МИНУС18 — Оверсайз
Ну почему она такая красивая в толстовке оверсайз? Алишер пьян, а Клава не особо любила пиво. Ей больше нравилось вино. И поэтому Выскокова пьяна не меньше своего парня. И почему это так мило? Почему так красив Севастополь с утра? Уже давно рассвело, но солнце не пекло так сильно. Напротив, по набережным гулял прохладный ветер, поэтому море облизывало скалы и борта кораблей, пришвартованных в бухтах. Прямо песня. Только в композиции «Ленинграда» мужик вывез бабу в Геленджик, а тут все не так. Это блондинка по большей части оплатила поездку в Севастополь. Гордый город с не менее гордым титулом: город федерального значения. Тут вам и памятники, и природные ландшафты, и музеи, и рестораны с гостиницами, и пляжи, куда же без них! Но какая вообще разница, плевать хотелось на всю эту красоту, честно. Важно только то, что на Клаве были шортики и розовая толстовка. Макияж давно размазался, но она все равно безумно красивая. И Алишер был готов вечно идти с ней вот так в развалку, еле передвигая ноги после ночного рейда по клубам. Страховать ее на спуске на пляж, придерживая за талию. Он чувствовал соленый привкус во рту, смешивавшийся с ее волосами. И ему не хотелось знать другие. Клава смеялась, а потом споткнулась, пропустив ступеньку. Моргенштерн, конечно, среагировал, но заторможено, поэтому Высокова упала на песок, миновав два подъема. Валеев приземлился следом. Он тоже хохотал, как умалишенный. Правда умалишенный, из-за нее. — Ты как? — спросил он, отдышавшись. — Н-нормально, — блондинка заикнулась либо от смеха, либо от того, что была постыдно пьяна. Не успела протрезветь. Алишер что-то мыкнул, дав понять, что услышал ответ девушки. И вдруг замер. Она так широко улыбалась, волосы в песке, да и спина наверняка тоже. А главное, что ей абсолютно по барабану. Она не побежала к зеркалу поправлять прическу (и даже не потому, что ноги не держали, как показала практика), не стала истошно вопить о том, что ей противно. Следователь была настоящей, живой, не куклой, которыми всю жизнь пользовался Валеев. Опустим, пожалуй, темные пятна его биографии. Одно из таких похоронено на кладбище Петербурга. Просто примем этот факт и, может, осудим. Он вдруг захотел встречать так каждое утро, всю свою жизнь. Обнимаясь с ней на одном из пляжей Севастополя возле каменной лестницы, обтянутой паутиной, блестевшей на солнце. Он хотел видеть ее улыбку, счастливые и пьяные глаза. Он хотел проводить пальцами по нежной щеке, чтобы стереть песок. И надеялся, что больше никогда не будет стирать слезы. Только если слезы счастья. Клава его. Навсегда. А он ее, пожалуй, тоже навсегда. И поэтому… — Выходи за меня. — Что? — Клава смеялась. — Я серьезно. Выходи за меня. Сегодня, сейчас, мне похуй, просто выходи. Я знаю, что я не могу дать тебе того, что ты заслуживаешь. Я дерьмо с кучей проблем, но такая штука: я люблю тебя. Я пойму, если ты откажешь, но… Но его прервали. Просто нагло закрыли рот нежной рукой с наманикюренными пальчиками. — И я тоже тебя люблю. — Черт, это что? — Да! Я выйду за тебя, дурачок! — Да ладно! Реально? — Конечно, реально. Высокоинтеллектуальный диалог был прерван самим Алишером, радостно саданувшим по песку, а затем навалившимся на Клаву, норовя задушить в объятиях. Он перекатился на спину, чтобы не раздавить ее. Валеев не верил. Не верил, что следователь, сидевшая на его бедрах, счастливо улыбалась, а затем также радостно поцеловала потрескавшиеся губы. Кажется, Моргенштерну в глаза попал песок, сыпавшийся с ее волос. Но так выглядела свобода, так выглядела любовь и уж точно так выглядел восторг. Он никогда не думал, что сделает хоть кому-то предложение, а если и сделает, то в дорогущем ресторане, подарив кольцо с брюликом и букет из тысячи и одной розы. Но что мужчина точно не мог предположить, так это то, что его невестой окажется сотрудница полиции. И будущей женой она станет без кольца, без ресторана и уж тем более без огромного букета, а с перегаром и испорченным макияжем на пока еще пустовавшем пляже Севастополя, куда они отправились в основном на ее же сбережения. Немыслимо. Но Алишер был до ахуения счастлив. Он не считал минуты и часы, просто провалялся так, с ней в обниму на песке, хрен знает сколько времени, а потом, спустя две неудачные попытки, взял на руки и понес в отель. Хотя бы в ЗАГС нужно было явиться в приличном виде. Скромные кольца, едва ли не пластмассовые, помятый вид и букет тюльпанов из «Пятерочки». Штамп в паспорте, звонок остаткам питерской тусовки, ошивавшейся в Анапе. Крики Даши, гомон Серафима, просившего ее успокоиться, Эльдар, уже планировавший застолье. Поперечный, паниковавший из-за того, что трата денег на свадебный подарок была незапланированной. Терновой, ограничившийся сухим поздравлением. Даня, не упустивший возможность подколоть подругу из-за того, что она вышла замуж по пьяни, как в «Однажды в Вегасе». У нас «Однажды в Севастополе». Юра, напомнивший Алишеру о том, что теперь ему точно придется бросить травку. И потом звонок уже в город на Неве. Улыбающийся Глеб и грустная, но не завидующая коллеге Лиза. С ними Вася, сердечно напутствовавший молодоженам. А потом застолье в прибрежной шашлычной. Кебабы и картошка на гриле, коньяк. Боже, да нахуй нужны эти рестораны с лимузинами, когда есть потрепанная «Лада» и загоревший мужик в майке-алкоголичке? Так выглядела лучшая свадьба. Лучший день в жизни Алишера, который все еще удивлялся, как их расписали вообще с учетом того, что язык Клавы заплетался не хуже ног. И никто ему для счастья больше нахер не требовался. Только блондинка, ее горячие поцелуи на горле и нежные вздохи на ухо. Вовсе нетрезвая первая брачная ночь. Плевать, жизнь все расставит по своим местам. А пока Алишер любит, его любят в ответ.***
Вася и вправду добрался до Питера. Зачем? И почему тогда, когда никого, кроме Лизы и Глеба в городе не было? Потому что он чувствовал себя виноватым за то, что ни разу не приходил к Жене. Сколько лет уже прошло? А он все тот же слабак, не способный посмотреть правде в глаза. Вроде собрался с мыслями, купил билет, приехал. С трудом протянул ночь, ему не спалось. Знаете, кладбище — страшное слово. Море искусственных цветов всех оттенков радуги, и реальных и нереальных, мрачные холодные надгробия, кресты и холодная земля. Нерусские мужики, предлагавшие перекрасить оградки за баснословные суммы, переполненные мусорные контейнеры и пожилые люди в виде главных посетителей тихих могил. Тихих. Тишина сжирала. У Шакулина не было сил оставаться с ней один на один. Он был рад тому, что Неред с Викторовым согласились составить ему компанию. Русоволосой пора привыкать к реальности, а кудрявому просто необходимо поддержать людей, ставших близкими. Даже Вася, потому что он делил с ним одно горе. Москвич нервно дожидался друзей, сжимая вспотевшими ладонями несколько бордовых гвоздик. Они поздоровались молча, просто кивнули друг другу. Могила Калинкина находилась в одной части кладбища, а Дани, Кати и Кирилла в другой. Троицу удалось похоронить рядом. Все-таки они столько лет были неразлучны. Но к ним потом, сначала Женя. По пути к нужному сектору у Шакулина слабели ноги. Он старался не подавать виду, но бледное лицо и слезы, застывшие в глазах выдавали все. Было больно смотреть на эти могилы и знать, что где-то среди них лежал Калинкин. Калинкин, который не заслужил умереть так рано. У него же вся жизнь была впереди, с Васей тоже. Вся жизнь… И у Шакулина она пронеслась перед глазами, когда он приметил родное улыбчивое лицо, высеченное на темном граните. Имя, фамилия, отчество и дата смерти. Сухо, незаслуженно. Однако могила ухоженная, за что отдельная благодарность товарищам, которые, судя по всему, часто тут бывали. Лиза придержала Глеба за локоть, чтобы тот остановился неподалеку и дал Васе время побыть наедине с собой. У Викторова, кстати, никакой работы и в помине не было, поэтому он с три короба наврал Серафиму, чтобы не ехать в Анапу. А сотрудник полиции тем временем беззвучно подошел к памятнику и поставил цветы в бутылку, служившую вазой. — Привет, Жень, — голос Шакулина дрогнул. Он заревел белугой. Как по щелчку пальцев. Будто все эмоции разом хлынули наружу, все, что накопилось. Он давно не здоровался с Калинкиным. Вася не знал, сколько прорыдал вот так, сидя на корточках у земли. Он только слышал, как подошла Лиза и положила возле вазочки несколько конфет, а затем, также тихо поздоровалась с бывшим сослуживцем и удалилась. — Прости, что я не приезжал, — пальцы впились в черную холодную почву, — мне было страшно, понимаешь? Мне и сейчас страшно смотреть на тебя, но ты не переживай, я справлюсь. Я же знаю, что ты переживаешь. И за кота своего не беспокойся, за ним приглядывает соседка. Помнишь Лидию Ивановну? Она всегда на нас так странно смотрела, будто мы детей ели. Вот она и следит за нашим животным. Я надеюсь, что ты на меня не злишься на то, что я так нагло живу в нашей с тобой квартире. Я не могу все это оставить, понимаешь? Какой-то чужой человек будет жить там, где мы любили? Только через мой труп, понял? — Шакулин всхлипнул, стерев грязными пальцами слезы. Он погладил холодный камень, — Жень, ну ты только не молчи, хорошо? Не пропадай, а то как же я без тебя. И никого не волновало то, что Калинкин уже не мог говорить, и уж точно не волновало то, что он уже давно пропал. Потому что подул ветер, заколыхавший еще в основном зеленые кроны. Один сухой лист упал к ногам Васи. Его слышали. Ему ответили. — Спасибо, Жень. Вася сидел так еще долго. Он рассказывал о своей жизни, работе. Он рассказал Калинкину о том, что все уже закончилось. Все твари получили по заслугам. Смерть Жени даром не прошла и никогда не будет забыта, как и смерти всех тех, кто также пожертвовал собой во имя общей цели. Шакулин перед уходом отряхнул руки и еще раз огладил камень, утерев продолжавшие душить слезы. Нужно было терпеть. Еще несколько могил впереди. Так много. Он попрощался с Калинкиным, пообещав, что будет приезжать чаще. И только после этого троица направилась в другую часть кладбища. Вася еще подумал, что неплохо было бы заглянуть и к Егору, который покоился вообще в противоположном конце города. Вскоре пришла уже и очередь Лизы лить горькие соленые капли и утирать сопли, текшие ручьем. Если Шакулин думал, что смотреть на надгробие Жени было тяжело, то смотреть сразу на три таких, с улыбающимися фотографиями и живыми глазами, было просто невыносимо. На этот раз Глеб самостоятельно разложил конфеты и цветы. Вазы купить или что-то сообразить в виде бутылки еще не успели, поэтому розы для Кати и все те же гвоздики для парней, очутились на земле, в море искусственных венков и свечей. Прошло слишком мало времени. Неред плакала, уткнувшись в плечо Васи. Его ладонь ободряюще поглаживала ее по спине. Глеб, пытаясь не расчувствоваться, встал, уперев руки в боки. Но его дребезжавший голос разрушал эту самоуверенную картину: — Привет, ребята. Скучали? И мы тоже. Даже Вася, клянусь! — Не врет, — поддакнул Шакулин. — Кать, моя хорошая, я правда еще раз хочу посмотреть на то, как ты самоуверенно цепляешь мужиков, — продолжил Глеб, — прости, Кирилл, зато я честен. И кстати, Кать последи за ним там, хорошо? Мы не уследили. А ты, — он посмотрел на надгробие Дани, — вообще засранец. — Не говори так, — запротестовала Лиза, глотая слезы. — Тогда скажи ему, что ты его прощаешь. Его душа не будет спокойна, я уверен, — настаивал Викторов. — Я прощаю тебя, Дань. Я никогда на тебя не злилась. И я виновата в том, что это случилось. Если бы я не накричала на тебя тем утром, когда вы пошли на склад, все могло бы быть по-другому. Глеб проглотил неуместное «вряд ли». Неред все также пускала сопли в куртку Шакулина, который приговаривал: — Правильно-правильно, не сдерживайся. Вот так, тебе нужно отпустить это все. — Жаль, что мы не смогли перезахоронить Андрея, — вдруг сказал кудрявый, — я думаю, что и вы не против побыть с ним еще немного. Но я надеюсь, что вы уже встретились, ребят. Расскажите ему там о том, что Назима сидит, и что она сгниет за решеткой. Вот такие мы молодцы. — И вы молодцы, — русоволосая опять подала голос, — без вас ничего бы не вышло. Мы бы не стояли сейчас тут, если бы не вы. — Кстати, Кирилл, мы бываем у Егора. Это я так, к слову, потому что ты точно беспокоился, — молвил Глеб. — И к Жене я только что сходил, — дополнил Вася, — впервые за семь лет. — Это требует определенных душевных сил, без шуток, — Викторов с уважением посмотрел на светловолосого, — так что, Дань, гордись, что твоя девушка такая крепкая. Да, Неред всегда будет его. Потому что о таком не забывают. Но и Глебу не узнать о том, что Лиза и впрямь на порядок крепче многих. Пережить столько боли и остаться в более-менее здравой памяти, ну…сильно. Хотя, кто тут вообще остался в здравом уме и без багажа ран, что физических, что душевных за плечами? — А ему ногу прострелили, — сказала сотрудница полиции, указав на Викторова. — Да, суки, — он выругался, — простите. Но уже все зажило. Кстати о простреленных ногах. Мы к вам ехали и узнали, что бухие Клава с Алишером пожениться удумали. Кать, ты представляешь? Ты вот когда-нибудь могла бы подумать о том, что этот олух остепенится? — Я, например, нет, — Вася покачал головой, — но я надеюсь, что Клава не пожалеет. — Вот именно, — Викторов активно закивал головой. — А Даша беременна, — Лиза продолжила делиться новостями. — И прежде, чем вы спросите, я скажу, что от Серафима, — выпалил Глеб. — Точно? — Шакулин покосился на кудрявого. — Да точно-точно, — Викторов закивал. — Так что вот такие у нас дела, — подытожила Неред. — Вы держитесь там все вместе, не скучайте, — Глеб вздохнул. — А мы пока тут побудем, за вашими могилами последим, — продолжила русоволосая. — И тоже будем держаться вместе, да? — Шакулин оглядел друзей. — Да, Дань, ты спи спокойно, мы за ней присмотрим, — Викторов недвусмысленно намекнул на Лизу. — Все равно, рано или поздно мы с вами опять встретимся, — Вася приобнял еще и Глеба. — Дань, ты меня только дождись, — проскулила девушка. Дождется. Они обязательно дождутся всех до единого. И не важно, сколько лет пройдет. Были, есть и будут большой семьей.