В Макондо начинается и заканчивается сезон ветров

- Но если все охвачены одним Безумием - не на день, а на годы? Идет потоп - и он неудержим И увлекает целые народы! Так что же может слабый человек В кошмаре, чей предел непредсказуем? Что может он, когда безумен век? И кто виновен в том, что век безумен? Кого судить? Кому судить? За что судить? - Я не знаю! Я только знаю, что совесть - Это нравственная категория, Позволяющая безошибочно Отличать дурное от доброго!

XXX В те дни, вдохновлённые примером революционных партизанских отрядов, по всей стране бастовали рабочие «Юнайтед Фрут Компани», и даже города были пропитаны приторным запахом от груд гниющих бананов. Люди не хотели больше работать от зари до зари и жить в дощатых бараках без отхожих мест, а главное – вместо денег получать за свой труд придуманные гринго цветные билетики, которые принимали только в магазинах гринго в обмен на товары гринго – консервированную виргинскую ветчину, галеты и куриный суп в жестянках. С севера опять доносились тревожные вести – говорили, что для усмирения бастующих высланы правительственные войска, говорили, что военные части уже встали на расстоянии выстрела от рабочих предместий Барранкильи и Сьенаги, говорили о поступающих из Боготы на имя генерала Варгаса секретных депешах. Ждали даже американскую морскую пехоту. Некоторые забастовщики, опасаясь за свои жизни, бросали насиженные места и уходили в горы, иногда вместе с семьями. Многие из них вливались в Освободительную армию Серхио Ормиги. Первую из таких групп он хотел было завернуть, увидев в них обычных просителей, перепутавших Революцию с благотворительным обществом. «Идите домой и попробуйте договориться с этими своими гринго», - сказал он. – «У меня нет времени ни разбираться с вашими жалобами, ни учить вас стрелять». Ружей у рабочих не было, многие из них пришли босиком. Но они не захотели уходить. - Компания забрала нашу землю, - сказал старший из них, высокий метис лет сорока. – Нам некуда возвращаться. - Моя жена и дочь умерли от дизентерии, - сказал второй. – Врач не берёт в уплату билетики. - Мы думали, что в мире не осталось справедливости, но нам рассказали о Летучем Муравье, - добавил третий. Серхио Ормига долго молчал. «Найдите себе обувь, - сказал он наконец, - не дело так ходить по горным тропам». Со временем оказалось, что, хотя стреляли рабочие в самом деле неважно, зато ловчее других управлялись с мачете, умели ставить силки на кроликов и птиц, были выносливы и дисциплинированны. Именно они привели однажды к Серхио Ормиге пойманного в окрестностях лагеря веснушчатого американца, которого приняли за шпиона. Гринго великолепно смотрелся в своей клетчатой кепке, бриджах и высоких альпийских ботинках, он отлично говорил по-испански и даже на языке гуахиро, был дружелюбен и щедро одаривал всех жевательной резинкой, но его диковинный вид внушил подозрения недоверчивым кампесинос. На шее у него висела огромная фотокамера, в которой вполне можно было спрятать «томми-ган». Американец назвался репортёром и сказал, что мечтает взять интервью у революционного подполковника Серхио Ормиги, чья слава достигла Чикаго и Нью-Йорка. - Я не ищу славы и не даю интервью, - сказал Серхио. Но гринго продолжал настаивать. «Со времён Джесси Джеймса ещё никто не был так популярен», - уверял он. В конце концов ему удалось уговорить подполковника Ормигу на пятнадцатиминутную беседу, однако фотографировать себя Серхио запретил. - Лучше воздержаться от рекламы, - сказал он. – Не знаю, сколько там сейчас дают за мою голову, но мне-то эти деньги точно не достанутся. Разговор шёл по-английски и продолжался ровно пятнадцать минут, причём почти на все вопросы Серхио Ормига ответил: «No comments», что, впрочем, нисколько не расстроило предприимчивого журналиста. Напоследок тот спросил, что Летучий Муравей хотел бы передать Америке. - Передайте хозяевам Компании, - сказал подполковник Ормига уже по-испански, - что из их билетиков мы делаем пыжи для охотничьих ружей. Нам не жалко бананов, но как их собирать, мы сами решим. В последний момент рыжий репортёр всё-таки успел щёлкнуть затвором камеры и невозмутимо улыбнулся, продемонстрировав первоклассные фарфоровые зубы. - Наши читатели не простят, если мы им не принесём хотя бы кусочек Чеко Ормиги, - сказал он. Через неделю в небольшом селении под названием Ла-Бодега, где Освободительная армия пополняла запасы продовольствия, Миличо Вергуэнса, плача от злости, швырнул под ноги Серхио скомканную газету. На третьей полосе был смазанный снимок с подписью: «Голова, которая стоит пять тысяч долларов». Серхио с изумлением прочёл статью, по которой выходило, что американец беседовал с ним добрых три часа и всё это время храброго репортёра держали на мушке вооружённые до зубов головорезы с расплывшимися от коки зрачками. Сам революционный подполковник Чеко Ормига именовался в статье «кокаиновым апостолом». Там говорилось, что, пользуясь безграмотностью рабочих «Юнайтед Фрут Компани», он обманом подбивает их на бунт и саботаж, обрекая тем самым целые области на нищету и вымирание (тогда как Компания несёт им благоденствие и свет цивилизации); что его Освободительная армия снабжается на средства от контрабанды и торговли наркотиками; что он лицемерен, жесток и властолюбив. Под конец репортёр прозрачно намекал на противоестественные наклонности подполковника. - Я найду эту гниду и заставлю сожрать весь тираж, - пообещал Миличо. Серхио покачал головой, размышляя о неисповедимых путях правды и лжи. - Много чести, - сказал он. – У нас и без этого есть дела. В следующей деревне, куда Освободительная армия вступила через два дня, крестьяне, встречая подполковника Ормигу, плакали от радости и умоляли благословить их, некоторые даже пытались приложиться к его сапогу. До них дошла весть, объяснили они, что Чеко Ормига – Апостол, живой посланец Спасителя на Земле. - Видишь, - сказал Серхио Мигелю Вергуэнсе, - что бы ни написали в газетах, люди всегда сами выбирают, какой неправде верить. XXXI По мере того, как обстановка в Республике накалялась, народ нищал, а Компания и чиновники богатели, всё больше рабочих, бросив мотыги и лопаты, уходили в сельву, вооружённые только ножами для срезания бананов, и Освободительная армия Серхио Ормиги прирастала всё новыми отрядами, состоящими из усталых, озлобленных людей, которым нечего было терять. Среди новобранцев оказались двое участников организованной демонстрации, бежавшие из тюрьмы в Сьенаге. Они рассказали, что, несмотря на обещания не трогать демонстрантов, всех, кто не успел уйти с площади, схватили и без суда бросили в камеры, а профсоюзных лидеров увезли в неизвестном направлении, набив им на ноги кандалы. Этим же двоим повезло – когда их вывели на допрос, во дворе тюрьмы явилась Дева Гваделупе с Архангелом Михаилом и, вырубив конвой, показала заключённым, где можно перелезть через стену. Кто-то выразил сомнение в бойцовских навыках Девы Гваделупе, но маловеру тут же решительно возразили, что, раз рядом оказался Архангел Михаил, уж он-то мог научить Деву драться, ведь в его военном искусстве никаких сомнений быть не может. Вокруг удостоившихся видения праведников тут же образовалась значительная коалиция, которая заявила подполковнику Серхио Ормиге, что высшие силы отчётливо требуют от него идти на Сьенагу. Серхио колебался – только теперь он начал осознавать, что никакого определённого плана у него изначально не было, если не считать фантастической идеи добраться до ближайшего порта и реквизировать несколько судов, а потом проплыть вдоль побережья и попытаться, по примеру сэра Френсиса Дрейка, атаковать Риоачу с моря. Но это были только мечты, столь же вздорные, сколь и безрассудные, тогда как реальные обстоятельства требовали принять решение здесь и сейчас, и подполковник Ормига понимал, что не может не считаться с рабочими, составлявшими теперь плоть и кровь апостольской армии, в которой насчитывалось уже более полутора тысяч бойцов. - Не могли справиться с горсткой легавых, - негодовал Миличо Вергуэнса, - а теперь хотят въехать в Рай на твоей шее! Вскоре было получено известие о том, что поданная профсоюзами петиция о пересмотре условий контракта осталась без ответа, поскольку оплаченные американцами адвокаты доказали, что никакого контракта не было, а стало быть, не было и самих рабочих – только временный персонал, нанятый по сходной цене, чтобы срезать пару гроздьев бананов. Генерал Варгас лично обратился к профсоюзным вожакам с требованием, во избежание кровопролития, распустить стачку и продолжать уборку фруктов, пока те не сгнили на корню, иначе рабочим придётся проститься и с виргинской ветчиной. Предместья погрузились в потрясённое молчание. Люди дрогнули, чувствуя, как тают их надежды и как сами они, по мановению продажного адвокатского пера, словно бы растворяются в воздухе. - Что ж, - сказал подполковник Серхио Ормига, - теперь у нас, благодарение Господу, появилась цель. Было бы, однако, безумием вести такое огромное войско через речные долины и редколесье – в это неспокойное время на дорогах были выставлены патрули, плантации охраняла армия, а гул аэропланов над полями давно стал привычным, так что крестьяне даже не поднимали головы, чтобы проводить взглядом летающее диво. Технический прогресс входил в жизнь этих людей вместе с войной, тревогой и запахом гари, намертво въедавшимся в стены их домов и в хлеб, который они ели. Было решено разделиться и двигаться к Сьенаге разными дорогами, рассредоточившись по всей площади между долинами Рио Фрио и Кордовы – часть Освободительной армии должна была обойти город с севера, где не было проезжих трактов, другая же часть под началом подполковника Ормиги, собравшись у местечка Севильяно на краю Великих болот, ударила бы, как предполагалось, с юга, со стороны кладбища Архангела Рафаила. С этого момента началась выматывающая партизанская война против правительства и «Юнайтед Фрут Компани», которая, согласно замыслу, должна была завершиться окончательной победой Революции где-то между центральным городским садом Сьенаги и больницей Св. Кристобаля. Днём бойцы отдыхали, а ночью передвигались группами по десять-пятнадцать человек, оставляя при каждом удобном случае неглубокие, но жгучие муравьиные укусы на неповоротливом теле Компании. Они грабили и поджигали конторы и магазины гринго, перерезали телеграфные провода, выводили из строя оросительные системы, заваливали каналы мусором, а железнодорожные пути – спиленными деревьями. Что ни день, даже на круглосуточно охраняемых плантациях вспыхивали пожары, а полицейских чинов, надсмотрщиков, коррехидоров, работавших на Компанию нотариусов и сельских старост находили на улицах или прямо у себя в постелях со вспоротым горлом и пропущенным через разрез на манер галстука языком – именно тогда и зародился этот варварский обычай. Серхио Ормиге всё это было не по душе, но и он вынужден был признать, что такие методы могут быть весьма действенны, когда ты на своей земле обложен со всех сторон, точно зверь в берлоге. В апостольской армии почти не осталось настоящих военных – только крестьяне, не знавшие иного оружия, кроме мачете, и иной войны, кроме герильи. Впрочем, они уверяли, что «галстуки» – не их рук дело. Ни один христианин не может убить человека таким жутким способом, говорили они, на это способны только поганые язычники. Тогда же поползли слухи о какой-то то ли общине, то ли секте, окопавшейся на краю Великих болот и возглавляемой неким Господином Суа – так у местных индейцев звалось Солнце, которому они поклонялись задолго до Конкисты. Члены этого тайного общества называли себя длинным клокочущим словом, которое с языка муисков приблизительно переводилось как «те, кто идёт светящейся дорогой». Рассказывали, что они кровожадны и свирепы, как дикие животные, и при этом умеют действовать так скрытно, что их никто никогда не видел. Именно «идущим» приписывались зверские убийства – они не щадили тех, кто работал на гринго. Что до таинственного Господина Солнце, то люди ничего толком о нём не знали; говорили, что раньше он был фокусником в бродячем цирке, но потом продал душу дьяволу, который оставил на его теле особые знаки, приводившие в ужас всякого, кто их видел. Никто, однако, не мог бы ничего утверждать с полной уверенностью, потому что живым из лагеря «идущих» ещё ни один человек не вернулся. Серхио Ормига считал рассказы об «идущих» досужими домыслами – крестьянам свойственно придумывать всякие ужасы, говорил он, а сейчас, к тому же, люди перепуганы, измучены и рассудок у них мутится. Вину за изуверские убийства Серхио склонен был возлагать на провокаторов, работавших на правительство. У революционного подполковника Ормиги и без того хватало забот. Людей в его армии теперь было больше, чем оружия, не хватало патронов и еды. В ответ на партизанский террор правительственные войска частым гребнем прочёсывали предгорья и долины, жестоко и без проволочек расправляясь с теми, кто был заподозрен в связях с забастовщиками и Освободительной армией. Из страха перед карателями многие крестьяне не решались оказывать помощь солдатам Революции. «Благослови вас Бог и Святая Дева», - говорили они. – «Но уходите быстрее, иначе нас повесят, а наших детей закопают живьём в землю». Однако, чем более отчаянной становилась обстановка, тем больше Серхио Ормигой овладевал странный, неестественный оптимизм, схожий с предсмертной эйфорией; в действительности же это было нарастающее безразличие, объяснявшееся тем, что Серхио, обессиленный войной и болезнью, всё дальше уходил долиной ложных воспоминаний и полуденных грёз. Он отчётливо понимал, как опасна эта зыбкая дорога, но уже отвык от твёрдой почвы и после очередного проигранного боя записывал в свой дневник – «Противник был разбит и беспорядочно бежал, в панике перестреляв наших лучших солдат», – словно издеваясь над самим собой. В режиме диверсионной войны спать удавалось не дольше трёх часов кряду, а между тем на пресечение мародёрства и поддержание дисциплины среди озверевших от бескормицы бойцов требовалось едва ли не больше сил, чем на борьбу с врагом. Из-за усталости, постоянного напряжения и потребляемых бушелями листьев коки Серхио Ормига исхудал, его глаза приобрели неподвижный зеркальный блеск, и он почти утратил своё обычное спокойное достоинство, не изменявшее ему даже в самые страшные минуты. Поскольку таблетки хинина давно закончились, Серхио приучил себя жевать кору хинного дерева и пережидать приступы лихорадки, не прерывая пути. Образы, порождаемые его воображением и питаемые малярийным бредом, так прочно породнились с реальностью, что их могли видеть и другие люди; бойцы давно привыкли к призрачным белым всадникам, которые беззвучно перемахивали через горные отроги и на всём скаку, потехи ради, сбивали плетьми верхушки восковых пальм. Старого цыгана в заплесневелом жилете, с которым Серхио Ормига увлечённо беседовал несколько часов подряд, тоже видели все, и все слышали, как тот отвечал подполковнику на вульгарной латыни. Когда цыган ушёл, растворившись среди деревьев, Миличо Вергуэнса спросил, о чём они разговаривали. - О том, что есть свобода, - ответил Серхио Ормига, - и о том, как научиться летать. Впоследствии Вергуэнса припоминал, что сразу перед тем, как выпасть из седла, Серхио сказал, что теперь точно знает, где искать Господина Солнце. XXXII Хотя подполковник Серхио Ормига не выиграл ни одного сражения, ему была свойственна некая парадоксальная удачливость, благодаря которой болезнь подкосила его менее чем в километре от ближайшего селения. Врача там, правда, не нашлось, но зато была аптека, куда Миличо Вергуэнса и приволок подполковника Ормигу, жёлтого, как лимон, и вслух бредившего стихами Катулла. - Или ты сделаешь что-нибудь с этим, - сказал Миличо аптекарю, - или, клянусь небом, я скормлю тебе все твои пилюли и пиявок в придачу. Пожилой печальный еврей, раскладывавший по пакетикам крысиную отраву, воспринял происходящее с присущим его народу фатализмом и не прервал своего занятия. - Я понимаю вашу горячность, юноша, - сказал он, - но при всём уважении могу предложить в данный момент только красный стрептоцид и молитву, идущую прямо от сердца. Впрочем, - добавил он, подумав, - если исключить красный стрептоцид, то может получиться даже эффективнее. Тут Бенха Филомела, сопровождавший Миличо, потерял терпение и взял бесстрашного израильтянина на прицел. Тот заглянул в дуло винтовки, тяжело вздохнул и сказал, что есть способ помочь больному, но он просит не возлагать на него ответственность за последствия, поскольку способ этот совсем не христианский. «Да хоть демонов вызывай, - ответил на это Мигель Вергуэнса. – Если он уйдёт отсюда своими ногами, мне плевать». Аптекарь попросил отрядить Филомелу ему в помощь, и через час они привели четверых старух-индеанок, древних, как камни, одетых в холщовые рубахи и ожерелья из птичьих костей. Взмахнув рукавами, ведьмы вцепились скрюченными лапками в плечи и ноги Серхио Ормиги и уволокли его в пустую хижину, откуда вскоре повалил едко пахнущий дым и раздалось заунывное пение, от которого казалось, что время замедляется и течёт вспять, и перед изумлённым взглядом Миличо Вергуэнсы тяжёлому колесу истории силой тёмного колдовства было придано обратное направление – он видел, как кормой вперёд отчаливают белокрылые каравеллы от берегов Гуанахани, как сравниваются с землёй пирамиды, как пробегают по зелёным равнинам призрачные толпы звероподобных людей и как в дымном небе повисают угловатые силуэты крылатых ящеров. Старухи пели двое суток, и жизнь возвращалась к своим истокам, но на рассвете третьего дня, когда призрачная двуногая рыба, пятясь, ушла в бурлящие от предчувствия близких свершений воды Мирового океана, пение прекратилось, и Серхио Ормига открыл глаза, лёжа на раскрашенных циновках и чувствуя, будто его воспалённый разум промыли холодной водой, а каждый мускул в его теле наполнился новой кровью. Остывший дым от жжённых перьев и ядовитых трав слоился под потолком, обессилевшие старухи лежали по углам, а из щелей полз утренний холод, как сто лет назад, когда Освободительная армия покидала Макондо. Увидев, как Серхио Ормига, шатаясь, выходит из хижины – голый, сверху донизу перемазанный голубой глиной и яйцами игуаны, – Миличо готов был поверить, что индейские ведьмы превратили подполковника в ходячий труп, но Серхио смотрел на него вполне осмысленным и как будто немного удивлённым взглядом. «Миге, - сказал он, - кажется, я вспомнил, откуда у меня шрам от ожога». - Я думал, тебе не выжить, - сказал Вергуэнса. – Где ты был? Серхио Ормига пожал плечами. - Не знаю, - ответил он. – Но дорога была долгой, и я вспомнил много важных вещей. Миличо не успел ничего сказать на это, потому что они увидели бегущего со всех ног Филомелу. Поздравив командира с воскрешением, он рассказал о затерянной индейской деревне в пяти часах езды отсюда – оказалось, что именно там расположена штаб-квартира Господина Суа. - Это Кайо Карнеро, - добавил Филомела. – Кто бы мог подумать, что он такая сволочь! Серхио Ормига как будто ждал этого известия. - Я должен найти свою одежду, - сказал он. – Собирайте людей, выступаем через полчаса.