Прошлое
— Штандартенфюрер, — сверкнув глазами словно хищная птица что вот-вот накинется на свою добычу, Третий Рейх широко улыбается, обнажая белые зубы, — Я знал, что как страна, могу положиться на вас. Мне уже доложили о том, что операция «Бабочка» над западной частью СССР прошла успешно. Я не сомневался, что всё пойдёт именно так, как мы и планировали. Август Шефер, — Рейх дружелюбно похлопал по плечу своего собеседника, — Вы и ваши люди будут представлены награде. — Мой фюрер, — на последнем воздухе в лёгких произносит мужчина, чувствуя, как волнение сжимает его сердце, заставляя реже пропускать удары, — Это мой долг перед вами, — сделав глубокий вдох и прикрыв глаза пока фюрер его не видит, он медленно считает про себя до пяти, после чего продолжает, — Это честь для солдата. — Ну-ну, — протянул Рейх, наполнив два гранёных стакана крепким виски, — Вы сделали великое дело. Можно сказать, что почти решили исход войны. Со льдом? Достав из морозильника несколько кубиков льда и бросив их в один стакан, Третий вновь повернулся к своему собеседнику продолжая держать пару холодных льдинок в пальцах, что от тепла немца уже начали медленно таять, водой стекая по его коже. — Да, пожалуй, — ответил мужчина. — Вот и хорошо. Ловко погрузив лёд в коричневую жидкость, Рейх пододвинул стакан на край стола, приглашая выпить. Прозрачно-белые кубики быстро приобрели желтоватый оттенок в ёмкости, а на стеклянной поверхности появились мелкие капельки воды, что постепенно стекали вниз параллельно собираясь, образовывая уже крупные капли. — Теперь остаётся лишь только ждать, — Несколько раз постучав ногтем указательного пальца по стакану, Рейх залпом опустошает его, а после со стуком ставит на стол и слегка хмурит лицо, — Преимущество на нашей стороне. — Мой фюрер, — убрав руки за спину, штандартенфюрер не спеша подходит к столу не сводя своих серых глаз со страны. Он аккуратно берёт стакан в руку, но пить пока не решается, наблюдая, как лёд время от времени начинает двигаться, тая от комнатной температуры. Его русая чёлка падает на глаза, но он быстро заправляет её на левый бок к другим волосам, параллельно поправляя другие пряди, открывая выбритый правый висок, — Но юных республик с Союзом в, хм, Ленинграде не было. Польша ошибся или просто соврал. — Уже неважно. А с Польшей нужно поговорить. — Тогда, — и вот виски уже возле чуть пересохших губ, — За вас, Великий Рейх. Довольно ухмыльнувшись, Третий переводит взгляд на окно, чувствуя, как его сердце сжимается от странного чувства радости. Он так долго шёл к этой цели, он так хочет выйти победителем, и вот его цель уже почти близко. **** — О, господин Берлин, — радостно произнёс мужчина средних лет поднимаясь со своего рабочего места. Он был одет в белый медицинский халат, что по длине доходил до колен. Три пуговицы на воротнике были рестёгнуты, открывая обзор на темно-серую кофту с широкой горловиной, которая полностью закрывала собой шею. Чуть ссутулившись, он быстро подошёл к своему важному гостю, но тут его глаза, скрытые за крупными линзами круглых очков, пали ещё на одну фигуру, которая стояла за спиной города, — И... Великий Рейх тоже прибыл, — мужчина заметно занервничал, но он тут же взял себя в руки. — Приветствую, Хейн, — недолго думая ответил Берлин, проходя вглубь небольшого кабинета учёного. Рейх лишь приветсвенно кивнул мужчине, параллельно осматривая рабочее место, где вот-вот уже должен будет готов смертельный яд, — Ты говорил, что разработка уже почти готова. Фюрер хотел бы самолично увидеть её, — продолжил город сбавляя обстановку. Приезжать сюда поздно ночью было весьма опрометчиво. Неудивительно, что профессор растерялся. — Даа, — протянул мужчина, сложив руки в замок и посмотрев куда-то в сторону. На его чёрных волосах уже стала проявляться седина, а местами пряди волос и вовсе исчезли, — Только эксперимент на следующее поколение от заражённых родителей ещё не до конца закончен. — Нам не важно следующие поколение, Хейн, нам нужно лишь то, чтобы те, на кого подействовал яд, были мало жизнеспособными. Ты понимаешь о чём мы? — перебил его Берлин. — Скажите, какой эффект у вашей разработки и какова смертность? — наконец-то спросил Третий Рейх, повесив свою верхнюю одежду на вешалку. — Эффект? Эффект, — не сразу сообразил мужчина, — Эффект, — он быстро подбегает к своему столу где помимо бумаг стояло ещё несколько колб с жидкостью, настольная лампа и микроскоп, и начинает на нём что-то искать. Проведя пальцами по тёмной тумбочке, Рейх решил осмотреть помещение, пока профессор перебирал листы на своём столе. Кабинет был не такого большого размера в отличии от лаборатории, которую отделял лишь коридор и несколько железных дверей, одна из которых располагалась прямиком в этом помещении, но тем не менее мог уместить в себе двадцать рабочих. Бетонные стены были выкрашены желтоватый оттенок, а само место заполняли столы и экспериментальные приборы вместе с морозильными камерами. Сейчас здесь было тихо. Большинство людей было уже дома и только несколько рабочих всё ещё трудилось над некоторыми препаратами. Одна единственная включенная лампа время от времени мерцала, привлекая своим светом ночного мотылька, которому не повезло залезть сюда. Скоро он уже будет валяться засохшим вместе с другими мёртвыми насекомыми на таршере. В саму лабораторию можно попасть только в защитных костюмах, но Рейх и Берлин пока не собирались туда заходить, ведь то, что им было нужно уже находилось именно в этом помещении. — RP-101, — прошептал Хейн, привлекая к себе внимание, — RP -101 в газообразном состоянии способен поразить население небольшого города. Способ поражения организма изучен лишь на 90%, но у всех подобных наблюдалось резкое снижение зрения, тошнота, рвота и это лишь самое безобидное, — перевернув листок с записями, мужчина делает небольшую паузу и переводит взгляд на Берлин, а потом и на Рейха. Если честно, то Хейн был весьма не рад заниматься подобными экспериментами, а уж тем более был не в восторге от того, что разработка этой лаборатории будет новым оружием массового поражения. Он фармацевт. Он хотел посвятить себя спасению людей. Но с другой стороны... Очень любил свой народ и страну. Но вся эта жестокость, — И это у тех, кому посчастливилось испытать лишь малую часть возможностей RP. У остальных..., — глубокий вдох, — Полное поражение внутренних органов, особенно лёгких. Сосуды сужаются, затрудняя отток кислорода, из-за чего жертва начинает задыхаться. Может развиться пневмония. Но в конечном итоге лёгкие просто сгорают... Или все внутренние органы сразу, если, конечно, человек не задохнётся раньше. Шансы на спасение практически нулевые. — Практически? — переспрашивает Рейх, на что Берлин внимательно смотрит сначала на него, а потом и на проффесора. — Да, если больному не помочь облегчить мучения смертью, — чуть усмехнувшись отвечает тот. — Что значит сгорают? — сев на стул и сложив ногу на ногу, поинтересовался Берлин. — Вы когда нибудь видели как горят крылья бабочки? — задумчиво спросил мужчина, смотря на летающего под лампой мотылька, — Тоже самое и с оболочкой органов. Поднимается температура тела, а из-за остатков газа, что оседает в организме и кислорода происходит реакция, которая позже переходит в горение. Поражённые участники становятся хрупкими, как крылья бабочки и просто обугливаются. Даже кровь не идёт из тех ран. — Препарат готов к использованию? — Да, — протерев очки, Хейн подходит к морозильной камере, от куда достаёт три маленькие колбы с синей жидкостью в них, — Из одной маленькой колбы может образоваться огромное облако, которое будет больше похоже на туман. Её может хватить на один город. Газ быстро осядет, поэтому риск его быстрого распространения исключён, но действовать нужно аккуратно и наверняка, ведь запаха он практически не имеет. — Весьма неплохо, — приподняв уголки губ, Рейх неторопливо забирает колбы с RP-101 и перекладывает в специально подготовленный чемодан, — И это всё должно оставаться только в стенах этой лаборатории. Никто не должен знать об разработке столь опасного оружия. Не хотелось бы, чтобы другие страны прознали о моём скором наступлении. Да и этот чёртов запрет на отравляющий газ. — Так точно, мой фюрер, — выпрямившись в спине утвердительно произнёс Хейн, — Это уйдёт с нами в могилу. — Я надеюсь.Настоящее время.
— Операция « Бабочка». Это я виноват в болезни России, — размышлял Третий, потирая указательным пальцем свой подбородок. — Ну кто мог тогда подумать, что ты привяжешься к этому мальчику? — откинувшись на спинку кресла, Берлин ловким движением руки достал зажигалку из кармана и также шустро поджёг сигарету, на секунду осветив тёмный кабинет ярким светом. Но даже этого времени хватило на то, чтобы можно было разглядеть на столе Рейха фотографию с изображением России. Ариец лишь фыркнул, продолжая смотреть на тёмное окно, за которым уже давно стемнело и только уличные фонари развивали непроглядную тьму. Даже луны не видно. Лишь крупные хлопья снега то и дело мелькали возле фонарей. Почему Третий так задумался об этом только сейчас? Он и сам не знал. Но скорей всего потому, что на днях он ещё раз переговорил с Хейном и тот ему рассказал, что не многие лабораторные крысы выживали после испытания, а те, кто уже ждал потомство, рожали больных крысят. Из выводка выживали лишь единицы, и то они потом были недоразвитыми, и быстро погибали. — Росси. Только из-за него я жалею о том, что сделал. — Но сложись всё иначе, разве он спал бы сейчас в соседней комнате? — скептически спросил город, выдыхая дым изо рта, — Нашёл бы ты его тогда? Эти слова заставили Рейха отвлечься от окна и посмотреть на свой город, который только что произнёс нечто страшное для него. Действительно, он ведь мог не найти Россию, всё могло сложиться иначе. Можно подумать,а что в этом такого? Но маленькая республика стал большим смыслом для немца, он очень дорог ему, он его радость. Да, великий фюрер мог бы спокойно жить и без него, если бы не встретил, но эта была бы другая жизнь. Холодная и жестокая. Сын Союза тёплый лучик в его тёмной и ледяной душе. Нет, не так, это теперь его сын, его ребёнок, а не какого-то СССР. Он оставил его, а Рейх выходил. Немец его отец. Немец заботится и переживает о нём. — Я не знаю, — выдыхает страна, прикрыв лицо ладонями, — Не могу представить жизнь где нет моего маленького России. Он со мной так давно, что мне начинает казаться, будто всю жизнь. Вокруг так тихо. Лишь тиканье часов и тяжёлое дыхание двух немцев разрывали эту тишину. — Всё, чему суждено быть, уже случилось, — поднявшись на ноги, Берлин неспеша подошёл к столу за которым сидел ариец и на ощупь включил лампу. Жёлтый свет неприятно прошёлся по глазам, будто лезвие ножа, оставляя после себя болезненные ощущения. Рейх недовольно сощурился и прошипел словно кошка, стараясь загородить лицо руками. Городу было тоже непривычно возвращаться в свет после долгого пребывания в сумерках, но и в темноте сидеть тоже не дело. Пододвинув к себе пепельницу и потушив окурок, он переводит взгляд на рамку с фотографией России. Аккуратно взяв её в руки, он медленно проводит пальцем по изображению и тяжело вздыхает. Вот как всё может обернуться в жизни, — Но ты можешь немного изменить судьбу, — продолжает он, зная, что Третий уже давно бьётся над лекарством для Росса. Да и самому городу порой приходится принимать участие от чего он просто не смеет отказаться. Чего скрывать, но он и сам полюбил этого мальчишку. — И я обязательно сделаю это... .... Дверь со скрипом поддалась сильной руке, чему её владелец был не очень рад. Тихо прошмыгнув в комнату, фигура подходит к кровати, в которой тихо посапывал Россия. Несколько секунд и вот пружины начинают жалостно скрипеть под вторым весом, который стал постепенно распределяться по всей поверхности. Боясь потревожить сон, Рейх аккуратно поворачивается к русскому и просто наблюдает за его сном, боясь сделать резкое движение. На спокойном лице республики время от времени можно было заметить слабые эмоции, а порой и еле заметное шевеление губами, будто он что-то говорил, от чего мужчина нежно улыбался. Положив ладонь на плечо мальчика, он начинает медленно оглаживать его, постепенно поднимаясь выше к лицу. Остановившись на щеке, Третий с каким-то странным для себя интересом начинает обводить пальцем форму губ своего мальчика, заставляя того улыбаться сквозь сон от таких приятных прикосновений. Внутри немца всё сжалось от такой милой реакции. Он чувствует, будто его сердце крепко сжали в руке и вот-вот раздавят. Мужчина пытается чуть приподняться, но пружины начинают предательски издавать под ним звук. Злобно стиснув зубы и наконец-то приняв сидячее положение, он вновь смотрит на русского склонившись над ним. Проведя пальцем по его лбу и убрав мешающие пряди волос, Рейх ещё некоторое время просто смотрит на его личико, а после целует в щеку. — Спи крепко, мой малыш. Положив голову на спинку кровати, Третий устремляет свой взгляд на белый потолок, разглядывая на нём незамысловатые узоры, напоминающие собой морские волны. Вот висит старинная люстра, которая осталась у немца ещё со временем Империи – его отца. Круглой формы, украшенная настоящими брилиантами, а свисающий крассный дождь был сделан из крупного и мелкого рубина, который сплетался с гранёными лепестками. На часах уже час ночи, но ему как-то не спится. Мысли потоком лезут к нему в голову из-за чего он не может сосредоточиться даже на своём завтрашнем плане. Россия, давняя операция, СССР в конце концов. Ариец чувствовал, что красный так просто не исчез, он обязательно ещё заявит о себе. Внезапно Рейх почувствовал, как кто-то лёг ему на грудь, от чего он моментально вышел из своих раздумий. Опустив голову, он видит всё так-же мирно спящего Россию, но только вот теперь его голова лежала прямо на груди немца. Видимо почувствовал тепло сквозь сон и решил крепче прижаться. Опустив ладонь на макушку русского, Третий стал медленно гладить его, бережно пропуская светлые пряди волос. Вновь послышалось мирное сопение. Улыбнувшись, он переводит взгляд на окно, за которым была всё та же непроглядная тьма. — Не бойся малыш, я спою ещё одну песню. Спи, засыпай, баю-бай, баю-байбаю-бай. Немец редко пел колыбельные, так как считал, что его голос вовсе не подходит для этого, да и сам он не знал, каково это кому-то петь перед сном, но исключительные случаи всё же бывали. Он не знал колыбельных, поэтому приходилось сочинять на ходу. И на удивление малыш довольно быстро засыпал. Иногда Рейха могли захлестнуть порывы нежности и тогда он сам не замечал как начинал петь. — Я тебя обниму и сладко спою, ложись скорей спать, баю-бай, баю-бай. Ты запомнишь мой образ и запомнишь мой голос, Помни, я с тобою всегда, баю-бай баю-бай. Утро настанет, встретимся вновь. А пока засыпай, баю-бай, баю-бай.***
Ночь. Небо затянули непроглядные чёрные тучи, полностью закрыв собой яркие звезды и луну, взамен покрывая землю мелким колючим снегом. Ещё некоторое время назад на улице было спокойно, но уже спустя час начал завывать слабый ветерок, который с каждой минутой становился сильнее, предвещая тем самым начало снежной бури. Снега на хвойных деревьях было настолько много, что даже толстые ветви не могли справиться с такой тяжестью и постепенно начинали опускаться, делая деревья более похожими на острые копья. Вместе с воем ветра по лесу доносился звонкий треск, будто кто-то большой ломал сосны и ели, но это лопались сами деревья от сильных сибирских морозов, которые пришли совершенно неожиданно, оставляя глубокие шрамы в кронах деревьев. Глубокие сугробы были готовы проглотить любое не аккуратное живое существо, но быстро идущий мужчина будто-бы не замечал их. Резко остановившись, он поправляет шарф на своём лице чтобы снег не летел прямо в глаза, а после вновь продолжает идти вдоль тайги. Пальцы на руках и ногах начали уже слегка подмерзать,не смотря на шерстяные варежки и унты из оленьего меха. Тёплый воздух изо рта тут-же становился белым, как молоко, паром, что тут-же оседал на ресницах и лохматой шапке мужчины покрывая их инием. Облокотившись рукой на ствол дерева, он тяжело выдыхает и тут-же кашляет от ледяного воздуха, что большим объёмом прошёлся по горячим лёгким, царапя их словно кошка когтями. В глазах темнеет, но он упорно продолжает идти. Осталось ещё немного. Добравшись до края леса, путник облегченно выдыхает и падает в сугроб на коленях, с радостью во взгляде смотря на огоньки из окон... ... Толкнув тяжёлую дверь деревянного дома, мужчина буквально вваливается во внутрь, с трудом удерживаясь на ногах. Тяжёлым шагом он доходит до большого стола и садиться на стул рядом, а после обессиленно ложится на деревянную поверхность и закрывает глаза рукой. Вдох-выдох. — Союз? — послышался голос из соседней комнаты, а спустя несколько секунд на пороге появилась женщина обмотаная в шерстяную шаль. На это мужчина лишь что-то бурчит про себя не поднимая головы. — Я думала, что ты сегодня останешься там. Это очень глупо идти по такой погоде, Союз... — Не сгинул бы. Я здесь родился, это ещё пока что ещё моя территория. Если эта немецкая тварь хочет её получить, то должен сначала грохнуть меня. Но даже после смерти я не дам ему жизни. Он ответит за смерть моего наследника, — срывается комунист, сжимая ладони в кулак. Столько унизительных лет для него. Столь унизительный побег в Сибирь, будто он осуждённый, которых он же сам отправлял в холодную часть на работу в лагерях. Собеседница лишь грустно улыбается и опускает глаза вниз. — Дети спят, — отвечает она и собирается уже уходить, но... — Югославия, прости. Просто, понимаешь..., — СССР слабо стучит кулаками по столу и отводит взгляд в сторону, словно провинившийся ребёнок. — Как дела в европейской части? Москва всё так и не выходила на связь? Столько лет прошло. — Вся территория жестоко контролируется до самых уральских гор. Сюда немцы тоже начинают проникать. Уж с особым интересом изучают и потрошат наши территории, — сделав паузу, Союз начинает медленно раздеваться, снимая верхнюю одежду, — Города под надзором немца. Берлин следит за Москвой и Ленинградом, — повесив пальто и положив шапку на шкаф, он вновь возвращается к столу, но садиться не собирается, — Советские граждане начинают постепенно привыкать к правлению Рейха. Не просто предатели, а простые рабочие, которые ещё недавно бились насмерть с захватчиками, теперь спокойно воспринимают немцев, которые хозяйничают на моей территории....