помню, как добрался до больницы, не помню, как вообще прорвался в палату к маме. Даже похороны плохо помню. Одни слезы и боль, выжигающая всё у меня внутри. Так хотелось прижаться к мамочке и попросить не оставлять меня, ведь кроме неё из родных у меня больше никого не осталось, — всхлипнув, Тэхён смахнул слёзы и облизал пересохшие губы. — Благо, Юнги был всегда рядом. Хотя нет, — сквозь слёзы улыбнулся Тэхён, посмотрев на Чонгука. — Вру, не всегда. Всего четыре месяца. А потом… а потом… потом… — Так, всё, хватит, — вновь заключил его в объятия Чонгук, давая возможность выплакаться. Тэхён и не сдерживался, дал волю слезам, что обжигали щёки.       Вцепившись в альфу, стараясь прижаться ещё ближе, Тэхён, рыдая, как маленький ребёнок, меж всхлипов продолжал больше сипеть, чем говорить: — Он бросил меня, Гукки. Ушёл, сказав, чтобы я всё забыл и не искал его. Что у него другая жизнь, намного лучше, что он счастлив с другим омегой и я ему больше не нужен. Посоветовал даже вены вскрыть, чтоб не мучиться, ведь я — никчёмен! И ушёл, громко хлопнув дверью, как и ты тогда в квартире. — Прости меня. Прости меня, Тэхён. Обещаю, что больше так никогда не сделаю, — качаясь из стороны в сторону, шептал на ушко омеге Чонгук, целуя его в висок. — Меня все бросили. Даже друзья и то отвернулись, кроме Бэкхёна. Раньше же денег можно было занять, ведь у меня Юнги есть, а сейчас… Все оставили одного. В-все! Заставили забыть, что такое «счастье», и наплевали на меня и мои чувства. И-им всё равно на меня, что я есть, что меня нет; я не нужен им. Я никому не н-нужен! — заикаясь и продолжая рыдать взахлеб, проскулил Тэхён, как побитый зверёк.       Как же он ненавидел «ту» жизнь! Как же он ненавидел себя из «той» жизни! Как же он ненавидит Мин Юнги, что предал его! И сейчас, вместо того, чтобы становиться счастливым, он продолжает думать об этом проклятом прошлом. Оно не отпускает его, преследует и заставляет думать о том, что да, да, он действительно никчёмный, никудышный омега. Да и омега ли он после этого? Он ведь не смог этого сделать, а значит… — Это неправда! — отстранился от него Чонгук, взяв его лицо в свои ладони и заставив посмотреть на себя. — Ты мне нужен! Мне, слышишь, мне! Пошли всё к чёрту, всех их к чёрту пошли и заставь их склониться перед собой. Сделай так, чтобы они вновь завидовали тебе. Ты — сильный омега, ты столько пережил и не сломался. А сейчас ты не один, не один, слышишь! У тебя я есть, и я никогда тебя не брошу. Потому что люблю, люблю и плевать на истинность. Ты — мой. Был моим и останешься. — Но ты ведь тоже сказал позабыть тебя. Сказал снова стать для тебя просто учителем и всё. — А ты не слушай меня, никогда не слушай, — севшим голосом просит Чонгук, оставляя на заплаканном лице омеги поцелуи-бабочки. — Я люблю тебя и никуда не уйду. Никуда и никогда. — Чонгук… — выдыхает Тэхён и тянется к нему, обвивая руками шею и целуя. Он льнёт всем телом, не позволяя Чонгуку отстраниться, зарывается пальцами в его волосы и целует напористо, жарко и жадно, словно в последний раз, боясь, если сейчас отстранится, то альфа исчезнет, будто его тут и не было. Но теперь Тэхён не отпустит. Ни за что не отпустит!..       Рамён уже давно готов и просит, чтобы его скорее сняли с плиты, а вода в чайнике понемногу-помаленьку становится тёплой, ещё несколько минут, и почти холодной…       Но кого это сейчас волнует?..

🥀🥀🥀

      Немного успокоившись, не без помощи Чонгука, Тэхён, переведя дыхание, опять же повинуясь альфе, заставил себя сесть и поесть. Принять душ оказалось самой сложной задачей. Постоянно в голове всплывали картины из трёклятого прошлого, опять вызывая серость и слёзы. А вода… она ведь всё смоет и ничего видно не будет. Но Чонгук сказал не плакать, не думать ни о чём, просто умыться и лечь спать, чтобы наконец в корень укротить все свои непрошенные мысли, что так и норовили залезть в голову и похозяйничать там.       Закончив с водными процедурами, Тэхён, переодевшись в свою серую пижаму, залез на кровать и, укутавшись в одеяло, закрыл глаза, приказывая себе уснуть. Ему просто необходимо поспать, иначе завтра, точнее, уже сегодня, весь день будет ходить как приведение. А Чонгукки не должен его таким видеть. Чонгук должен улыбаться и не беспокоиться за него. Чонгук… — Ох! — громко, словно из недр самой души, вылетело это из уст Тэхёна. Развалившись звёздочкой на кровати, омега закрыл руками лицо. Чонгук. Ким Чонгук. Он везде! Даже сейчас, когда у него закрыты глаза, перед ним стоит альфа. Да чего уж там таить, у Тэхёна уже везде какие-то Чонгукки-младшие мерещатся. Они окружают его, опутывают и что-то быстро говорят-говорят-говорят, правда, что именно, омеге никогда не удаётся разобрать.       Чонгук-Чонгук-Чонгук…       Похоже, теперь весь мир сошёлся на нём одном. Точнее, мир Тэхёна. Хотелось видеть его рядом, сидеть с ним, обнимать, дышать его природным ароматом и отдавать себя ему. И неважно: убьёт ли он в следующую секунду Тэхёна или нет, лишь бы только он. — Это уже слишком, — удручённо мотает головой Тэхён, садясь на постели, сжимая руками простыни, дабы… не встать с кровати и не пойти вниз, к Чонгуку, который скорее всего уже спит в комнате для гостей. Он сказал, что останется там, но если что-то случится, то сразу же не раздумывая будить его. Почему он вообще захотел спать раздельно?!       Интересно, а какой он, когда спит? Немного хмурится или улыбается краешками своих кукольных губ… — Кукольных?! — восклицает обречённо Тэхён, закатывая глаза и падая на подушки, заливаясь румянцем. Похоже, фантазии ему не занимать, когда дело касается Чонгука.       Но всё же! Он спит в обнимку с подушкой, как это делает он сам, или лежит на животе и тихо посапывает как медвежонок… — Медвежонок?! — несильно бьёт подушку Тэхён, сходя с ума.       А он спит полностью в одежде или с голым торсом, или вообще нагишом?.. — Стоп! — говорит сам себе омега. — Остановись!       Но выходит ровным счётом ничего и перед глазами уже пляшут картинки их совместной ночи в квартире. Как же ему тогда хорошо было! И так правильно. Правильно, что именно Чонгук ласкал его и довёл до исступления…       Ещё хочется. До коликов в животе хочется. — Я только посмотрю, укрыт он или нет, а то замёрзнет ещё, — оправдывается сам перед собой Тэхён, спрыгивая с кровати, и тихой мышкой спускается вниз. Дверь, что вела в комнату, на удивление, даже не скрипнула, когда омега проскользнул внутрь, также тихо закрывая её за собой.       На цыпочках, не дыша, он медленно приблизился к кровати, стараясь не разбудить Чонгука. Предположения Тэхёна подтвердились: он спал на животе, мирно посапывая, в футболке и спортивных штанах, обнимая подушку, практически раскрытым. Чёрные пряди ещё были слегка влажными после душа, и Тэхён не удержался, чтобы немного их не взъерошить, а после отвести назад, тем самым открывая вид на лоб.       Сев на колени рядом с кроватью, Тэхён, не отдавая себе отчёта в своих действиях, не особо заботясь о том, что Чонгук может в любую минуту проснуться, продолжил своё изучение лица альфы. Сейчас Тэхёну нужно, просто необходимо быть рядом с Чонгуком, и не спрашивайте, почему. Просто так надо, так правильно. Так он хочет, хочет всем телом и разумом. Так хочет его сердце, что бьется сейчас как у загнанной лисицы. — Взрослый… — как в бреду шепчет Тэхён, оглаживая скулу. Момент, и Чонгук поворачивается на спину, чему искренне радуется как ребёнок Тэхён, ведь теперь ему подвластно всё лицо его милого.       Милого? Да, определенно милого. — Альфа, — проводит пальчиком по носу, еле касается щеки. — Взрослый альфа, — он резко садится на край кровати, обхватывает лицо Чонгука и целует в лоб.       Принимать себя всегда сложно. Принимать свои слабости — вдвойне. Но Тэхён принимает, осознанно принимает и готов кричать о том, как сильно он нуждается в этом буйном мальчишке, как сильно хочет быть с ним рядом, как сильно хочет, чтобы тот не отпускал его. Тэхён бы без сомнений прыгнул в бездну за Чонгуком или же вместо него. Потому что Чонгук должен быть счастливым, всегда. Ким не позволит ему страдать. Он всё сделает, чтобы такой светлый человечек, как он, улыбался.       «Но ведь ты не такой, как все. Забыл?» — ухмыляется гадко разум, коварно напоминая ему о его проблеме.       «Ну и что. Он примет меня таким. Он любит меня.» — парирует ему лихо Тэхён, оставляя ещё один поцелуй на щеке Чонгука, забравшись уже с ногами на кровать. И почему он сразу не увидел в нём своё счастье? Почему сомневался и отстранялся? Благо, Чонгук не отступал, на своём оставался и держался рядом, а иначе бы…       «А ты? Ты-то его любишь? Достоин ли ты его любви?»       «Может быть, и не достоин, но я всё, всё расскажу ему. И если после этого он примет меня, я не оставлю его.»       «И всё же: ты его любишь?»  — Альфа, — оставляет на его губах еле ощутимый, невесомый поцелуй омега. — Мой. Мой альфа.       Тэхён не сдерживается, покрывает поцелуями всё лицо Чонгука, отчего получает улыбку, а уже через секунду открытые глаза и обеспокоенный взгляд. — Тэхён, — не понимает, в чём дело, Чонгук, всё ещё пытаясь выпрыгнуть из сна. Он хочет спросить, что случилось, но ему не дают, целуя и сразу проникая проворным язычком в рот, сталкиваясь с его.       Сон окончательно исчезает, когда Чонгук начинает отвечать омеге и слышит тихий стон, сразу перенимает всю инициативу на себя и, перевернув Тэхёна на спину, подминает его под себя, накрывая своим телом сверху. Тэхён и не против, он улыбается сквозь поцелуй, обнимает Чонгука за шею и тянет ближе к себе.       Отстранившись от Тэхёна с характерным чмоком, Чонгук уже открывает рот, чтобы спросить, что здесь происходит, как забывает обо всём на свете, когда видит обиженное личико и недовольный вздох. — Ещё, — тянется к нему Тэхён, как росточки к солнцу, — пожалуйста, Кукки, ещё. Поцелуй меня.       Два раза повторять Чонгуку не надо. Он склоняется и вгрызается в розовые губки животным поцелуем, жадно исследуя ротик омеги, приходясь по ровному ряду зубов и касаясь нёба. А Тэхёну только это и нужно. Он стонет в поцелуй, водит ладошками по спине Чонгука и просит ещё, ещё, ещё и ещё.       У Чонгука срывает тормоза окончательно, когда омега пролезает своими пальчиками под его футболку, и он, рыча, резко садится на кровати, обнимая Тэхёна за талию, сажая его себе на колени и устанавливая зрительный контакт. Все слова вдруг теряются, когда Тэхён поднимает голову. Омега, не смея ни вдохнуть, ни выдохнуть, заглядывает в тёмные омуты напротив, чувствуя, как по телу бежит приятное, немного покалывающее тепло, как оно мягко окутывает их своим бархатом и накрывает пушистым покрывалом, пряча от всех опасностей.       Мир застыл, потерявшись в звуках, и Тэхёну казалось, что сейчас, в этой вселенной, существуют только он и Чонгук. Только они вдвоём и больше никого. Нет ни людей, потерявшихся в серой пустоте, ни животных, ни птиц: ничего, только они.       Вместе. Они вместе — а это лучшая защита ото всех невзгод. Они есть у друг друга, и это так верно. Они, самой природой предназначены друг для друга, одной прочной красной нитью, сковываются судьбами. Ни одна тварь, ни одна пуля или огонь, ни смерть (кто она вообще такая?) не сможет разлучить их.       «Мой — твой». И это — простая истина. Самая сильная и честная. Верная истинность. Истинность…       Истинные. — Прости меня, пожалуйста, прости меня, — шепчет Тэхён, целуя щёки, кончик носа, лоб альфы, стараясь не упустить ни одного краешка. — Милый мой, прости меня. Я столько раз отталкивал тебя, делал больно, говорил обидные слова, а ты терпел, всё терпел. Кукки, прости, — зацеловывает Тэхён Чонгука, продолжая каяться, и тот готов поклясться, что скоро взорвётся от нежности, исходящей от омежки, и счастья, что накрыло его как цунами. — Я тебе всё-всё расскажу. Как ты после решишь, так и будет; я приму любой ответ. Милый… слепой, каким же я был слепым… прости… Кукки… Я люблю тебя…       Эта была последняя капля. Прощаясь с последними остатками самообладания, Чонгук, утробно рыча, резко валит Тэхёна обратно на кровать, ставя руки по обе стороны его головы и, сверкая глазами, просит, почти цедит: — Повтори.       Он должен уверить себя, что ему это не снится, и он не сошёл с ума, что омега действительно лежит сейчас перед ним, и если до него дотронуться, то он не рассеется, как пыль. — Я люблю тебя, — счастливо улыбаясь, повторяет Тэхён, ни капельки не сомневаясь ни в себе, ни в сказанных словах.       Это новое чувство, серебристое, узорчатое, как снежинка, и воздушное. Но между тем оно сладкое, медовое и тянущееся, как карамель. Совершенно ни на что ни похожее! Да, Тэхён любит Чонгука, очень любит, и тот может смело гордиться собой, потому что мечта его детства и юности сбылась, чему невероятно рад Ким. Почему он сразу не увидел перед собой это счастье, когда оно ещё маленькое вертелось возле его ног, всегда вызываясь помочь и защитить? Почему сразу не увидел своё спасение? Но уж лучше поздно, чем никогда. Тэхён принял себя, принял Чонгука и чувства к нему, и сейчас на душе и сердце так легко-легко было. — Ты же знаешь, что крупно пожалеешь, если это окажется шуткой, — пыхтит Чонгук, остервенело срывая с омеги и себя одежду, наслаждаясь заливистым смехом Тэхёна, который помогает ему и его дрожащим рукам. — Ты совсем меня не боишься? — Нет, — яро мотает головой Тэхён, позволяя альфе навалиться на себя всем телом. — Любимых не боятся, любимых любят, так и я тебя. — Демон, — целует его за ушком Чонгук, спускаясь ниже, подхватывая языком мочку, и слегка прикусывает её, отчего сразу слышит глубоких вздох. — Ну почему ты никогда не слушаешь меня? Ну ведь знал же, что всё равно, по любому, станешь моим, так зачем сопротивлялся так долго? — Ну-у-у, — быстро пытается найти ответ в своей уже затуманенной страстью голове Тэхён, наигранно хмуря брови, — тебя же надо было помучать, вот я это и делал. — Очень плохо, сонсэнним, теперь придётся расплачиваться, — улыбается в ответ омеге Чонгук, склоняясь и нежно целуя его, словно в первый раз.       Тэхён и не против, совсем не против ластиться как котёнок, и не собирается стесняться. Ведь быть прижатым к матрасу нагим, на минуточку, охуенным телом Чонгука так потрясающе. От одной только мысли, что будет дальше происходить, уже можно потеряться в мокрых воображениях. Вот память — стерва, самое интересное так и не показала.       Альфа целует в скулу, в основание подбородка, ведёт поцелуями ниже, оставляя после себя метки на теле Тэхёна, что после приятно обжигают, обводит языком сосок, и из груди омеги вырывается полухрип-полустон. Чонгук зацеловывает его впалый животик, вырисовывает замысловатые узоры на теле Тэхёна, заставляя его плавиться под своим языком.       Чонгук останавливается, смещаясь немного вниз, отчего Тэхён широко распахивает глаза и впивается взглядом в парня. Он сидит хитро, словно лиса, ухмыляясь, смотря куда-то вниз… на ноющий пах омеги. Тэхён заливается краской, сглатывая вязкую слюну, понимая хищный взгляд альфы, когда, опуская глаза, видит, что у него давно стоит, член трепетно прижимается к животу, а из дырочки уже течёт смазка. От плотоядного взгляда Чонгука хочется куда-нибудь спрятаться. — Не смотри так, — просит Тэхён, ещё больше краснея, закрывая личико ладошками и сводя колени вместе. Воздух мгновенно наэлектризовывается, смешивая между собой два природных аромата, и Тэхёну становится слишком душно, когда Чонгук подкрадывается незаметно, мягко отводит руки от лица, тянется вперёд, сразу углубляя поцелуй.       Обхватывает то нижнюю, то верхнюю губу, нежно посасывая и пользуясь податливостью Тэхёна, коленом разводит ножки в стороны, опуская руку вниз, прикасаясь к возбужденному органу своего омеги.       Тэхён стонет в поцелуй, когда Чонгук начинает двигать рукой по члену, но Гук не отрывается от него, переплетая языки, не даёт Тэхёну даже двинуться с места. Как же сложно сдерживать себя, когда перед тобой лежит такая красота, что жаждет твоих прикосновений и отвечает на ласки. А как он стонет своим низким бархатным голосом! Чонгук готов кончить только от одного этого звука.       Тэхён первым разрывает поцелуй, выгибаясь в спине как кошка, задевая животом колом стоящий, требующий немедленного внимания член альфы, открывая доступ к шее, на что он сразу реагирует и оставляет ещё одну метку на теле Тэхёна, чего тот не выдерживает, громко простонав от переизбытка чувств, кончая в руку Чонгука, тяжело дыша.       Но останавливаться сейчас в планы Чонгука не входит. Он победно улыбается, отдаляется от омеги, спускаясь вниз.       Привести себя в норму и отдышаться у Тэхёна не получается, потому что в следующие мгновение язык Чонгука касается его влажной дырочки, жадно припадая к ней, вылизывая её с пошлыми звонкими чмоками, проводя заряд тока по всему телу омеги, отчего он охает, зарываясь пальцами в волосах Чонгука, задыхаясь от остроты ощущений. Этот Чонгук… что он вытворяет? Решил убить его губами? Ещё чуть-чуть и Тэхён точно умрет. — О, Кукки! Ах… пожалуйста… пожалуйста… — Что пожалуйста? — изводится над ним Чонгук, скрипя зубами от желания. — Я хочу… хочу… — Что ты хочешь, малыш? — продолжает издеваться Чонгук, облизывая губы и вставляя в омегу один палец, а уже через минуту ещё один, аккуратно растягивая его на манер ножниц. — Тебя… я хочу тебя, — скулит омега, самостоятельно насаживаясь на длинные пальцы, заметавшись на подушках.       Убедившись, что Тэхён достаточно растянут, Чонгук пододвигается ближе, размазывает смазку, что сочилась из собственного члена, по стволу, притягивает желанное тело ближе, осторожно входя в омегу наполовину.       «Ох, блять!» — прерывисто выдыхает Чонгук, жмурясь и прикусывая язык от этой крышесносной тесноты Тэхёна. Узко и горячо, мокро и приятно до чёртиков в глазах.       И вся выдержка летит к чёрту, когда он начинает размеренно двигаться, найдя нужный угол, попадая точно по простате. Тэхён высоко стонет, переплетает с Чонгуком пальцы, хватая воздух ртом от удовольствия, искрящимся по всему телу.       Слишком хорошо! Слишком умопомрачительно! Слишком изумительно! Тэхён хнычет, просит быстрее, глубже, и Чонгук, не вправе ослушаться, перемещает ладони на талию омеги, не сдерживаясь, переходит с плавных и медленных толчков на бешенные, резкие, размашистые, доводящие обоих до исступления.       Чонгук переворачивает омегу на живот, ставит на четвереньки, резко входит, чем вышибает из лёгких воздух у Тэхёна, целует спину и вновь срывается на бешеный ритм, рыча от наслаждения, когда Тэхён сам насаживается ещё глубже, сладко постанывая, сжимая руками края подушки. Он не выдерживает и вновь кончает себе на живот, заляпывая немного простыни.       Эти стоны… этот голос… он точно сведёт Чонгука с ума. Он столько раз представлял себе, как это, когда ты… нет, не трахаешь, а любишь своё чудо, и сейчас, когда реальность превзошла все ожидания, выть хочется от переполняющих твоё нутро эмоций.       Альфа вновь поворачивает омегу на спину, медленно входя и лениво целуя, плавно толкаясь в Тэхёна. Почувствовав скорую разрядку, Чонгук, не отстраняясь от Тэхёна, что обнял его, делает один резкий и размашистый толчок, ударив по заветному комочку нервов, содрогаясь всем телом и громко простонав, кончает глубоко в Тэхёна, сразу чувствуя, как узел начинает набухать, увеличиваясь в размерах.       Он не выходит из омеги, сжимает в своих объятиях, переводя дыхания, положив голову ему на грудь. Тэхён не против. Также обнимает и невесомо целует в мокрый висок, улыбаясь и блаженно прикрывая глаза.       Как же не хочется отстраняться от Чонгука!       И хорошо, что впереди ещё есть полчаса сцепки и можно спокойно понежиться в теплых руках альфы.       А потом… а потом посмотрим…       Ведь ничего страшного не случилось, так?       Или с л у ч и л о с ь?..