***
Прикусив нижнюю губу и прикрыв глаза, Россия слегка выгибает свою спинку навстречу горячим губам отца, что так жадно покрывал его кожу мокрыми и очень страстными поцелуями. Он лежал на боку, благодаря чему Рейх мог ласкать его и своей рукой, поглаживая его бока, грудь и животик, постепенно опускаясь всё ниже. Русский рефлекторно закинул свою ногу на бедро мужчины, чем открыл ему ещё больший доступ к своим интимным местам. Вдох. Рейх скользит ладонью по внутренней стороне бедра, нежно оглаживая его и слегка щекоча пальцами. Мурашки моментально пробегают по телу русского, заставляя его вздрогнуть и тяжело выдохнуть. На одной койке было довольно тесно им двоим, но Третьему так хотелось провести вечернее время со своим мальчиком. Зубами прикусывает загривок, а после тут же целует и проводит кончиком языка. Русский лишь сильнее отодвигает голову, давая полный доступ к своей шее и это безумно нравилось арийцу. Нравилось полное доверие и расслабленность. Продолжая покрывать поцелуями белую кожу и оставлять на ней дорожку из красноватых засосов, Рейх начинает постепенно подниматься всё выше к щеке и губам. Россия замирает. Так волнительно и очень интимно. В груди всё сдавило приятное ощущение трепета, которое постепенно начинало сжимать и его бешено бьющееся сердце. Проведя языком по сахарным губам, ариец тут же вовлекает его в мокрый, пошлый, страстный поцелуй, придавливая его тельце своим мощным торсом к кровати ещё сильнее. Третий очень возбуждён и славянин в этом ещё больше убеждается, стоит ему почувствовать твёрдый бугорок, что упёрся прямо ему в крестец. — Скажи, что любишь меня, — тихо выдыхает немец, — Любишь страстной любовью, — горячее дыхание приятно обжигало губки России, от чего сладкая истома внизу живота начинала лишь сильнее обвивать его нутро, постепенно опускаясь вниз. Казалось, что в животе славянина сейчас сотни бабочек трепетали своими крылышками. — Я люблю тебя... Ах, — русский издаёт громкий стон и выгибается в спине, стоит Рейху бесцеремонно проскользнуть рукой под ткань его трусов и положить горячую ладонь на возбуждённый член, который уже успел намокнуть из-за подступившей смазки. — Тссс, — шепчет он, наклоняясь к его ушку. Высунув язычок, мужчина начинает активно водить им по ушной раковине и чувствительной мочке, от чего Росс слегка сжимается и рефлекторно отодвигается от отца, но тот тут же прижимает его к себе свободной рукой, пока второй аккуратно надрачивал ему, — Ты мой мальчик? — Да-а-а, — чуть ли не выкрикивает славянин. Его тело было полностью напряжено, особенно это было заметно по ногам, что были вытянуты в носках. — Скажи, что хочешь быть моим. Скажи это, мой сладкий. Скажи, что будешь лишь моим. — Я буду лишь твоим. Я люблю тебя... Ах. Я хочу быть рядом с тобой. Стянув с России трусы и отбросив их в другой конец койки, Рейх тут же обхватывает двумя руками его ноги и пододвигает его тельце ближе к себе, а после бесцеремонно пристраивается своим тазом к его промежности и чуть угрожающе нависает над ним сверху. Поставив свои руки по обе стороны от его головы, нацист слегка наклоняется к его лицу и слабо улыбается. Секунда, две, и они просто смотрят друг другу в глаза, утопая во взаимной похоти и страсти. Сглотнув вязкую слюну, что скопилась во рту из-за сильного волнения, русский начинает медленно опускать свой взгляд всё ниже, скользя им по шее и груди отца и постепенно устремляя его всё ниже и ниже, пока не останавливается на чуть приспущенных брюках и нижнем белье тёмного цвета. Кажется, они вчера не закончили начатое и поэтому он был полностью уверен в том, что его родитель явно захочет завершить столь желанный процесс сегодня. — Если бы ты только знал, как сильно я хочу тебя трахнуть,— сказав это, Третий начинает демонстративно тереться твёрдым бугорком об пах сына, сорвав с его губ горячий выдох. — Сделай это, — вдруг вполне серьёзным голосом отвечает славянин, обвив ногами его таз, — Я тоже хочу ощутить это, папочка, — растянув свои губы в чеширской улыбке, он поворачивает свою голову вбок и целует отца в руку, а после слегка прикусывает её, оставив на ней еле заметный след от передних зубов. — С каких пор ты стал таким раскрепощённым? — навалившись на Россию всей своей массой, нацист берёт его за подбородок своей рукой и поворачивает к себе, а после требовательно целует в губы, — Я был о тебе иного мнения, — с лёгким сарказмом в голосе продолжает он, отстранившись от сладких уст. Если честно, то немец даже был рад тому, что его малыш оживился в интимном плане. Так становится намного интереснее. — Весь в тебя, — ухмыльнувшись и чуть поддавшись вперёд, он невесомо проводит губами по его щеке, прикрыв глаза. — Я не могу пока что терзать твоё тело. Боюсь навредить тебе. Звуки стука металлических колёс об железное полотно бескрайней дороги действовали успокаивающе и даже усыпляюще, словно мелодичная колыбельная, зазывающая в царство Морфея. Тени проносящихся мимо объектов, то и дело, изредка мелькали на окнах вагона, погружая его в мимолётную темноту. — Но это не помешает мне приласкать тебя иначе, — новый обжигающий поцелуй в щёку, — Мой сладкий... Мой малыш. Наспех стянув с себя майку и отбросив её в сторону, Третий тут же обхватывает тело России двумя руками и, оторвав его от кровати, крепко прижимает к себе, заставляя его приподняться и полностью раствориться в горячих объятиях. Он тяжело дышит прямо над его ухом словно голодный волк, что так долго гнался за своей добычей. Хотя... Немец действительно был очень оголодавшим, но немного в ином плане. А русский действительно был тем самым долгожданным лакомым кусочком, которым тот так жаждал насладиться. Теперь он никому его не отдаст... Россия только его. Он оставил достаточное количество своих меток на нём. Слабо сжав зубами белую кожу на плече своего мальчика, Третий тут же разжимает челюсть и продолжает свою сладкую пытку уже губами. Он тщательно покрывал засосами плечо и шею Росса, словно надеясь, что таким образом навсегда присвоит тело своего любимого малыша себе. Рейх славился своей грубостью и жёсткостью в сексе среди его бывших партнёров, но сейчас он был совершенно на себя не похожим. Старался быть сдержанным, нежным, внимательным и очень ласковым. И вся эта нежность доставляла ему ещё более сильное удовольствие, чем если бы он сейчас с жёстким напором вдалбливался в хрупкое тело или же со звериной похотью сдавливал бы тонкую шею партнёра. Возможно это из-за того, что сердце нациста было пленено любовью и именно это чувство пробуждало в нём то, чтобы он думал не только о себе. Уткнувшись разгорячённым лицом в шею отца, Россия начинает тщательно изучать своими тонкими длинными пальцами чужие спину и поясницу, аккуратно впиваясь ногтями в кожу каждый раз, когда Третий в очередной раз прикусывал его за плечо. — Ты сводишь меня с ума, — чуть охрипшим голосом произносит Рейх, бросая на русского затуманенный от безумного желания взгляд, — Я так люблю тебя, — бесцеремонно схватив Россию за подбородок и приподняв его голову, он вновь пленит его губки и ротик своими устами, проникая вовнутрь влажным языком. Сладкий и столь опьяняющий. Этот поцелуй сносил им голову получше любого дорогого вина. Стараясь не отстраняться от Росса, Рейх ловким движением кладёт его на постель и вновь нависает над ним, параллельно стараясь стянуть с себя брюки и нижнее бельё, наконец-то освобождая свой член, который уже начал потихоньку ныть из-за того, что так долго был сдавлен плотной тканью одежды. Славянин на секунду замирает и широко раскрывает свои глаза, стоит ему почувствовать, как что-то горячее и влажное проскальзывает по его животу, оставляя после себя влажную дорожку. Что-то больше и с явно выделенными венами. Им овладело дикое желание опустить свою голову и посмотреть вниз для того, чтобы самолично оценить интересующую его картину, но отец быстро заставляет его отказаться от этой идеи и вновь погрузиться в опьяняющую страсть. Помещение вновь наполняется пошлыми звуками сладких пыток кожи и губ. Они не боялись того, что кто-то может войти к ним в купе и застать за столь неправильным занятием. До ужина ещё примерно полчаса, а двери Рейх предусмотрительно запер, сказав при этом, что им с сыном нужно отдохнуть, поэтому их беспокоить не нужно. — Что такое? — с лёгкой улыбкой спрашивает нацист, заметив, что лицо республики резко стало серьёзным задумчивым,— Непривычно ощущать меня так близко? — сказав это, он тут же начинает тереться членом об пах своего мальчика, яичками задевая готовый к близости чужой орган. Прикусив нижнюю губу и прикрыв глаза, Россия, крепче обхватив ногами бёдра отца и прижавшись к нему всем телом, начинает двигаться в такт его движениям, желая ощутить его там максимально близко. — Нравится? — выдыхает Третий, зная, что ответ будет положительным. Но ему так хотелось услышать это с уст своего любимого мальчика. — Да, — с трудом выдавливает из себя Россия, сдерживаясь чтобы не застонать и не привлечь к их купе лишнего внимания. Ничего на это не ответив, Рейх лишь продолжал тереться членом об член русского, время от времени то сбавляя, то наращивая темп. С розовой головки крупными прозрачными каплями продолжала стекать смазка, делая фрикционные движения лёгкими и приятными для обоих. Россия чувствовал, как длинный и толстый орган отца касается его интимных мест и приятно надавливает на них, от чего узел внизу живота начинал лишь сильнее сжиматься, готовясь взорваться как самый настоящий вулкан. Горячая влага будоражила его девственное тело, вызывая настоящие волны волны мурашек. Рейх, видя, что славянин был на пике своего удовольствия, решил усилить напор, целуя его щёки, шею, губы, грудь. Он медленно водил кончиком языка по его ушной раковине, от чего Росс лишь сильнее прижимался к нему. Поставив свои руки на холодную деревянную стену и приняв стоячую позу, немец начинает двигать бёдрами более активно, с интересом смотря на то, как его пенис скользит по члену славянина, смазывая его горячей смазкой. Тонкие ниточки, похожие на паутинку, образовывались между двумя розовыми головками, но тут же рвались, стоило мужчине опустить бёдра ниже. Их яички были прижаты друг к другу, от чего из-за каждого последующего движения бёдрами, они получали свою стимуляцию. Почувствовав лёгкую дрожь в чужом теле, Третий, сжав пальцами пухлые бёдра до красных следов, начинает буквально вдалбливаться своим торсом промеж ног славянина, чувствуя, что вот-вот подойдёт к разрядке из-за долгого голодания. Вытянув свои ноги в носочках, Россия решает полностью расслабиться и отдаться во власть своего отца. Узел внутри лишь сильнее сплетался вокруг его органов. Приятное щекочущее ощущение пронеслось от груди и до самого низа, заставив его вздрогнуть. Пальцы отца болезненно сжимали его плоть, но он терпел, желая полностью насладиться этим моментом и настроить себя на скорую разрядку. Толчок, ещё толчок... И... Его ноги, слегка вздрагивая, моментально сгибаются в коленях, пока сам русский, чуть приподнявшись и устремив взгляд вверх, с протяжным стоном изливается себе на живот.... Секунда, две.. Он чувствует, как горячая вязкая жидкость растекается по его животику, желая попасть ещё и в пупок. Как-то много вышло. Только сейчас он решает опустить свой взгляд и посмотреть вниз. Он видит, как из члена его отца всё ещё активно продолжала вытекать белое семя, смешиваясь с его собственным. Подняв глаза на лицо отца, Россия застаёт того расслабленным и полностью удовлетворённым. Слегка покрасневшее лицо немца было таким умиротворённым, а его брови сейчас были собраны домиком, от чего его выражение выглядело ещё более милым. — Как ты? — наконец-то решает спросить нацист, заметив на себе изучающий взгляд своего малыша. — Хорошо...***
Прошлое
— Что делаешь? — интересуется нацист, подходя к белокурому мальчишке, который что-то активно вырисовывал карандашами на белом листе бумаги. Даже не верилось в то, что сейчас России было уже одиннадцать лет. Выглядел он довольно маленьким и худеньким по сравнению с другими детьми его возраста. Третий каждый раз спрашивал себя о том —почему он решил взять мальчишку к себе и что, он будет делать, если же тот вспомнить свою прошлую жизнь? Но... Чем старше становился его малыш, тем меньше он спрашивал себя о своём решении взять его под своё крыло и всё меньше волновался о том, что тот бросит его, если узнает правду. — Рисую, — уверенно отвечает Россия, продолжая наносить штрихи на своём рисунке. — А что рисуешь? — не переставая задавать вопросы, нацист подходит вплотную к юной республике и слегка наклоняется к нему, желая посмотреть на его рисунок. — Меня и тебя, а ещё наши земли, — отложив карандаш в сторону и ещё раз довольно посмотрев на своё произведение искусства, Росс быстро поднимается со своего места и с гордостью демонстрирует отцу плоды своих трудов, — Это Я, — уточняет он, указывая пальцем на маленького человечка в чёрном пальто, — А это ты, — его палец перемещается на высокую фигуру, которая стояла позади маленького человечка и накрывала его своим плащём. Первое, что моментально бросается в глаза нацисту, так это то, что на лице изображённой фигуры сияла широкая и довольно добродушная улыбка. Забавно, но он не раз находил детские рисунки на захваченных территориях, где его изображали с настоящим оскалом и длинными когтями на окровавленных руках. — А это что? — решается уточнить он, указывая на двух орлов,окружённых свастиками и лавровыми венками. — Первый орёл — твой, — чуть улыбнувшись, отвечает Россия, подняв на него свои сияющие голубые глаза, — У тебя он довольно большой и держит в лапах свастику, а второй... — он переводит указательный палец на второго орла, что был явно поменьше первого и отличался от него дизайном, — Это мой. Просто... Я подумал, что когда я вырасту, то у меня тоже будет свой герб, — уже более тихо произносит он, опустив голову вниз. — Но почему ты хочешь, чтобы твой герб был похожим на мой? — мягко спрашивает Рейх, опустившись перед русским на корточки, чтобы быть с ним на одном уровне. — Потому что хочу быть похожим на тебя. Я буду таким же, как и ты, когда вырасту. — Конечно же будешь, — всё с тем же мягким тоном подтверждает нацист, беря в свои руки ладони своего милого мальчика. — А можно я буду тогда ходить с тобой на работу? Я ведь уже практически взрослый, — сам того не заметив, Россия широко улыбнулся, обнажив свои белые зубки, среди которых не хватало одного клыка. Третий с содроганием вспоминал тот день, который произошёл с ним и со славянином три дня назад. Тогда республика подошел к нему с весьма опечаленным видом, а на вопрос что же с ним произошло, он лишь пожаловался на то, что один из зубов начал шататься. Не долго думая, нацист всё же решил помочь сыну от дискомфорта и очень сильно пожалел об этом, ведь на выдирание одного единственного зуба он потратил целый день и достаточное количество своих нервных клеток, пока гонялся за мальчишкой по всему дому. — Пока нет, малыш, — слабо ухмыльнувшись, он добродушно коснулся указательным пальцем по его носу, чтобы тот не расстраивался, — Ты ещё маленький. — А когда мне будет шестнадцать? — неунимаясь, расспрашивал славянин. — Хм, может быть... Но всё будет зависеть от твоего поведения.***
Настоящее время
— Украина, как думаешь, что нас будет там ожидать? — грустно выдохнув, Беларусь лишь сильнее прижалась к брату, пытаясь согреться. Уже начинало вечереть на улице, от чего климат снаружи и внутри вагона становился всё менее комфортным. Украинцу всё же удалось отодрать доски, разделяющие вагон на две части, и впустить Беларусь на свою половину. — Я слышала, что многие города уже давно смирились со своей судьбой, а некоторые и вовсе перешли на немецкую сторону. — Да брехня всё это, — чуть грубым голосом отвечает парень, — Они знают, что мы и отец живы, а значит мы все скоро вновь попытаемся отбиться. — Знают, — чуть задумчиво протягивается белоруска, — А ещё знают, что мы находимся в Сибири. Знаешь, я не хотела тебе говорить раньше времени, но к Иркутску не так давно приезжали гости. — Мда? — с усмешкой выпаливает славянин, показывая сестре, что его такая новость ничуть не удивляет, — Многие сибирские города поддерживают друг друга. Поэтому не удивительно, что к Иркутску кто-то приезжает. Не стоит тебе думать о подобной фигне. — Никакая это не фигня, — обиженно отвечает девушка, нахмурив брови, — Это была Свердловск. Я видела её издалека, когда шла к Иркутску в гости. Но она была не одна. Вместе с ней были двое мужчин в немецкой форме и они чём-то разговаривали с Иркутском. — Свердловск? Да брось. Она бы никогда не отправилась так далеко от своего дома, да и с немчурами бы не связалась. Тебе наверное привиделось. Вечером же шла.