***
По помещению пронёсся телефонный звонок, эхом отражаясь от бетонных стен. Звон... Звон. Недовольно выругавшись, Берлин снимает трубку аппарата и прикладывает к уху, уже готовясь вежливо послать собеседника, если на том конце провода не будет ничего важного. — Да! — Это я, — раздаётся тихий мужской голос, который тут же заставляет город смягчиться, — Я-я...— звонивший слегка мнётся, — Хочу кое-что рассказать. — Да, я внимательно слушаю, — город широко улыбается, зная, что позвонившая птичка не будет так просто беспокоить его. На другом конце послышался тяжёлый вздох. — Позавчера вечером был замечен СССР... — Та-ак, — тянет Берлин, чуть приподнявшись со стула и облокотившись рукой на стол, — Продолжай...***
Пройдя в гостинную, Рейх медленно проводит пальцем по кожанной ручке дивана, а после устремляет свой взгляд на кофейный столик, где лежало несколько свежих газет и наполовину прочитанная им книга, но тут его внимание привлекает одна статья. — « Согласованный съезд с представителями пяти стран совпал с днём Святого Валентина. Не просто ли так назначена такая дата?» — гласила жирная надпись на первой странице газеты, где освещалось политическое положение в целом. Приподняв одну бровь и скептически хмыкнув, он вновь продолжил наворачивать круги по комнате, время от времени поглядывая на часы. Да, довольно интересная дата для банкета, на котором будут присутствовать высокопоставленные лица Великого Рейха, иностранная делегация и, в том числе, сам фюрер. Подойдя к зеркалу, он стал оценивающе осматривать своё отражение, параллельно поправляя кожанный пояс на своём чёрном кителе. Улыбнувшись, он проводит ладонью по чёрным волосам, плотно прижимая их друг к другу, зная, что сегодня он будет на высоте. Время от времени нужно напоминать кто хозяин в этом мире. Убрав руки за спину и выпрямившись в спине, Рейх на пятках разворачивается ровно на девяносто градусов и вновь продолжает свой путь по помещению, нервно дожидаясь своего водителя вместе с автомобилем. Сказал, что уедет на два часа, а сейчас... Вновь посмотрев на часы, мужчина хищно скалится, сверкнув синими глазами, что-ж, у того осталось ещё двадцать минут. Его мысли вновь возвращаются к сегодняшней дате, от чего Третий закатывает глаза и делает глубокий вдох-выдох. Если честно, то он никогда даже не задумывался о 14 февраля, не то что делать из него какой-то праздник, но его народ со временем сам пришёл к традиции как-то по особенному обозначать этот день. А он что? Ну хотят немцы такой день в календаре, пусть празднуют, но не официально. Схмурив брови, он легонько шлёпает себя по лицу. — « Не о том думаешь, сегодня у тебя важная встреча, » — мысленно отчитывал он сам себя, чувствуя злобу и... Тоску? — Уезжаешь? Послышался тихий голос позади, от чего Рейх слабо вздрогнул. Обернувшись, он видит Россию, который внимательно следил за каждым его действием. — Волнуешься? — продолжает он. Видимо про тот момент со слабой пощёчиной. — Да, — собравшись, отвечает мужчина, вновь убрав руки за спину и полностью обернувшись к сыну, —Сегодня съезд пяти стран, — недолгая пауза, — Я не волнуюсь. Просто собираю мысли в кучу. — Понятно, — улыбнувшись, произносит Россия, но тут его взгляд вновь становится настороженным, — А можно мне с тобой? — не сводя глаз с отца, спрашивает он, но где-то в глубине души русский знал, что ответ будет отрицательным. — Не сегодня, малыш, — подойдя к республике, он опускает ладони на его плечи, а после наклоняется к его лицу, видя печаль в глазах своего мальчика, — В следующий раз я обязательно возьму тебя с собой, но не сегодня. Эй, маленький мой, не расстраивайся. Россия ничего не отвечает, а лишь опускает голову вниз, чувствуя лёгкую обиду. Он хотел кое-что отдать своему папе, там, на банкете. — Но ведь весной мы с тобой поедем в Москву. Зачем тебе этот съезд, если уже совсем скоро ты и я будем в более интересном месте? — Правда? — уже приободрённым голосом спросил Росс, подняв на отца голубые глаза, в которых блестели детские искорки радости. На это Рейх лишь утвердительно кивнул и тут же почувствовал на себе новые оковы крепких объятий. Улыбнувшись и прикрыв глаза, он начинает с нежностью гладить русского по голове, не замечая, как тот что-то ловко положил ему в карман брюк.***
Положив телефонную трубку на место, Берлин стал задумчиво крутиться в своём кресле, сложив ногу на ногу. Уголки его губ слабо приподнялись, а в глазах виднелось лёгкое умиротворение. — Я не сомневался в тебе, — прошептал он, устремив тёмно-карие глаза на край стола, на котором лежал крестик в виде двух скрещенных мечей и короны посередине. Небольшой подарок в благодарность, но такой дорогой для немца, — Мой дорогой.Воспоминание.
Находясь в тесной комнате, в которой был всего один стол, два стула и одна мерцающая лампа на выбеленном потолке, которая была, пожалуй, единственным источником света, Рейх злобно фыркнул, после чего вновь обернулся к двум сидящим заключённым, со звоном ударив кулаком по столу. — Где СССР? — в третий раз спрашивает он, уже переходя на крик, заставляя двоих вздрогнуть, — Ich... Я-я пока добр к вам, но почему вы вынуждаете меня выбивать с силой из вас информацию? —ненавистный русский язык. Почему ему вновь и вновь приходится говорить на нём? Немецкий акцент всё ещё слышится в его речи, но о чём говорит Фюрер понять можно. — Москва, — произносит Рейх, обращаясь к красноволосой девушке, которая, кажется, даже замерла на время, услышав своё имя, — Мы можем поиграть в считалочку, — он широко улыбается не сводя с неё глаз, от чего девушка начинает чувствовать внутри лёгкое отвращение вперемешку со страхом, — На ком остановлюсь, тому я буду ломать пальцы, пока не признаетесь. Громкий смех проносится по камере, заставляя второго парня, что сидел рядом с Москвой, наконец-то очнуться и выйти из коматозного состояния. Вздрогнув, он осматривает сначала немца, а после переводит взгляд на город, чьё лицо закрывали длинные пряди волос цвета спелой вишни, но это не помешало ему разглядеть несколько кровоточащих ссадит и синяков на нежной коже девушки. Нависшую тишину нарушает скрежет открывающейся двери. Берлину надоело ждать в коридоре. Медленно пройдя внутрь, он окидывает взглядом сначала Третьего, а потом и двух заключённых. Увидев знакомую фигуру, он неспеша подходит к ней со спины и останавливается всего в двух сантиметрах, что можно было почувствовать жар чужого тела. Он видит волнение города, от чего странное чувство внутри ещё больше опьяняет его. Ему нравится то, как тело под ним вздрагивает, стоит ему лишь положить ладонь на его плечо. Светлые волосы, что по длине доходили до середины утончённой шеи, ровная осанка, белая кожа, которая, казалось, была совсем без изъянов, изящные руки, которые не видели тяжёлой крестьянской работы, но которые ещё совсем недавно держали шпагу. Всё это так знакомо Берлину, что ему даже не нужно видеть лица. — У меня есть идея, — произносит он на немецком, заставляя город под ним сжаться сильнее. Помнит. — Можем взять только вот этого. Думаю, я смогу найти с ним общий язык..... ......Несколько минут немецкий город не сводил глаз со столь знакомых ему черт лица. Всё те же губы, форма бровей, бирюзово-зеленые глаза, что с волнением следили за ним, время от времени поглядывая на рядом стоявшего Рейха. Только вот эта нездоровая худоба и тёмные синяки под глазами. Нет больше тех румян на щеках и воинственной искорки. — Я хочу предложить тебе, — начинает Берлин, но его тут-же перебивают. — Нет, — неожиданно твёрдо отвечает заключённый, заставляя немца лишь презрительно хмыкнуть. Всё такой же упрямец. — Я не договорил, — всё так-же спокойной продолжает мужчина, медленно подходя к русскому городу, — Разве ты не хочешь другой жизни, Ленинград? Всё закончено, — он широко улыбается, но в глазах нет злорадства, а что-то другое. Что-то, что заставляет сердце русского сжаться. Он увидел давно забытое тепло, — Теперь вся ваша территория принадлежит нам. Мы можем порвать вас, а можем... Можем сделать жизнь лучше. — Я не верю вам... И я никогда не предам Союза и его людей. Я солдат,— всё также смело и в тоже время глупо отвечает русский город, заставляя Третьего с силой сжать ладонь в кулак, от чего его пальцы неприятно захрустели. Он хотел уже врезать ему, но Берлин во-время вмешался — Солдат, — с злобой выплёвывает немец, — А может имперский офицер, который дал присягу своей любимой Империи? А? Санкт-петербург. От этих слов русский замер, словно его ударила молния, выжигая всё на своём пути, пытаясь попасть точно в сердце, а из широко распахнутых глаз проступило несколько слезинок. Заметив такую реакцию, Третий Рейх непонимающе посмотрел сначала на русского, а потом и на свой город, но вмешиваться не стал. — Вспомни Империю, который создал и воспитал тебя. Он многое тебе дал, сделал столицей, — почувствовав, что нашёл нужную нить, он, словно паук, стал тянуть за неё, видя, как с каждой секундой гордый город всё быстрее и быстрее сдавал свои позиции, — Неужели присяга ничего не значит? Нет? — с наигранным удивлением спрашивает он, увидев отрицательный кивок головой, — Но почему ты тогда служишь красному палачу, который убил близкого тебе человека? Ты уже предатель, Ленинград, — отстранившись, немец медленно разворачивается и демонстративно идёт к выходу, но тут он слышит слова, которые так долго выбивал. — Я Санкт-Петербург, — дрожащим голосом произносит парень, параллельно вытирая слезы со своих щёк. Какой позор. В каком же положении он предстал перед своим врагом. И речь сейчас шла не о Третьем Рейхе. Ещё вчера он гордо вёл свои войска, защищая Российскую Империю от натиска немцев, и где он впервые один на один столкнулся с Берлином в ожесточённом бою. А сейчас. Сейчас немец говорил столь истинные и обидные слова, заставляя его проронить слёзы. Он глупый мальчишка, а не воин, — Я готов вам предоставлять информацию о Союзе, — уже более твёрдо отвечает Петербург, подняв глаза на немцев, — Но служить вам не буду.***
— Что это было? — поинтересовался Рейх, выходя из камеры вместе со своим городом, — Ну и умеешь же ты давить на людей психологически. — Просто напомнил ему про некоторые моменты из его прошлого, — отвечает мужчина, устремив задумчивый взгляд куда-то вдаль, — У меня есть просьба. — Да. — Не издевайся над ним сильно, а лучше передай мне. Я буду присматривать за ним, а всё, что будет говорить, я буду передавать тебе. — Хм, — Третий не надолго остановился, смотря на всё так же спокойного Берлина, — Да, я могу тебе его передать, — прищурив глаза, он слегка ухмыляется, — Но зачем тебе твой бывший враг? — Офицерское уважение, — коротко отвечает город, но заметив не понимающий взгляд, он продолжает, — Во время Первой мировой меня тяжело ранило снарядом с британской стороны. Я был лёгкой добычей, совсем один. Я истекал кровью, но благо вражеских солдат рядом не было. Ноги подкашивало от боли, поэтому мне пришлось ползти. Хм, именно в ту войну мне удалось увидеть Санкт-Петербурга во всей его мощи. Он был храбрым офицером , готовым пойти на всё, чтобы защитить свою страну. Что-то я ушёл... ну так вот. Да, мы успели поучавствовать с ним в стычке, но быстро разошлись, согласившись на ничью. И вот теперь, когда я был раненым и без оружия, мы снова столкнулись. Он мог убить меня, но увидев моё бедственное положение, позволил уйти, — Берлин резко остановился и посмотрел на Рейха, — Он поступил весьма благородно и в тоже время очень глупо, не добив меня. Он не стал бить лежачего. Поступил как солдат. И я уважаю его поступок.