***
— У тебя совсем душно, позволь открою окно. Пётр мотает головой, не поднимая лица. — Нет! Ты их выпустишь! — Кого? — Крошечных, крылатых, коварных, — Пётр обхватывает губами горло бутылки, по сизой шее перекатывается кадык, — тех, кто украли мысли из моей головы. Ева тоже делает несколько глотков и находит затылком стену. От количества выпитого она потеряла чувства в пальцах рук и ног, и комната качается, словно не из прочного камня, а ветхой соломы построена на верхушке самого высокого в городе дуба. Говорить тяжело. — Думаешь, они вернут тебе мысли в обмен на свободу? — Глупая, — Пётр тянет край рта в улыбку. — Они живут там, где твирин. И умирают, где твирин. Мысли – сокровища, и они, жадные, пожирают их, чтобы никому не досталось. Если человек поражён жадностью, то он тоже будет пожирать собственное золото на завтрак, обед, ужин и закуску. Я видел, как Старший Ольгимский съел кошелёк на глазах у работяги, — он пинает приконченную бутылку, — смешно было. Жарко. Шёлк одежды, скомканные на полу одеяла, даже воздух липнут к Еве, она пытается охладиться о стеклянный бок своей бутылки. Не помогает. Она оголяет колено и кладёт на вытянутую ногу Петра. Он в ответ устраивается на её плече. — Иногда я думаю поискать у тебя на лопатках крылья. Ты похожа на этих фей. Пётр кладёт ладонь на Евину внутреннюю сторону бедра, по коже стекает пот. Ева убирает у Петра прилипшие ко лбу и вискам волосы. В них двоих текут соки твири одного имени, стучат в жилах и сердцах одним ритмом. Ева чувствует, как их тела теряют свои очертания, рябят по краям и сливаются. Пётр скользит рукой выше и проводит по промежности. Ева закрывает глаза. — Может быть, ты их королева? Вспоминается сказка о крошечной девочке, жабе, что похитила её, жуке, что выставил её на посмешище и порицание, богатом кроте, который высчитывал её ценность. У девочки была подруга, которая могла унести её на себе далеко-далеко от всех печалей. Но унесла к принцу, что сделал её королевой. Королевой фей. Ева просит Петра оголить ей спину и сказать правду, растут ли из неё два прозрачных, жёстких крыла. — Нет, — говорит он с горечью. — Ты самая обычная человеческая женщина. — Я хочу выпить за это, — Ева поднимает свою бутылку, но Пётр чести не оказывает. — Как знаешь. Ева голой ходит по этажу, набирает ванну в центре комнаты, моется в чуть тёплой воде – всё под замутнённым взглядом Петра. Едва не проваливается в пьяный сон, и в сознании остаётся только мыслью, как страшно будет смотреться её посиневший, разбухший от воды труп. Влага в душной комнате испаряется быстро, Ева одевается, накидывает на плечи накидку и собирает разбросанные туфли. — Куда ты? — сипит Пётр, всё ещё не в силах не то, что встать, – шелохнуться. — К Андрею, — врёт Ева. — Скоро вернусь. «Передай, что я люблю его», - слышит Ева, уже спускаясь по лестнице. На улицу выбегает и с наслаждением вдыхает морозный воздух. Улица кружится перед глазами, но резко замирает, стоит Еве схватиться за строительную сваю и упереть взгляд в окоченелую землю. Она поступила нехорошо, что оставила бедного Петра, но если бы пробыла у него ещё хоть немного – обязательно разрыдалась бы или что похуже. Ева усиленно сглатывает ком в горле. Короткий путь в Омут лежит через квартал Ребра, Ева держится берега Горхона, чтобы не заблудиться и без происшествий дойти до следующего связующего моста. Бредёт медленно, осторожно перебирает заплетающимися ногами. Когда она натыкается взглядом на Невод, даже не сразу узнаёт его в темноте. Вспоминает, как не раз до этого возвращалась от братьев такой же дорогой, но никогда не обращала много внимания на чернеющий особняк с ротондой во дворе. Очередной старый дом из множества других. Сегодня Ева узнала. Дом, в котором живёт Юлия Люричева. Ева останавливается у фонаря, опирается на холодный столб, оправдывая себя тем, что ей нужно передохнуть. На первом этаже Невода маяком горит единственное окно. Ева смотрит в него с какой-то странной надеждой увидеть тёмный тонкий силуэт. Пару раз он и правда мелькает в одну, потом в другую сторону. Наверное, Юлия снова чем-то увлечена. Может быть, очередной растяжкой неведомой судьбы. Тяжёлые веки, как гружённые свинцом, клонит вниз, Ева позволяет себе сомкнуть их – кажется, только на секунду. Открыв же, видит не одно, а уже два прямоугольника света. Тёмный силуэт – Юлия – приближается к ней, с каждым шагом становясь чётче и обретая цвета. Ева хочет убежать – но куда ей, с подкашивающимися ногами, хочет закрыть лицо руками – но боится, что потеряет равновесие и упадёт головой прямо на брусчатку. — Ева? Что с вами? Вы… — Юлия легко касается тёплыми, мягкими пальцами её холодного предплечья, и Еву дёргает, словно от тока. — Пьяна! — выкрикивает Ева. — Вусмерть! Оставьте меня. Ева отворачивается, как может, но Юлия берёт её за плечи и заглядывает в глаза. — Вам же плохо. Обопритесь на меня, я помогу дойти. Она кладёт Евину руку себе на шею, своей обхватывает за талию и ведёт её прочь от фонаря. Неуклюже и вразнобой, как химера, они приближаются к Неводу, и когда до Евы это доходит, она упирается пятками в землю и пытается вырваться. — Пустите! Мне нужно в Омут, мне… «Нужно запереться в своей комнате, — заканчивает она про себя, — свернуться на полу и зажать рот, чтобы никто не услышал моих рыданий. Забыться и спать, пока не разбудит боль во всех костях». — Мне нужно остаться одной, — просит она. — Я вас не оставлю, — твёрдо отвечает ей Юлия. — Это худшее, что я могу сделать. Они вваливаются в дом, не разуваясь проходят в комнату. Ева жмурится от слепящего света, теряет равновесие и падает на что-то мягкое – кушетка. На ней они когда-то пили вино. Еву мутит от этой мысли. — Лежите спокойно, — Юлия плотнее запахивает Еву в накидку и куда-то уходит. Вскоре Еву накрывает плотным одеялом, и под его тяжестью Ева понимает, как она замёрзла. Её трясёт. Немилосердный свет затухает, оставляя мелькающие яркие мушки на обратной стороне век. Ева слышит, как Юлия ходит по комнате, но глаз по-прежнему открыть не в силах. Ей снимают туфли и подворачивают под ноги одеяло. — Ты так добра, — говорит Ева слабым голосом. — Нисколько, — шепчет ей Юлия, — Отдыхайте и не беспокойтесь. Я буду рядом, если что. Юлия убирает с лица Евы волосы, ещё раз поправляет одеяло и отдаляется, хотя Ева чувствует, что она и правда устраивается где-то неподалёку. Ева одними губами говорит «спасибо» и позволяет себе немного поплакать. Проваливается в сон без сновидений, просыпается рано и обнаруживает, что Юлия всё ещё тут, читает книгу в небольшом кресле. Убедившись, что Ева может принять полусидячее положение, Юлия ненадолго уходит и возвращается с двумя кружками: в одной ароматный кофе, в другой – простая вода с лимоном, и толстым куском мяса на хлебе. Ева ест с аппетитом, которого обычно не водится после попойки. — Вы совсем не должны были, — говорит она, — но всё равно позаботились обо мне. Я бы хотела сделать для вас что-то в благодарность, вот только пока не могу придумать, что. — Ева наклоняет голову, закрывая один глаз волосами, и с опаской добавляет: — Есть ли что-то, что вы хотели бы получить от меня в ответ? Теперь Юлия должна придвинуться к ней, стянуть с неё одеяло, которым сама же укрывала ранее, положить ладонь на её голое колено, оглядеть её с ног до головы сальным взглядом. До чего невыносимо будет увидеть, как эти ясные глаза станут мутными от похоти! Ева стискивает зубы. — Мне ничего не нужно, — отвечает Юлия мягко. — Я помогла вам, потому что не могла остаться в стороне. Это ли то смирение, о котором с таким презрением высказывается Андрей и подшучивает Марк? Они говорят, смиренники – паскуднейшие из хитрецов, стелющих мягко, но спать – всем известно, каково. Юлия не похожа на плутовку – Ева не верит, что эти глаза умеют скрывать обман. Юлия отпивает кофе и, подмечая пристальный взгляд, добавляет с лёгкой улыбкой: — Приоткрою секрет: я проверяю кое-что из интереса к явлению переплетений. Скажите, вы будете против, если я попрошу взять меня за руку? Только очень честно. — А переплетений – чего? — спрашивает Ева. — Я не отвечу, чтобы не усложнять уравнение. Так вы против? Ева смотрит на белые Юлины руки, обнимающие большую кружку, на запястья, выглядывающие из просторных рукавов халата. Юлия выглядит так по-домашнему. Так мирно. Не может быть, что это всего лишь игра. Лицо Юлии не выражает нетерпения или предвкушения, не цепляет взглядом Евины мысли – оно спокойное, даже отрешённое, будто в своём эксперименте принуждает себя быть непредвзятой. Ева решает довериться. И протягивает руку. Ладонь Юлии горячая от кофейного жара, гладкая, совсем не вызывающая желания отбросить, избавиться. Наверное, Ева может сказать, «безопасная». Она невольно улыбается, всё ещё онемело – Юлия улыбается шире. Еве хочется верить, что она не позволила заманить себя в ловушку.Часть 2
24 августа 2019 г. в 13:19
Как бы Еве ни хотелось, но не думать она не может. Вытянутое из памяти, сказанное Юлией, ей самой – обрывки перемешиваются, сцепляются между собой, становясь чем-то похожим на сон, всё больше не дают ей покоя. Ева смотрит из окна на белую тень Собора – прямо как сколько-то недель назад, в той же самой позе и даже одежде, но вместо наполняющей её прежде решимости – отчаяния ли? убеждённости? – находит только пустоту. Так пустует распахнутая шкатулка украденных драгоценностей, так ярким квадратом обоев пустует место портрета почившего родственника. Ева не может ответить на самый главный вопрос: потеряв так много, чем теперь ей жить, что любить, чем себя утешать? Она задаёт его себе, и к глазам неизменно подступают слёзы.
Для таких раздумий Ева каждый раз гасит фонарь. И оказывается, делает это так часто, чтобы породить сплетни о том, что она сердечно тоскует по кому-то. Ева лишь улыбается, не считая нужным хоть как-то оправдываться таким глупостям. Но когда даже Младший Влад, оценивающе на неё смотря, спрашивает, не тяжело ли продолжать ремесло, будучи влюблённой, Ева отвечает резче, чем следует:
— Я только что танцевала перед тобой полунагая, а ты, не сделав и комплимента, спрашиваешь меня о слухах?
— А разве это слухи? — Влад пожимает плечами. — Кажется, кто-то даже называл имя этого счастливца. Я, как и все, хочу всего лишь быть уверенным, что ты отдаёшь своё расположение достойному человеку. Или хотя бы по достойной цене.
Ева сердито скрещивает руки, закрывая грудь, чем вызывает заметное разочарование Влада.
— Знайте, что вы сильно оскорбляете меня, веря и преумножая обо мне беспочвенные слухи. Моя жизнь на виду у всего города, будьте спокойны. Вы ничего не пропустите.
Влад примирительно манит её к себе, и Ева с неохотой подходит. Ладонь ложится на её оголённое бедро.
— Прости нас. Мы, мужчины, в ревности становимся самыми глупыми существами на земле.
Несмотря на обиду, Ева понимает их беспокойство. Дважды потеряв Симона и угасшего вместе с ним Георгия, оставшись без гения Петра и его самого великого творения, утописты стали слабее, чем когда-либо в истории. Будучи не просто проституткой, а титулованной Стаматинами гетерой, своей благосклонностью Ева может как купить Утопии шанс на возрождение, так и продать в услужение торжествующим термитам. Но бдения покровителей напрасны – Еве некого любить, равно как некому любить её.
Фонарь снаружи потушен, Ева располагается за низким дубовым столиком и рубашками вверх перебирает в руках старые карты таро. Им уже много лет, закруглённые края поистрепались, а цвета давно не такие яркие, как были в её детстве. В центре стола лежит карта светловолосой женщины, отпивающей из золотой чаши. Мама любила повторять Еве, что, если ты запуталась и не знаешь, куда идти, карты подскажут одну из тропинок – Ева сейчас как никогда нуждается в совете. И если нет ни одной живой души, для этого подходящей, то чем плохи таро? Ева раскладывает карты в виде подковы.
Но карты, видимо, сегодня неблагосклонны к ней – она не знает, как толковать почти каждую из них. Единственная – и самая первая – карта Луны понятна и открыта Еве. Тайные действия, управляющие извне, создают опасность безумия и самоубийства, от которых можно защититься только ясным умом. Ева вспоминает теорию Юлии и бросает взгляд на крышу Собора. Она уже вооружена: как бы ни был велик соблазн найти, вернуть себе воспоминания, она уже опоздала. Какой бы подвиг она ни хотела совершить, он не соберёт воедино разлетевшиеся по степи стеклянные осколки. Без знамени жертва не имеет смысла. Без смысла смерть – лишь трусливое бегство.
Шестёрка мечей сулит благие события, которые уже ждут едва не на пороге – Ева смотрит на неё с недоверием. За двойкой жезлов розовым лотосом расцветает туз кубков – любовь и союз, – жестокая шутка; карта Силы утверждает, что Еве предстоит внутреннее противостояние и примирение. Угрожающе чернеет рыцарь мечей, пугая Еву предательством и обретением врага. А венчает расклад ещё один туз – жезлов, – обещающий успех и расширение горизонтов. Ева сметает таро в кучу и поворачивается к столу спиной, утирая щёку. Порой даже живая человека не может обидеть сильнее, чем стопка потёртых карт.
В окно стучится посыльная и передаёт сложенную записку. Наклонный узкий почерк передаёт: «Ева, доброго дня. Надеюсь, я не помешаю вам, если зайду сегодня. У меня для вас кое-что есть. Ю.Л». Юлия. Ева придерживает девочку и наскоро выводит витое: «Буду рада встрече. Е.Я», отдав ответ, остаётся на пороге и смотрит, как малышка срезает дорогу к мосту через дворы.
Еву охватывает лёгкое беспокойство. Не зная, сколько у неё есть времени, она убирает подальше пустые бутылки, зажигает благовония, раскладывает и взбивает подушки. Хмурится, тушит едва затлевшую ароматную палочку, подушки прячет под столик, оставляя только две из них. Примеряет наряды одно за другим и в итоге всё равно остаётся в том, в чём была с самого начала: свободной, лишь немного прозрачной блузке с расклешённым рукавом и длинной юбке с запахом. Помаду решает не мазать, а вот пудру наносит толстым слоем. Теребит бархотку на шее, надолго теряясь в трещинах зеркала. Когда Юлия приходит, Еве кажется, что она впустую потратила силы и время.
На контрасте с Евой Юлия выглядит просто, даже строго: под плащом одета в застёгнутую на все пуговицы рубашку и серый полупиджак, отутюженные брюки, платок повязан набок и сегодня цвета предрассветного неба. В руках Юлия держит закутанный в бумагу прямоугольник.
— Спасибо, что разрешили прийти, — Юлия опускает голову и добавляет без улыбки: — Надеюсь, я не отвлекаю вас от ваших… дел.
— Я всегда свободна тогда, когда пожелаю. В этом моё главное преимущество.
Ева надеется, что говорит достаточно беззаботно.
— У меня нет чая, но есть хороший травяной сбор. Там много имбиря и чабреца, но для нас, девочек, они безобидны. Что скажете?
«Имбирь прогревает, а на улице довольно холодно», отвечает Юлия. Ева хлопочет и по несколько раз забегает в комнату, принося чашки и блюдца, ложки, заварник, кипяток. Оставленные на столике карты смахивает на пол. Настой получается немного крепким и даёт горечь, но Юлия не морщится, будто не замечает. Из-под тонких пальцев, которыми она проводит по краю чашки, исходит звенящий шорох.
— У вас очень уютно, Ева, — замечает Юлия, оглядывая глазами комнату. – Я хотела сказать это ещё в прошлый раз, но тогда это звучало бы неуместно. Эта комната дышит вами. Без вас бы она потеряла своё очарование.
— Спасибо, — Ева тоже скользит взором по орнаментным шторам, картинам, горящим светильникам. — Я провожу здесь большую часть жизни.
— Тогда я надеюсь, что эти стены не служат вам золотой клеткой.
— Может, немного.
Юлия снова долго смотрит Еве в глаза, но, хоть в ней поднимается стыд, взгляда Ева не отводит. Плотный слой пудры скрывает её горящие щёки.
— Простите за мою прямоту. Вот, — Юлия протягивает Еве свёрток, который всё это время держала на коленях. — Я принесла вам подарок.
— Что это?
— Я всё думала о том сборнике сказок, что занимал вас перед нашей первой встречей. И вспомнила, что на моей полке без дела стоит нечто похожее. Я не знаю, когда у вас День рождения, поэтому решила отдать это вам просто так.
Ева не скрывает нетерпения, распускает завязанную накрест бечёвку, отгибает бумагу и находит книгу о сапфирово-синей обложке с резными вставками. Буквы на ней горят золотом, пуская яркие блики. Ева находит оглавление, и среди уже знакомых фамилий Вильгельма и Якоба Гримма, Шарля Перро, Ганса Христиана Андерсена, находит еще с десяток незнакомых ей. Листая толстые страницы, ненамеренно охает, наткнувшись на цветную, яркую, словно живую иллюстрацию, где маленькая птица, насаженная на шип розы, открыла клюв в песне или мольбе. Из её груди крупными каплями течёт кровь, а алый бутон над ней раскрывается невиданной красотой. Ева кончиками пальцев касается центра своей груди.
— Такая ценная вещь. Вам не стоило отдавать её мне.
— Эта книга стоит того, чтобы её любили и ценили по достоинству, — Юлия кладет руку рядом с рукой Евы. — Я буду рада, если она станет вашей.
Ева пытается найти в глазах Юлии тень подвоха, скрытого мотива, отложенной услуги, которую Ева должна будет исполнить. Но глаза Юлии чисты, как небеса над Каменным двором, и Ева принимает подарок. Рука Юлии до самого конца визита лежит рядом с её, но к счастью, так и не касается, и это успокаивает Еву. Когда же она остаётся одна, Ева прижимает книгу к себе и вспоминает, как красиво стекала алая кровь по перьям несчастной птицы.