This will be

Микки позволяет братьям оттащить его от надвигающейся драки, волоча ноги и отставая, когда они снова начинают валять дурака, напрочь забывая о том, зачем вообще потащились на заправку, и, естественно, неторопливо поворачивают к своему дому. С тех пор как их старик снова укатил, а Мэнди переехала жить к тёте Рэнди, это место стало больше походить на грязное логово. Да, Мэнди была полезна, она готовила и убирала без особого давления со стороны своих братьев, но Микки всегда немного волновался о том, что она в доме, когда он был забит грязерами. Их банда — тоже его семья, во многих отношениях лучше, чем умершая мать и никчёмный отец, но они грубые, и в их глазах Мэнди — просто ещё одна общая девушка-грязер. Удобно. Микки всегда казалось, что она выше всего этого, лучше, чем любой из них. Вот Микки и его братья родились, чтобы быть грязерами и изо дня в день сталкиваться с тем, что имеют, но она лучше. Не то чтобы он когда-либо делился с ней своими соображениями, но это всё равно правда. Прошмыгнув мимо скандалящих в гостиной братьев, Микки захватывает пиво из кухни и запирается в своей спальне. Он всё ещё на взводе, расхаживает взад и вперёд по комнате, опрокидывает пиво и пьёт так, как будто оно последнее в мире. Наконец он плюхается на кровать и закуривает сигарету, но это вообще не успокаивает, руки продолжают дрожать. Это невозможно вынести, комната похожа на клетку. Он вынимает сигарету изо рта, наполняет пивную бутылку дымом и, опустошив её, швыряет в угол; звон стекла смягчается кучей белья. Он сдаётся, он знал, что сдастся, он всегда хочет сдаться. Снова поднеся сигарету к губам, он закатывает потрёпанную пачку в рукав и, наклонившись, чтобы выдвинуть ящик прикроватной тумбочки, достаёт ржавый ключ на перевязанном куске бечёвки. Он вешает ключ на шею и прячет его под футболку, а потом, немного поколебавшись, хватает полупустой тюбик лубриканта, засовывает его в задний карман, встаёт и выходит из комнаты. — Куда намылился, Микки? — кричит ему вслед Игги, но, кажется, не особо расстраивается, когда брат игнорирует его, быстро проходит через гостиную и скрывается за дверью. Всего в десяти минутах ходьбы от дома находится целый квартал обветшалых, заброшенных жилых домов, разрушенных и заросших со времён войны, ещё до рождения Микки. Их так и не достроили; остатки мира, погрузившегося в очередной кризис, прежде чем он должным образом преодолел последний. В самом конце участка одно из зданий выглядит совершенно неприступным снаружи: окна на первом этаже заколочены досками, а двери заперты и скрыты большими ржавыми металлическими листами и гнилыми деревянными балками. Раньше задняя дверь в подвал, расположенная под железнодорожными путями, проходящими всего в нескольких футах за нею, была открыта, но теперь она заперта на висячий замок и заросла диким кустарником. Микки пробирается сквозь кусты и, сняв ключ с шеи, отпирает и снимает замок, вешая его на ржавый гвоздь прямо за дверью. Внутри строение абсолютно пустое, а верхний этаж — это просто крыша с железными прутьями, торчащими из бетонной конструкции, но пять существующих этажей достаточно устойчивы, и есть бетонная лестница, идущая через всё здание. Микки поднимается на последний перед импровизированной крышей этаж и замирает на верху лестницы, осматривая широкое открытое пространство, разделённое только равномерно расположенными опорными колоннами, которые предположительно должны были в какой-то момент соединить между собой отрезки стен. Поглядывая вверх через редкие отверстия в потолке на ярко-голубое небо, он проходит через помещение в дальний угол, где на деревянных поддонах лежит старый матрас. Он не такой противный, каким кажется, Микки знает это, потому что сам тащил его сюда по четырём лестничным пролётам и всю дорогу от своего дома на рассвете в одно воскресенье ранней весной. Раньше матрас принадлежал Мэнди, и они всё равно собирались его выбросить. А вот в чём он почти уверен, так это в том, что никогда не приносил ни одеял, ни грёбаных подушек, ни разбитого, но довольно дорогого портативного проигрывателя, ни небольшой стопки пластинок, прислонённых к стене за ним. Присев на корточки, он принимается перебирать пластинки, раздувая в себе раздражение, но не преуспевает в том, чтобы сдержать лёгкую улыбку, тянущую уголок его рта. В особенности он не приносил сюда долбаных «Битлов». Он поднимает пластинку, держа большими пальцами за края и одновременно разглядывая четверых парней в синем, подающих какие-то семафорные сигналы руками, но виновато опускает её обратно, когда слышит шорох за спиной. Встав, он обходит одну из бетонных колонн и пересекает широкое пространство, не сводя глаз с неподвижной фигуры Йена, стоящего на верхней ступеньке лестницы и пристально смотрящего на него. Его поза напряжённая, но небрежная, брови сдвинуты в лёгком замешательстве или гневе, Йен ничего не говорит, когда Микки медленно приближается, останавливаясь на расстоянии около десяти футов. Микки опускает взгляд, чтобы рассмотреть большой пожелтевший синяк, красующийся на лице Йена: поперёк его подбородка и вдоль всей шеи. Он проводит большим пальцем по уголку рта, а затем неопределённо машет рукой в сторону Йена. — Это он сделал? Йен фыркает и пожимает плечами, его губы кривятся в быстрой улыбке. — Нет, блин, я упал, — хмыкает он, не глядя Микки в глаза, но когда произносит эти слова, вся напускная самоуверенность слетает с него, и он добавляет уже тише: — Как будто не знаешь, что это он. — Господи, блядь, — выплёвывает Микки и чувствует, что его сейчас стошнит. Он отворачивается от Йена, делая небольшой круг, прежде чем развернуться и указать на него. — Я убью его, я действительно собираюсь убить его нахуй. Микки били сколько он себя помнит, но Терри всегда был дерьмовым отцом, никто никогда не ожидал от него чего-то другого. У Фрэнка же есть всё, о чём только может мечтать мужчина: деньги, дом, машина, красивая жена и целая куча здоровых детей. Терри регулярно отвешивал Микки, но редко делал что-нибудь настолько плохое, чтобы оставался синяк, если только он не был в дупель пьян, а его дети не были достаточно быстры, чтобы смыться. Но жестокость Фрэнка не была бессмысленной, и он уж точно проявлял её не в целях воспитания по системе кнута и пряника, нет, он специально нацелился на Йена и тихо терроризировал его, убедившись, что это сойдёт ему с рук, тогда как вся семья улыбалась и лгала о том, что Йен упал или получил травму во время тренировки по бейсболу. Это неправильно, это трусливо, отвратительно и просто чертовски несправедливо. — Нет, — говорит Йен с лёгкой ухмылкой и едва заметно качает головой. — Нет, ты не станешь его убивать. — Пусть только попробует ещё хоть раз тебя ударить, — возражает Микки, высоко вскидывая брови и протягивая руку к Йену вверх ладонью. Йен подходит ближе, но останавливается, когда Микки делает шаг назад, — и я убью его. — Ты не станешь его убивать, — повторяет Йен и теперь открыто улыбается, ублюдок. Он, вероятно, видит, что защита Микки рушится. — Тебе-то откуда знать, — бормочет Микки, но опускает руку и замирает, когда Йен осторожно подходит к нему снова. — Подонок не заслуживает той жизни, что у него есть. Я сделаю всем охуенное одолжение, включая тебя. — Ты не сделаешь этого, — решает Йен, находясь так близко теперь, что Микки думает, что тёплый летний ветерок над мурашками, бегущими по его предплечьям, может и пахнуть, и ощущаться, как Йен. — Да почему нет? — раздражается Микки, хмуро глядя на спокойно ухмыляющееся лицо. — Потому что, если тебя поймают, — шепчет Йен и облизывает губы, почти закрывая веки, на секунду опуская взгляд, прежде чем вновь посмотреть прямо в глаза Микки. Серый, зелёный и синий оттенки, сменяются, как летнее небо, — я могу не ждать тебя в следующий раз. Микки усмехается, но не может скрыть дрожь от прикосновения кончиков пальцев Йена чуть выше локтя, медленно ласкающих его кожу. — Как будто, блядь, ты бы не стал, — хорохорится Микки и ухмыляется, когда Йен наклоняет голову и приближается на полшага. — Это угроза? Ещё один шаг, и они оказываются нос к носу, тёплое дыхание касается лица Микки. Приходится слегка откинуть голову назад, чтобы не разрывать зрительный контакт. Йен качает головой, кадык подпрыгивает, когда он поджимает губы и сглатывает, взгляд опускается на долю секунды, а затем снова поднимается. Микки не помнит, чтобы он был таким высоким, таким широкоплечим. Но также он не помнит, чтобы его глаза были такими притягательными, а губы такими интересными. За четыре месяца в исправительной колонии не было, наверное, ни дня, чтобы он не думал о Йене. Это было неправильно, и Микки не хотел этого делать, но делал. Теперь же он не может вспомнить, почему так противился этому. Кажется вполне разумным думать о мягкой коже, обтягивающей твёрдые мышцы, когда они так близки, что можно коснуться; думать о его глазах, когда они смотрят прямо на тебя; думать о тонких розовых губах, когда всё, что нужно сделать — это наклониться ближе и поцеловать. — Сделай это, — шепчет он, проследив за взглядом Йена: тот снова опускается, встречаясь с ним, возвращаясь с вопросом. — Давай. Йен закрывает глаза, его лицо приближается и останавливается в тот момент, когда Микки представляет, что чувствует его, но они ещё не соприкасаются. Губы Микки раскрываются в дрожащем выдохе, который отражается от кожи Йена и покалывает нос Микки. Пахнет несвежим пивом и табаком, и Микки собирается отступить, но Йен внезапно подаётся вперёд, его приоткрытые губы смыкаются над губами Микки, влажный язык нетерпеливо толкается внутрь. Он думает, что сильнее всего — даже больше, чем по самой свободе, — скучал по этому трепету страха и возбуждения, пронизывающего его от прикосновения шершавых губ Йена, мягко прижимающихся к нему, его несуразной большой ладони, скользящей вверх по его руке и дальше, по шее, чтобы мягко коснуться подбородка и обхватить пальцами затылок, осторожно избегая его волос. Это происходит позже, когда Микки уже слишком увлёкся, чтобы ругаться, и Йен чувствует себя свободным настолько, чтобы запустить пальцы в волосы и размазать гель по спине Микки, массируя его кожу, пока толкается в нём. Они начинают движение в унисон, пошатываясь, губы и тела сцеплены вместе, пока Микки не чувствует, как его пятка ударяется о тюфяк на полу. Усмехнувшись, он отпускает Йена, но лишь для того, чтобы снять свою футболку. Руки Йена немедленно тянутся к его ширинке, расстёгивая ремень и джинсы Микки достаточно, чтобы запустить руку в нижнее бельё и почувствовать член, огладить его и вытащить. Футболка летит в сторону, и Микки притягивает Йена, уцепившись за его школьную спортивную куртку, нетерпеливо толкается в его руку и прижимается к губам, попутно сбрасывая куртку с плеч Йена, позволяя ей упасть. — Чего ты хочешь? — шепчет Йен, прижимая их лбы друг к другу и разлепляя губы ровно настолько, чтобы можно было говорить. Микки не произносит этого, но ухмыляется, возвращаясь к губам Йена, и придвигается всем телом ближе, убирает руки Йена от распахнутой ширинки и твёрдого члена, направляя их к своей заднице. Йен фыркает, звук превращается в приглушённый стон, когда Микки прижимается к нему и накрывает его губы своими, раскрывая рот, их языки сталкиваются. Йен впивается своими длинными пальцами в грубую джинсовую ткань, одной рукой забираясь под брюки Микки, чтобы ухватиться за мягкую плоть, но другая отвлекается на тюбик, торчащий из заднего кармана. Он улыбается в поцелуе и вытаскивает находку, широко улыбаясь. Микки отталкивает его, чтобы стянуть штаны и отшвырнуть в сторону вместе с ботинками и остальным своим барахлом, полностью обнажившись и сгорая под тяжёлым взглядом Йена. Микки многозначительно приподнимает брови и улыбается ему в ответ, прежде чем повернуться и встать на четвереньки на импровизированной кровати. За спиной слышен звук расстёгивающегося ремня Йена и шуршание его штанов, прежде чем их тоже пинают в сторону, и матрас прогибается под весом Йена. Его член, твёрдый и тяжёлый, лениво скользит между ягодицами Микки, когда Йен хватает его за бёдра и прижимает к своим с парой игривых толчков. Микки приподнимается на локтях и выпячивает задницу, устраиваясь поудобнее, чтобы Йен мог сделать всё, что нужно, и позаботиться о нём. Его пальцы тёплые и цепкие, скользкие от смазки, не спеша проникают в дырочку Микки, и Микки вскоре сам начинается насаживаться на них, чтобы почувствовать тёплую ладонь Йена, лежащую на промежности. Его пальцы ловко скользят, костяшками задевая что-то пульсирующее внутри. Ему не нужно просить об этом, Йен всё равно никогда не был поклонником прелюдии, оставляя отверстие Микки сжиматься вокруг пустоты, когда он вытаскивает пальцы и исчезает, снова появляясь с давлением чего-то гораздо большего, растягивающего. Микки стонет и хватается за одеяло, костяшки пальцев белеют, а порез на губе снова открывается, когда он забывается и кусает её. Металлический привкус крови чувствуется на кончике языка, пока он пытается расслабиться под ошеломляющим ощущением Йена, медленно продвигающегося внутрь. Он большой, и они давно этого не делали. Микки нравится растяжка, ему нравится лёгкое жжение и давление на его внутренние стенки, ему нравится боль, переходящая в удовольствие. Но сегодня этого не происходит: Йен напорист и нежен с ним, руки говорят одно, а бёдра — другое, но внезапно этого становится недостаточно. Движения Йена не так уверенны, как до того, как Микки посадили. Когда они только сошлись, для них обоих имели значение лишь скорость и грубость, и Микки раздражающе отвлекается на новые ласки. — Господи, Галлагер, — ворчит он и выбирается из крепкой хватки, член Йена выскальзывает. — Ты забыл, как это делается? Йен не сводит с него глаз, пока Микки садится и поворачивается, встречаясь с ним взглядом, но его раздражение в равной степени сочетается с замешательством и болью. Микки ухмыляется и указывает на кровать. — Ложись, — говорит он, чувствуя явное трепетание в животе, когда Йен, не колеблясь ни секунды, подчиняется, плюхается на спину, подложив руку под голову и выжидающе глядя на Микки. — Хочу попробовать кое-что. Он вовсе не собирался этого говорить, но то, как хмурость Йена мгновенно разглаживается после этих слов, успокаивает его. Ему позволено, ему позволено хотеть вещей и просить о них. А Йену нравится давать ему то, чего он хочет. Микки подползает на коленях и быстро седлает его, упираясь руками в грудь Йена и облизывая губы при виде лёгкой улыбки на его лице. Его глаза расширяются, когда руки находят путь к бёдрам Микки и устраиваются на заднице. Потянувшись назад, Микки откидывается и дюйм за дюймом приближается к члену Йена, наконец нащупав его и крепко обхватив, он приставляет его ко входу. Дыхание блядски прерывается от ощущения толчка, и головка легко проскальзывает внутрь. Он начинает насаживаться сам, ухватившись за колени Йена, как за рычаги, и вдруг чувствует, как они приходят в движение: сгибаются, прижимая бёдра Йена к заднице и спине Микки. Он выгибается назад и закрывает глаза, размеренно поднимаясь и опускаясь. — Чёрт, Мик, — он слышит, как Йен задыхается, и не может сдержаться: он двигает бёдрами и чувствует, что рот приоткрывается от особенно сильного толчка и скольжения внутри него, и тогда он смотрит на Йена. Он думает, что никогда раньше не видел его таким: теряющим контроль, с открытым лицом и глазами, пристально следящими за каждым его движением. — Я так долго не продержусь. Микки ухмыляется и вновь насаживается, со стоном запрокидывая голову, когда попадает в ту самую точку, и остаётся там, круговыми движениями ввинчивая свою задницу в костлявые бёдра Йена. Не разрывая зрительного контакта, Йен хватает его за бёдра и приподнимает, яростными толчками вбиваясь в Микки, пока оба не начинают задыхаться. Йен наполняет его, бёдра дрожат и толкают Микки на колени, он так хочет полностью погрузиться в него. Наконец Йен падает на матрас, и Микки тянется за ним, грубо поглаживая себя и пытаясь удержать ещё твёрдый член Йена внутри в попытке кончить. Но у Йена другие планы: едва успев перевести дыхание, он хватает Микки за бёдра и задницу и придвигает к себе так, чтобы член Микки оказался у его рта. Проталкивая ствол между покрасневшими губами, Микки чувствует, как язык тут же принимается за ласки. Он не входит слишком глубоко, но, упираясь руками в матрас над головой Йена, осторожно трахает его тёплый рот, стонет и уже чувствует себя готовым излиться, когда его растянутая дырка заполняется нежным нажатием пальцев Йена, которые сразу находят нужное место и принимаются за дело; сперма вытекает и сочится сквозь пальцы. — Да, прямо здесь, — выдыхает Микки и прищуривается, когда Йен стонет от неглубокого толчка его члена, мягкий язык ласкает щель, когда она начинает течь и брызгать.

•••••

Микки должен был уже уйти, но он всё ещё здесь. Лежит голый и переплетённый с Йеном, который смотрит ему в глаза и рассеянно играет с волосами на затылке, нежно втирая небольшое количество геля от его чёлки в кожу. — Мне понравилось, — бормочет Йен и ухмыляется, когда Микки фыркает, — очень. — Я был великолепен, — Микки решает оценить их по отдельности, справедливости ради. — А ты… ну-у, я даже не знаю. Думаю, ты был неплох. — Пошёл ты, — шепчет Йен, в его лёгкой улыбке и низком голосе что угодно, кроме угрозы, когда он дюйм за дюймом придвигается и слегка касается губ Микки, продолжая говорить: — Мне достаточно всего лишь появиться, чтобы ты был на высоте, думаю, мы только что это прояснили. — Это не значит, что я не… — начинает Микки, на мгновение отвлекаясь на то, как Йен прижимает их губы друг к другу, а кончик его языка мягко надавливает на порез на нижней губе. — Не оценил бы немного больше усилий. Йен улыбается ему, в последний раз потирается носом о нос Микки, а потом ускользает и встаёт с кровати, несмотря на ворчливые протесты. — Я тут украсил наше место, как тебе? — он оборачивается и разводит руки в широком жесте, ухмыляясь, когда Микки переваливается на спину и кладёт голову на руки, брови изогнуты в безразличии. — Одеяла, подушки, а здесь… Что это у нас тут? Микки не может удержаться от улыбки при виде Йена, голого и бесстыдного, когда тот делает вид, что впервые замечает проигрыватель, приседает на корточки и отстёгивает крышку, чтобы открыть её и включить аппарат: отчётливый звук пыли на виниловых дорожках заполняет их уютный уголок. — Удивительно, — хвалит он себя, вставая, — какой заботливый парень! Он указывает двумя пальцами на Микки, когда звучат первые аккорды, трек начинается со взрыва и крика: «Я помощи прошу!» Микки стонет — он сразу догадывается, что это такое, хотя запись новая, и пока сингл шагал по стране, звуча из каждого утюга, он отбывал срок. Йен качает головой в такт песне, подпевая и склонившись, чтобы порыться в вещах Микки и вытащить его потрёпанную пачку сигарет. — «Пошлите мне кого-то», — напевает он, не обращая внимания на молчаливое страдание Микки, и выпрямляется с сигаретой, свисающей с губ. — «Пусть только будет он не абы кто. Я помощи прошу! Нуждаюсь в ком-то я особом». — Тебе действительно нужна помощь, — бормочет Микки, но будь он проклят, если сможет отвести взгляд от голого явления над ним. Щелчок зажигалки — и дым взвивается вокруг лица Йена, когда он вытягивает подбородок и ухмыляется, зажав в губах сигарету. — Хм-хм, — пропускает он несколько слов, покачиваясь из стороны в сторону и глядя в потолок. — «Когда я был намного младше, младше, чем теперь, то я, представьте, не нуждался в помощи ни в чьей». — Ты смешон, — вздыхает Микки, прикусив губу и протягивая два пальца в молчаливой просьбе поделиться. — Иди сюда. — «Но если сможешь, помоги, вокруг меня одни враги», — напевает Йен с большей уверенностью, опускаясь на колени на матрас. — «Я духом пал, но в том бою я помощь оценю твою». — Угу, — усмехается Микки и поднимает бровь, когда Йен с улыбкой падает рядом с ним. — «Позволь мне опереться на тебя», — поёт Леннон, когда Йен глубоко затягивается сигаретой, а затем отдаёт её Микки, выдыхая дым над их вскользь соприкасающимися руками. — «Прошу, не оставляй меня». — Ёбаные «Битлз», — ворчит Микки с сигаретой во зубах, тыча языком в слегка влажный фильтр. — Не могу поверить, что я позволил тебе трахнуть меня. — Потому что мне также нравится Элвис, — отвечает Йен и забирает сигарету, когда Микки предлагает её ему, — и потому что тебе нравится мой член. — Да какой Элвис, — фыркает Микки, качая головой. — Он тебе нифига не нравится. — Не нравится? — Йен вздыхает и выпускает дрожащее колечко дыма. — Я практически встречаюсь с ним. Уши Микки горят, когда он притворяется, что не слышит этого, какой бы быстрый ответ он ни имел под рукой, он застревает за глупой улыбкой. — Хм, — Йен вздыхает и снова протягивает сигарету, выпуская тонкую струйку дыма через рассеявшееся кольцо, — хотя у тебя ноги посимпатичнее. — Заткнись, — Микки морщится, сдерживая смех, бурлящий в его теле. — Бёдра, за которые можно умереть, — подтверждает Йен. Микки качает головой и тихо хихикает. — А ещё ты твёрже, — продолжает Йен, воздействуя мечтательным тоном. Микки решает перестать бороться и посмотреть, поможет ли это. — Ага, конечно. — И слаще, — говорит Йен, ничуть не смущаясь, и Микки слышит его улыбку, прежде чем обернуться и увидеть её. — Эй, — Микки фыркает и отворачивается, чтобы стряхнуть пепел, перед тем как вернуть сигарету своему любовнику, — прибереги лесть для своей грёбаной подружки, Галлагер. Йен просто забирает у него почти сгоревшую сигарету и ничего не говорит, высасывая из неё остатки дыма, после чего перегибается через край матраса, чтобы затушить окурок о грязный бетонный пол. — «Казалось мне, не стоит и пытаться», — напевает он вместе с новым треком, опуская руки на рёбра и глядя в потолок. — «В победу я не верил никогда». — Сколько ты слушал эту проклятую пластинку, пока меня не было? — жалуется Микки, но расплывается в улыбке, когда Йен со смехом поворачивается набок, положив руку на щёку Микки, побуждая его сделать то же самое. Микки делает это, потому что, о Боже, он думает, что пойдёт на поводу у Йена в чём угодно. Это ужасно и делает его жизнь в сто раз сложнее, чем он когда-либо просил или ожидал. — «Но тем, кто склонен не сдаваться, любовь укажет, что возможно всё всегда», — напевает Йен с почти смущённой улыбкой. — «Пускай смеются пустозвоны, мне уж не страшны́ их слова. Эй…» Йен замолкает, когда начинается припев, его улыбка становится более уверенной и почти смиренной, его лицо приближается и заслоняет весь остальной мир от Микки. «От всех таю любовь свою я. От всех таю тебя в себе я...» — Я порвал с Эмили, — выпаливает Йен, вздыхая, когда Микки отстраняется и недоверчиво хмурится. — Блядь, зачем ты это сделал? — поражается он, ненавидя то, как страх и паника могут проникнуть в их пузырь даже здесь. Йен отвечает не сразу, вместо этого он прячется за непроницаемым фасадом, который почти никогда не использует в общении с Микки, и переворачивается на спину, эффектно разрывая все их маленькие точки соприкосновения. — Не хотел больше лгать, — негромко поясняет он, его бледные ресницы трепещут, когда он смотрит в потолок и игнорирует отчаянный хмурый взгляд Микки, прожигающий дыру в его лице. — Йен, или ложь, или грёбаная смерть! — напоминает ему Микки. — Мой старик убьёт меня, если узнает, а твой упрячет тебя подальше, блядь, кастрирует или поджарит на электрическом стуле, ты же знаешь! — Да, окей, я знаю, — Йен фыркает, явно недовольный поворотом их разговора. — Я же не говорю, что хочу сделать чёртово объявление, я просто… не мог больше этого делать. — Чего? — выходит из себя Микки, его разочарование только растёт, чем больше Йен, кажется, отстраняется. — Лгать? Это не так сложно, Йен, ты просто не заморачивайся, мать твою. Йен вздыхает и грубо проводит рукой по лицу. — Дело не в этом, — бурчит он. — Она хотела переспать со мной, а я не смог. — Гос-споди, — стонет Микки, прижимаясь щекой к матрасу, чтобы скрыть лёгкую, невольную улыбку, хотя Йен не смотрит, — ты невероятен. Не мог просто дать ей то, что она хочет? Теперь она расскажет всем о твоём голубом члене. — Притворился, что это из-за алкоголя, — говорит Йен, опуская руку и упрямо моргая на голый бетонный потолок, — но это не в первый раз уже. Она как-то пыталась отсосать мне, и это нифига не сработало. — Ты такой глупый, — ругает его Микки, но ему хочется протянуть руку и коснуться его, поцеловать, сказать, что всё в порядке. Но всё не в порядке. Это чертовски далеко от «в порядке». Микки чувствует себя так, будто стоит на краю обрыва, и он бы пошёл на попятную, если бы не эта длинная верёвка, обвивающаяся вокруг их талий, связывающая их вместе. — Всё нормально, — отрезает Йен. — Родж думает, что я бросил её, чтобы отрываться на полную, а его мнение — это то, что имеет значение для этих людей в конечном итоге. Девчонки могут сплетничать сколько угодно. — Ты должен сделать это, — говорит ему Микки, совсем не готовый к этому, когда Йен поворачивает голову, и они снова оказываются лицом к лицу. — Играй на сраном поле, у тебя нет другого выхода, Йен. Ты был с этой цыпочкой два года, целовался и притворялся грёбаным святым, ожидая, что брак удержит вас вместе. Это реальная жизнь, ты просто должен научиться это делать. Йен хмурится, его молчания и суровых губ почти достаточно, чтобы Микки захотелось взять свои слова обратно. — То есть ты хочешь, чтобы я трахал девушек? — его голос звучит вызывающе, но глаза широко открытые и умоляющие. Микки хочет солгать и сказать, что ему плевать в любом случае, но это не так просто, как раньше. — Нет, но я не хочу, чтобы ты пострадал, — говорит он, поднимая руку, чтобы погладить напряжённую шею и сжатую челюсть Йена, кончики пальцев касаются его уродливого синяка. — А что, если я не хочу трахать никого другого? — негромко спрашивает Йен. — Если я не хочу целовать никого другого? Микки вздыхает и качает головой, кончики пальцев снова осторожно пробегают по подбородку Йена и вверх по его щеке, большой палец проводит по линии под глазом. — Выкинь это дерьмо из головы, Йен. Йен долго смотрит на него, нахмурив брови и не сводя глаз, пока вдруг не расплывается в лёгкой улыбке. — Тебе это нравится, — понимает он, улыбаясь шире, когда Микки морщится от этой мысли, — ты рад, что я не хочу ни с кем встречаться. — Чёрт возьми, нет, — упрямится Микки, качая головой, даже когда улыбающееся лицо Йена оказывается так близко, что кончики их носов соприкасаются. — Ты доволен, — настаивает Йен, немного приподнимаясь, чтобы прижаться губами к губам Микки и как бы зажать его между своим восхитительным лицом и мягким матрасом. Микки хочет возразить, правда, но слова застревают где-то по пути, и вместо этого он запускает пальцы в короткие волосы на затылке Йена и утягивает его в глубокий поцелуй, открывая рот шире и пробуя горький никотин на языке Йена. — Ммм, — Йен улыбается в поцелуе, прикусывая губу и отстраняясь, — этот звук. Микки моргает, открывая глаза, и хмурится, глядя на счастливое лицо Йена, слегка дёргая его за волосы, когда тот тычется носом в его щёку и пытается вернуться для большего. — Какой, нахрен, звук? — бурчит Микки, стараясь не обращать внимания на лёгкие поцелуи, которыми Йен проводит линию от уголка рта к ямочке и обратно. — Ты издаёшь такой замечательный звук, — объясняет Йен, когда возвращается, нависая над лицом Микки, и издаёт совершенно неловкий стон, почти как грёбаный всхлип, исходящий откуда-то из глубины его горла. — Это потрясающе. — Да пошёл ты, я этого не делаю, — вспыхивает Микки, уклоняясь от губ Йена, когда он пытается вернуться к делу. — Не издаю я никаких звуков, как ёбаная тёлка! Йен смеётся, его низкий смешок касается уголка рта Микки тёплым дуновением воздуха. — Не как тёлка. Как ты. — Отвали, — фыркает Микки, — никогда больше не издам такого звука, ясно тебе? — Угу, — усмехается Йен и снова соединяет их губы вместе, проникая в рот Микки и поцелуем убирая его последнюю защиту. На этот раз Микки слышит это сам: тихий вздох стона, который он не мог бы остановить, даже если бы захотел, прямое эхо удовольствия, собирающегося глубоко внутри него. Йен смеётся в поцелуе, но отказывается отодвинуться слишком далеко, когда Микки закрывает его ухмыляющееся лицо руками и пытается оттолкнуть. Однако он не старается изо всех сил и не сопротивляется, когда Йен хватает его за запястья и прижимает их к матрасу по обе стороны от его головы, перевалившись через бок Микки и оседлав его. — Чувствуешь? — шепчет он в подбородок Микки, целуя линию челюсти и горло, пока трётся своим твёрдым членом о бедро Микки. — Один твой звук делает для меня больше, чем весь её рот. Микки стонет, когда Йен отпускает его запястья, кладёт одну руку на щёку, а другую опускает, чтобы огладить аналогичную эрекцию Микки. — Как это может быть неправильно? — спрашивает он серьёзно, глядя Микки в глаза и нервно облизывая губы. — Никогда не чувствовал себя лучше, чем когда я с тобой. Микки чувствует, как его рот приоткрывается, но голова идёт кругом, и он ничего не может на это ответить. Он хочет поспорить, сказать Йену заткнуться, прекратить говорить подобные вещи, он хочет повторять это снова и снова, пока не признается во всех скрытых чувствах к Йену, которых не должен испытывать. Йен улыбается, как будто понял всё без слов, его пальцы нежно касаются виска Микки. — Будешь трепать языком весь день, — ухмыляется Микки и просовывает руку между ними, чтобы провести ею по члену Йена и обхватить его яйца, — или собираешься использовать эту штуку с пользой?

•••••

Всё ещё светло, когда Йен просыпается, в его животе урчит. Надо было захватить что-нибудь перекусить, но это было последнее, что пришло ему в голову, когда он увидел Микки на улице и понял, что скоро снова будет с ним вот так: голым и искренним, более искренним, чем Йен был с кем-либо ещё за всю свою жизнь. Даже с Липом, его ирландским близнецом и лучшим другом, всегда было что-то, что сдерживало Йена, довольствовавшегося тем, что он был вторым после своего более грозного брата. — Уф, — ворчит Йен в подушку, — умираю с голоду. Могу сбегать в магазин на углу, купить что-нибудь и вернуться сюда. Он даже не понимает, что Микки уже не в постели с ним, но, когда рука натыкается на пустой матрас, оборачивается и удивлённо моргает на Микки, натягивающего джинсы. — Мне надо идти, — цедит Микки сквозь зажатую в зубах зажжённую сигарету, и дым вырывается вместе с его словами. Йен хмурится и сцепляет руки за головой, разглядывая своего любовника, пока тот съёживается и ругается себе под нос от вида футболки, заметив маленькие пятна от травы на ткани. У Йена не было плана приходить сюда, но он надеялся хотя бы остаться на ночь с Микки. Они устроили это место за несколько месяцев до того, как Микки угодил за решётку, сразу, как только погодные условия позволили им оставаться в заброшенном здании в различных состояниях раздевания, не получая обморожения. Но в итоге всё лето было потрачено впустую из-за вынужденной разлуки. Йен проводил здесь много времени в одиночестве, что никогда не было целью этого места. Это должно было быть местом для них двоих. Может быть, Йен просто говорил себе это, влюбляясь во врага по уши. Может быть, Микки совсем не чувствует того же. — Не ходи туда сегодня вечером, — выпаливает Йен, удивляя себя так же, как он, кажется, удивляет Микки, который поднимает брови и смотрит на него, балансируя на одной ноге в попытке натянуть ботинок. — Я имею в виду… — Ты запрещаешь мне драться? — Микки ухмыляется, становясь на обе ноги, когда ему наконец удаётся натянуть второй ботинок, и скрещивает руки на груди. — Нет, я… — Йен выдыхает и проводит руками по волосам, а затем резко садится, свесив ноги с края низкой кровати. — Господи, Мик, я просто не хочу, чтобы у тебя были неприятности. Микки усмехается и качает головой, вынимая сигарету изо рта и указывая ею на Йена. — В каком грёбаном мире ты живёшь? Если я не буду драться, у меня ничего не останется. — У тебя есть я, — начинает Йен низким голосом и морщится, когда Микки снова насмехается, — но я клянусь, Микки, меня не будет рядом, если тебя посадят за убийство этого куска дерьма. В следующий раз это будет настоящая тюрьма, а он не стоит того, чтобы испортить себе жизнь. — Какую жизнь? — вскрикивает Микки, делая шаг назад, словно его тело отшатнулось от собственной вспышки ярости. — Мне пиздец, что бы я ни делал! У меня нет денег, я не закончил школу, всё, что у меня есть, — лишь чёртовы встречи здесь с тобой и, эй, оказывается, оно того стоит! — Мик, — Йен вздыхает и встаёт, подходя к Микки так близко, чтобы можно было прижать его к себе, хотя тот пытается отступить, — я не это имел в виду. — Какого хрена тогда ты имел в виду? — бормочет Микки, и Йен чувствует его быстрый пульс под своими осторожными пальцами, когда кладёт ладони на его шею и соединяет их лбы вместе. — Я люблю тебя, — произносит Йен, не смея открыть глаза и увидеть реакцию Микки. — Не уходи сегодня, пожалуйста. Всё закончится плохо, так или иначе, я не могу потерять тебя. — Йен, — вздыхает Микки, и Йен знает, что он не собирается отвечать, его сердце разрывается, когда он опускает голову и трётся лбом об щетину Микки, — это дерьмо — это всё, что я знаю. — Это не обязательно, — настаивает Йен и прячет своё горе за упрямством, когда Микки качает головой и вырывается из его хватки. — У меня есть деньги. Точнее, их пока нет на руках, но будут. Мой дядя оставил кое-что для меня в трастовом фонде. Бьюсь об заклад, Фрэнк согласится отдать те деньги сейчас, если я поделюсь с ним частью суммы и съеду. Он ненавидит меня, и я не сомневаюсь, что он ухватится за шанс избавиться от меня и заиметь пару тысяч. — Чёрт, Йен, — Микки закрывает глаза, прежде чем снова посмотреть на Йена, гнев и разочарование внутри него уступают место чему-то почти смиренному. — Оставь это бабло для колледжа, вытащи голову из своей задницы на секунду и проснись нахуй! Я не стою того, чтобы ты испортил всю свою жизнь. Ради чего? То, что мы делаем, — неправильно! — Ты в это не веришь, — Йен хмурится, внезапно ощутив свою наготу на открытом пространстве рядом с одетым бессердечием Микки. — И нахуй колледж, я средний студент, я посредственный аутфилдер, я никогда не хотел того же дерьма, что Лип и Фи. Всё, чего я хочу — быть честным и просто жить. Прямо сейчас — это жить с тобой! — Сделай себе одолжение, — растягивает слова Микки, отходя подальше от Йена, — повзрослей. Микки спускается по лестнице и успевает пройти половину заброшенного квартала, когда Йен догоняет его, шлёпая развязанными ботинками и держа в руках школьную куртку. Он бросает её на землю и хватает Микки за плечо, разворачивая к себе. — Если ты будешь драться сегодня вечером, я буду рядом с тобой, ты же знаешь, — Йен задыхается, хватая Микки за лицо и прижимая к себе. — Роджер спятил, он жаждет крови и не остановится, пока ты не умрёшь. — Хорошо, — отрезает Микки. — Пусть. Это дерьмо продолжается слишком долго, надо было покончить с ним, после того как он трахнулся с Мэнди. Думаешь, она единственная? Не думай так, блядь, Галлагер, она просто единственная, кто знает, как отбросить всё и уйти. — Я знаю, Мик, — шепчет Йен, его дыхание всё ещё неровное по всем причинам, кроме бега, — я знаю… Но это всё равно не стоит твоей жизни, пожалуйста, пусть тебя не заботят мои чувства, но, прошу, не делай этого. Микки смотрит на него, и Йен видит, что его решимость колеблется. — Полночь, — бормочет Йен, наклоняя лицо Микки к своему, — встретимся на месте, и я обещаю, что мы сможем уехать вдвоём, оставить всё это дерьмо позади… Только ты и я, Мик, только ты и я. Микки не отвечает, но Йену кажется, что он видит, как тот кивает, прежде чем оставить его одного в пустынном дворе.