Personal madness

      Чуя и не думал, что может стать ещё холоднее. Теперь же ему казалось, что он сам чистый лёд, потому что ничто не спасало от стужи, даже тёплая еда. Ничего совершенно. Накахара практически не отходил от Осаму ни на шаг, всё время обнимал его, потому что казалось, что если Чуя отпустит Дазая, то всё, конец. Замёрзнет. Превратится окончательно в лёд.       Когда же Осаму уходит за тёплой едой к каннибалу, Чуя постоянно вступает в борьбу со всеми демонами лечебницы: ледяными и своими, засевшими глубоко под черепной коробкой и пробуждающиеся, когда Накахара остаётся один. Дазай словно его непробиваемый щит, а когда его нет, то Чуя беззащитный. Демоны терзают его, норовя вырвать остатки души и разума из почти ледяного тела.       Мысли Чуи уже давным-давно опустошены, потому что думать становится слишком трудно, видимо, холод сильно влияет или же Накахара окончательно поехал крышей. В принципе теперь это не имеет никакого значения, потому что у Чуи нет даже крохотной надежды на спасение. Она замёрзла, а затем разбилась, рассыпалась на грязном полу, укатившись в щели между досками.       Счёт жизни, кажется, идёт на дни.       А может и на часы.       Чуе иногда кажется, что вот он заснёт, и больше никогда не проснётся. Ледяной сон выбьет из него крохи жизни. Быть может так и лучше. Наступит блаженное освобождение от мук, но Чуе как всегда не везёт. И он снова и снова просыпается в холодном помещении лечебницы, уже зная как пройдёт его новый день — в обнимку с Осаму и борьбой с демонами, которые с каждым днём крепнут. Чуя сдаёт позиции в обороне. Ещё одна такая битва, и Накахара полностью потеряет себя.       Теперь даже когда Осаму рядом, у Чуи совершенно нет надежды на спасение. Он только лишь прижимается крепче и ничего не говорит.       Они молчат целыми днями, потому что боятся потерять остатки тепла, засевшего глубоко внутри. Ведь если это случится, то всё, конец. Тишина не давит, но и совсем не успокаивает. Она становится словно третьим в их компании.       Осаму и Чуя умирают медленно, мучительно, в холоде.       Когда Чуя начинает чихать, то Осаму настороженно смотрит на него, наверняка понимает, что вот и последняя стадия конца. Накахара тоже осознаёт это.       Болезнь крадётся чёрной тенью, сначала медленно, не спеша, а затем словно с цепи срывается, овладевает чуиным телом, не давая шансов отбиться.       Конец.       Накахара уже не может нормально сидеть, постоянно лежит зарытый в старое одеяло и в тряпки, которые Осаму нашёл по всем закоулкам лечебницы. Ничего не помогает. Чую морозит и лихорадит, а иногда ему кажется, что он уже видит «тот свет», но затем снова открывает глаза в тёмной комнатушке лечебницы и ощущает на себе тяжёлую, обнимающую руку Осаму.       Дазай кормит Чую с рук, потому что сил у Накахары с каждым днём становится всё меньше и меньше. Глотать пищу больно, потому что горло адски саднит. И Накахара мечтает только об одном — о горячем чае, можно даже и без сахара. Но единственная жидкость, которой Чуе удаётся довольствоваться является остывшая вода. У Осаму никогда не получается донести питьё горячим, как бы он не пытался.       Чуя благодарен, что Осаму не давит на него с разговорами о болезни, потому что они оба понимают, что всё это бессмысленная трата времени. А ещё Накахаре слишком больно разговаривать. Иногда ему кажется, что вся его глотка в глубоких ранах, которые совсем не затягиваются.       Чуя понимает, что они в любом бы случае не пережили бы зиму, даже если бы он не заболел. Когда ударили бы настоящие морозы, пробил бы их последний час.       В данном же развитии ситуации Чуя даже не доживёт до конца осени.       Ноябрь заберёт его душу и разум окончательно, и Чуя падёт в липкие объятия забвения, наконец освободившись от мучений.

***

      Осаму долго думает, размышляет, смотрит на болезненного Чую и внутри него что-то сжимается. Дазай не хочет терять Накахару, ведь тот стал единственным, кто просто выслушал его за всю жизнь и поверил в его ужасную историю.       Осаму не любит Чую, просто привязался. Сильно. Поэтому и больно смотреть на то, как Накахара загибается под гнётом страшной болезни.       В голову Осаму приходит странная мысль, быть может стоит всё-таки попытаться выбраться из лечебницы? Быть может у Дазая получится спасти Чую. Себя Осаму уже не спасёт, ведь он полностью погряз в темноте, ему бы помощь нормального психолога, а не вот это всё. Но Чую ещё можно спасти, только нужно поспешить.       Дазай говорит с оставшимися обитателями лечебницы, которых осталось не так уж много, холод не щадил никого. Несколько пациентов рассказали о том, что во дворе стоят пара пустующих машин. Осаму помнил, как в первые дни после инцидента с бунтом психов в лечебницу приезжал спецназ, видимо, машины остались от них. Значит, если двигатели автомобилей не промёрзли окончательно, то есть шанс выбраться из лечебницы, и отвезти Чую в ближайшую больницу, где ему помогут.       Шанс вообще крошечный… Но это хоть что-то. Ведь если всё так и оставить, то Чуя не доживёт и до конца недели.       Осаму борется со своими внутренними демонами страха, он боится, что выйдя на свободу из лечебницы, он снова загремит в психушку, где его будут содержать, как особо опасного психа: колоть всякие препараты, от которых напрочь теряешься не только от окружающего мира, но и от самого себя. Осаму не хочет этого. Но ещё больше он не хочет того, чтобы Чуя умер прямо на его глазах. Тогда Дазай никогда себя за это не простит.       — Чуя, вставай, — произносит Осаму, помогая Чуе приподняться. Накахара смотрит на него испуганно и удивлённо. — Мы выбираемся из этой лечебницы.       Осаму сделал свой выбор.