Жёлтый высовывается из вентиляции прямо под ногами Чёрного, и они молча пялятся друг на друга ещё несколько секунд. А потом Жёлтый чуть не пробивает Чёрному череп своим... чем? Опиздохуически длинным языком, щупальцем, тентаклей? Он еле уворачивается (или ему позволяют это сделать?), эпично шлёпается на пол и орёт: «Стоять! Давай поговорим сначала как нормальные, блять, люди!» Ну вот, в итоге договорились до того, что теперь Чёрный сидит в вентиляции и прожигает взглядом спину Жёлтого.

Забавно было наблюдать, как Серёжа стесняется собственного альтер-эго и полагает, что тот не догадывается о происходящем в его голове; ещё забавнее было видеть, как он воспринимает Птицу кем-то отдельным, будто не понимая, что желания у них одни на двоих, — просто в некоторых Разумовский даже сам себе признаться не может.

Эл не позволял себе обманываться — особенно невозможными вещами. И всё же, с каждым следующим ударом колокола, что звучал громче предыдущего, его тень-тоска отнюдь не уменьшалась.

...Судьба не пощадила поля, — и Милена боролась с желанием развернуться и уйти прочь, чтобы не видеть больше истерзанной земли, отданной для постройки многоэтажек. Но она обещала себе похоронить Пушка у кромки леса — там, где он так любил охотиться на зазевавшихся мышей и птиц.

Восьмёрка и впрямь предрекла бесконечность, — любовь и надежду, разбившие вечность.