martyrs wrapped in butcher paper

— Знаешь, ты был бы в тысячу раз красивее, если бы хоть иногда улыбался. — Ты собираешься рисовать или сидеть пиздеть? Люциус хихикает, поглядывая на Иззи из-за альбома. Они сидят на квартердеке, в тени мачты, или, скорее, Люциус сидит. Иззи прислонился к мачте, скрестив руки на груди и выпрямив спину. Он попытался сесть, но обнаружил, что пристальный взгляд Люциуса почти невыносим. Встав, он может, по крайней мере, выглянуть на палубу и притвориться, что следит за командой. Люциус всё ещё наблюдает за ним, плотно сжав губы, как будто изо всех сил старается не рассмеяться. — Что? — огрызается Иззи. — Ничего, ничего, — Люц неохотно возвращает внимание к стоящей задаче. — Знаешь, я пошутил тогда насчёт всей этой истории с похищением души через рисунок. — Да, я в курсе. — Ну, просто на случай, если ты волновался. — Я не волновался. Несмотря на то, что поддразнивания Люциуса раздражают его, Иззи позволил их большей части сегодня днём остаться безнаказанным. Он не слышал никаких слухов о Мадагаскаре среди членов экипажа, писарь, очевидно, хранил молчание, и за это Иззи – как бы сильно он ни возмущался – у него в долгу. — Где ты вообще научился всей этой херне? — вдруг взбушевался Хэндс, пытаясь увести разговор от себя. — О, мне давали уроки, — он внимательно оттирал кусочком пемзы какую-то ошибку в рисунке. — Ну, то есть, типа ходил в школу что ли? — Ммм, не совсем так, — что-то настороженное появляется на лице Люциуса, но он всё таки продолжает. — У меня был, эм, своего рода. . . репетитор. Репетитор. Иззи прокручивает это слово в голове, удивляясь скрытности Люциуса. Сам он не имел формального образования, поскольку вырос в Бристоле. Самое умное, что он может сделать, это написать своё имя и, возможно, прочитать Амиду, если он достаточно напряжёт мозги. Его мать никогда не могла позволить себе отправить его в школу, не говоря уже о том, чтобы нанять частного репетитора. Репетиторы были для маленьких богатых придурков, которые жили вокруг Беркли-сквер. — Так ты получается кто? Что-то вроде джентльмена? — Иззи усмехается, думая, что Люциус, должно быть, важничает. Только молодой человек не пытается ему противоречить – просто продолжает кротко смотреть в свой альбом, пока рука медленно опускается. — О-хо-хо, но это так, — смеётся Иззи. — Ты маленький джентльмен! — Не мог бы ты говорить потише? — шипит Сприггс, пока кончики его ушей становились всё более красными. — Черт возьми, неудивительно, что вы с Боннетом так хорошо ладили! Вы как две капли воды похожи друг на друга, такие мягкотелые и трусливые. — Я и Стид — не одно и то же, — на удивление злобно огрызнулся Люциус, из-за чего Иззи замолк. — Мои родители были торговцами шерстью в Ноттингемшире, — бормочет он, снова берясь за карандаш. — Они не были богатыми. Блять, мы жили над магазином. — О, но я готов поспорить, что у тебя всегда был огонь в камине. Что ты никогда не ложился спать голодным. «Не так, как я», — добавляет Иззи уже про себя. — Это так, — отвечает Люциус, слегка улыбаясь. — То есть до тех пор, пока моя мать не застукала меня в кладовке с местным почтальоном, а потом старина Люциус вышел на улицу! После этого я часто ложусь спать голодным. — Что? Ты хочешь сказать, что они отреклись от тебя? За то, что. . . ты переспал с кем-то? — Конечно, – отвечает Люциус, добавляя наигранным тоном: — У них был их дорогой сын Чарльз, большой хулиган, он бы тебе понравился. Я оказался просто кучей мусора. А ты знаешь, что бывает с мусором. . . — Хм, — отозвался Иззи, чувствуя себя несколько запутанным. Вопросы наследования, вопросы приличий – всё это выше его понимания. Он в море с тринадцати лет, и никому в море нет дела до того, в кого ты засовываешь свой член, пока это происходит по обоюдному согласию. — Так что да, мы со Стидом похожи, – заключает Люциус. — Только не так, как ты думаешь. Он прав, понимает Иззи. Боннет был наивен – всегда думал о людях только самое лучшее, даже когда они хотели его уничтожить. Но у Люциуса есть и более жесткая сторона — усталость от мира. Его было бы труднее обмануть. — Прости, — бормочет Иззи. — А? — Люциус не поднимает глаз, снова поглощённый рисованием. Иззи стискивает зубы: — Я сказал. . . что мне очень жаль. Это было. . . — он чешет затылок, который становится колюче-горячим. — Я тебя не знаю. Я не должен был так говорить. Тогда Люциус поднимает на него глаза, квадратные от удивления: — Кто ты такой и что ты сделал с первым помощником Чёрной Бороды? — О, иди нахуй, — фыркает Иззи, не в силах полностью подавить улыбку, трепещущую в уголках его рта.