martyrs wrapped in butcher paper

— Итак, как ты стал пиратом? — спрашивает Люциус, когда Иззи в следующий раз садится напротив него. На этот раз они разместились в совершенно пустой столовой, несмотря на то, что в это время обычно все приходили завтракать. В последнее время большинство членов команды не вставали с постели раньше полудня – нет смысла вставать рано, когда работы почти нет. — Что это за вопрос? — возмущается Иззи с полным ртом карамели. — Это же не вопрос выбора ёбаной карьеры. Я не заходил в офис начальника порта и не подавал заявление. Вот ты как стал пиратом? — Зашёл в офис начальника и подал заявление. — Что? Серьёзно? — Стид вывесил объявление. Сказал, что ищет кого-нибудь грамотного, кто мог бы вести хронику его приключений в открытом море. — Ну конечно, что ещё мог сделать такой идиот, как Боннет, — пробормотал Иззи, хоть и не смог скрыть в голосе лёгкую нотку восхищения. Их прервал Айвен, который появился в столовой, опираясь рукой о дверной косяк и широко зевая. — На бис! — звонко прокричал Люциус, как только он, наконец, закончил. — О, привет, Люциус, — бормочет мужчина, смахивая сон с глаз. — Босс Хэндс, — добавляет он, кивая и выглядя удивлённым лишь на малость. Большинство членов экипажа смирились с тем фактом, что он и Люциус достигли чего-то вроде перемирия. — Как ты думаешь, Чёрная Борода не будет возражать, если я возьму немного бисквитов того модника? А то они скоро зачерствеют. — Я сомневаюсь, что он заметит, дорогой, — отвечает Люциус, хотя вопрос был явно адресован Иззи. Айвен пожимает своими широкими плечами и исчезает в дверях. — Уф, я скучаю по Роучу, — стонет Люциус. — Помнишь Роуча? Боже мой, как он умел готовить. — Пираты не едят пироженки, — иронизирует Иззи, хотя и признает, что давно мечтает о конфетном пироге и об острой пище — одна из немногих вещей, по которым он действительно скучает в море. Айвен появляется мгновение спустя с остатками итальянского печенья Боннета в кармане рубашки. — Последний шанс, — говорит он, протягивая одно Люциусу. — Айвен, ты свет моей жизни! — юноша театрально стонет, берёт печенье и чмокает тыльную сторону ладони Айвена. Мужчина застенчиво улыбается, но тут же приходит в себя, когда ловит взгляд Иззи. Айвен кашляет, принимая уверенную военную стойку. — Разрешите вернуться на свою койку, сэр? — Разрешаю, а теперь съебись, — бормочет Иззи, отмахиваясь от него. Раздаётся громкий хруст, когда Люциус откусывает кусочек своего бисквита, постанывая от удовольствия. От этого звука у Иззи внутри что-то скручивается. — Вы ужасно хорошо ладите друг с другом, — замечает он, чувствуя внезапное желание пошутить. — Конечно, так и есть. Айвен — ангел. — Он ударил тебя плетью. Люциус пожимает плечами, откусывая печенье: — Он просто выполнял приказ. Приказ Чёрной Бороды, переданный через Иззи – и не без некоторой степени удовлетворения с его стороны. Иззи наклоняет голову набок, изучая молодого человека. —Ты хочешь сказать, что не испытываешь к нему неприязни? Вообще? — Нет, — беспечно отвечает Люциус. — И прежде, чем ты спросишь: нет, на тебя я тоже не обижаюсь. А вот теперь Иззи совсем ничего не понимает: — Я оставил твоих друзей умирать на острове. — Опять же – просто выполняешь приказ. — Мне это понравилось! — вскрикивает Иззи. Он не знает, почему он так старается разозлить Люциуса, хотя есть предположение, что это может быть как-то связано с тем шумом, который тот издал печеньем ранее. — И мне понравилось пытаться выбросить тебя за борт, — отвечает Люциус, ухмыляясь воспоминаниям. — Я думаю, мы должны просто оставить прошлое в прошлом, не так ли? Иззи уклончиво хмыкает, продолжая возиться с каким-то сухарём, заменяющим ему завтрак. — Кроме того. . . — говорит Люциус несколько минут спустя. — В конце концов, всё это не имеет значения. — С чего бы? Люциус смотрит на него из-за своего альбома, сверкая зелёными глазами: — Потому что они не мертвы. — Да, точно, — Иззи усмехается. Он знает этот остров. Знает окружающие его торговые пути – или, скорее, их отсутствие. Нет абсолютно никаких шансов, что эти идиоты подадут кому-нибудь сигнал. И всё же, это выражение лица Люциуса. . . Хитрое и знающее. . . — Что? Почему ты так говоришь? — взволнованно требует Иззи хоть какого-то ответа. Люциус же улыбается ему загадочной улыбкой. — О-о-о, маленькая птичка сказала мне, — нараспев отвечает тот. Значит, блефует. Хотя. . . этот Швед держал дрессированную птицу, не так ли? . . . . .Нет, думает Иззи, качая головой. Это было бы нелепо. — Но не обращай на всё это внимания, — говорит Люциус, вырывая Иззи из задумчивости. Он постукивает деревянным пальцем по столу. — Ты как раз собирался порадовать меня своей трагической предысторией. — Это не предыстория, — ворчит Иззи. — Это просто моя жизнь. — Ну, так где ты вырос? — спрашивает молодой человек, подпирая подбородок руками. Иззи вздыхает: — В Бристоле. — Ха! Значит ты, получается, Бриззи Иззи, — заявляет Люциус, и Иззи не может не улыбнуться, услышав это прозвище. Гордость за родной город и всё такое. — И что, ты жил один? Ни мамы, ни папы? — Я жил со своей матерью. Его бедная старая мама. . . Пальцы Иззи рефлекторно нащупывают кольцо из чистого серебра, которое он носит вместо булавки для галстука. Всё, что осталось в напоминание о детстве. — Она умерла, когда я был маленьким. Брюшной тиф. — Ну вот, видишь, у тебя действительно трагическая предыстория, – не очень удачно шутит Люциус, что в действительности намного лучше, чем если бы он проявил жалость. Иззи не знает, как реагировать на жалость. И у него такое чувство, что Люциус это знает. — И что потом? Сиротский приют? — Было бы славно, — сморщился Иззи. — Но нет. Я уехал жить к своему дяде в Суонси. — Который оказался конченным уёбком? Иззи давится своим сухарём, поражённый внезапной грубостью молодого человека, и искренне смеётся. Люциус наблюдает, как Хэндс брызжет слюной, выглядя в высшей степени довольным собой. — Именно так, он был конченным уёбком, — хрипит Иззи, как только к нему возвращается способность дышать. — Я. . . хм. . . пробрался на торговое судно, как только мне исполнилось тринадцать, и оказался в Нассау. — С огнём в глазах и песней в сердце. — Скорее, со вшами в волосах и тяжёлым случаем лихорадки денге. Иззи вытягивается на скамейке, наслаждаясь лёгким ветерком, проникающим через маленькое окно. Это. . . удивительно приятно — говорить обо всём этом. Никто никогда не задавал ему вопросов о жизни. – Зарабатывал копейки, выполняя чёрную работу в течение пары лет или около того — чинил сети, отправлял сообщения. Затем, однажды, пираты напали на шлюп, на котором я служил, у берегов Эльютеры. — О нет, — выдыхает Люциус с притворным трепетом. — Ты выжил? — С поразительной лёгкостью, — хихикает Иззи. — Эти ребята были. . .Они напились накануне вечером и бросили свои шляпы в воду. Они напали только для того, чтобы украсть наши. Люциус смеётся, и у Иззи снова возникает это странное чувство в животе. Он не может вспомнить, когда в последний раз заставлял кого-то смеяться, во всяком случае, не нарочно. — Капитан Бенджамин Хорниголд, — бормочет он с нежностью, которая может возникнуть только после сорокалетнего оглядывания назад. — Сумасшедший старина Голди, гребёт по Багамам со своей флотилией каноэ. Пьян в стельку. Для мальчика, который вырос на рассказах об Уильяме Кидде и Бартоломью Робертсе, эти пираты были чертовски уёбищными, я тебе скажу. Но я подумал: это лучше, чем работать помощником плотника. — Это там ты познакомился с Эдом? — спрашивает Люциус, ободряюще улыбаясь. И вот так всё веселье Иззи улетучивается: — Я. . . да, именно там я встретил Эда, — бормочет он, отводя взгляд. — Каким он был в детстве? — В тоне Люциуса слышится нотка отчаяния. Он очень сильно хочет понять этого человека, Иззи знает это. Ради Стида. И, вероятно, также ради Френчи и Джима. — . . . Дерзкий, — отвечает наконец Иззи. — Иногда бунтовал прямо в лицо. Никогда не закрывал рот и не мог усидеть на месте, даже чтобы спасти свою жизнь. Худой, как плеть, мальчик, на два года младше Иззи, но почему-то бесконечно более искусный в морском деле. Зубы, невероятно белые на его орехово-коричневом лице, блеснули, когда он подскочил и представился. «Эдвард Тич, рождённый на пляже!» — Лазил по канатам, как обезьяна, и прыгал за борт при любой возможности. Плавал, как пескарь. Держал Иззи за руку, когда ему впервые набивали татуировку, придерживал его волосы всякий раз, когда его укачивало. Поцеловал Иззи при лунном свете — нежно, как будто они были влюблёнными, — а потом убежал, смеясь. Детская влюблённость, из которой по-настоящему вырос только Эд. — Они с Джеком были парой смутьянов. Я думаю, Голди видел в них сыновей, иначе он бы их выгнал, — Иззи такое неподчинение никогда не сошло бы с рук. — Когда они ушли, блять, это чуть не разбило сердце старине Голди. — Но ты пошёл с ними? — догадался Люциус. — Но я пошёл с ними, — подтверждает Иззи с горечью в голосе. — Хотя Джек достаточно быстро отвалился, ёбаный кусок грязи. — И с тех пор ты был рядом с Эдом. Рука Иззи бессознательно тянется к ласточке, навсегда нарисованной чернилами на его горле – 5000 морских миль. И её близнец, прямо над тазовой костью. Еще 5000. Все они с Эдвардом. Все они для Эдварда. — . . . Я не хочу об этом говорить, — бормочет он. — Хорошо, — очень тихо соглашается Люциус, и Иззи старается не думать о том, как он невыразимо, униженно благодарен ему за эту маленькую милость. Остаток утра они проводят в тишине, единственным звуком в столовой остаётся тихое поскрипывание пера Люциуса и такое же тихое журчание воды, плещущейся о борт «Мести». Должно быть, в какой-то момент Иззи задремал, откинув голову на нагретое солнцем дерево, потому что, когда он в следующий раз открывает глаза, Люциуса уже нет, а на столе перед ним лежит недоеденный кусочек миндального бискотти. — Ты будешь доедать? — спрашивает Фанг, проходя мимо по пути на камбуз. — . . .Нет, — вздыхает Иззи, подталкивая его к нему. — Приятного аппетита.