Доктор Рацио почти невозмутимо познает физиологию авгинов от (женского) начала и до (мужского) конца. Авантюрин безобразно шутит о детях.

В океане его безжалостных фантазий Нёвиллет хочет обрести возможность плыть свободно, рассекать руками темную воду, погружаться в самую глубину, предаваясь самому сладкому чувству, неопределимому, но чем-то похожему на покаяние. А Ризли... Ризли просто ждет.

Панталоне не питает иллюзий, что хоть сколько-нибудь понимает доктора. Когда он был его Троечкой, его третьим испытуемым, он пару раз позволял себе помечтать, поласкать собственное эго тем, что понимает своего учителя и надзирателя. И стоило только скромным мечтам родиться в умной кучерявой головке и выйти через сладкий самодовольный ротик самонадеянного юноши, как доктор, зарываясь своей огромной, хирургически недрожащей рукой в его черные кудри, натягивал их и окунал его в реальность.

- Смысл в том, чтобы ты поразмышлял и назвал мне имя той, которой принадлежат твои симпатии. Разве нет? Почему тогда ты спрашиваешь у меня? - Потому что моей симпатией может распоряжаться только тот, кто ею обладает без всяких компромиссов, - прошептал Кэйа и закрыл глаза. Сказать правду было ужасно приятно. - Ты дурак, - вынес вердикт недовольный Дилюк и щелкнул Кэйу по носу.

- Пускай задирает ночную рубашку, готовится.. Ты пишешь? - резко спросил Варка, впрочем, продолжая речевой поток почти сразу. - Так и пиши - задирай рубашку. Или... Мика, мальчик мой. Как написать, что он толст, но как бы.. похабно толст? Сформулируй, как-нибудь. Например, что у него рубашка рвется от его.. грудей налитых. Но как-нибудь еще и возмутительно, я не сонет пишу все-таки. Как лучше?