Лунная радуга

      Москва — город большой. Потеряться в нем легко, а скрыться — невозможно. Тем не менее никого никогда это не останавливало. Криминал никогда не дремлет: убийства, изнасилования, терроризм и, конечно, наркотики. За последнее, ну и первое тоже, пожалуй, можно было сказать спасибо Назиме Джанибековой.       Боже, да эта женщина была королевой столицы.       Но за каждым титулом стоят годы упорной работы. Жизнь Джанибековой не была исключением. На самом деле, Назима с юного возраста верила в то, что она рождена для того, чтобы сделать нечто великое. Знала бы только эта девочка, каким именно будет «нечто великое».       Начиналось все с плохой компании. С детских шалостей каких-то, битья бутылок об асфальт, например, все перешло в мелкие кражи. Телефоны, кошельки, потом вскрывали машины. Затем Назима попала к одному поистине выдающемуся человеку. Звали его Олегом Нечипоренко. Довольно неприметное имя, не так ли? Зато этот мужчина открыл Джанибековой новый мир, усыпанный возможностями и деньгами. История простая: друг привел в клуб, который, как оказалось, принадлежал дилерам. Да-да, тому самому Олегу Викторовичу. Много татуировок, дреды. А еще знания.       Нечипоренко сколотил себе довольно неплохую команду, которая занималась в первую очередь распространением наркотиков. Среди новичков особенно выделялись трое: хрупкая Назима, дерзкий Музыченко и подвижный Данил Прытков, которого все, как назло, называли осенью. Нилетто же. Так вот если отставить шутки в сторону, нужно сказать о том, что перед Олегом Викторовичем встала серьезная проблема. Ему нужно было выбрать кого-то, кто станет его правой рукой, а в дальнейшем и продолжит «руководить» Москвой. Изначально в столице обосновался Прытков, а Юру с Назимой сослали в Питер.       Но Джанибекову, по понятным причинам, это не устроило. Она должна побеждать. А сидеть за несколько сотен километров от Москвы, да еще и с каким-то придурком, ей вовсе не хотелось.       Вскоре представился шанс получить свое. Нечипоренко прогорел, его повязали. Прогнозы были неутешительными: мужчину могли депортировать из страны. И Назима решила действовать.       Махнула хвостом тут, доплатила там, а Прыткова уже поймали на злоупотреблении властью. Данил, видите ли, забирал к себе в карман слишком много. А за такое положено только одно: смерть. Джанибекова убила Прыткова практически собственными руками, подставив.       Только вот Олег Викторович, которого выслали из России, понял, что что-то было не так. Он решил, что в смерти Данила был виноват не кто иной, как Юра, которому было бы выгодно поменять питерское кресло на московское. Именно поэтому Нечипоренко решил оставить Музыченко в городе на Неве, а Назима обосновалась в Москве. Олег Викторович считал, что он обязательно вернется в Россию и легко устранит слабенькую Джанибекову.       Только он просчитался. Это был тот случай, когда ученик превзошел своего учителя. Нужно было видеть лицо Назимы, когда она узнала, что ей досталась столица. На это тогда еще девушка и рассчитывала. Джанибекова была уверена в том, что Нечипоренко больше никогда не вернется в Россию.       И это оказалось правдой.       Безусловно у Олега Викторовича еще оставались свои рычаги влияния, но они довольно быстро испарились, ведь Назима тут же позаботилась о том, чтобы сколотить и себе верную команду. И если Музыченко подбирал бездомных котят и делал из них убийц, то Джанибекова практически всех своих приближенных выбирала из бывших учеников Нечипоренко. Маленькая Софи, дерзкий Руслан. Они были с Назимой с самого начала. Потом к команде присоединился Егор. Женщине нужен был кто-то, кто мог бы подчищать следы, чтобы не оплошать так, как Олег Викторович. Для этого Барханов и потребовался. Единственной, кого обучала сама Джанибекова, была Анастасия.       И вот теперь эта самая женщина напоминала Назиму в молодости. Но королева Москвы ее, конечно, не боялась. Рубцовой еще далеко. Работала она хорошо, не ленилась, ошибок не совершала, иначе уже была бы мертва, поэтому Джанибекова часто отправляла ее выполнять важные поручения.       Вот и сейчас, отдыхая в своем кабинете, Назима решила вызвать Настику, чтобы дать новое задание. Женщина сидела в красном кресле с кожаной спинкой. Она пальцами поглаживала мягкие подлокотники. Еще несколько лет назад в этом кабинете сидел Нечипоренко. А теперь что? Он заперт в Испании, будучи не в силах вернуть бизнес, построенный на чужих костях. Зато теперь балом правила Джанибекова.       Кабинет, кстати, был довольно большим, что вовсе не удивляло. Белые стены, дорогой паркет, письменный стол внушительных размеров. Был диван, кресла, винный шкаф. Не хватало только кровати ей-Богу!       В дверь постучались. Сказав сухое «войдите», Назима устроилась в кресле поудобней. В кабинет вошла Настика. Как всегда на каблуках, с полным боевым раскрасом и броским нарядом в виде ультракоротких шортиков и какого-то топика. — Звала? — спросила Рубцова. — Звала, — Джанибекова кивнула, — присаживайся. — Я слушаю, — Анастасия опустилась на диван, закинув ногу на ногу. — Софи так и торчит в Питере? — Да. — С ним? — Возможно, — Настика пожала плечами, — но я не могу быть в этом уверена. Софи говорила, что вернется через пару дней. — Отлично. Это мне на руку, — Назима достала электронную сигарету и сладко затянулась. — Поясни. — Прошла неделя с того, как склад сгорел, — начала Джанибекова, — нужно проверить, как идут дела. — Там все чисто. — Нужно проверить, как идут дела, — повторила женщина, — когда Софи вернется, ты отправишься в Питер, чтобы удостовериться в том, что все хорошо. — А почему это не может сделать сама Софи? — Потому что я так сказала, это раз. А два, потому что я не хочу, чтобы она опять отвлеклась на своего хахаля, дружка Серафима. Пока ты будешь заниматься делами, Софи поработает у меня под боком.       Назима действительно опасалась того, что Авазашвили променяет обязанности на член. Она и так была подвержена зависимости, поэтому только мужика еще ей не хватало. Хотелось, конечно, верить, что Софи не станет допускать страшную ошибку. — Логично, — Настика хмыкнула, — а то она совсем с катушек слетела. — Например? — Нюхает не в наших отелях, с ним на пару, кстати. Только и думает о том, как бы потрахаться. — Да неужели, — Джанибекова снова затянулась, — тем не менее она выполняет свою работу. Это было частью плана. Вернуть к наркотикам, подсунуть адрес. Все просто. — Как бы она не перестаралась. — Лучше перебздеть, чем недобздеть, как Егор. — Что ты имеешь ввиду? — То, что он сдох из-за того, что не справился. — Что? — глаза Рубцовой округлились. — А ты не знала? — Я не знала, что ты знаешь, — поправила она Назиму. — Я узнала еще до того, как ты была в курсе, Насть, — Джанибекова усмехнулась, — тебе сказала Софи, верно? — ее собеседница кивнула, — так вот я узнала через несколько минут после того, как склад взорвался, потому что Барханов перестал выходить на связь. — Ты уверена, что он… — Не предал нас? Уверена. Поэтому тебе нужно все разведать. Плюс, я дам тебе еще одно поручение. Питер сейчас бесхозный, там нет нашей верхушки, надо заключить пару контрактов с представителями мелких группировок. Договориться, так сказать. А если нет, то ты сама разберешься. — Разберусь, — Настика довольно оскалилась, щелкнув ноготками. — Ну вот и молодец.

***

      Больниц в Питере было много, но одна в прямом и переносном смысле стояла на ушах. Нескончаемая вереница посетителей, пакетов с мандаринами и яблоками, которым суждено было разойтись по чужим рукам, потому что тот, кому делали «передачки» только-только стал приходить в себя. Несколько операций по пересадке кожи, капельницы, множество капельниц. А самое ужасное то, что худшие опасения подтвердились.       Даня никогда не сможет ходить.       Лиза когда услышала это, весь ее мир перевернулся. Боже, ей казалось, что речь вовсе не о рыжей двухметровой шпале, а о ней, маленькой хрупкой девушке. И в тот момент для Неред Кашин был героем. Они не носят плащи, они жертвуют собой ради других, ради благой цели.       Конечно, шанс, что Даня вновь встанет на ноги, был, но крохотный такой, прямо как косточки, которыми были переполнены спелые кислые мандарины, поселившиеся в палате Кашина. Для того, чтобы рыжий смог жить без коляски, нужны долгие тренировки, массажи, а главное, его желание и поддержка со стороны близких.       Неред это прекрасно понимала, поэтому буквально ночевала в палате Дани. На стуле, сгорбившись, скрючившись, как гребаный вопросительный знак, навязчиво появлявшийся в мыслях. Как жить дальше? Как оплачивать все процедуры и необходимое оборудование? Как работать и с кем оставлять Кашина? Боже, как же все сложно.       Но он жив, а это уже хорошее начало. Тем более что вероятность того, что Даня очухается, стремилась не то, что к нулю, но к минус, блять, бесконечности.       Дни сменяли друг друга. Утро- капельницы, вечер — осмотр, подготовка ко сну — препараты. И так по кругу в течение недели. Лиза выходила из палаты только для того, чтобы припудрить носик или не мешать врачам. Они знают, что делают. Хотелось в это верить. Иногда Неред тихо плакала, в основном по ночам, чтобы не будить Даню, которому лишние переживания были ни к чему.       На него было больно смотреть. Весь в бинтах, в том числе и голова. Видны только глаза и рот. Кашин не разговаривал: тяжело. Он только бормотал нечто беззвучное и пытался улыбаться. Боролся, конечно. К концу первой недели, когда приостановились кровотечения, бинты размотали, «освободив» голову. Это было необходимо, чтобы кожа постепенно восстанавливалась. Честно, когда-то рыжий парень напоминал просто кусок мяса. Красный, ведь от покрова мало что осталось. И глаза потухли.       А Лиза все держала Кашина за перемотанную руку и говорила, что они выкарабкаются.       Девушка обращала внимание Дани на врачей, которые каждый раз заходили в палату с приторной натянутой улыбкой. Мол парень на поправку шел. Мда, какая тут поправка, если ничего не будет, как прежде.       Ребята приходили каждый день, они сменяли друг друга, печально вздыхали и из первых уст узнавали, как дела у Кашина. Даже Терновой с Бурцевым заглядывали. Олег Николаевич выглядел обеспокоенным, причем искренно. Давненько он не видал такого, чтобы после нихуевого взрыва кто-то выживал. А Даня боролся за жизнь. Вернее, пытался, чтобы Лизу сильнее не расстраивать.       Ему было тошно. Блять, почему он не сдох прямо там? Превратился в овоща, с которым Неред должна была носиться, вздрагивая от каждого шороха. Рыжий бы прогнал ее пинками под зад, если бы мог встать. Только это бы не помогло, Лиза нашла бы способ пробраться в палату. Залезла бы через окно, даже на четвертый этаж, переоделась бы в санитарку. Фантазии не хватит, чтобы все возможные варианты перебрать. Поэтому Кашин даже не пытался словами убедить девушку пойти поспать в нормальной кровати, а не на ужасном стуле.       Бессмысленно.       Честность ради стоит сказать, что Неред все-таки провела одну ночь в кровати. Но не дома, а рядом с Даней. Она тихонько забралась на койку и свернулась клубочком у его коленей. Аккуратные ножки, одетые в цветастые носки, свешивались с матраса. Боже, это так неудобно. Но Лиза спала мертвым сном. Потому что ладонь рыжего легла возле ее макушки. Кашину так хотелось провести по пшеничным волосам, но гребаные бинты мешали всему. Кто их вообще придумал?       А кто придумал стрелять в баллон с газом разрывными пулями?       Ладно, бубнить уже поздно. Надо Даню спасать.       Очередное утро. Лиза почистила зубы, причесалась и натянула на себя новую толстовку. День обещал быть стандартным, но настроение у девушки было приподнятым. Светило солнце, колыхались кроны деревьев. Неред даже выпила кофе из автомата и похрустела яблочком. Раздражало только навязчивое пищание приборов в палате. Сердцебиение, еще какие-то экранчики с черными цифрами. А еще кучи трубок: катетер, дыхательная, капельница, которую уже поставили врачи.

ЕГОР НАТС feat. Гречка — помоги мне с этим справиться

— Доброе утро, — губы Лизы растянулись в улыбке, когда Кашин подал признаки жизни, — как спалось?       Она встала со стула и нависла над Даней. Пальцами правой руки, подцепившими салфетку, сотрудница полиции бережно протерла рыжему глаза. Выполнив эти нехитрые действия, девушка села на стул, сосредоточившись на лице парня. — Доброе, — как всегда беззвучно и медленно, чтобы Неред смогла разобрать, — как всегда.       Как всегда хуево. — Что будем сегодня делать? Посмотрим фильмы? Или марафон телепередач? — Не знаю. — Ну чего бы ты хотел?       Даня молчал. Лиза как всегда погладила его по руке. Взгляд голубых глаз упал на ее пальцы, а затем вернулся к дружелюбному лицу. Неред потускнела: мешки под глазами, усталый вид. — Быть здоровым, — Кашин сглотнул, — смеяться, целовать тебя.       Девушка сморгнула слезы. Нужно быть сильной. Не ради себя, а ради него.       Сотрудница полиции опять встала и, придержав волосы, осторожно прикоснулась к израненным губам Дани. — Пока тебя целовать могу я, — Неред улыбнулась. — Не плачь. — С чего ты взял, что я плачу?       И стерла предательские слезы. — Я больной, а не слепой.       Кашин проглатывал половину слогов, иногда торопился, потому что говорить все время со скоростью ленивца было очень тяжело. Но Лиза понимала, ведь слова были не нужны. Даня мог даже не отвечать, а русоволосая уже наперед знала, что он собирался говорить. — Все будет хорошо, слышишь? Я помогу тебе с этим справиться. — Кроме тебя, я знаю, больше никто не поможет.       Неред улыбнулась вновь. Крохотные морщинки появились возле ее глаз. И это было так мило. Кашин вдруг задался вопросом: а что со старостью? …доживет ли он? — Сегодня Кирилл должен приехать, — сказала Лиза, кивнув на свой телефон, лежавший на тумбочке. — Во сколько? — Да с минуты на минуту приедет, он пару часов назад написал. — Хорошо, — рыжий выдохнул.       И вправду Тимошенко вскоре объявился. Ручка белой двери дернулась. Она открылась, и показалась голова парня, небрежно накинувшего больничный халат на плечи. — Тук-тук, — бодро сказал Бледный, — не отвлекаю? — Нет, конечно! Заходи быстрее! — Лиза встала на ноги, чтобы обнять гостя.       Кирилл посмотрел на Даню. Сердце его сжалось. Кашин неотрывно следил за происходящим, жадно. Голову поворачивать он не мог, иначе пережмется трубка, подающая кислород. Тимошенко вручил русоволосой небольшой пакет. — Тут твои батончики, которые ты заказывала, — затем Бледный повернулся к Дане, — и сижки с ментолом. Чтобы стимул был выздоравливать.       Рыжий с трудом усмехнулся. — Спасибо, блять, — сказал он. — Я не буду вам мешать, — Неред опустошила пакет, спрятав пачку с сигаретами у себя в сумке, — зовите, если что-то понадобится.       Обычно такую фразу произносят доктора, Лиза уже выучила. Девушка быстро вышла из палаты, тихо прикрыв дверь. Тимошенко проследил за тем, чтобы сотрудница полиции покинула комнату. — Ну что, рассказывай, как да что, — деловито начал Кирилл, пододвинув стул поближе к койке, — только не надо вот этих ваших «нормально», потому что со мной это не пройдет. — И не собирался, — Тимошенко вздрогнул, когда до него все-таки дошло, что рыжий реально не мог разговаривать, как все, — хуево. — Чем ты тут обычно занимаешься? — Лиза мне читает или мы что-то смотрим. — Что-то что? — переспросил парень, не привыкший читать по губам. — Смотрим. — А, — Кирилл понимающе кивнул, — извини, если я буду переспрашивать. — Все в порядке. — Что врачи вообще говорят? — тихо поинтересовался Бледный, понурив голову. — Ходить возможно смогу, но это все хуйня. — Почему хуйня? — Потому что я хотел умереть там. — Чего?       На Тимошенко будто метеорит упал. Он ошарашенно уставился на друга глазами размером в пятирублевые монеты.       Да много чего. Лиза, которая отталкивает Даню. Он не сможет к ней подступиться. Сдался, пережив один скандал. С ней так сложно. Как будто у Кашина когда-то было просто. Рыжий знал, на что шел, когда стрелял. Он улыбался, потому что видел, что его товарищи спасутся. Серафим, который должен счастливо жить с Дашей. Юра, который делал грязную работу. Алишер, которого дома ждала Клава. Глеб, который вообще ввязался в это дело только из-за Сидорина. Сам Кирилл в конце-концов, которому уже пора было начинать жить по-настоящему.       Назревает вполне логичный вопрос: а о Лизе, блять, Даня подумал? Подумал, конечно. Ему тяжело принять тот факт, что придется терпеть хрен знает сколько, чтобы их отношения продвинулись, скажем так, дальше. В крови бурлили эмоции, адреналин от перестрелки, страх за друзей. И вот из его дула вылетела пуля, разделившая жизнь на «до» и «после». — Зачем я ей такой? — Так, Кашин, заканчивай нахуй эту баланду, — рявкнул Кирилл, забывая о том, что он в больнице. — Тише, — рыжий шикнул. — Да хули тише-то, ты че несешь вообще? Она, — Тимошенко ткнул на дверь, за которой гуляла Неред, — ночует с тобой уже целую ссаную неделю, переживает за тебя. А ты что? — Я инвалид, Кирилл, — агрессивно отчеканил Даня, — придется потратить хуеву тучу денег, чтобы я возможно встал на ноги. — Мы спиздили деньги со склада, — Бледный не смог до конца распознать, что сказал парень, но ответил впопад. — Я выгляжу, как ебаный уголек. И буду выглядеть так всегда. Лизе не нужно такое чудовище рядом. — Так хер ли ты полез геройствовать тогда?! — Не ори, я сказал. Лиза достойна того, чтобы с ней был тот, кто сможет ее защищать. А не тот, кого с ложечки кормить надо. — Она любит тебя, придурок! — Кирилл продолжал возмущаться. — А я люблю ее, поэтому не хочу, чтобы она страдала.       Бледный откинулся на спинку стула, сверля лоб рыжего взглядом. Он не знал, что сказать. — А у нее ты спросить не хочешь? Что она думает по этому поводу? — Не хочу, — отрезал Кашин, — окажи мне одну услугу пожалуйста. — Сначала скажи, — прошипел Тимошенко, разведя руками. — Убей меня. — Нихуя себе просьба! Ты совсем тут с катушек слетел, чем тебя пичкают?! — Кирилл вскочил со стула. — Сядь и попытайся понять меня, пожалуйста. Если ты этого не сделаешь, клянусь, я убью тебя собственными руками. Хуй со мной, Лизу не мучай. — Ты считаешь, что ей будет легче, если ты умрешь? — на выдохе спросил Тимошенко. — Да.       Одно слово, произнесенное едва шевелившимися губами, а Кирилла будто с двадцатого этажа уронили. — Ты спятил. — Просто вытащи трубку из моего носа. — Я не буду этого делать. — Пожалуйста. Не сейчас, так я потом все сам закончу. Это лишь вопрос времени. Я должен был умереть на складе. Если ты сделаешь это сейчас, то Лизе не придется надеяться на то, что я когда-нибудь стану нормальным.       Дане потребовалось несколько минут, чтобы сказать это. — Вытащить трубку из носа. Ты хоть понимаешь, о чем просишь? Ты хочешь, чтобы я собственными руками убил тебя, — Бледный поднял ладони в воздух, покрутив ими. — Ты спасешь меня. Те, кто живут той жизнью, которой жил я, не заканчивают хорошо. Поэтому я прошу тебя, как друга. Потому что я верю, что ты меня поймешь. — Я не понимаю, Дань, — честно признался Кирилл. — Тогда не понимай, но сделай то, о чем я прошу.       Тимошенко молчал, сложив руки в замок. Кашин напряженно дышал.       Надеялся.       Но это не то, на что надеются нормальные люди. Здоровые. А рыжий болен жизнью уже давно. — Я отпизжу тебя в следующей жизни.       Кирилл встал, а Даня сглотнул. — Почему ты согласился? — Потому что ты пидорас. — Ясно, — Кашин хмыкнул. — Скажи мне только одно: ты долго об этом думал? — С того самого момента, как очнулся. Я хотел побыть с Лизой подольше. Я видел, как она плачет по ночам. — Поэтому ты хочешь, чтобы она плакала без остановки, — не удержавшись, съязвил Кирилл, придвинувшись к рыжему. — Спасибо тебе. — Это не то, за что стоит благодарить. Я буду скучать, мудак. — И я по вам. Передавай от меня привет всем. — Привет с того света, — Тимошенко ухмыльнулся.       Он вытянул дрожавшие руки вперед, собираясь снять с Дани трубку. Такие носили те, кому тяжело дышать из-за рака. — Уходи сразу же. Я умру не в ту же минуту. Нечего тебе смотреть на то, как я корчусь. — Спасибо, папаша. — Я готов.       Вздохнув, Кирилл прикоснулся к пластмассе, закрепленной за ушами Кашина. Может, отговорить? Все же еще будет хорошо, так? Будет ведь? Но голубые глаза Дани говорили об обратном. Жизни в них уже не было. Хотя сердце продолжало слабо качать кровь.       Но это пока.       Тимошенко, зажмурившись, откинул трубку в сторону. Кашин через пару секунд приоткрыл рот, пытаясь втянуть воздух, которого резко стало не хватать. Инстинкты.       Губы Бледного дрогнули. Блять, возьми эту чертову трубку и вставь ее обратно. Позови врача, сделай хоть что-нибудь, мать твою.       И Кирилл сделал. Он отшатнулся от койки, на которой лежал его друг. Израненный, жадно хватавший воздух. Взгляд в панике бегал по белым стенам. Тимошенко, махнув полами выданного в регистратуре халата, бросился к выходу из палаты. Он хлопнув дверью, прижавшись лопатками к ней.       Даня умирал. Из-за него. — Кирилл, все хорошо?       Бледный резко посмотрел в ту сторону, откуда последовал вопрос. Рядом с ним стояла Лиза, обеспокоенно разглядывала его лицо, искаженное ужасом.       Нет, не хорошо. Даня твой вот-вот задохнется.       Потому что Тимошенко выполнил его ебучую просьбу. Последнюю просьбу.       Прибор, показывавший частоту сердечных сокращений, запищал пуще прежнего. На экране маячил кроваво-красный ноль.

Во мне тысяча огней, но горит только половина Во мне разбитое сердце, ведь ты мне его разбила Я правда готов простить, ведь ты можешь его заклеить Но заклеенное сердце — не значит что оно цело Девочка-крушение, хочешь меня спасти? Быстрее прими решение Выдохни, вдохни, наберись терпения Помоги мне справится с тем, во что не верю я Ты помоги мне с этим справиться