***
Вплоть до половины девятого вечера я, моля о помощи, переговорил со всеми двенадцатью людьми. Их было ровно двенадцать. Число само вбилось в мою голову, потому как каждый этот номер и каждый человек, разговоривший со мной по ту сторону аппарата, стоил адских сил и мучений. Никто не отозвался. Не помог. Я был в отчаянии.***
В начале десятого в дверь номера постучали. Вернулся Зигмунт. Но, он был не один. За его спиной стоял худощавый мужчина лет тридцати пяти. Он нетерпеливо переваливался с ноги на ногу, постоянно двигал руками, как будто не зная, куда те можно деть. И, почему-то избегая моего взгляда, подозрительно озирался по сторонам. - Влад, знакомься. Это – Леон. Он может рассказать нам нечто интересное. – Пояснил Ледницкий. Я нехотя пропустил незваного гостя в комнату. Он, в свою очередь, наделив меня несчастной толикой приветствия, в виде легкого кивка головой, прошел вперед, игнорируя свои, истекающие грязью ботинки. - Кто это? – поинтересовался я шепотом. - Это - наш земляк. Приметил его, когда наводил справки у местных фартовых. Он, кажется, пересчитывал деревья в парке. – фыркнул Зигмунт. – Решил заговорить с беднягой. Сразу ведь видно, что наш. Интересно было узнать, что тот делает, и вообще. Я ему вопросы задаю, мол, «как зовут?», «что в столице делаешь?», а он молчит. Я уже было, уходить собрался, а он мне вслед: «Леон Варм». Ну, я вернулся, интересно стало. А он вдруг как с цепи сорвался. Начал тараторить так, слово не вставишь. Я вообще, честно сказать, не сразу понял, о чем он. Потом сообразил, что решил мне, вот, парниша этот, историю своей жизни поведать. – Зигмунт выразительно расширил глаза, показывая, видимо, какое впечатление на него произвел разговор. – В общем, слово за слово, и рассказал он мне такую вот интересную вещь… - мой друг замолк, провожая взглядом, решившего вдруг заняться утилизацией казенных занавесок, гостя. – Знаешь, сам послушай. Поверь, будет интересно. Любопытство взяло вверх. Я, стараясь не обращать внимания на странное поведение нового знакомого, решил завести с тем разговор. - Здравствуйте, приятно встретить нашего земляка … здесь. Владислав Шпильман. – Я протянул гостю руку, попытавшись тем самым вызвать хоть какой-нибудь интерес с его стороны. Но реакции не последовало. Рука так и повисла в воздухе. - Да, знаю я уже. – резко заявил Леон. – Вон, этот мне уже рассказал. – мужчина мотнул головой в сторону двери. Примерно там сейчас и находился "этот самый" Зигмунт. - … я тоже рад знакомству. Не знаю, о чем тогда я беспокоился больше. О том, что ошибся, предположив, что человек, стоявший передо мной, не сможет связать в предложение и трех слов, или о том, что вряд ли теперь смогу найти с ним общий язык. Он из статуса незнакомца тут же переместился в категорию несимпатичных мне людей. Ледницкий, в свою очередь, расплылся в улыбке. Он явно ждал чего-то, и это «что-то», видимо, должно было всплыть из нашего последующего разговора и произвести на меня большое впечатление. Но, была одна проблема. Затевать с ним разговор я не собирался. Как оказалось, у Зигмунта были другие планы. Он вдруг бросился к столу, смахнув все, что прибывало на его поверхности, на стоявшие рядом кровати. Я уже в тот момент перестал понимать логику его действий. Но, когда на стол начали ложиться невесть откуда взявшиеся конфеты в серебряной обертке, а Ледницкий вдруг озаботился наличием у нас достаточного количества сахара, чая и чашек, я вдруг понял, что не понимаю ни-че-го . Зато гость наш воссиял. Он тут же плюхнулся на ближайший стул и начал жадно поедать глазами выставленное на стол угощенье. - Давайте выпьем … чаю. – бодро объявил мой друг, когда кружки заполнились ароматной жидкостью. Леон, кажется, только этого и ждал. Он тут же схватил конфету, и начал вызволять ту из нехитрой обертки. У него этот процесс напоминал сложную процедуру. Фантик с конфеты он снимал осторожно, как сапёр, боящийся перепутать смертоносные проводки. Затем серебряная бумажечка сворачивалась конвертиком и отправлялась «саперу» прямо в клетчатый карман. - Ну, так, что там дальше, Леон? – голос Зигмунта вдруг отчетливо начал напоминать мурлыканье. - Вас посадили в вагоны, и… Как ты сбежал? Кто тебе помог? – Он будто пытался наставить нерадивого ученика на путь истинный. И, надо признать, у новоиспеченного учителя получалось неплохо. Леон, ненадолго, но все же прервал свою деятельность. - А, ну, летом сорок третьего это было. Нас, ну меня, в общем, и товарищей моих – поляк шумно отхлебнул чаю, продолжив. – В вагон загнали. Закрыли и повезли. Некоторые говорили, что нас того … в лагерь смерти везут. - В Треблинку, то есть. – пояснил Зигмунт. - В Треблинку. – согласился Леон. - Все, в общем, столпились, топчутся. Кричат. А я смотрю, а там, в полу доски просели. Ну и рельсы видно чуть. Так я давай стучать по половице, а она взяла и поддалась. В общем, проломал я дырку там. В ширину человека. В лагерь не хотел, и через дырку эту того, сбежал. – он вдруг приободрился, горделиво расправив плечи. - Надо же. А как потом-то? Всюду немцы ведь. – Ледницкий, изобразив на лице жуткий интерес, уставился на рассказчика. - А ну, так вот. Я в Варшаву вернулся. Прятался. Раз угораздило меня залезть в здание одно. Толь школу, толь еще чего. Сразу и не разберешь. Я обреченно вздохнул, с укором уставившись в затылок Зигмунта. Зачем он его привел? Решил разбавить наши пресные деньки сладкой ложечкой счастливых воспоминаний? - Темно было. Вечер. Часов семь, как помню… Я уже отчаялся услышать от него что-то дельное. Даже ажиотаж Зигмунта, кажется, начал сходить на нет. Но, очевидно, я рано начал делать выводы, потому как следующая фраза, произнесенная Леоном, заставила дослушать неумелого рассказчика до конца. - Ну, так ходил я там. Даже жил пару дней. Думал, что никого нет, а потом наткнулся на военного. Немца. Капитана, кажется. В этот момент мое сердце, кажется, пропустило один удар. Я невольно задержал дыхание, жутко боясь, что отвлекшись на поглощение воздуха вокруг, могу пропустить нечто важное. А в голове, как заведенная, крутилась одна и та же мысль: "это он!" - Точно капитана. - Леон демонстративно хлопнул себя по плечу, показывая видимо, по каким признакам определил звание того человека. – Ну, в общем, думал, что все мне. Конец пришел. А он за грудки меня как схватил. - поляк резко вцепился в ворот рубахи, сидящего напротив Зигмунта, потянув увесистый кулак с сжатой в нем тканью на себя. Зигмунт не шелохнулся. - Затащил он меня в комнату какую-то. Там я до утра сидел. Выбраться никак. Окон нет, дверь заперта. - отцепившись от Ледницкого, Леон рьяно замотал руками из стороны в сторону, но тут же, успокоившись, продолжил. - А утром он уже и сам пришел. Сказал, мол: «Пойдем. Документы тебе нужны. Работа нужна». Я и пошел. Леон снова обратился к лакомствам, решив, видимо, что закончил свою захватывающую историю. Не тут-то было. Я тут же начал засыпать его вопросами. Да так, что бедняга едва успевал на них отвечать. В общем, к концу нашей беседы я выяснил три вещи. Первая – описание немца совершенно точно подходило под описание искомого нами человека. Вторая, в свою очередь, подтверждала место и время. Все, вплоть до названия улиц и номеров домов. Из слов Леона можно было понять, что немец имел к той «школе», а если быть точнее спортивному комплексу, не самое последнее отношение. Он, оказывается, будучи батальонным спорт – офицером, тем руководил. Туда же, на временную работу, был устроен Леон, с "обновленной" биографией. Кроме того, наш поляк оказался не единичным случаем. Помимо Леона, в список «спасенных» немецким офицером входило как минимум еще десяток имен. Об этом наш гость был осведомлен не понаслышке. И еще, последнее упоминание о немце приходилось как раз на декабрь 45-го. Все, услышанное мною сегодня, конечно, можно было оспорить и запросто опровергнуть. Но, вместо этого, я неистово ухватился за слова невесть откуда взявшегося человека, как хватался бы за несчастную соломинку, если б вдруг пошел ко дну. - И … как его звали? Леон устало вздохнул. Он уже не хотел вопросов. Слишком много вопросов для одного вечера. - Просто скажите имя. И все. Такое положение вещей его устраивало. Варм взвел взгляд вверх, ища ответ на потолке. Видимо, на одну лишь память полагаться он не привык. - Вильгельм его звали. Вильгельм Хозенфельд.