Навесь на меня ярлык (я сделаю конфетти) Give Me A Label (I'll Make Confetti)

      Грег едва замечает Майкрофта, когда выбегает за парадную дверь. Майкрофт исчезает за стеной дома, и Грег отправляется следом, пытаясь дышать тихо, чтобы слышать, куда идёт Майкрофт. Лестрейд следует за своим парнем вдоль стены дома, через довольно обширный газон и в конюшню, где обнаруживает Майкрофта, который сидит на земле, опираясь на одну из стен, поражённых грибком.              Грегу требуется секунда, чтобы перевести дыхание. Он поражается тому факту, что у Холмсов действительно есть конюшни. Серьёзно, конюшни; посреди Брайтона. Выкинув эту мысль из головы, Грег осторожно приближается к Майкрофту, который трясущимися руками зажигает сигарету и заметно успокаивается, сделав несколько глубоких затяжек.              Грег ждёт несколько минут, но Майкрофт молчит, поэтому он пересекает конюшню и садится рядом со своим партнёром, оставляя между ними около дюйма пространства.              В конце концов Грег и сам поджигает сигарету, и пара курит в молчании, просто уставившись на противоположную сторону конюшни и на небо, видное им через открытое пространство, в котором когда-то находились две большие двери.              — Обычно от такого дерьма мне хочется словить кайф.              Грег поворачивается, чтобы посмотреть на Холмса.              — Просто чтобы забыться, — продолжает Майкрофт, глядя на недокуренную сигарету. — Ничто и никогда так не перекрывало ход моих мыслей, как кокаин.              Грег проглатывает комок в горле, не совсем понимая, что сказать.              — Но я… я не стану, — уточняет Майкрофт так, словно эта идея его напугала… смутила. — Прямо сейчас я хочу лишь выкурить несколько сигарет и свернуться калачиком в постели с тобой, пока не забуду, насколько я зол.              — Правда? — нерешительно переспрашивает Грег. Майкрофт кивает. — Это… хорошо.              Майкрофт фыркает и откидывает голову на деревянную стену позади них.              — Ага, — бормочет он.              Они снова погружаются в молчание, а когда докуривают сигареты, зажигают ещё. Грег всегда курит одну за другой, когда сердится, и Майкрофт, кажется, тоже.              — Я такой дурак. — Майкрофт прерывисто вздыхает после первой затяжки, вокруг их голов клубится дым. — Я думал, если он увидит, как мы счастливы вместе, то примет это. — Он качает головой. — Я такой идиот.              Грег смотрит на грязную землю и на траву за конюшнями, несколько минут пытаясь собраться с мыслями.              — Помнишь, как недавно ты спрашивал, скучал ли я по папе?              Взглянув на него, Майкрофт кивает.              — Ну… скучаю.              Майкрофт лишь смотрит на него, молча.              — Папа был грёбаным мудаком. Он тратил все деньги на бухло и скачки. Он относился к маме как к дерьму; несколько раз бил её, пока дедушка не положил этому конец. Меня он тоже бил.              В глазах Майкрофта вспыхивает гнев, но тот хранит молчание, желая, чтобы Грег продолжил.              — Он был просто ужасным человеком, и каждый день мне хотелось, чтобы он изменился: чтобы он просто… перестал. А потом… потом он ушёл. — Грег делает долгую затяжку. — Я знал, что это не моя вина, просто он был ослом. Я обрадовался его уходу, без него мне лучше живётся.              Раздираемый эмоциями, он делает паузу, уставившись в землю.              — Хотя это больно. Больно знать, что папа предпочёл уйти: решил, что не хочет моего присутствия в своей жизни, не любит меня. Не понимаю, как человек может просто встать и оставить своего ребёнка. Я вижу любящих родителей с детьми и думаю: «Какого хуя?» Почему папа ушёл, если родителям положено тебя любить? Почему мой папа решил съебать?              Вздохнув, он смотрит на Майкрофта.              — Это больно, Майкрофт. Знать, что папа не может просто любить и принимать тебя. Знать, что папа ненавидит тебя за то, кто ты есть, и что он без проблем разорвёт связи и съебётся. Это незаживающая рана.              Он снова затягивается и выпускает дым над их головами. Майкрофт всё это время не сводит глаз с лица своего партнёра.              — Становится легче. Учишься с этим справляться. Учишься скрывать, насколько сильно ранит, когда люди говорят о твоём папе или когда видишь их с их папами. Учишься игнорировать боль, плачась в подушку, пока не уснёшь, или напиваясь до потери сознания или… ширяясь.              Майкрофт облизывает губы и отводит взгляд.              — Эта боль никогда не проходит, отчасти ты всегда будешь гадать: почему; почему ты? Почему тебе достался дерьмовый родитель? Ты знаешь, что это не твоя вина, что ты не можешь этого изменить, но иногда всё равно хочешь обратного. Ты хотел бы, чтобы папа просто изменился и полюбил тебя. Ты знаешь, что это напрасные мечты, но отчасти ты никогда не сможешь отступить от них. Ты всегда будешь… надеяться.              Грег крутит сигарету между пальцами, глядя вдаль.              — Какая-то часть тебя всегда будет надеяться, — бормочет Грег, — и каждый раз, когда это не меняется, всякий раз, когда тебе напоминают, что папе на тебя похуй, рана всё снова и снова воспаляется. И какое-то время ты будешь проёбываться: впадёшь в депрессию, будешь плакать и швырять вещи. А потом возьмёшь себя в руки, снова будешь справляться с болью и переживёшь это.              Он снова смотрит на Майкрофта.              — Ведь это всё, что можно сделать. Нельзя изменить папу. Он всегда будет нетерпимым уёбком, потому что пятидесятилетние предрассудки трудно сломить. Он снова причинит тебе боль, может, не физически, но эмоционально. Когда ты будешь выпускаться из школы, а он не придёт, будет больно. Когда ты сыграешь свадьбу, заведёшь детей, а его не будет рядом, будет больно. Но тебе помогут близкие, ведь они тебя любят. Всё, что можно сделать, — это постараться… справиться с этим и жить своей жизнью.              Грег протягивает руку и переплетает их пальцы, пока они оба затягиваются.              — Мне очень, очень жаль, что твой папа такой, какой он есть, но я всегда буду рядом ради тебя. Я всегда забочусь о людях, которых люблю.              Майкрофт резко поворачивает голову, чтобы посмотреть на него, и Грег ласково улыбается.              — Я рядом ради тебя, Майкрофт. Если ты хочешь кидаться всяким дерьмом и кричать, я приберусь и успокою тебя. Если ты хочешь плакать и депрессовать, я обниму тебя и вытяну обратно. Я сделаю для тебя всё, что хочешь или что тебе нужно. Потому что я точно знаю, что значит, когда на тебя положить тому, кто должен любить тебя. — Он сжимает пальцы Майкрофта в знак поддержки. — Я рядом.              Майкрофт бросает окурок на землю, и они оба наблюдают, как тот догорает. Они сидят в тишине, переплетя пальцы и думая о том, что сейчас сказал Грег, что он раскрыл.              Майкрофт знает, что Грег как никто другой поможет ему пройти через это. Каждое слово Грега — чистая правда. В своё время Грег уже пережил подобное: его папа ушёл и разбил ему сердце. И теперь он рядом, предлагает снова пройти через всё это с Майкрофтом.              Судорожно вздохнув, Майкрофт сжимает пальцы Грега.              — Спасибо, — тихо и хрипло благодарит он.              — Не за что.              Майкрофт облизывает губы и чувствует, как щиплет глаза от слёз, хотя он так старался их сдержать.              — Я просто… я хочу, чтобы было иначе, — говорит он, давясь слезами.              — Я знаю. — Грег придвигается ближе.              — Я ненавижу это, я ненавижу всё это. Я ненавижу его и ненавижу то, что он не может просто любить меня и радоваться за меня. Я ненавижу то, что Шерлок до сих пор застрял там ещё как минимум на два года. Я… Я…              Речь прерывается, и Грег тянется обнять своего парня за плечи. Наконец он не выдерживает: с первой же из упавших слёз у Холмса перехватывает дыхание, и он утыкается лицом в грудь Грега.