Um — прогоняет незваных гостей, dois — вот печать для окон и дверей, três — страж бессонный к стене прирастет, quatro — со следа врагов отведет… Маска сокроет от взглядов лицо; ключ и замок. На заклятье — кольцо.
Впервые Кори взялся за колдовскую книгу не ради постижения теории, а для практики. Он давно подобрал несколько подходящих делу заклинаний, хоть и не был уверен, что они сработают в точности так, как требуется. Как и всякому новичку, ему приходилось продвигаться ощупью, наугад, без гарантии успеха, вообще без какой-либо гарантии — кто бы ему ее дал, когда никакого учителя у него не имелось и в помине, и всё приходилось постигать самому, методом проб и неизбежных ошибок? Инфернальный Микель Тадеуш, хоть и был тем еще монстром, но в магии ровным счетом ничего не смыслил и всё это время лишь с любопытством наблюдал за тем, как Кори Амстелл, будто беззубая полевая мышь, пытается подгрызть гранит этой науки то с одной, то с другой стороны. На стыке между днем и ночью, когда одна ипостась лузитанца уже исчезла, растворившись в густейшей холодной мгле, а вторая — еще не успела появиться, Кори быстро оделся и собрал всё необходимое: вещей оказалось не слишком много, и пословица «Qui n'a pas d'argent, n'a pas besoin de bourse» ему подходила как нельзя лучше. Конечно, они с Микелем за последнее время успели накупить много всякого барахла и безделушек, но все эти предметы были скорее милы сердцу как память, умом же Кори понимал, что сможет, в случае чего, прекрасно обойтись и без них. Когда же он стал подыскивать, куда покидать свои небогатые пожитки, и полез в шкаф за сумкой, то с удивлением обнаружил, что черный рюкзак, в который он обычно скидывал при переездах всё самое важное, доверху набит какой-то сухой травой. Лишь с огромным трудом ему удалось припомнить, что трава эта зовется «лисьецвет», и что именно ее они с темным Микелем собирали той самайнской ночью, когда непокорный домик-живоглот воспротивился хозяйской воле и улетел черт знает куда, забравшись в непролазную лесную глушь. Бережно вытащив траву из рюкзака и вытряхнув остатки трухи прямо на пол, Кори покидал туда вещи, а лисьецвет обмотал шпагатом и убрал в пакет из супермаркета Pingo Doce. Он еще некоторое время бесцельно бродил по притихшему в преддверии пробуждения дому, пока не услышал неясный стрекот, доносящийся из его комнаты. В первую секунду испуганно застыв, в следующий же миг юноша сообразил, что то была химера, о существовании которой он напрочь успел позабыть. Химера, брошенная и одинокая, о чем-то клекотала, лежа на столе и тараща глаза в потолок, и у Кори Амстелла сердце болезненно сжалось от одного только взгляда на нее. Аккуратно подняв бляшку с лишенным кольца кнокером, он потер указательным пальцем химере оперенную голову, ткнул легонько в клюв и, заметив, как та обрадовалась вниманию, окончательно сник. Надо было что-то делать с этим. Совершенно непригодный в качестве хозяина для любого домашнего питомца — будь то собака, кошка, рыбка, птичка, ящерица или даже паук, — Кори Амстелл испытывал дичайшую и тяготящую смесь ответственности и грусти. С одной стороны, ему всегда хотелось какую-нибудь зверушку, и в детстве он частенько с нотками тоскливой зависти поглядывал на сверстников, выгуливающих на поводке странное и непостижимое четвероногое существо, которое радостно оборачивалось на владельца и виляло хвостом, со стороны другой же, Кори не имел даже отдаленного представления о том, как за этой зверушкой ухаживать и что с ней вообще делать. К тому же, переезжали они так часто, что ни о каком питомце не могло идти и речи, и к своим шестнадцати он окончательно махнул на это рукой и вычеркнул из своей жизни даже потенциальную возможность кого бы то ни было завести. Так продолжалось до его совершеннолетия — и его это, как оказалось, вполне устраивало, — пока по доброте душевной он сдуру не попросил инфернального Микеля купить на блошином рынке Вандома эту злополучную химеру. Теперь же, обременённый чувством долга за беспомощное существо, Кори не мог просто взять и уйти отсюда, бросив живой кнокер на веки вечные прозябать в одиночестве. В панике он принялся лихорадочно перебирать в голове все возможные варианты, но, как ни пытался, выходило, что забрать химеру с собой он не может. Кнокер не слушался никаких приказов и команд и не выполнял никаких функций, кроме охранной — да и то, юноша сильно сомневался даже в этой его способности, — и наверняка выдал бы их в самый неподходящий момент поднятым шумом. Продать химеру без кольца он не мог уже тоже, так как кнокер был испорчен, и едва ли нашелся бы на него покупатель, а просто отдать — ну, разве что кузнецу Джергори, вот только тот уже завел себе на беду тушканожабу и вряд ли хотел еще кого-нибудь к ней в компанию. Пока Кори всё это удручённо обдумывал, его вдруг осенило безумной идеей, и он, отложив в сторону кнокер, взялся за «Пикатрикс», быстро пролистывая книгу в поисках недавно попавшегося на глаза обряда. Обряд, встретившийся ему на страницах колдовского фолианта, к сложившейся ситуации подходил лишь отдаленно, в общих чертах, и описывал, как прирастить одно к другому — срастить два предмета, вне зависимости от того, из какой материи и субстанции эти предметы состоят. Кори Амстелл мог попытаться даже срастить огонь и воду, если бы очень захотел, однако ремарка под основным текстом жирным шрифтом предупреждала, что результаты могут получиться самыми неожиданными, и следует хорошенько проверить совместимость предметов перед тем, как их сращивать… …Вот только Кори на ремарку было плевать. Успев изучить уже немало заклинаний, он для себя сделал один-единственный вывод: каждое из них предстояло использовать на свой страх и риск, и если сомневаться, бояться и осторожничать сверх меры, то лучше было и вообще не начинать. — Десертная ложка вина, капля лунного света, щепотка турмалина, адский огонь и соцветие самайнской травы… — шепотом повторял он, чтобы не забыть. Выглянул в окно — лунным светом снаружи и не пахло: ночь в городских подворотнях наступала такая черная, что хоть глаз выколи. Покусав обиженно губы, он все-таки понадеялся, что в переменчивом Порту еще может распогодиться, тучи ненадолго расступятся и покажут немного чистого неба — учитывая, что лунного света требовалась всего капля, этого вполне должно было хватить для проведения обряда. Ощущая волнительный тремор по всему телу, он сходил на кухню, отмерил чайную ложку вина из бутылки, которую они с Микелем не допили за вечер, перелил в пластиковый стаканчик, а стакан замотал широким скотчем и, все равно стараясь лишний раз не переворачивать эту самопальную тару, достойную соратницу посаженных на суперклей карнизов, аккуратно убрал в карман куртки. С соцветием самайнской травы тоже не возникло никаких проблем: лисьецвет, самая что ни на есть колдовская осенняя трава, как нельзя лучше годился для этого обряда. Оставалось только где-то раздобыть адский огонь с толчёным турмалином да дождаться, когда луна соблаговолит высунуть свой нос из-за облаков и показаться хоть краешком рога на полотне небес. Относительно адского огня у Кори тоже возникла недурственная идея и, едва только полночь ударила в часы, как в поющий утробным гулом гонг, а потусторонняя ипостась Микеля Тадеуша переступила порог, просачиваясь сквозь древесину дверной створки, он вместо приветствия потребовал: — Дай мне, пожалуйста, свои спички. — Что?.. — несколько изумился лузитанец — даже застыл от неожиданности, сбившись с уверенного и ровного шага. — Мне нужны твои спички, — повторил Амстелл, и только тут ночной гость разглядел за плечами его рюкзак. — Ты куда-то собрался, Príncipe? — вкрадчиво и с легкой, пока только зарождающейся тревогой поинтересовался он. — Да, — ответил Кори. — К тебе. С тобой. Куда-нибудь отсюда. Этот дом — он когда-то был собственностью брухо Геруц. Оказывается, она не просто так в переулке со своими карликами сидела. Она… впарила этот дом моему деду, а тот привез сюда меня, и… выглядело всё это так, будто она заранее что-то спланировала. Или как будто дед на беду свою попался ей на глаза, я так до конца и не понял. Услышанное заставило Микеля растеряться. Кажется, еще только прошлой ночью они степенно прохаживались по злачному городу с той стороны реки, поднимались на холм к особняку Макацы, знакомились с обителью гипсовых слепков — но между делом, без веской потребности, — а сегодня Кори Амстелл вдруг заявил, что бросает крылатый дом и отправляется куда-нибудь дальше вместе с лузитанцем. Впрочем, спорить с юношей мужчина не стал. Молча вытащил из кармана коробок с люциферовыми спичками и протянул Амстеллу, без лишних слов вкладывая вещицу ему в руки. — Не знаю, для чего тебе понадобились мои спички, menino, — произнес Микель, когда они вместе с юношей вышли из домика на песчаные просторы ночного побережья, — но пользуйся. Я добуду тебе всё что попросишь. Всё что потребуется. Амстелл оживился и оторвал взгляд от колдовской книги, поднимая его на мужчину. — Турмалин, — вспомнил он. — Мне еще нужен толчёный турмалин! Где бы его сейчас достать? Микель призадумался. Замер ненадолго, потирая подбородок пальцами в короне перстней, покосился на буйную океаническую целину и неуверенно проговорил: — Сегодня Атлантика на редкость неспокойная. Возможно, мне удастся найти осколок, если волны успели хорошенько взболтать и поднять песок со дна. С этими словами он направился прямо к линии прибоя, поначалу ступая по мокрой тверди, но не оставляя за собой следов, а затем и вовсе зашагал по поверхности воды. Океаническая пена оставляла на его классических, чуть мешковатых черных брюках желтоватые мазки, но те быстро впитывались и исчезали, и только было видно, как намокает и тяжелеет с каждым шагом ткань, и как треплет полы коверкота штормовой ветрило. Отойдя уже довольно далеко от берега, Тадеуш склонился, выудил из пучины и поднял заискрившийся зелеными переливами обломок звезды. Выглядело это так завораживающе, что Кори невольно замер, чуть приоткрыв рот, и неотрывно глядел на лузитанца, пока тот не вернулся обратно на берег и не приблизился, разжимая кулак. У него на ладони покоился маленький турмалиновый камешек, источающий ослепительное холодное свечение, и Кори поневоле зажмурился. — Его надо чем-нибудь растолочь, — пробормотал он, озираясь по сторонам в поисках какого-нибудь подходящего тяжелого камня, но Микель возразил: — Не надо, — и, сжав турмалин пальцами, с силой сдавил, кроша его на мелкие песчинки прямо в налитых нечеловеческой силой руках. Закончив с этим, он ссыпал крошево Кори Амстеллу в подставленную горсть. — Делай что задумал, menino, — подбодрил, выуживая из кармана сигареты и прикуривая от поданной Амстеллом спички — коробо́к теперь перешел к юноше в безраздельное пользование, и приходилось ухаживать за Микелем, когда тому приспичит покурить — что, надо заметить, последнему явно нравилось. Глубоко затянувшись терпким дымом, лузитанец с нажимом прибавил: — Делай что требуется. А я с удовольствием понаблюдаю за тобой. Кори Амстелл, немного растерявшийся — и совершенно не готовый творить колдовство прямо здесь и сейчас — бросил на Микеля испуганный взгляд, полный затаенной мольбы, затем взглянул на дом-живоглот, нетерпеливо подгребающий песок драконьими лапами, вздохнул и раскрыл книгу на странице с заранее вложенной закладкой. Закладок у Амстелла в запасе имелся целый ворох — дед-художник когда-то развлекался, рисуя ему в день по закладке с изображением какого-нибудь животного, и у юноши спустя некоторое время скопился целый зоопарк; сейчас в «Пикатрикс» оказались воткнуты четыре разом: с жирафом, с антилопой, с бегемотом и со львом — Кори взял самые верхние из стопки и случайным образом попал на «африканский» период в творчестве Фурнье. — Ладно, — неуверенно произнес он, обращаясь к лузитанцу за моральной поддержкой. — Перво-наперво мне нужно выселить оттуда всех приживал, если они там есть. Твои Прятки в Темноте отлично сработали в прошлый раз, но я не готов повторять. Они отжирают кучу времени и сил, а у нас нет сейчас ни того, ни другого. Я подобрал одно подходящее заклинание… но еще ни разу его не пробовал. Вообще-то я не пробовал еще вообще ничего, — удрученно прибавил он и окончательно сник, сознавая собственную ничтожность. Микель как будто не замечал его попыток удариться в преждевременную самокритику. — Ну и отлично, Príncipe, — то ли с наигранной, а то ли с самой что ни на есть искренней радостью подхватил он, явственно поддерживая юношу. — Вот и попробуй! Мы на побережье, и здесь, кроме нас с тобой, ни единой живой души — можно сказать, превосходный полигон для тренировок. — Я боюсь навредить, — признался Кори, сходя на шепот и вмиг забывая о недавней решимости действовать на свой страх и риск. — Кому? — уточнил Микель Тадеуш. Так и не дождавшись ответа, он уверенно произнес: — Своему домику-голему ты едва ли навредишь, а мне — и подавно. Главное — не навреди себе. Мало воодушевившийся от его слов, Кори уткнулся глазами в колдовской фолиант: заклинание было простеньким и даже не требовало никаких дополнительных обрядов и ингредиентов к ним. Достаточно было начертить в воздухе несколько символов в определенной последовательности и произнести определенные слова — и всё. Книга уверяла, что этим заклинанием можно заставить любую постороннюю сущность явить себя и покинуть насиженный ей предмет. В пространной сноске под самим заклинанием автор долго и витиевато расписывал примеры применения этой формулы из собственного опыта, и Кори Амстеллу, не без содействия лузитанца, худо-бедно удалось разобрать, что с ее помощью получилось изгнать ифрита из масляного гуттуса. Однако то, что годилось для мертвого глиняного сосуда, могло крайне плохо сработать в случае с частично живым домом-големом. Кори очень не хотелось, чтобы сущность голема, испугавшись заклинания, вышла из обжитого кирпича и с диким криком улетела «в закат», а дом, выдранный из фундамента, остался торчать безумной диковинкой на просторах португальского пляжа. Он не представлял, как объяснит потом властям города Порту, почему его жильё вдруг покинуло положенное ему по документам место в змеином переулке и оказалось на побережье, да и объяснить это было бы едва ли возможно — скорее всего, его бы попросту обвинили в незаконном присвоении рекреационных земель. Бережно погладив Casa com asas ладонью по чешуйчатой стене — хоть тот и являлся когда-то собственностью брухо Геруц, а все равно умудрился прикипеть к сердцу, — Кори отступил на два шага и постарался мысленно сосредоточиться на словосочетании «посторонняя сущность». Живоглот посторонним для него не был. Подняв нервно подрагивающую руку, Кори начертал в воздухе несколько угловатых знаков, поневоле вспоминая, как это делала Геруц во Дворце Алхимиков, и находя безусловное сходство. Как только пальцы его вывели последнюю черточку, он одними губами прошептал слова заклинания, стараясь не ошибиться в произношении, «подтолкнул» незримую руновязь раскрытой ладонью и с некоторым потрясением увидел, как та, легонько прорисовываясь в воздухе призрачным контуром, плывет к крылатому дому, наслаивается на него фата-морганой и проходит насквозь. Микель, тоже заметивший проступившие из небытия символы, вскинул подвижные брови да так и замер в выжидающей позе с тлеющей сигаретой в зубах. Сначала ничего не происходило, только воздух сделался тяжелым и тягучим, точно расплавленная смола, неотвратимо застывая и цепенея. В нем одна за другой загорелись крохотные звёзды, похожие на искры морозного инея, только зеленоватые, как небесный турмалин инфернальной страны. В полном отсутствии привычных ориентиров зародилось и умерло сколько-то пространственного вещества — квазичастицы-хрононы, гипотетические кванты времени, — и вдруг, как по команде, все окна-глаза и двери-рты Casa com asas распахнулись, и оттуда хлынул поток пыльного ветра. Кори едва успел отскочить с траектории этой неудержимой волны: со стороны всё выглядело так, будто несчастного голема под действием наложенного заклятья попросту вырвало. Испытав панику и животный ужас от последовавшей реакции, Кори ломко застыл на месте, с надеждой на благополучный исход таращась на дом, а между тем из раскрытых настежь дверей вместе с пылью вылетало и кое-что еще, какие-то мелкие существа, похожие одновременно на мышей и на моль — присмотревшись к тварюжкам повнимательнее и хорошенько разглядев, юноша окрестил их «мышиной молью». Эта мышиная моль болталась в невесомости, словно космонавт — под потолком запущенного в космос шаттла, и мягко фланировала над пляжем, отлетая всё дальше и дальше от крылатого особняка. — Что… что это за живность такая? — кое-как справившись с потрясением, выдохнул Кори Амстелл и обернулся к Микелю Тадеушу — единственному, кто мог предоставить ему хоть какие-то ответы на бесконечное множество вопросов. Призадумавшись, тот спустя непродолжительное молчание медленно и неуверенно произнес: — Не могу точно знать, meu tesouro… но я бы предположил, что это мелкие приживалы. Совершенно безвредные. Я слышал, что иногда они заводятся в старых домах. Проблем никаких хозяевам и жильцам они не чинят — так, подгрызают иногда лежалый хлам, питаясь ветошью и забытым мусором… Либо заклинание не справилось, либо твой домик практически чист. Сообразив, что случайно устроил Живоглоту магическую дезинсекцию, Кори налился жаром от злости и, изо всех сил скрывая красное лицо под растрепавшимися волосами и взлохмаченной челкой, злобно выдохнул: — Блядь! Да я же не это сделать хотел! — Но вышло именно это, — спокойно подхватил лузитанец, пожимая плечами. — И я считаю такой результат прекрасным, bebê. Ведь у тебя получилось. — Не то, что нужно! — упорствовал Кори, свято уверенный, что под сводами ведьминого логова обязательно должны скрываться серьезные подселенцы. — Говорят, что даже отсутствие результата — уже результат, — резонно возразил Микель. — Скорее всего, в твоем крылатом домишке и впрямь никого постороннего нет. Если хочешь, я могу сыграть в один раунд Пряток и на всякий случай проверить. Проводив взглядом последнюю отлетающую мышемоль, особенно жирную, барахтающуюся в воздухе, явно недовольную изгнанием и отчаянно цепляющуюся за ворох волос, ниток, бумажек и грязи, скатанных в тошнотворный навозный ком, Кори устало выдохнул: — Не надо тратить время, Мике. Думаю, что ты прав. Живоглот, переживший принудительную чистку, нервозно отряхнулся, вздыбив чешую, укоряюще уставил все свои окна-глаза на бестолкового владельца, и пришлось перед ним извиниться: — Прости, зверюга. Потерпи немного, мне нужно сделать еще пару приготовлений перед тем, как расстаться с тобой, — уловив в выражении мутных стекол странное понимание и тоску, Кори прибавил: — Никто не виноват. Но зато ты будешь свободен и сможешь летать где захочется. Заклинание второе тоже не предусматривало никаких дополнительных обрядов и выполнялось очень просто, если не считать того, что требовался доступ ко всем окнам и дверям строения, чтобы их запечатать. Учитывая, что Дом с крыльями состоял аж из трех корпусов по несколько этажей каждый, это наверняка должно было отнять порядком времени, и юноша мысленно порадовался, что ночи к зиме сделались гораздо длиннее. Решив начать с парадной двери младшего корпуса, где приютилась его квартирка, Кори остановился у самого порога, стараясь не угодить под ковыряющие песок лапы дома-Живоглота, раскрыл «Пикатрикс» на второй закладке — с антилопой — и снова нарисовал в воздухе несколько символов. Эти знаки отличались от предыдущих множеством завитков и складывались в подобие печати; как только пальцы вывели последнюю черточку, печать немного проступила из небытия серебристыми контурами, делаясь зримой, и Кори, всё еще не веря, что может творить настоящую магию, подтолкнул ладонью этот узор по направлению к дверной створке. Печать плавно доплыла до двери, легла на нее и въелась в древесину, выпуская корешки и оплетая сетью всё до самых притолок — а затем и их тоже, ровно виноград с плющом, которые в дневное время укрывали неводом задний фасад крылатого дома. Она разрасталась как сорняк, занимая всё бо́льшую площадь, а юноша спешно уставился в книгу — с процессом запечатывания всё обстояло не так просто, как с чисткой: мало было наложить печать, следовало еще и спрятать ключ, чтобы посторонний человек, сведущий в магии, не смог бы разгадать секрет и играючи её снять. Внимательно оглядев парадную дверь Casa com asas, покрытую теперь сверкающим ажуром, Кори обнаружил в самом центре нечто, похожее на серебряную монету. Протянул к ней руку, с изумлением убедившись, что «монета» физически осязаемая — в отличие от всей остальной печати — и, подцепив кончиками пальцев, без труда извлек из дверной створки ключ. Все последующие печати, согласно пояснениям «Пикатрикса», можно было накладывать как с использованием уже имеющегося ключа, так и с отдельным ключом для каждой, и Кори, которому и дневная-то связка ключей от Casa com asas казалась непомерно увесистой и большой — а теперь, когда к обычным замкам прибавились навесные, она потяжелела еще на порядок, — выбрал первый вариант. Он двинулся вдоль фасада к следующей двери, проваливаясь в мокрый песок и чувствуя, как нещадно продувает не на шутку разошедшийся к ночи ноябрьский ветер, обещая застудить зубы и лицо. Микель, всё это время внимательно и молчаливо наблюдавший за юношей, двинулся следом неотступной тенью, сминая в пальцах докуренную сигарету и приготовившись помогать. Узор для всех последующих дверей-окон отличался тем, что сердцевина его была пуста; начертав в воздухе невидимые символы — и попутно подмечая, как с каждым разом движения его становятся всё тверже и увереннее, — Кори наложил печать на парадный вход второго корпуса и, как только та опутала весь дверной блок целиком, воткнул серебристый ключ прямо в серёдку. Немного удивившись, что тот вошел в деревянную поверхность легко, будто нож — в масло, он сделал пару оборотов, запирая и эту часть здания. Так, двигаясь вокруг дома, Кори разобрался на первом этаже со всеми окнами и дверьми, включая и двери чёрного хода. Когда с этим было покончено, он обернулся к Микелю и объявил: — Теперь мне потребуется твоя помощь. — Легко, Príncipe, — тут же догадливо отозвался Микель. Приблизился и, не спрашивая подробностей, обвил юношу руками поперек тела, попутно уже привычным и полюбившимся способом подцепляя его стопы своими стопами. Вместе они плавно поднялись на уровень второго этажа, и там Кори Амстеллу пришлось повторить процедуру. Разобравшись со вторым этажом и утомившись до невозможности, он с ужасом понял, что предстоит еще и третий, и условно-четвертый, чердачный этаж старшего корпуса — а ведь это было всего лишь второе заклинание из четырех, которые он подготовил к этой решающей ночи. Проклиная себя, «Пикатрикс» и старуху-ведьму, он все-таки стиснул зубы и упрямо продолжил накладывать печати, хотя силы его уже были на исходе, и в конечностях появилось нехорошее онемение и поверхностное ощущение колющих игл. Обессиленно опустившись на сырой пляж и недовольно покосившись на небо, где плотный кокон облаков никак не желал расступаться, он велел Микелю внимательно оглядеть Живоглота и проверить, не упустили ли они ненароком какого-нибудь мелкого оконца, а сам тем временем раскрыл «Пикатрикс» на третьей закладке, хотя руки у него уже тряслись и еле удерживали книгу. Заклинание третье тоже казалось несложным, но уже предполагало использование некоторых трав, которых у Кори под рукой, к сожалению, не имелось. Рассудив, что можно оставить это дело напоследок и рискнуть кое-как пробраться по городским крышам, он не тронул третьей закладки и сразу перешел к четвертой. Четвертое заклинание его не на шутку пугало и своей сложностью, и крайне непредсказуемым эффектом. Выудив из кармана куртки пластиковый стакан с вином, Кори принялся с усердием сдирать с него скотч; занятие это так его вымотало, что к тому моменту, как удалось проделать в плотных слоях липкой ленты небольшую прореху, ему хотелось повалиться от усталости прямо на песок да так и уснуть. Понимая, что не может себе этого позволить, он упрямо закусил губу, наконец продырявил клейкую ленту, ссыпал туда щепотку добытого и растолченного лузитанцем турмалина, подтащил к себе пакет из Pingo Doce, запустил в него руку и, нащупав увядшую головку лисьецвета, надломил сухой стебелек. Теперь в стакане плавали зеленоватые сполохи звездных искр и набрякшее от вина соцветие, а получающаяся смесь до того напоминала выпитое когда-то юношей зелье брухо Геруц, что поневоле делалось дурно. Старательно отгоняя назойливые ассоциации и мысленно убеждая себя в том, что все зелья, которые ему попадались в колдовской книге, содержали в себе те или иные комбинации турмалина и трав, Кори Амстелл понадежнее утопил стаканчик в песке подле скрещенных ног и взялся за спичечный коробок Микеля. Подпалив одну спичку, он дал ей как следует разгореться, а затем быстро сунул в стакан и утопил огонь в вине — под его рукой тут же полыхнуло лиловым, и юноша от неожиданности и испуга отпрянул, чуть не столкнув стаканчик ногой. Отдышавшись и успокоившись, он снова поднес зелье к глазам и увидел, что теперь то сделалось светлее, приобретя сиреневый оттенок и став цветом совсем как небеса Мурамы. Вздрогнув, он вскинул голову и понял, что там, в бездонной вышине, действительно показался на мгновение клочок чистого лилака, и оставалось только выждать, когда же в этот просвет заглянет латунным оком недужная луна. Ждал он долго. Тучи ходили туда-сюда и всё мимо, дыры в их неровных барханах образовывались то тут, то там, но никак не желали сходиться со спрятавшимся за этим пологом волчьим солнцем. Живоглот, недовольно и нетерпеливо копающий драконьими лапами пляж и успевший вырыть за это время три или четыре достаточно глубокие ямы, уже не единожды порывался сорваться с места да куда-нибудь улететь, и только требовательный окрик хозяина останавливал его от этой затеи. Кори небезосновательно сомневался, что животина станет его слушаться, но та почему-то слушалась, хоть и делала это с самым страдальческим видом. — Какое капризное, однако, это твое колдовство, menino, — вздохнул напряженно и хмуро приглядывающий за пасмурным небом лузитанец. — Так ли нам важно продолжать здесь прозябать? — Я хотел прирастить эту тварь к Живоглоту и сделать ее дверным Стражем, — с нотками подступающего отчаяния выдохнул Кори, бездумно поглаживая пальцами оперенье химеры. — Нашел подходящее заклинание, как их срастить. Вот только блядская луна всё изгадила. Химера извивалась, вертелась, возмущенно клокотала и пищала, пытаясь клюнуть его за кончик пальца, и приходилось признать, что более глупой и бестолковой скотины он в жизни не видел. — Из нее получится очень опасный Страж, meu tesouro, — весело подметил Микель. — Почему бы просто ее не привесить? Ведь это же кнокер — по крайней мере, был таковым, — и ему по роду службы полагается висеть на двери. — Потому что кнокер можно снять, — отозвался Кори, ковыряя носком кроссовка песок и незаметно уподобляясь своему нерадивому домику. — Его можно снять, он может сам отвалиться и остаться где-нибудь валяться забытым и втоптанным в грязь. У этой штуковины нет ни лап, ни крыльев — спасибо тому мудаку, кто срезал ей голову! — и она навсегда обречена быть одинокой и беспомощной. А Живоглот — голем, и ему все равно, наверное, если на его жирном пузе прибавится лишний отросток. Мне кажется, он даже и не заметит. И им вдвоем будет веселее летать черт знает где. — Ты слишком добрый, menino, — помолчав, проговорил Микель. — Будь осторожнее с добротой. Не знаю, как с ней обстоят дела на дневной стороне, но здесь… Здесь, в Мураме, она никогда ни до чего хорошего не доводит. — Точно так же и обстоят, — буркнул Кори и прибавил: — И я осторожен! Да и разве же ты не со мной? — Конечно, с тобой, — согласно кивнул мужчина. — Но если бы только это правило оставалось непреложным… Нам уже случалось не раз разлучаться. Так вот, если подобное вдруг повторится, запомни: поаккуратнее с добротой. Кори в ответ только фыркнул, будто бы не принимая его слов всерьёз, и вдруг встрепенулся, заметив, как клочок песка у самых его ног озарился мерклым и тусклым светом. Он засуетился, подскочил, хватая пластиковый стакан, и бросился ловить лунный свет за хвост, подставляя свое недоделанное зелье под слабые лучи, струящиеся с небес на землю, а внутри у него колотилась беспокойная мысль: как отмерить каплю? Понимая, что если мерные колбы для света и существуют, то у него под рукой их явно сейчас нет, он гонялся за луной до тех пор, пока смесь в стакане опять не изменила свой цвет. Теперь она загустела и стала ярко-зелёной, как ограненный и отшлифованный изумруд, сполохи турмалина сделались еле различимыми, а лепестки лисьецвета и вовсе, кажется, растворились в этом хендмейд-клею. С недоверием и смятением таращась во все глаза на результат своих трудов, Кори осторожно накрыл стакан ладонью, пряча от излишка лунного света и попутно стараясь не брызнуть себе на руку случайную каплю, чтобы к чему-нибудь ненароком не прирасти. А луна, как назло, расстаралась: подразнила наливным боком да и выкатилась на небесный купол целиком, заливая просторы атлантического побережья зловещим полуночным сиянием. Укрывшись от нее под крылом у скучающего Живоглота, вяло и уже без прежней прыти подколупывающего перевернутый вверх дном песочек, Кори оглядел собственноручно запечатанную дверь и, осознав, что кнокер на неё уже не привесишь, выбрал свободное место на стене справа от двери. Десертная ложка вина, капля лунного света, щепотка турмалина, адский огонь и соцветие самайнской травы; окрыленный предшествующими успехами, он вытащил из кармана куртки щиплющуюся и клюющуюся химеру, постоял так, удерживая, словно на чашах весов, в одной руке — живой кнокер, а в другой — намешанный суперклей, а затем, решившись, поднес стаканчик к поросшему чешуйками камню и наклонил его, сцеживая несколько капель. Жидкость тягучей нитью заструилась по стене, и юноша, не понаслышке знающий о коварстве всевозможных клеев — особенно когда денег хватало всего на один-единственный мизерный тюбик, — поспешно прижал к ней разбушевавшийся кнокер, из-за буйств последнего сделав это не так ровно, как планировал. Скособоченный кнокер моментально влип в стену. Под бляшкой, к которой крепилась орланья башка, ядовито зашипело, оттуда заструился легкий дымок, и Кори в ужасе отдернул руку, боясь, что по неопытности навредил… Далее произошло то, чего он никак не ожидал. Дверная химера истошно заверещала, будто ей подпалили несуществующий хвост. Живоглот, в отличие от нее неспособный издавать звуки, вытянулся точно по струнке, сделавшись как никогда ровным — каким наверняка не был и в первые годы после постройки, — а после, подняв вокруг себя бешеный смерч атлантического песка, скоростной торпедой взмыл в небо. Микель, еле успевший оттащить Кори Амстелла подальше от краев оставленной големом воронки, проводил дом удивленным взглядом и потрясенно произнес: — Кажется, твоя операция ему пришлась не по нраву, menino. — Ну и ладно, — придя в себя, отдышавшись и отплевавшись от попавшего в рот песка, измученно выдохнул Кори. — Зато химера в него вроде как вросла. Надеюсь, что они оба не сдохнут от этого симбиоза… Тут только он осознал, что выронил из рук стаканчик с зельем, когда отпрянул от устроенного Живоглотом вихря. В страхе заозирался, выискивая пропажу на песке — обычно взгляд без труда цеплялся за брошенный кем-нибудь посреди пляжа мусор, — но нигде не находил. И только когда, выпущенный лузитанцем из бережных объятий, сделал в сторону один шаткий шаг, вдруг запоздало понял, что опрокинутый стаканчик намертво врос в его кроссовок, и не просто приклеился или прилип, а стал одним целым с подошвой. Окаченный холодным ужасом, Кори стащил с себя обувь и долго неверяще разглядывал место, где та соединялась со стаканчиком: резина переходила в пластик, пластик окрасился тем же цветом, что и резина. Шва между ними не осталось — они сделались органичным продолжением друг друга. Кое-как с матерной руганью избавившись от приросшего стаканчика и в глубине души с облегчением порадовавшись, что хоть на этот раз каким-то чудом сумел не пролить на себя ни капли опасного суперклея, Кори с нервной гримасой обернулся к Микелю Тадеушу — всё сильнее хмурящемуся по мере того, как этот недобрый колдовской цирк набирал обороты, — и объявил, что теперь настало время наконец-то наведаться в город.❂ ❂ ❂
На Rua da Reboleira, привычно наседающей гранитными стенами крысиной западни, всё так же не горел ни один фонарь, свисали с наглухо заколоченных балкончиков мертвые лозы, расползались по фасадам плесневелой черной проказой мхи и лишаи, а у оплетенной живым виноградом лавки матушки Ресмунгар, куда они добрались глухой ночью по дорогам черепичных крыш, по-прежнему восседал в древнем беломраморном вазоне жабий привратник, сложив мелкие лапки на каменном ободке. Утробно квакнув в знак приветствия, привратник пропустил рухнувших прямо с неба гостей, и Кори с Микелем вошли в сухое и густо пропахшее травами помещение. Запахи розмарина, аниса и олеандра, как и в прошлый раз, навалились на Кори, забиваясь в нос, попадая в кровь, а оттуда — прямиком в мозг, и рождая в сознании картинки прошлого, которым юноша совершенно не был рад: что-то из позабытого детства, что-то о яблоках и дневных прогулках по кладбищу… Сбросив наваждение, он остановился у прилавка и стал с интересом разглядывать всё, что было разложено на его поверхности, расставлено по деревянным полкам и развешано по близлежащим стенам. Пузатые колбы и кривоносые реторты, аметисты и бирюза, дьявольские друзы с кристаллами красного реальгара, связки заготовленных с лета трав, лепные свечи, источающие густой придых покойничьего воска, теперь казались Кори Амстеллу предметами понятными и даже в некоторой степени к чему-то пригодными. Мысленно поразившись произошедшей с ним перемене, он поднял с прилавка магический кристалл, похожий на тот, что в повозке Ханзи показал ему историю четырех сестёр, и, обернувшись к лузитанцу, заговорил: — Мне обязательно нужен такой… — но не успел закончить фразы, как тряпье за прилавком, совсем точь-в-точь как и в прошлый раз, ожило, обернулось к ним и превратилось в полноватую маленькую старушку. Правда, теперь старушка куталась не в рыбацкую шаль, а, по случаю приближения зимы, облачилась в кожаную доху. Опустив на прилавок короткие руки и постукивая по древесине медными наперстками, надетыми на указательные пальцы, она произнесла: — Берите-берите! Мои слуги принесут вам сейчас добрый холщовый мешок. Ац оповестил меня о вашем прибытии, да прибавил, что вы настроены на большую покупку. Недоумевая, каким образом привратник смог распознать в потенциальных покупателях подобный настрой и с подозрением сощурив глаза, Кори покосился через плечо туда, где за стенами осталась восседать жирная жаба в вазоне, а потом, обернувшись обратно к матушке Ресмунгар, согласно кивнул: — Да, настроены. А еще… — …мы настроены здесь отобедать, — закончил за него чуткий к его желаниям Микель. — Уважаемая, попросите своих поваров приготовить нам несколько сытных блюд и пару бокалов вина, пока мой юный спутник будет выбирать. — Уже готовят, — деловито отозвалась старушка и, поправив в путаной прическе большой костяной гребень, уточнила: — Так что же молодой человек хочет сегодня купить?.. И, пока Кори монотонно зачитывал по заранее подготовленной бумажке список корений, трав и порошков, Ресмунгар сновала за прилавком и ныряла под него, с поразительной для столь почтенных лет резвостью выкладывая на полированную поверхность предметы один за другим, а её черная верхняя юбка в крупной цветочной вышивке то и дело показывала спрятанный под ней ворох еще шести пышных нижних юбок, отчего старушка походила не то на засушенный цветок собачьей розы, не то — на хорошо пропечённое слоеное тесто. Кори столько всего набрал, что Микель Тадеуш, порывшись в карманах коверкота, вытащив все деньги и тщательно их пересчитав, с сожалением произнес, потирая подбородок: — Боюсь, meu tesouro, что столько у меня при себе не имеется. Учитывая, что в долг уважаемая Ресмунгар ничего не отпускает, нам придется пока взять только самое необходимое, а за остальным вернуться в другой раз. Кори сник и принялся копаться в разложенном по прилавку добре, разделяя его на две кучки: побольше — до следующего раза, и поменьше — то, что они могли купить прямо сейчас. Ресмунгар долго с любопытством посматривала за его действиями, изредка прикрывая глаза и будто бы невзначай принюхиваясь, а когда Кори уже почти закончил свою сортировку, отвлеченно спросила: — А что это за запах такой — сухой, острый и как будто бы кровяной? Что такое у вас при себе? Кори вздрогнул и с полнейшим непониманием поднял на нее глаза. — Запах травы, — повторила старушка. — Сильный запах сушёной травы. Засохший лисьецвет действительно приобрёл характерный пронзительный запах запекшейся крови и медоносных бархатцев, разя так, что не почуял бы только калека с напрочь отбитым нюхом, и Кори от этого специфического аромата даже немного мутило. Сообразив, о чем речь, он раскрыл пакет из Pingo Doce и извлек оттуда обмотанный шпагатом пучок. У Ресмунгар алчно заблестели глаза. — Как много! — восхитилась она. — И что же, он вам нужен весь? Ежели желаете рассчитаться со мной прямо сейчас, то давайте взвесим да поделим эту охапку, и дело с концом. Кори перевел неуверенный взгляд на Тадеуша — тот лишь пожал плечами, мол, тебе решать, menino, — затем снова воззрился на Ресмунгар и медленно откликнулся: — Я… не знаю ей цену, этой траве. — Ну, так сюда посмотрите, — с некоторой резкостью, будто уличенная в обмане, которого не совершала, фыркнула Ресмунгар, ткнув оседланным наперстком пальцем в ценник на одном из небольших мешочков, затерянных среди своих однообразных собратьев на третьей сверху полке прямо за ее спиной. — Вот он у меня, лисьецвет. Указано за грамм. Округлив глаза от изумления, едва увидев стоимость самайнской травы, Кори поспешно согласился на сделку, но Ресмунгар тут же его предупредила, что покупать будет по сниженной цене. — Иначе в чем тогда будет моя выгода, — приговаривала она, вытаскивая из-под прилавка заржавленные и старые аптекарские весы. А раз я торгую, то и выгоду должна иметь. Кори с этим спорить не стал. Он вообще не умел ни спорить, ни торговаться, и всегда соглашался на тот ценник, который ему называли продавцы даже на каком-нибудь захудалом местечковом базаре. Пока Ресмунгар тщательно взвешивала травяное сырье, отламывая ни к чему не пригодные основания стеблей и подбирая с прилавка даже мельчайшую труху лепестков, мимо них тихо и незаметно сновали дуэнде, готовя посетителям еду. В воздухе колдовской лавки зародились запахи горячего домашнего бульона, парной говядины, свежих овощей и только что откупоренного душистого вина. Краем глаза Кори видел, как дуэнде раскладывают обеденные приборы на столике в самом дальнем углу заведения и устанавливают по центру столешницы витую красную свечу в громоздком и грубоватом медном подсвечнике. Он прикрыл глаза отягощенными свинцовой тяжестью веками и, памятуя, сколько всего еще предстояло сделать до рассвета, мысленно настроился на долгую ночь.❂ ❂ ❂
— Проходи, Príncipe, — Микель учтиво распахнул дверь своей квартирки, и Кори ступил в черноту прихожей, с порога встречающей некоторым хаосом убранства. Здесь всегда ночами царило то, что юноша мысленно окрестил для себя изысканной чертовщиной, и запахи, нахлынувшие со всех углов, изо всех закутов и комнат, буквально сшибли его с ног маленьким личным saudade: цитрусовый одеколон из Terra Incognita, крепкий жареный кофе и такой же креплёный табак, старое выдержанное вино, забытое откупоренным где-то в одном из несчетных, существующих и не существующих, помещений, мертвое дыхание Плутона в вечном равновесии осени и темноты. Он покачнулся, машинально хватаясь ослабшей рукой за притолоку, и огляделся, выискивая в непроглядной мгле сумеречный проход на кухню — именно кухня ему сейчас и требовалась. Даже предзимние ночи были всё еще ужасно коротки, и Кори совсем ничего не успевал в промежутке между угасанием и явлением ноябрьского солнца, а ему хотелось еще вернуться сюда вместе с Микелем и вместе с ним же уснуть в одной на двоих постели. — Давай быстро с этим разберемся, — собирая истончающуюся волю в кулак и мазнув взглядом по зеркальной поверхности трюмо, откуда ему в ответ сверкнуло турмалиновыми глазами его собственное инфернальное отражение, Кори решительно прошел вперед и замер ненадолго у распахнутого арахнического зева ванной комнаты. — Что такое, душа моя? — остановившись прямо у него за спиной, оплетая руками и умещая голову подбородком ему в надключичной ямке, поинтересовался следующий по пятам Микель. — Что-то случилось? Или ты просто задумался? Этой ночью у них не было времени ни на что, кроме вынужденного колдовства, и лузитанец ревниво и жадно ловил даже случайные краткие моменты касаний. — У тебя пауки всё еще на месте? — позволив себе немного понаслаждаться этими недолгими и поверхностными ласками, вдруг задал странный вопрос Кори Амстелл. — Пауки?.. — растерялся от неожиданности Микель. Выпрямился и, потерев пальцами подбородок, в задумчивости произнес: — Помнится, что они действительно здесь жили… Я, по крайней мере, их не прогонял. Так что они всё еще должны быть на месте — если только сами по какой-то неведомой причине не ушли. — Достань мне несколько пауков, — попросил его Амстелл. И прибавил: — С паутиной. С сожалением выпутавшись из оплетающих и сминающих рук, он взметнул черничной гривой волос и твердым шагом направился на кухню. Нюкта вывешивала свои тени за зекрым окном, вязала из них морские узлы и ткала кружева морозной вуали, укрывая ей южный город Порту, но сквозь звездные прорехи уже проглядывал скорый рассвет, и безупречная ткань выцветала на го́ре божественной пряхе. Сдвинув в сторону немногочисленные кухонные принадлежности — турку, мельницу для кофейного зерна и осколки дроблёного сахара из Восточной Фризии, — Кори неспешно раскладывал на освободившемся пространстве всё, что требовалось ему для последнего на эту ночь, четвертого заклинания. Зелье четвертого заклинания было сложнее и включало в себя гораздо больше ингредиентов, чем магический суперклей, слепляющий любые предметы в единое неразрывное целое, но теперь у Кори Амстелла под рукой имелось всё необходимое. Он налил в стакан заветрившейся воды из стоящего на подоконнике гранёного кувшина, ссыпал на столешницу из холщовых мешочков по горстке измельченного астрагала и аконита, отдельно подготовил немного толчёного турмалина, чуть поодаль положил коробок с закаменевшей смирной, несколько сырых головок свежесорванного мака и колбу с росой, собранной в новолуние на старом кладбище — последняя обошлась им в кругленькую сумму и почти полностью пожрала все деньги, вырученные за лисьецвет. Сверившись еще раз с указаниями «Пикатрикса» и убедившись, что для зелья не хватает лишь последнего компонента, Кори обернулся — и как раз вовремя, чтобы столкнуться взглядом с возвратившимся лузитанцем. Тот без лишних слов разжал кулак и высыпал на стол несколько крупных пауков всех возможных пород: с мохнатыми лапками и крупным телом, похожих на птицеедов, с длинными острыми лапами и глянцевой пуговкой тулова, крестовиков с жирным красноватым тельцем и пестрыми конечностями…; было здесь даже несколько чёрных вдов. Едва оказавшись на свободе, пауки со всей возможной прытью бросились врассыпную, каждый — в свою сторону, а Кори, оказавшийся не готовым к подобному зрелищу, перекосился в лице и непроизвольно шарахнулся. — Блядь, блядь! — заорал во всё горло он, отскакивая подальше от разделочного стола и шокированно наблюдая, как пауки безнаказанно разбегаются, быстро скрываясь из виду. — В чем дело, bebê? — с искренним недоумением спросил его Микель. — Ты же сам просил меня принести их тебе… — Да, но… Блядство… До чего же они мерзкие… — всеми силами стараясь справиться с отвращением и с театральной беспомощностью заламывая руки, признался Амстелл. — Ненавижу пауков… и вообще всех насекомых… Пауков естественная наука по какой-то неведомой причине к насекомым не причисляла, но Кори с наукой не сверялся и имел на этот счет собственное мнение. — Быть может, мне принести тебе уже мертвых? — услужливо предложил лузитанец. — Нет… не пойдет, — кусая губы и соскребая остатки моральных сил, мотнул головой Кори. — Паук должен быть еще живой… Обмотанный в паутину. — Так бы сразу и сказал, — безо всяких эмоций отозвался Микель Тадеуш. — В чем же здесь проблема? Сейчас достану тебе такого паука. И пока лузитанец во второй раз отправился на ловлю, Кори с омерзением оглядел пространство вокруг себя на предмет посторонних ползучих тварей, особенно — черных вдов: эти были способны не только напугать, но даже убить своим укусом, и казалось непостижимым, как Микель с непрошибаемым спокойствием может брать их в руки. В точности исполнив просьбу юноши, лузитанец довольно скоро возвратился и ссыпал на поверхность стола несколько белесых комков: в каждом коконе из паутины находилось по пойманному и запеленатому пауку. Те бились, пытаясь выбраться наружу, но безуспешно, и только время от времени сквозь прорехи в коконе то там, то тут проглядывала острая черная лапка. — Да ты просто герой, — поежившись, совершенно серьезно выдал Кори, таращась на эти пульсирующие комки и не зная, как взять их в руки даже в таком, относительно безопасном, виде. — О, menino, это сущие пустяки, — довольно хмыкнул Микель, закуривая сигарету. И тут же не упустил случая беззлобно — но явно мстительно — поддеть юношу: — И кто же из нас сегодня готовит фрикасе из пауков? — Закройся, блядь, нахуй, — смачно выругался мгновенно покрасневший Амстелл, припоминая ту ночь во всех подробностях, включая чтение кулинарной книги и довольно-таки извращенную «игру» в бильярд, закончившуюся ровно тем же, чем заканчивались все без исключения их игры. — Заткнись и дай мне сосредоточиться. Лузитанец послушно отошел в сторонку, устроившись в деревянном кресле подле давно не топленой дровяной печи, успевшей покрыться заметным слоем серовато-белесой порошины. Закинул ногу на ногу, подтащил к себе чугунную пепельницу и, вальяжно рассевшись в своем португальском троне, принялся внимательно и неотрывно следить за юношей. В очередной, невесть какой по счету, раз сверившись с книгой, Кори наконец взялся за приготовление зелья. Домашнее образование оказало на него сильное влияние, дисциплинировав и приучив неукоснительно следовать определенному порядку во всем; вот и сейчас, складывая поочередно ингредиенты в стакан, юноша тщательно соблюдал описанный в «Пикатриксе» рецепт, не нарушая ни последовательности, ни состава, но даже так магия его не выглядела красивой — скорее уж откровенно топорной, как незатейливая студенческая стряпня в общаге на шестерых. Движения были неуверенными и неловкими, и пару раз он едва не расплескал стакан, где мутноватая жидкость уже шипела и выстреливала пузырьками, точно первосортная содовая вода из США, прародительница современной газировки. Несколько раз сменив консистенцию и цвет, зелье на исходе получилось в точности таким, как описывал безымянный составитель обряда: красновато-бурым, с легким перламутровым дымком над поверхностью. Не слишком-то веря в собственный успех, Кори со всех сторон тщательно оглядел запотевший стакан и, оставив его выветриваться на столе, полез копаться в подвесных ящичках и полках инфернальной кухни. — Что ты ищешь, bebê? — некоторое время понаблюдав за его бесплодными поисками, спросил лузитанец. — Кондитерскую кисточку, — раздраженно отозвался Кори, торопливо захлопывая очередной ящик, когда оттуда выскочил один из сбежавших пауков. — Вряд ли она у тебя есть, конечно. — Вот, — Микель вскинул руку, запуская ее в пустоту, и извлек из ниоткуда нужную юноше вещицу. — Держи! Запоздало припомнив, что квартира лузитанца таит в себе гораздо больше пространства, чем несколько комнат стандартной планировки, Кори принял протянутую ему кисточку, смахнул с нее соринки и пыль, погрузил в стакан и уж было склонился, поднося смоченный хвостик к своим кроссовкам и явно намереваясь намазать подошвы, как лузитанец, будто только того и дожидавшийся, не выпуская изо рта сигареты, вдруг резко подорвался с места и остановил юношу, крепко перехватив его запястье. — Погоди, menino, — взволнованно сказал он. — Опробуй сперва на мне. — С хуя ли это? — уязвленно вскинулся Амстелл, так и застывший с кисточкой в медленно, но верно немеющей руке. — Мне вряд ли уже хоть что-то сможет навредить, — спокойно пояснил Микель, легковесно пожав плечами. — А вот на твой счет я бы не был так уверен. Нехотя признавая его правоту, Кори тем не менее недовольно схмурил брови, не желая идти на уступки. — Почему я должен пробовать на тебе, если сделал зелье я сам? На себе и буду! Вместо ответа, не слушая его возмущений, Микель Тадеуш быстро подхватил со стола стакан и плеснул немного себе на кончики лакированных туфель; жидкость обдала поверхность его обуви, задымилась и зашипела, а вместе с ней зашипел и Кори Амстелл, возмущенно извиваясь в руках мужчины и безуспешно пытаясь вырваться из захвата. Микель Тадеуш, не обращая ни малейшего внимания на пинки, удары и злобные тычки локтями, со всей возможной аккуратностью вернул стакан на место и внимательно оглядел собственные туфли: за исключением медленно развеивающейся ядовитой дымки, ничего как будто бы не изменилось, даже глянцевый лоск выделанной кожи остался нетронутым, всё так же чисто отражая пляску зажженных свечей. — Ну, что ж, — довольно резюмировал он, только после этой проверки выпуская пленника на свободу. — По крайней мере, мои ноги до сих пор со мной, что не может не радовать… — Скотина, — сквозь зубы выругался Кори Амстелл. — Пусть так, bebê, — покладисто согласился с ним Тадеуш. — Пусть я скотина — но скотина заботливая, этого ты не посмеешь отрицать. Да и, можно подумать, ты бы согласился на эту проверку по-хорошему. С тобой ведь только по-плохому и можно… Кстати… следует ли мне вернуть тебе ключи от твоего дома? — вдруг неожиданно спросил он, резко сменив тему разговора, и юноша сразу же почувствовал, что вопрос этот, заданный нервозным, чуть сбивающимся голосом, дался мужчине нелегко. — Ведь ты его запечатал и отпустил. — Не нужно, — торопливо откликнулся Кори, всего на секунду встретившись с ним взглядом и сразу же в смятении отвернувшись. — Я не от тебя запечатывал. И… у тебя они явно в безопасности, эти ключи. А если… не дай бог… что-то случится с тобой, то тогда… тогда к черту бы мне они сдались. Мне без тебя вообще ничего не нужно, — еле слышно закончил он. — Моё небо… — только и вымолвил в ответ Микель, притягивая его к себе и нежно целуя в лоб.❂ ❂ ❂
Двое инкогнито в длиннополых черных плащах и безликих фарфоровых масках пробирались сквозь рыночную толпу: один из них, явно постарше, был довольно высокого роста и хорошего телосложения, в меру мускулист и плечист, с лакированным цилиндром на голове, окольцованным по тулье декоративными латунными цепями и украшенным перевернутым крестом; другой же, помоложе и хрупкий, ростом доставал своему спутнику до плеча, головных уборов никаких не носил, но зато щеголял длинной гривой распущенных волос, блестящих и чёрных, как сама ночь. У того, что помоложе, из-под плаща выглядывала совершенно неподходящая наряду заплечная сумка, а на поясе висел новехонький, явно только что купленный ритуальный обсидиановый атам с длинным лезвием и массивной рукоятью, больше походящий на кинжал. Один из скрывающихся под масками людей — тот, что помладше, — потянул другого за рукав, и они замедлились, сбавили шаг, а затем и вовсе свернули в сторону с главной дороги. Блошиный рынок Вандома ничуть не изменился с того единственного раза, когда Кори с Микелем впервые вместе на него наведались: всё та же толчея, шум, гвалт и торг. Памятного появления жуткого монстра El Coco будто никогда и не бывало — завсегдатаи рынка так крепко успели о нем позабыть, что Кори Амстеллу и самому уже начинало мниться, что оно привиделось ему в холодном и липком предрассветном кошмаре. Здесь по-прежнему предлагали бодрящий кофе с мандрагорой, поношенные наряды, китайские сувениры, посуду, музыкальные инструменты, украшения, оружие и старинные запыленные вещицы, наделенные живой душой. Слышался клекот дверных кнокеров-химер, пение птиц, томящихся в клетках на прилавке птицелова, говор живых кукол из лавки старьевщика, распродающего надоевшие хозяевам игрушки, брань карлика, которому отдавили по неосторожности ногу; всё это сплеталось в одну сплошную дисгармонию базарной суеты, в шумящее городское море. — И что же, это действительно сработает, meu céu? — не скрывая интереса, спрашивал Микель, когда они с юношей остановились, чтобы выпить пару чашек здешнего особенного кофейного напитка. Пока косматый волкоглавый бариста в белом переднике и сероватой холщовой рубахе, окутанный клубящимся над открытой жаровней дымом, сноровисто водружал на решетку закопченный эфиопский ибрик со смесью молотого зерна и измельченного порошка, двое спутников устроились за столиком под небольшим полосатым навесом. Кофейня притулилась в углу двух домов и места занимала совсем не много, укромно и уютно спрятавшись от посторонних глаз на крошечном пятачке мощеной рыночной улочки. Скорее всего, и кофе здесь готовили из зернового жмыха, и от мандрагоры было одно лишь название, но от кофейни веяло такой аутентичной Лузитанией, что Кори поддался её невыразимому очарованию и сам затащил сюда Микеля. Юноша, к тому же, валился с ног от усталости, и бессонная ночь сегодня как никогда накладывала на него свой недобрый отпечаток. — Я не знаю, — честно сознался он. — Если не сработает это, то не сработает и всё остальное, и какой тогда смысл вообще… Я должен проверить. — Что ж, погуляем до самого рассвета, — довольно подхватил Микель: похоже, ему так наскучило постоянно прятаться и таиться, что он готов был даже повстречаться с Янамари и всей ее сворой — что угодно, лишь бы только не сидеть под добровольным домашним арестом. — Оставим побольше следов! Сам рынок из кофейного закутка просматривался плохо, и Кори лишь краем слуха улавливал отдельные возгласы торговцев и покупателей. «Несите сюда еще две коробки! Надо еще две коробки кошачьих апельсинов! Как это — не видишь? В повозке прямо за рулоном дамаста смотри!». Тот, к кому обращались, ругался в ответ на местном причудливом языке, и Кори, к своему потрясению, вдруг осознал, что частично понимает теперь и его. «Нет там ничего… Всё распродано. Продали сегодня последние». Каналы рыночного эфира переключались сами собой, и на сцену выходили совсем другие актеры. «Сеньора, это весьма старая книга. Да разве вы ничего не слыхали про знаменитый «Пикатрикс»?». На этом Кори невольно поперхнулся, забрызгав ротовую прорезь фарфоровой маски, чуть не выплюнул на стол глоток обжигающего кофе, только-только сваренного и поданного минуту назад волкоглавым баристой, и спешно полез проверять перекинутую через плечо сумку-мессенджер, прекрасно зная и чувствуя, что заветная книга там, при нём. Микель тоже резко вскинул голову: сперва с недоумением сморгнул, затем нахмурился, а еще спустя мгновение облегченно рассмеялся. — А-а-а, вот оно что, — с усмешкой проговорил он. — Кажется, я понял. Так значит, ловкое жульё уже и на этом начало делать деньги. Весьма недурственный ход! Не переживай, мой мальчик: они продают здесь по три, а то и по четыре «Пикатрикса» за ночь. Голос торговца тем временем продолжал, понизившись на пару тонов и сделавшись заговорщическим: «Мне доставили эту книгу контрабандой из Танжера. Редчайшая вещь! Разве вы не знаете? Цыгане ее похитили и вывезли из Порту, но по пути их всех перебили, а книгу объявили утерянной… Решайтесь быстрее, сеньора, а то мне пора уходить. Я не могу с такой ценной вещью долго маячить у всех на виду. Нет, какая скидка? Да у меня на такие диковинки очередь из покупателей аж до того берега выстраивается! Вам просто повезло сегодня на меня натолкнуться. Ну, что скажете? По рукам?». — Дура, — резюмировал Кори, заслышав отдаленный звон монет, которым завершился этот акт рыночной пьесы, и уже спокойно стер с маски капли кофе: этот новый аксессуар ему жутко мешал, но иного способа скрыть свою личность ему не пришло на ум. Теперь-то он начал хорошо понимать тех, кто перемещался по городу исключительно инкогнито. — Что уж тут поделаешь, — развел руками Микель, и по всему было видно, что торговлю фальшивыми «Пикатриксами» он молчаливо одобряет. — Всем хочется получить могущество задарма. Нам же лучше: пускай эта настырная псица погоняется за тенью. Чем больше будет появляться известий, что книгу видели там или тут, тем проще будет настоящей книге затеряться среди подделок. Давай-ка лучше допьем наш кофе и пройдемся по улицам: здесь что-то слишком много приходится всевозможных лжемагических и магических манускриптов на один кубик калсады, вряд ли наш эксперимент можно будет считать чистым… Затяжных, предвкушаемых лузитанцем прогулок до рассвета, однако же, не случилось и не потребовалось: в верхней части улицы, вдоль которой по обочинам и раскинулся рынок Вандома, вдруг раздался заунывный демонический лай, тут же подхваченный кастаньетой когтей, выбивающих из камня кремниевые искры. Лай множился и усиливался, разносясь над блошиной улочкой, набережной и рекой Дору, и Кори ощутил, как сжимается костяная лапа Смерти на его неистово колотящемся сердце. Еще мгновение гнетущего, напряженного ожидания — и мимо них промчалось пятеро адских гончих, обдав холодным шлейфом погребального синеватого огня. Обитатели рынка при их появлении переполошились, но не слишком сильно: большинство из окружающих не-людей с любопытством городских зевак посматривали на псиц, гадая, для чего же тем понадобилось наведаться в этот позабытый и затерянный торговый уголок престарелого Порту. Пронесшись вихрем и не удостоив кофейню даже взглядом, гончие в одном стремительном прыжке настигли продавца поддельных книг и взяли его в кольцо, скаля зубы и упреждающе рыча; тот немедленно побросал весь свой товар, испуганно вскинув пустые руки, а незадачливая дородная дама, только что ставшая счастливой обладательницей фальшивого «Пикатрикса», на глазах у толпы покачнулась и сползла в глубокий обморок, оставшись лежать посреди дороги ворохом безвольных телес, прикрытых пестрыми тряпками и плешивым меховым манто. — Ложный след! — пролаяла старшая из псиц. — Но он вёл сюда! Ищите, ищите лучше! Гончие принялись тщательно обнюхивать каждый клочок брусчатки, раздраженно рыча и скаля зубы, а Кори стоял буквально в пяти шагах от них ни живой ни мертвый, в ступоре сжимая бледными пальцами свою кофейную чашку и едва не ломая ей ручку. Пульс отдавался кровяным звоном в ушах, в груди будто билась пойманная в клетку птица, с риском для жизни бросающаяся на прутья ребер, а дыхание застревало в сузившемся горле так, что он начинал испытывать легкое астматическое удушье. Он смотрел прямо на гончих, а те, в свою очередь, время от времени глядели на него, когда поднимали головы от земли и озирались по сторонам, но — словно бы не видели. Словно он их ничуть не интересовал. Вдруг одна из них, встрепенувшись и подняв на загривке дыбом шерсть, отделилась от своих товарок и, вихляя и петляя, возя мокрым черным носом по стыкам между неплотно прилаженных камней, направилась к кофейне, прямиком туда, где в стороне от толпы стояли сейчас, укутавшись в плащи и спрятав лица за фарфоровыми масками, настоящие похитители «Пикатрикса». Лузитанец было дернулся, собираясь выступить вперед, чтобы нанести упреждающий удар, однако Кори ухватил его за локоть и еле заметно покачал головой. — Не надо, — одними губами проговорил он, чтобы не выдать себя даже звуком голоса, который гончие могли запомнить еще со столкновения в Синтре. — Жди. Неохотно расслабив налившиеся сталью мышцы, тот послушно опустил плечи да так и остался на месте, и только угловатость его фигуры выдавала затаенную готовность в любой момент броситься наперерез гончей, чтобы не позволить той добраться до цели. Подобравшись вплотную к Кори с Микелем и обнюхивая мостовую буквально у самых их ног, гончая подалась в одну сторону, в другую, обошла кофейню кругом, блуждая меж трех столиков и немногочисленных посетителей, оказавшихся здесь в этот час, тряхнула башкой, скидывая наваждение, и, развернувшись, бодро затрусила обратно к своим. Еще спустя пару минут вся их группа покинула рынок, сбежав вниз по набережной и быстро скрывшись из виду в толпе, мошенника с обманками тоже к этому времени и след простыл, и только обманутая им дама, так и продолжающая валяться без сознания посреди рынка, напоминала всем присутствующим о развернувшейся здесь минуту назад сцене. — Прекрасно, — воодушевленный своей маленькой, но весомой победой, Кори залпом допил остывший кофе, опустил чашку на столик и, растягивая губы под маской в диковатой улыбке — по-нормальному он улыбаться ведь не умел, — произнес, оборачиваясь к своему спутнику: — Хватит с меня на сегодня прогулок. Эксперимент получился — чище некуда. А сейчас… я хотел бы пойти к тебе домой, Мике. К тебе — на Алиадуш. И пускай он не мог увидеть лица мужчины, но отчетливо угадывал, как там расцветает другая такая же улыбка, счастливая и хищная. — Конечно, meu céu, — отозвался Микель Тадеуш. — Идем! И, не теряя больше времени, повел юношу — по залитым азулежской синевой улицам, сквозь холодные лучи подряхлевшего и подслеповатого жаворонка-рассвета, — к себе домой.