***
Чуя приходит в сознание, когда маленькая комнатушка освещена тусклым светом, пробивающимся сквозь большие щели заколоченного досками окна. Он даже и не заметил наличие окна в этой комнате в прошлый раз, хотя сделать это при горящей свече было весьма трудно, а точнее уж сказать невозможно. Во рту до сих пор сильно ощущался вкус мяса, от которого Чуе после полного пробуждения стало противно от самого себя. Неужели он реально съел кусок человеческого мяса? «Съел». Он полностью был уверен в том, что это было человеческое мясо и Осаму не соврал… Да и зачем врать этому психу? Ответ сам напрашивался… чтобы сломать Чую полностью изнутри, а потом добить снаружи. Моральное сломление гораздо больнее физического, такая пытка как раз в духе Осаму. Но Чуя знал, что тот не врёт, ведь он своими глазами видел обезумевших пациентов, борющихся не на жизнь, а на смерть за несчастный последний кусок мяса. От воспоминания этого месива по спине Чуи проходят мурашки, заставляющие его вздрогнуть. У этих пациентов, разрывающих друг друга на куски из-за мяса, не осталось ничего человеческого. Всё было изжито в результате нескончаемых жестоких опытов, которые ставили над ними такие же психи-врачи. Ведь нормальными докторами их не назовёшь. Вкалывание различных препаратов, от которых у многих пациентов отказывали органы, трепанации черепа, пересадки различных частей тела и уродование лиц. Эти врачи точно были психами, даже похлеще этих душевнобольных. Жаль, что Чуя это понял только после полугода работы программистом в лечебнице. Он слишком поздно сообщил об этом, написав письмо журналисту, о котором говорили, что он всегда докапывается до сенсации. Слишком поздно. Чуя надеется, что на его письмо откликнутся, ведь мир должен знать, что творится в стенах этой гребанной лечебницы, насквозь пропахшей запахом сгнившей крови. Хотя над Чуей и не проводили опытов, теперь он тоже не особо отличается от этих потерявших рассудок от опытов пациентов… Он окончательно морально сломлен, ведь если бы в нём остался хоть какой-то стержень, то он ни за что бы не съел это мясо. Он слишком устал от жизни с сумасшедшими пациентами, всё время боясь не проснуться. Он слишком устал от брожения по мрачным коридорам лечебницы, пытаясь не скрипеть сгнившими досками пола и не наткнуться на деда-каннибала. Теперь он такой же каннибал. От этого осознания Чуе становилось противно от себя самого. Чуя обхватывает ноги, принимая позу эмбриона. Накахара не замечает, как снова проваливается в кромешную темноту кошмарного сна.***
Чуя просыпается от сильной боли в области лица. Когда он открывает глаза, то видит перед собой Осаму. Накахара судорожно трогает свою щеку ладонью, кривясь от боли, наверняка после удара Дазая останется ещё один синяк, которых и так полно на теле парня. — О-о-о, проснулся, не умер, — с неподдельной радостью тянет тот. — А то я уж хотел твоё тело Фрэнку отдать. Из тебя наверняка получилось бы неплохое жаркое, — сладостно причмокивает Дазай. Чуя поджимает ноги и смотрит на Осаму испуганными глазами, в которых явно читается мольба о пощаде. Неужели этот псих и вправду хотел его отдать на съедение каннибалу? Хотя он и не удивлялся, такое решение как раз в духе маньяка, за плечами которого несколько десятков жестоких убийств и изнасилований. — Ч-что в-вам от меня н-нужно? — дрожащим голосом спрашивает Чуя. — Ну… — тянет Осаму, улыбаясь сумасшедшей улыбкой. Глаза его при тусклом свете блестят как-то особенно устрашающе. — Ты, конечно же. «Я? Что он будет со мной делать? Издеваться, как и над другими своими жертвами?» — проносится в голосе Чуи ужасающая догадка. Уж лучше сразу умереть, чем терпеть издевательства. Накахара начинает лихорадочно молиться про себя всем богам, которых он только знал. Раньше, в школьные времена, он увлекался историей религий, поэтому молитв он знал достаточно, но только не факт, что они помогут в этой ситуации, ведь эта лечебница явно забыта господом, иначе здесь бы не творились такие страшные, леденящие кровь вещи. — Отпустите, пожалуйста… — умоляюще просит Чуя, чуть ли не плача, но он знает, что его просьба не принесёт никаких хороших результатов. Он в ловушке, в западне. Но всё равно внутри души он надеется на лучший исход, ведь как говорится: «надежда умирает последней». — Хм… — задумчиво тянет Осаму. — Я не благодетель, поэтому отпустить тебя просто так не могу. Ты должен заслужить это. Каким образом Чуя должен заслужить так называемую призрачную свободу? Ведь даже если его отпустит этот маньяк, то не факт, что Накахара сможет выбраться из лечебницы живым и невредимым. Но попробовать всё же стоит, мало ли после столько пережитого Чуе повезёт? Он сомневался, потому что везение его полностью покинуло в стенах психиатрической больницы. — Как я должен заслужить свободу? — с опаской спрашивает Чуя, ожидая любого ответа. Осаму сначала смотрит на рыжего вопросительным взглядом, а затем на лице его появляется зловещая улыбка. Чуя невольно сглатывает подкативший ком к горлу. — Никак, — с насмешкой говорит маньяк. — Ты — моя собственность, — эти слова он произносит настолько убедительно, что те успевают напрочь засесть под черепной коробкой Чуи перебивая все его молитвы. Осаму начинает смеяться, словно какой-то припадочный. Этот громкий смех больно ударяет по ушам Накахары, и Чуе кажется, что он уже звучит в самой его голове, медленно сводя с ума. Никакие всевышние силы явно не помогут. Как Чуя только мог подумать, что у него есть хотя бы призрачный шанс уйти от этого маньяка живым? Глупый. Слабый. Сломленный. От всей безысходности ситуации Чуе хочется кричать так, чтобы голос сорвать, но он не может, тогда он точно разозлит Осаму и его гнева точно не избежать. А видеть этого психа в гневе парень совершенно не хотел, ведь тогда Чуя никак уже не спасётся и не оттянет свою участь. Но Накахара не может полностью скрыть своё чувство досады и страха — испуганные глаза выдают вместе с горячими слезами, скатывающимися по острым скулам. — Плачешь? — в голосе Осаму нет никакого сострадания, только лишь насмешка. Он проводит большим пальцем по щеке Накахары, стирая слезы и размазывая грязь ещё больше. — Ты такой милый, когда плачешь, аж дух захватывает. Осаму пододвигается к Чуе ближе. Металлическая койка начинает противно скрипеть, заставляя Чую скривиться. Дазай поднимает голову Накахары так, чтобы их взгляд встретился. Чуя не видит в карих глазах никаких чувств и эмоций, только лишь пустоту, затягивающую во внутрь. Осаму яростно впивается в губы рыжего, нагло проталкивая свой язык в чужой рот. Чуя такого совершенно не ожидал. Он пытается сопротивляться, но Дазай явно сильнее его. Осаму до крови прикусывает пухлые губы рыжего, заставляя того ещё больше рыдать. Грязно. Отвратительно. Чуя мычит сквозь поцелуй, а горячие слёзы лихорадочно стекают по его щекам. Он не хочет этого. «Пожалуйста, вот бы это побыстрее закончилось», — только такие мысли лезут в голову Накахары. Слишком отвратительно. Наглый чужой язык по-свойски исследует рот Чуи, проходя по небу и кромке белых зубов. Накахара еле сдерживает рвотный позыв от всего отвращения. Наконец, Осаму разрывает поцелуй. — Целоваться ты конечно не умеешь, но не бойся, это поправимо. «Поправимо?» — проносится в голове Чуе. Этот псих собирается учить его целоваться? — Зато хоть умылся, своими же слезами, — подмечает Осаму. — А то целовать чумазое лицо не особо приятно видишь ли… В глубине души Чую задевает эта фраза, и от этого ему самому становится не по себе. Почему его задевают фразы какого-то психопата? Когда Осаму уходит из комнаты, оставляя Чую одного, Накахара благодарит всевышние силы за то, что этот маньяк ограничился поцелуем. «Нужно попытаться сбежать», — проносится в голове Чуи, ведь кто знает, чем всё закончится в следующий раз.