Об именах и их влиянии

— Почему ты никогда не меняешь облик? Вызвавшая меня волшебница казалась почти ребенком: высокая и нескладная, с любопытным, наивным взглядом. — У других… Их демоны чуть ли не каждое мгновение сменяют формы, не похожие ни на что когда-либо виденное мной. Но только не ты — порой ты изменяешь одежду, но лицо всегда остается тем же. Я почувствовал усталость. Снова Лондон — Лондон, только-только оправившийся после падения Ноуды, но все еще не привыкший окончательно к потере своих многочисленных колоний. Мне не хотелось находиться здесь. [Мне не хотелось находиться на Земле, и точка. Конечно, меня радовала репутация, заработанная моими подвигами, но сам процесс ее нарабатывания — муторное и безрадостное дело, которое может считаться великим только задним числом. Быть призванным в Лондон, да еще и так скоро после… Если бы я мог выбирать, то предпочел бы любое другое место.] Моя нынешняя хозяйка была высокой стройной блондинкой; ей едва исполнилось пятнадцать, но она определенно возвышалась над среднего роста мальчиком, чей облик я принял. И она только что задала один из мудрейших вопросов, которые только мог задать волшебник. Как мы выбираем наши формы? Почему предпочитаем одну внешность другой? Почему я использую при ней единственный облик? Я широко улыбнулся ей. — Похоже, ты весьма разумная девушка, — похвалил ее я. Она покраснела и заерзала. [Ложь, ложь в каждом слове.] — Я способен придумать бесчисленное количество форм, — продолжил я. — Могучих и устрашающих, какие ты не могла себе и представить. Она наклонилась, придвинувшись. Еще немного, и ее длинные распущенные волосы пересекут границу пентакля… — Но я всегда придерживаюсь этой… Ты хочешь знать почему? — я тоже чуть наклонился, будто собираясь поведать некую тайну. Никаких банальностей, идиотское «подойди поближе» только напомнило бы ей о бдительности. [Или нет — она действительно была чересчур наивной.] Она придвинулась еще немного, и ее волосы… Мы оба почувствовали разрушение магических уз. Она поспешно сделала шаг назад, будто это могло спасти ситуацию. Я сделал шаг из своего пентакля и встал перед ней. Ее дыхание было быстрым и прерывистым. Она была напугана, ее страх приносил наслаждение. Она ясно видела веселье на моем лице, и оттого пугалась еще больше. — Я выбираю эту форму, милая, потому, что это единственная форма, которая действительно может напугать вас, — прошептал я ей на ухо. Она не шелохнулась, застыв от страха. — Все вы побаиваетесь того, чего не способны понять… Так и должно быть. Вы порабощаете нас, повелеваете нами, заставляете выполнять ваши приказания и используете при этом все мыслимые предосторожности. Люди опасаются джиннов, да. Но по-настоящему вы боитесь только того, что понять можете — боитесь человеческого лица, искаженного ненавистью; готового на все ради своей мести, угрожающего вам человека, пыток и ожидания боли — потому что можете себе это представить. Я отошел и позволил своему голосу стать спокойнее. — Только маленьких девочек пугают монстры из страшилок. Но все боятся того, на что способны люди. [Это была ловко сформулированная ложь, разумеется. Если я не признаюсь в истинной причине даже самому себе, то уж точно не расскажу ее никому другому.] Я поднял бровь на смуглом лице Птолемея и кивнул на бесполезные теперь меловые линии пентакля. — Может, все же отправишь меня в Иное место, прежде чем я сделаю что-нибудь… ужасное? Девочка вся побледнела, но все-таки сумела собраться с духом и выдавить отсылающее заклинание. Я отсалютовал ей, растворяясь в воздухе, и позволил своей улыбке исчезнуть последней. Своей отвратительной, жуткой улыбке.