Per aspera

      Лорик поет. Стараясь поначалу удержаться в рамках ровного, «правильного» академического вокала, как его учили знающие преподаватели, он в итоге все равно срывается, дает себе волю, отпускает себя. Позволяет себе толику искренности, открытости. Он знает — это неправильно, он не должен нарушать чистое, объемное, безупречное звучание собственного голоса. Но ведь иногда — хотя бы изредка — можно? В чистый юный тенор вплетается хрипловатая боль, приглушенная нежность, тихий доверительный шепот. Нервные руки взметаются подрезанными крыльями, судорожно сжимаются под сердцем, словно пытаясь досказать то, о чем так долго молчала измученная душа.       И его слушают. Внимательно, доброжелательно, вежливо похвалив и достаточно высоко оценив в конце, пусть и как новичка. Он чувствует, что все удалось. Он достучался до них. Вызвал живой отклик, сочувствие, сопереживание. Блеск в глазах, теплоту в голосе. Пусть это не большая сцена, и до серьезных выступлений далеко, пусть ему еще учиться и учиться, и прошлые его учителя, как выяснилось, никуда не годились — но сегодня его вечер. И он очень благодарен своему покровителю за такую возможность.       …Такого воодушевления Лорик не чувствовал давно. Первое и единственное выступление, устроенное Винценцем чуть ли не год назад, цену которого он старался не вспоминать, как и самого Винценца, было далеко позади, и он уже не верил, что снова сможет петь для подобных слушателей. Но жизнь вновь совершила крутой поворот — поворот по имени Доминик. У Доминика было столько родовых имен, что Лорик и не пытался их запомнить. Род самого императора... Лорику это не было важно. Для него Доминик был просто хозяином, господином, пришедшим на смену Винценцу. И пусть Лорик не верил ни на секунду, что цена обещанного Домиником будет меньше, чем та, которую он привык платить — отказаться от его предложения он был не в состоянии.       К его удивлению, слово Доминик держал твердо и тянуть с выполнением обещаний не стал. Учитель, которого он предложил Лорику, был лучшим из всех, кого юный певец знал. Лорик сразу это понял: пара занятий с новым преподавателем дала ему чуть ли не больше, чем все занятия прошедших лет с учителями, которых лениво подбирал ему Винценц. А потом Доминик сказал, что хочет дать ему возможность заявить о себе…       В зале собралась изысканная публика, людей мало, но все они — сливки общества, те, кого Доминик лично пригласил, чтобы представить Лорика. Своего протеже.       Впрочем, комфортно и радостно Лорику, только пока он поет. Это ему всегда было в радость — даже когда не оставалось никаких иных причин цепляться за жизнь. После выступления он молчалив, нервически вежлив, принимает с поклоном похвалы и теплые отзывы, не выпускает из рук бокал с вином, который лишь временами для вида подносит к губам, и все время оглядывается на Доминика. Сам Доминик спокоен, приветлив и дружелюбен, как обычно. Представив Лорика высшему обществу, он отходит в сторону, не мешая, но и не выпуская его из вида на случай, если тому понадобится поддержка.       Со временем гости расходятся. Лорик, чувствуя одновременно взвинченность и нервозное воодушевление, ставит, едва не опрокинув, бокал с вином, к которому так и не прикоснулся, на комод, подходит к Доминику, и с отчаянной решимостью тянется обнять. Доминик кажется несколько удивленным, чуть хмурится, крылья безупречного носа вздрагивают. Но Лорика он не отталкивает, обнимает в ответ, наклонившись, внимательно смотрит в лицо, отвечает на поцелуй — торопливый и такой же отчаянный. Мягко проводит рукой по волосам. Лорик думает: «Давай уже. Сделай все быстрее…», — и тянет Доминика к софе в углу. Тот вновь слегка морщится, удерживает Лорика за плечо. Раздумывает, словно собирается и вовсе отказаться, затем подхватывает Лорика на руки.       — Не знаю, зачем ты так торопишься, но давай хотя бы переместимся в спальню. Здесь не место для подобного.       Лорик послушно ждет, прижимаясь к горячему, сильному телу. В спальне Доминик опускает его на кровать и снова медлит, словно неуверенный в разумности происходящего. Лорик тянет его на себя, и Доминик поддается, лишь в зеленых глазах остается огонек сомнения. Лорик торопливо, стараясь ни о чем не думать, расстегивает сорочку, путаясь в петлях, прижимается всем телом к Доминику. Мужчина легко перехватывает инициативу, заставляет Лорика перестать суетиться. Спокойно, неторопливо помогает ему освободиться от штанов и нижнего белья. Ведет рукой по тонкой, бледной коже — не спеша, знакомясь. Лорик прикусывает губу, невольно вздрагивая, молясь про себя лишь о том, чтобы все наконец быстрее закончилось. Доминик сводит брови, прищурившись, словно что-то решая для себя. Легко переворачивает невесомого Лорика на живот, властно кладет ладонь на бедро, удерживает.       — Хорошо… Что ж, раз ты так спешишь. Ты слишком напряжен. Расслабься. — Его пальцы исследуют бедра Лорика, ягодицы, пытаются скользнуть в промежность. — Ну же. Впусти меня. — Он мягко, ласкающе хлопает Лорика по заднице, и тот судорожно дергается, когда в голове раздается совсем другой голос: «Давай, будь умником. Впусти меня!». — Тише, малыш, — слышит он, но голос в голове продолжает: «Я просто раздеру твой зад нахрен и все равно выебу. Ну? Не зли меня!».       И Лорик не выдерживает, выворачивается всем телом из-под Доминика, слепо куда-то шарахается, впечатавшись спиной в стену, выставляет перед собой дрожащие руки. В его глазах, огромных на побелевшем до прозрачности лице, плещется животный ужас.       Доминик замирает. Обуздывает первое побуждение — схватить на руки и прижать к себе, защитить. Он уже понимает, что Лорик во власти какой-то кошмарной галлюцинации, и даже не пытается коснуться его. Мягким, плавным движением поднимает обе ладони, отстраняясь.       — Тише, малыш. Я тебя не трогаю. Тише, — говорит он ласково, как с испуганным ребенком или щенком. — Видишь? Я не трогаю тебя. Все хорошо.       Лорика трясет так, что при попытке что-то сказать стучат зубы.       — От… отп-пустите меня, господин, — чужим, тонким голосом просит он, запинаясь. — П-пожалуйста. Отпустите!       Доминика передергивает от этого задыхающегося голоса, от затравленного взгляда.       — Я не трогаю тебя, — повторяет он все тем же ровным, мягким голосом. — Лор, я тебя не трогаю. Сейчас я уйду, хорошо? Смотри, малыш — я ухожу, видишь? Оденься спокойно, не торопись. Я подожду снаружи.       Он поднимается — также неспешно, стараясь не напугать, и медленно отходит, отстраняется, покидая комнату.       Лорику не сразу удается справиться с паникой. На смену ужасу приходят стыд и страх. Он поспешно, путаясь в рукавах и штанинах, напяливает измятую одежду, застегнув наглухо все пуговицы и намертво затянув завязки. Сидит на кровати, борясь со слезами и пытаясь взять себя в руки, понимая — надо выйти, посмотреть Доминику в глаза. Доминик наверняка захочет его прогнать — Лорик не выполнил свою часть сделки, а значит, Доминику нет больше смысла ему помогать. Лорик понимает — надо извиниться. Надо как-то убедить Доминика, что он больше не будет так себя вести. Что он будет послушным. Но Лорик не уверен, что выдержит. Почему-то сейчас, когда после смерти Винценца прошло время, он отвык. Отвык, что на его тело в любую секунду имеет право кто-то другой. Отвык заставлять себе терпеть, подчиняясь, даже если не принуждают силой. Доминик не принуждает. И ничего, черт бы его побрал, не требует. Но Лорик понимает — платить все равно придется. Он заставляет себя встать. Встать и выйти из чертовой спальни — к Доминику. «Встань, ничтожество! Или он вернется — и ты больше не отвертишься!».       Доминик невозмутимо ждет его снаружи, в коридоре, кивает на гостиную, пропускает Лорика вперед. Лорик поворачивается к нему, пытаясь объясниться, но Доминик прерывает его — спокойно и властно.       — Подожди. Сначала послушай. Лор, когда я предложил тебе покровительство — я не имел в виду, что ты обязан делить со мной постель. Ты сам сказал, что жалеешь о смерти Винценца, потому что рассчитывал на его связи. Когда я предложил себя на его место — я не имел в виду, что тебе придется… Я не знаю, что связывало вас с Винценцем. И не хочу знать. Но то, что меня ты не хочешь, я уже понял достаточно ясно. Еще раз — я взялся помогать тебе не потому, что мне не хватает мужчин для забав, а потому что ты талантлив. По-настоящему талантлив, Лор. Мир заслуживает того, чтобы слышать тебя. А ты заслуживаешь быть услышанным. Тебе, как я понимаю, вообще не нравятся мужчины. Не надо себя принуждать. Я этого от тебя не требую. — Он улыбается. — Я не насильник, поверь. Найдешь себе девочку по душе и для вдохновения, малыш. Все хорошо. Тебе не надо меня бояться.       Лорик смотрит в холодные, зеленеющие опасным хищным прищуром глаза Доминика, и не верит. Не верит ни слову. Не понимает, как так может быть. Когда Доминик говорит что-то про девушек, Лорик отчаянно мотает головой.       — Господин, вы не так меня поняли… — пытается объяснить он, но Доминик прерывает.       — Не надо ничего говорить. Ты не должен оправдываться, Лор. Я же сказал — все в порядке.       — Доминик! — отчаянно выкрикивает Лорик, сжав кулаки, и Доминик, удивленный таким одновременно фамильярным и личным обращением, умолкает. — Все не так. — Лорик снова трясет головой, не находя слов. — Все не так… Понимаешь? Я… — Лорик задыхается. — Ты ни при чем. Я… Нет, мне никогда не нравились девушки. Доминик, я не могу. Пожалуйста!..       Из всего этого бреда Доминик не понимает ничего — но чувствует, что Лорику плохо. Он кажется маленьким, потерянным и очень уязвимым. Доминик невольно делает шаг к нему, успокаивающе проводит рукой по волосам. Лорик прижимается к его ладони щекой так порывисто, что Доминика словно пробивает молнией. В таком он не может ошибиться: Лорик льнет к его руке, прикрыв глаза, словно пытается слиться с ним целиком, впустить под кожу. Доминик слишком хорошо знает, что это значит. Знает, как это бывает — когда на него так реагируют. Он уверен, Лорик тоже это чувствует.       Но Лорик делает шаг назад, отрываясь от его ладони с тихим, безнадежным вздохом.       — Я не могу. Ты… — Лорик отворачивается, обхватывая себя за плечи, тихо добавляет: — Спасибо, что не тронул. — Резко выдыхает, словно пытаясь неимоверным усилием овладеть собой. Качает головой. Заставляет себя повернуться, открыто посмотреть Доминику в лицо. — Я сейчас уйду, ваша светлость, только вещи соберу. Простите меня, пожалуйста. Мне правда жаль, господин.       — Ты сейчас пойдешь к себе, умоешься, выпьешь теплого молока с медом и что там тебе еще велели преподаватели для голоса, и ляжешь спать, — жестко приказывает Доминик. — У тебя завтра с утра занятия по вокалу. Ты должен быть в форме.       Лорик теряется, удивленно распахивает глаза. В его лице проявляется что-то совсем детское, беззащитное, губы нервно дрожат. Доминик не готов продолжать этот мучительный для обоих и совершенно ему непонятный разговор.       — Ступай! — властно велит он, и Лорик не смеет перечить.       Затихает город. Затихает огромный дом Доминика, похожий на настоящий дворец — а ведь когда-то Лорику и дом Винценца, изрядно пообносившийся и запущенный, казался сказочным замком… Тишина и темнота давно поглотила то крыло, которое щедрый покровитель выделил своему юному подопечному. И только Лорик бессонно глядит в потолок синими омутами глаз, не в силах покориться Морфею.       Он долго крутится в кровати. Вьет гнезда из подушек, потом раскидывает их прочь, пытаясь устроиться. Пытаясь выкинуть наконец из головы все, что было вечером. Просто забыть обо всем. О том, как легко Доминик мог им овладеть. О том, каким беспомощным в его руках был Лорик. О том, как это было… невыносимо. И о том, как было страшно и тепло, когда его лица коснулась ладонь Доминика.