— Глэм, прости меня. — Шатен убирает ладони от лица, чувствуя, как промерзшие щеки неприятно щиплет от слишком соленых слез, скатывающихся к подбородку. — Я не должен был говорить с тобой, я, блять, просто не должен был трогать тебя.

Он никогда не знал, что такое настоящая боль. Когда что-то внутри пробирается к горлышку с мелким лезвием, постепенно распарывая внутренние органы, разрезая каждую часть тела без каких-либо усилий.

Он всегда знал, что его новый приятель не умеет выбирать себе друзей из-за слишком ограниченного круга общения. Он прекрасно понимал, что ему будет трудно найти настоящую любовь и просто себя в этом мире, если ему не протянут руку помощи.

Он прекрасно знал о его любви к уличным котам, грязным, возможно, чем-то заражённым уличным котам, на которых чаще всего уходили некоторые сбережения. Он прекрасно знал о его отношении к любым болячкам блохастых друзей, постепенно вызывающих лишь привязанность и слабость. Он был слаб, уязвим, таял перед мохнатыми бесполезными существами, лишь только занимающими место на планете. Хэви был слаб и одновременно с этим, слишком силен, чтобы стоять на месте, когда ебучая кошка полетела вниз.

Антон медленно берет его за руку, просто пытаясь уловить построение его действий. Ему хочется знать, когда его ударят, а когда отдернут руку с отвращением на лице. Но он продолжает подносить её к губам, покрасневшим от мороза. И ему достаточно тихой, но бьющей по ушам фразы "я не пидор", чтобы упасть в объятия рыхлого снега, который кажется воплями.