«Её стены погубят тебя», — эти слова эхом раздаются в головном мозгу, больно ударяя по остаткам внутреннего стержня, который и так уже весь в глубоких трещинах и вот-вот норовит сломаться. Они заседают под черепной коробкой, пуская глубоко внутрь чёрные отравляющие корни, которые приносят только лишь болезненное отчаяние и понимание всей своей ничтожности.
Чуя ничтожество.
Он даже не может выбраться из этой сраной лечебницы, как бы не пытался и не хотел этого. Он бродил по многочисленным коридорам-лабиринтам несколько дней, но находил лишь только неприятности. Он потерял единственного товарища, Оду, которого не смог спасти из-за своей гребаной ничтожности и страха. Чуя сбежал из пристанища группы пациентов, боясь, что его сожрут ночью во сне. Уж лучше бы сожрали, чем продолжение бессмысленных скитаний по тёмным закоулкам в больницы в поисках выхода, которого, казалось бы, и не было. Словно лечебница — чёрная дыра, попав в которую уже никак не выбраться.
Чуя слаб.
Слаб морально, потому что поддался на этот чёртов спектакль этого Осаму. Если бы он был сильным, то наверняка бы догадался, что что-то не так. И перестал принимать «доброту» Дазая за затишье перед бурей. Хотя это спорный вопрос. Чуя был напуган изначальным поведением Осаму и пугающими записями в деле, которые оказались сплошной клеветой, если верить словам Дазая.
Теперь даже Чуя и не знал, как относиться к Дазаю: как к мучителю или как к спасителю?
Чёрное и белое.
Чуя запутался, он не знает уже чему верить, да и это кажется уже не таким важным. Уже даже выбраться из больницы для Накахары не главное. Он вообще не знает, что для него то самое «главное», к которому стремится каждый человек. У него нет цели. Она пропала слишком внезапно, словно тот яркий свет в коридоре выжег её из мозга Накахары.
Быть может, Чуя признал, что всё потеряно?
Признал.
Сломался.
Так быстро, а ведь всего лишь больше недели прошло. Чуя всегда думал, что его хватит на большее.
Переоценил себя.
Люди часто переоценивают себя, а затем, когда у них не выходит задуманное, они словно получают нож куда-то под рёбра, и начинают винить в своих неудачах кого-то из ближних.
Чуе не было никого винить, все его ближние не рядом. Здесь только Осаму, но виноват ли тот в чём-то?
Если рассказанное Дазаем правда, то весь образ маньяка-убийцы, жаждущего только крови, с треском рушится в голове Накахары. Чуя, наверное, должен был радоваться такому заявлению со стороны Осаму, что тот не является поехавшим на голову психом (хотя это было ещё спорным), но никакого облегчения эта новость не приносила. Чуе было жаль Осаму, ведь, если всё сказанное правдиво, ему пришлось несладко в своей жизни. Сначала извращенец-отчим, убийства гнусных тварей, которыми людьми уже никак не зовёшь, а потом сбагривание собственной матерью в эту богом забытую психушку.
Осаму повезло намного меньше, чем Чуе.
Но Накахаре это не мешает обвинить того в своих неприятностях в лечебнице. Быть может, если бы он не поймал тогда, в мастерской, Чую, то возможно парень нашёл бы давно выход из этой грёбаной лечебницы. Ведь Накахара, лёжа в тёмной, холодной каморке, потерял несколько дней. Он даже не знает, сколько времени он потерял. Всё потеряло смысл.
Здравый, ещё не затуманенный участок разума твердил, что Осаму ни в чём не виноват. Всё равно бы Чуя не нашёл выхода, умер бы от голода или обезвоживания. Так хоть у него продлилась ненадолго жалкая жизнь.
«Лучше бы я умер», — проносится в голове Накахары странная, пугающая его самого мысль. Смерть бы избавила его от всех страданий. Избавила бы от ощущения всего ничтожества.
Чуе стало бы легче.
Наверное.
Ведь говорят, что мёртвых ничего не беспокоит. Они ничего не чувствуют. Но, возможно, это всё выдумки, а Чуя никогда не интересовался бредом о паранормальных явлениях связанных с душами умерших.
Осаму безусловно прав, Чуя уже не сможет выбраться из психушки. Она поглотила его ещё тогда, когда он устраивался на работу в Меркоф. Тогда Накахара думал, что жизнь налаживается. Наконец новая, высокооплачиваемая работа. Наивный. Сейчас лечебница медленно и мучительно его переваривает, выжимая все соки из него. В итоге Чуя полностью потеряет себя, станет похожим на этих психов. Станет отбросом, мусором. Может быть тогда он перестанет чувствовать?
— Почему ты сам не хочешь сбежать? — спрашивает Чуя, пытаясь отвлечься от мыслей саморазрушения.
У Осаму наверняка есть все шансы сбежать, он же наверняка помнит устройство коридоров, хоть немного в отличие от Чуи, ведь Дазай всегда возвращался из мест обитания каннибала, не заблудившись. Накахара считает Осаму более сильным, чем себя. Он пережил многое в своей жизни, и, кажется, даже не сломался, хотя это Чуя утверждать точно не мог. Но Накахара почему-то завидовал Осаму чёрной, мерзко обволакивающей остатки души завистью.
Завидовал, не зная чему.
— А зачем? В мире за стенами этой лечебницы меня ничего не ждёт. На моём счету десятки убийств, справка о том, что я неуравновешен. У меня нет будущего за стенами этого места.
У Осаму и вправду не было будущего. На нём несправедливый мир поставил жирный крест. Дазай уже никогда не отмоется от всей грязи прилипшей к нему.
Но Чуя всё равно завидовал ему.
— Как и здесь, ведь когда-то еда закончится, или же тебя самого убьёт какой-то псих, — Накахара ловит себя на мысли, что какой-то псих убил его. Может, тогда получится избавиться от всех этих мучений. — Оставаться здесь тоже не выход.
— Знаю, но если я выберусь отсюда, то меня снова упекут в психушку или же засадят в тюрьму пожизненно, как особо опасного преступника. Тут я хотя бы свободен.
— Разве это свобода?
У Чуи было совсем другое понятие о свободе. Он считал, что свобода явно за пределами этой гребаной лечебницы. Можно ли быть свободным внутри неё? Наверняка можно, если прижиться здесь. Чуя же это сделать не смог и лечебница отторгала его, уничтожая полностью всё его существо, превращая его в совсем другого человека. Остался ли он человеком? Или стал животным?
— Это лучше, чем сидеть в маленькой камере и ждать, пока тебе принесут тухлую кашу, — говорит Осаму.
Чуя поражается всей отстранённости Дазая. Осаму и вправду всё устраивает и ничего не волнует? Или это всё очередная игра?
— Зато здесь ты питаешься человечиной. Это аморально, — произносит Чуя. Но потом понимает, что не ему говорить об аморальности. Человеку, сломавшемуся под навалившимися трудностями, явно не стоит так категорически говорить.
— Ты тоже ей питаешься. Вообще, если тебе здесь не нравится, можешь попытаться выбраться ещё раз, я тебя не держу. Иди на все четыре стороны, только вот Фрэнк тебя уже не оставит. Слишком уж ему понравился запах твоего мяса. Пока ты на моей территории, ты в безопасности.
«В безопасности», — Чуя с трудом верит в эти слова. В этой лечебнице нигде нет безопасного места.
***
— Здесь есть душ? — спрашивает Чуя, спустя несколько минут долгого и нудного молчания, нависшего между ним и Осаму.
За эти минуты Дазай даже не пошевелился. Чуя даже стал ловить себя на мысли, что находится один в помещении, и просто не заметил ухода Осаму, но иногда слышимое дыхание, доносящее из тёмного угла говорило о том, что Накахара не один в это маленькой тёмной каморке.
Чуя уже не помнил, когда в последний раз мылся. Тело его неприятно зудело под больничной одеждой от пота и воняло. Раньше почему-то эта проблема не так сильно его волновала, ведь все его мысли были посвящены разработке плана побега. Теперь же этой цели нет.
От Осаму Накахара не чувствовал никакого зловонного запаха, значит где-то здесь есть рабочий душ. Во время скитаний по больнице Накахара находил только раз рабочий душ, да и то в развалившейся части крыла мужского отделения. Мыться там было небезопасно.
— Да, в конце мастерского блока. Только вода холодная.
Чуе было плевать, какая была вода. Главное что она была, и он наконец сможет смыть с себя всю эту грязь, и не только. Накахаре казалось, что вода сможет смыть с него всё его ничтожество.
***
Душевая освещалась светом, проникающим через маленькое окошко, находящееся под потолком. В комнате было холодно и до противности сыро. Слышался тихий звук капания капель воды. Видимо, краны плотно не закрывались.
Чуя осторожно открывает кран одной душевой кабинки. Тот, со скрипом, еле-еле поддаётся. Накахара ощущает на коже своих ладоней ржавую труху металла. Из-за сырости железо быстро разъела ржавчина.
Холодная, практически ледяная вода с напором бьёт в лицо Чуи. Тело сразу же начинает немного дрожать, но в то же время вода немного отрезвляет. Приводит разбушевавшиеся мысли Чуи в порядок.
У него есть ещё шанс выбраться.
Нужно всего лишь найти оружие, чтобы хоть как-то смочь обороняться от пациентов. На ум приходило лишь одно — украсть у Осаму заточку. Но он был должен Дазаю за спасённую жизнь, поэтому выкрасть у него оружие было гнусным поступком. Хотя Чуя не просил спасать Осаму его жизнь, поэтому если придётся, то он выкрадет эту грёбаную заточку любой ценой, пускай и обречёт Дазая на верную гибель.
Накахара остатками здравого разума удивился своим мыслям.
Он изменился.
Он полностью потерял себя настоящего, превратившись в монстра.
