Место у ног

Когда стаксель раскинулся в буйной тёмной воде, утягивая Месть по волнам вперёд кормой, Израэль, наконец, присмирел и стих. Чувство тревожного удушья, до сих пор безжалостно сдавливающее его, отступило, и Хэндс, тихо выругавшись, прислонился к релингу. Море внизу бушевало, а корабль качался с равномерной, широкой амплитудой, вверх, затем вниз, вверх и вниз… Выругавшись под нос, Иззи поджал побледневшие от непрерывной тошноты губы и шатким шагом направился со шканцев вниз. Он и не ждал увидеть Эдварда, когда обернулся, но всё же мысли на мгновение охватило беспокойство, когда ни его, ни Фэнга не оказалось на палубе. Сознание плыло и качалось вместе с кораблём. Кое-как цепляясь за перила и стены, по дороге попадающиеся под руку, Израэль на подкашивающихся ногах тащился в сторону капитанской каюты. Он должен был знать, что случилось с капитаном, но никак не мог сфокусировать взгляд. Окружающие цвета, пускай тусклые из-за ливня и сумерек, размывались пятнами, словно смешиваясь с воем шторма и непонятно откуда взявшимся звоном в голове. Хэндс зашёл в коридор и двинулся дальше, вперёд, к каюте. Позади него протянулась череда лужиц капающей с одежды и обуви ливневой воды. На палубе всё ещё оставалась команда, но беспокоиться об этом не стоило. Израэль в жизни не смог бы доверить штормование бестолковому экипажу Мести, но он точно помнил, что видел Айвена на палубе, и Айвен, стоило признать, был крепок и надёжен в бурю. Он не раз переживал настоящий Ад на борту Мести Королевы Анны, и Хэндс мог быть уверен, что сплотившийся экипаж прислушается к бывалому матросу, если ситуация снова выйдет из-под контроля. Так что сейчас Израэль мог думать только о том, что сделал Эдвард. Как он появился на палубе, осыпаемый иглами ливня, как ветер трепал белую рубашку и перечные пряди выбившихся из узла волос, как в его глазах впервые за последние дни, если не за весь год, была не пустота, а решимость. В сердце шторма уверенный и сильный, Тич был слишком взволнован судьбой экипажа для того, чтобы быть Чёрной Бородой, и оказался слишком милостив к оступившемуся подчинённому для Кракена. А всё же ему хватило ума и сноровки на то, чтобы обуздать море. Когда Хэндс, с трудом не пересчитав по дороге все углы, наконец шагнул в каюту, стараясь хотя бы со стороны не выглядеть шатающейся развалиной, внутри, к его удаче, оказались только двое. Фэнг непонятливо крутился перед каким-то чудом пристроенным на краю постели капитаном. И в здравом сознании Хэндс не смог бы понять, как Эдвард не валился на пол при такой качке. Он был без сознания, опрокинут на боковую стену, плечи опущены, руки сброшены вниз. Голова Тича без поддержки завалилась вбок и немного назад, выставив напоказ тонкую смуглую шею. С кончиков пальцев на пол падала капля за каплей. Одежда Эда была пропитана не только ливнем, но и морской солью после того, как на бушприте он с головой окунулся под волну, и Хэндс не сомневался, что в скором времени это даст о себе знать неприятной едкой плёнкой на коже и белой пылью в волосах. — Иззи? — заметив его, Фэнг замер. Впрочем, стоило только Хэндсу кивнуть на выход, как он неуверенно, но пока ещё покладисто скрылся за дверью. Подождав, когда шаги Фэнга в коридоре стихнут, Израэль направился к Эдварду, попутно расстёгивая пуговицы на манжетах, чтобы затем закатать намокшие рукава. Оставлять Эдварда так было нельзя. Рано или поздно он бы упал, но, помимо прочего, бесчувственный и мокрый, мог попросту замёрзнуть главным образом оттого, что совсем не двигался. Вода с его одежды медленно расползалась по матрасу, проникая под простыню. На следующий день по ткани неизбежно должны были расцвести белые разводы, но это было последним, что могло заботить Хэндса. Нагнувшись над плечом Эдварда, он потянулся к его затылку и парой не особо бережных, но всё же сдержанных движений снял тряпку, которой Тич завязал волосы. Это было что-то плотное, чёрное и бархатно гладкое. Иззи и сам не понял, что заставило его повнимательнее присмотреться к ткани, прежде чем в голове вспыхнула тень узнавания. Галстук Боннета. Всё это время лежал здесь, где-то у Эдварда под рукой, настолько близко, что тот, соображая наспех, не нашёл ничего более подходящего, чтобы подвязать волосы. Презрительно скривившись, Израэль отступил на полшага и с робкой расторопностью сунул галстук под матрас, чтобы затем моментально и неизбежно пожалеть об этом. — Да просто положи на стол. Эдвард расстроится, если вспомнит об этой вещице и не сможет сразу же её найти. — Что ты здесь забыл, щенок? — рыкнул Хэндс, в один миг подобравшись и вместо беспокойного излома губ выдав предупреждающий оскал. Он не стал оборачиваться, но повернул голову, через плечо метнув на Люциуса тлеющий взгляд. — Не нужно так нервничать. Я не с оружием пришёл, правда же? — Сприггс помотал в воздухе небольшой медной креманкой, а затем вдруг хихикнул настолько легко и непринуждённо, что Израэлю захотелось затолкать ему в глотку наскоро спрятанный под матрас бархатный галстук. — Но я один из четверых людей на этом корабле, которые знают, что «Базилика» — уже давно не валидное для тебя прозвище, что бы там ни говорил капитан. — Ты страшно пожалеешь, если не заткнёшься, — посетовал Иззи, но Люциус и ухом не повёл, подтащив к кровати Тича один из стульев и невозмутимо опустив на него креманку. — Что это? — Это имбирь в сахаре. От качки, — под недоверчивым взглядом Израэля, Сприггс приосанился и просиял крошечной, но уверенной улыбкой. — Не волнуйся, я сказал, что это для Эдварда. Все же знают, что он приложился об полубак. И его стошнило за борт, что некоторые из нас… Тоже видели, не буду скрывать, — Люциус вскинул брови и цокнул языком, словно пытаясь на словах озвучить точку. — А ты сможешь сам понять причины, по которым он не станет есть это сейчас? — вскинулся Хэндс, но тут же умиротворяющая уверенность на лице Люциуса сменилась недовольством. — Ой, не знаю, наверное, нет? Но позволь уточнить, это как-то связано с тем, что он без сознания? — Сприггс устало закатил глаза. — Ты же не хочешь сказать, что…? — Что я принёс это тебе? — Люциус скрестил руки на груди и насупился. — Ох, прости, виноват, не объяснил: слово «забота» — это такой человеческий термин, который означает проявление внимания и участливости к кому-то, чьих страданий ты не хочешь. Понимаю, тебе он незнаком, ты… М-да, судя вот по тому, что сейчас делает твоё лицо, ты, разумеется, хочешь, чтобы страдали все. Но всё же постарайся это осмыслить, хорошо? На досуге. Хэндс нахохлился и, подняв на Люциуса пристальный взгляд, взял из креманки один лепесток тонко нарезанного имбиря. Наощупь он оказался липким. Лишь местами под подушечками пальцев чувствовались мелкие песчинки прозрачного сахара. Подобравшись и отвернувшись к Эдварду, Хэндс скованным движением положил имбирь на кончик языка, мазнув им по пальцам там, где они соприкоснулись с проступившим липким сиропом. Рот мгновенно наполнил свежий острый вкус, разогнавший как туман перед глазами, так и шум в голове. Израэль прижал кусочек имбиря к нёбу и, медленно моргнув, принялся осторожными, выверенными движениями снимать с Тича рубашку. Люциус почтительно отступил назад и прислонился спиной к ближайшей стене, пряча взгляд. Для Израэля это показалось чем-то новым. Будучи художником и имея предельно вольный нрав, Сприггс был не из тех ребят, которые намеренно упускали шанс поглядеть на других мужчин. Но он избегал бросать взор на Эдварда, который, едва приоткрыв глаза от избытка движения, тихо застонал и вновь забылся, завалившись вперёд. Иззи придержал его за плечи, успев отбросить мокрую рубашку на пол рядом с постелью. — Капитан не в твоём вкусе? — ехидно хмыкнул он, и Люциус вдруг дёрнулся. Он не покраснел, как то было свойственно ожидаемому смущению, но глаза его, и без того по-юношески крупные, возмущённо округлились. — Хами на здоровье, можно подумать, я ожидал благодарности, — вздыбился Сприггс, но, тем не менее, упорно не поворачивал голову, уставившись строго в одну точку на дальней стене. — Он роскошен, тебе ли не знать? — удар ниже пояса. Израэль сглотнул, почувствовав, как холодеют руки. — Умный, забавный, отважный весь, м… Изящный, наверное? В последнее время. Кто поспорит? Возможно, в некоторых чертах я хотел бы быть, как он, но, упаси Господь, с ним я быть не хочу. Это же как переспать с собственным дядюшкой, — Люциус скривился, но вдруг, опомнившись, сверкнул ухмылкой и остроумно добавил: — Кроме того, на него уже достаточно кандидатов, не находишь? — мальчишка явно знал, куда колоть, и, оказывается, был способен на ощутимую долю жестокости. Впрочем, когда Израэль уже хотел метнуться к нему и, схватив за шиворот, хорошенько встряхнуть, чтобы отбить желание впредь даже заикаться о таких вещах, Люциус неожиданно покладисто склонил голову и тихо добавил: — Тебе-то удобно притворяться, будто презираешь его, чтобы не любить, раз теперь это вдруг стало возможным. — Ты хоть иногда задумываешься перед тем, как открыть рот? — отозвался Израэль, но, выдавая себя с головой, не пылко и гневно, как это должно было быть, а понуро и безнадёжно. Вновь Люциус безошибочно выбрал оружие, против которого Хэндс не мог поставить ровным счётом ничего. — Когда это для того, чтобы заговорить — да, — к собственной чести, Сприггс вновь остался невозмутим, ответив очередной колкостью, лишь бы продемонстрировать, что слова Иззи даже самую малость не задевали его достоинства. Метнув быстрый взгляд в сторону оставленной на полу мокрой сорочки, Люциус энергично стукнул обеими ладонями по стене, на которую облокачивался, и, оторвавшись от неё, направился в сторону открытого гардероба Стида. — Я принесу ему рубашку, хорошо? — Да уж, будь добр, притворись полезным, — проворчал Хэндс. Когда Люциус исчез за небольшой, плотно вшитой в стену дверью, Израэль, придерживая Эдварда под лопатки, уложил его на постель, помедлив лишь пару секунд перед тем, как решиться снять со своего капитана брюки, чтобы затем сразу накрыть его брошенным поблизости баньяном. Все одеяла неподалёку лежали кучей, оставшейся от форта из-за непрерывной качки. Тич не возвращался туда уже несколько дней, и Иззи только сейчас всерьёз задумался, что нужно было избавиться хотя бы от этого невразумительного позорища. Коротко оглянувшись в сторону приоткрытой двери в гардероб, Хэндс приблизился к тому, что осталось от форта, выдернул оттуда одно покрывало и пару более или менее приличных подушек, а затем вернулся к постели Эдварда, чтобы помочь ему устроиться поудобнее. Он бы попытался привести капитана в чувства, если бы не успел убедиться, что тот уже в сознании. Эд просто спал, глубоко и беспробудно, чего и следовало ожидать после нескольких мучительных для него дней непрерывного бодрствования. Подложив ему под голову одну из подушек, и пристроив вторую рядом, у стены, чтобы Тич в очередной раз не приложился головой, если корабль качнёт особенно сильно, Израэль сбросил баньян к лежащей под ногами сырой одежде и накрыл капитана одеялом. Замер ненадолго, глядя на него сверху вниз и внимательно изучая выровнявшиеся ото сна, мягкие и без бороды совершенно открытые черты лица, а затем взял со стула креманку и задумчиво сунул в рот ещё один лепесток имбиря. — Помогает, не так ли? — невинно прощебетал Люциус, вновь каким-то чудом умудрившись подкрасться к Израэлю так, чтобы остаться незамеченным. Хотя, учитывая то, что мальчишка, похоже, этой цели даже не преследовал, Хэндс был склонен полагать, что попросту слишком сильно окунулся в собственные мысли. — Это я виноват, — подтверждая собственную теорию, бездумно признался он, и лишь потом спохватился, проглотив имбирь и остолбенев. Иззи не хотел говорить об этом, но мальчишка Сприггс будто вытягивал из него слово за словом одним лишь своим присутствием. И, как назло, вместо того, чтобы неуместно отшутиться и с лёгкой руки перевести диалог в другое русло, именно сейчас Люциус догадался навострить ушки и включить голову. — В чём? — голос его раздался звонко, но проникновенно. — Если ты про этот синяк у него на лбу, который я, к слову, заметил ещё до того, как Эдвард расшибся… — Люциус повесил свежую рубаху на спинку пододвинутого им же стула и, встав рядом с Иззи, практически плечом к плечу, впился взором в его профиль. — Ты же не мог ударить его, правда? — Нет, в этом он виноват сам, — ещё один кусочек имбиря Израэль положил в рот, но на этот раз не стал держать на языке, а прожевал и быстро проглотил. — В буквальном смысле. — Он шумно выдохнул через нос и сжал зубы с такой силой, что под скулами зашевелились бледные тени. — Но штормоваться нам пришлось из-за меня. Я был у него в каюте перед тем, как подняться на палубу, когда дождь начинался. — Повздорили? — уточнил Люциус таким тоном, словно это действительно его касалось. — Я — да, он — нет, — пожал плечами Хэндс. Вспоминая ситуацию со стороны, он мог оценить, что Эдвард был терпелив к его вспышкам, не подавая прямых поводов для нападок. Но в другом смысле, если бы он когда-нибудь мог хотя бы допустить, что брань, которой его столь щедро осыпал старший помощник, не была пустой, эти конфликты искоренились бы бесследно и быстро. — Но, когда я уходил, он передал приказ убирать паруса. — А ты сказал команде держать курс. По тону было ясно, Люциус понял, что Иззи имел в виду. Если бы он послушался команды Эдварда, тому не пришлось бы подвергать свою жизнь опасности и лезть на бушприт в эпицентре шторма. Не было бы ни панических криков на палубе, ни аврала, ни удара о стену. И единственной сложностью, с которой команда могла столкнуться после этого, оставался отход с курса. Сейчас же эта проблема оседала в воздухе всего лишь призрачным переживанием едва минувшего прошлого. Под давлением ответственности за команду, Эдвард в нечеловечески сжатый срок умудрился решить каждый вопрос, который вставал на пути к спасению его людей. Но цена за это оказалась высокой, и, случись капитану оступиться хоть раз в момент своей безумной, но спасительной выходки, могла бы стать ещё выше. В бурю спасти человека, упавшего за борт движущегося корабля, было практически нереализуемой задачей. Прежде Израэлю уже доводилось видеть, как люди валились через фальшборт при таких условиях. Меньше, чем за минуту, их затягивало под киль. Волны придавливали тело сверху, а затем протаскивали его под днищем корабля, разрывая одежду и обдирая кожу крупными лоскутами. После такого за кормой всплывала только кровавая каша, и матроса можно было назвать счастливчиком, если он уже был мёртв к этому моменту. Лишиться кожи, будучи погружённым в солёную морскую воду, и при этом остаться в сознании… В бытие пиратом Хэндс и сам испытал неисчислимое количество видов физической боли, но даже он назвал бы такое незавидной долей. Он не хотел думать о том, что подобное могло случиться с Эдвардом в наказание за его, Израэля, самонадеянность. — Он должен был велеть мне сделать это, — наконец заключил Иззи и, отмерев, поставил креманку назад на стул. — Что? — Отрезать стаксель. Это было моей работой. — Ты бы хотел, чтобы капитан отправил тебя на верную и бессмысленную смерть только потому, что ты облажался? — Поймав на себе предупредительный взгляд, Люциус скрестил руки на груди и мелким шажком с уверенностью выставил левую ногу вперёд. — Ну давай, скажи, что у вас такие обычаи. Тебя ноги не держали, и мы оба знаем, что Эдвард видел это. Ты ловкий и цепкий, не сомневаюсь, но ты едва стоял. Посылать тебя ползать по брёвнышку, висящему через борт, во время шторма, при дикой качке, было бы равносильно казни. И, послушай, на этом корабле ты многим не нравишься, но не ему и не настолько сильно. — Он мог погибнуть. — Но он не погиб. Он справился: сохранил корабль, спас команду и выжил сам. Смирись с этим, у нас отличный капитан, — Сприггс склонил голову и сосредоточенно прищурился. — И он искренне хочет изменить ваши с ним отношения, но ты, разумеется, ведёшь себя, как полный придурок. — Да он не…! — Хэндс возмущённо заалел и вдруг кинулся вперёд. Одна из его рук вцепилась в ворот полосатой рубахи Люциуса, но другая, на удивление безошибочно и твёрдо, перехватила завязанный вокруг его шеи шарф, натягивая за узел. Неожиданное лёгкое удушье вынудило мальчишку без раздумий схватиться обеими руками за то запястье Иззи, которое находилось теперь под его подбородком. — Я сыт вашими причитаниями по горло! Так что слушай меня, блядь, внимательно, ясно, недоносок? — Израэль был ниже, но он задрал голову так, что мог смотреть строго в невразумительно изумрудные глазища Сприггса. — Всё, что меня волнует, это благополучие моего капитана. А то, что с ним происходит сейчас — самое опасное, что может случиться с моряком при его репутации. Ты хоть приблизительно представляешь, сколько у него недоброжелателей? Можешь вообразить, как они обойдутся с этой хнычущей неженкой? — Отпусти, — сдавленно прошептал Люциус, в оцепенении не решаясь даже дёрнуться. Иззи не слушал его. — Но вам-то по душе Эдвард, верно? Такой милый, ранимый, обходительный. Хорошенький, словно бусинка! — Хэндс мотнул головой и демонстративно сплюнул воздух. — Думаешь, я его мучаю? Хотел бы я знать, что вы все скажете, когда увидите его в гиббете. — Между словами из горла вырвалось что-то тихое и слабое, но всё же ощутимо напоминающее звериный рык. — Хорошие пираты не ради забавы учатся быть несгибаемыми. Так уж вышло, что в море на одном только милосердии долго не продержишься. Ебучий опыт доказал! А ты птенец без мозгов, если считаешь, будто это доставляет мне удовольствие! В его руках Люциус вдруг обмяк и успокоился, и Иззи подумал бы, что всё же ненароком придушил мальчишку, если бы не ясный взгляд, неотрывно направленный на него. Сприггс просто взял себя в руки и, отчего-то, как по команде перестал волноваться из-за непрерывного давления на собственную шею. Теперь он, напротив, казался уверенным, что начало только сильнее выводить Хэндса из себя ещё до того, как он понял истинную причину собственного недовольства. Мальчишка читал его проще, чем любую из бесполезных книжек Боннета. Раскрывал, когда хотел, и, отчего-то уверенный, будто имеет на это право, копался в нём глазами, вычленяя то, что Израэль с таким усердием держал под куполом собственной скованности. — Меньше часа назад Эдвард на твоих глазах заставил парусник идти задом наперёд. Из нас двоих ты — бывалый моряк, спорить ни к чему, — Сприггс тихонько кашлянул. — Ну так и скажи мне, видел ли ты хоть раз в жизни что-то подобное? — ответа не последовало, но давление на его горле стало постепенно уменьшаться вместе с тем, как Израэль разжимал пальцы. Выпустив из хватки чужой платок, он мгновенно отпрянул и положил руку на эфес шпаги, что делал всегда, когда чуял опасность. Чувство беззащитности, впрочем, не пропало, как обычно бывало, если на него нападали физически. Люциус не собирался и, более того, был попросту неспособен причинить Хэндсу вред, но незнакомой угрозой от него веяло настолько ощутимо, что становилось не по себе. Мальчишка же будто не замечал этого. Он только выпрямился, поправил бант на шее и сдержанно прочистил горло. — Если он способен на такое, гиббет ему не грозит, уж поверь. — Не грозил бы, если бы Эд отправлял в расход чужие жизни так же решительно, как свою собственную, — проворчал Израэль. По глазам Люциуса стало понятно, что он хотел задать очередной личный вопрос, но боялся шагнуть дальше по и без того трещащему льду. Вместо этого он задумчиво прикусил губу, переведя пристальный взгляд с Хэндса на Эдварда и обратно, а затем вдруг встрепенулся. С неизменной настойчивостью лезть в дела между капитаном и его старшим помощником, как уже вскользь предупреждал Пит, было наглой затеей, предвещающей опасные последствия. Более того, ситуация становилась ощутимо более рискованной, раз речь шла о Чёрной Бороде и Израэле Хэндсе. Но Люциус не мог оставить их перебранки на самотёк. До сих пор он чувствовал, будто его вмешательство едва уловило последний шанс разобрать весь нынешний бардак без кровавых последствий и человеческих жертв. Эд был сложным человеком. Что бы ни думал Израэль, Сприггс до сих пор не был готов с уверенностью утверждать, что их капитан, пускай уставший, чувствительный и мягкий, уже совершенно не был тем, о ком с благоговейным ужасом шептались даже самые бесстрашные моряки. В конце концов, Люциус своими ушами слышал вопли офицера, с которого Фэнг, по приказу Тича, живьём сдирал кожу. Раздавшийся через пару часов характерный всплеск воды, в которую упало едва трепыхающееся тело, тоже не остался без внимания. Хотя сам Сприггс приложил все усилия к тому, чтобы воздержаться от лицезрения этой спонтанной и весьма безжалостной экзекуции, некоторые члены экипажа пронаблюдали за отдельными её частями намеренно и, более того, не без воодушевления, после чего ещё несколько дней на Мести гуляли болезненно тошнотворные слухи, преимущественно поддерживаемые Джоном, Питом и Роучем. Жестокость в разговорах об этом превосходила любую разумную черту, пускай никто и не решался спросить, чем почивший бедняга умудрился задеть Эдварда, что расплата оказалась столь тяжкой. А ведь это была именно та часть, которую Люциус был бы не против узнать, хотя бы ради того, чтобы никогда не последовать сему печальному примеру. Но тыкать Хэндса носом в то, что люди даже под страшнейшим давлением не менялись столь кардинально за такой короткий срок, было бы всё равно, что раздразнивать гадюку. Сприггс и не сомневался, что Иззи с радостью ухватился бы за любой намёк на то, что его капитан может вернуться к своим прежним расправам и бесчинствам. Добровольно подносить ему подобную возможность на блюдечке было последним делом, поэтому Люциус ухватился за иную, не менее важную, но более нейтральную мысль и, сделав настолько наивное лицо, насколько он был способен, без капли прежнего апломба прервал молчание: — Эдвард обуздал море, чтобы сохранить курс, — вдумчиво надув губы, Люциус опустил глаза и медленно моргнул: — И какой? Я могу знать? — Мы плывём в бухту Баратария, — нехотя ответил Израэль, прекрасно зная, что, решись он рявкнуть и приструнить мальчишку вместо ответа, это непременно расползлось бы по команде уже к следующему утру. Если моряки спрашивали точку назначения, их любопытство следовало удовлетворять. В противном случае неминуемо было всеобщее чувство недоверия, а за ним и негодование, провоцирующее смуту на борту. Люциус, впрочем, был неуёмным дрянным юнцом, любопытству которого никогда не хватало односложных и чётких ответов. — Зачем? — немного подумав, уточнил он. — Баратария-Бэй неблизко. Я смотрел карты, когда мы направлялись в Республику Пиратов от Барбадоса впервые, и Пит сказал мне, что, если побывал в одном пиратском гнезде, побывал во всех. Почему бы нам не отправиться в Нассау? — Потому что в Нассау у Чёрной Бороды много врагов, — со всем возможным усердием взяв себя в руки, объяснил Хэндс. — А в бухте Баратария — должников. И нам нужно место, где можно будет встать на починку, запастись провизией и узнать, как обстоят дела с британским флотом и охочими до пиратских голов каперами, которые были бы счастливы выпотрошить Эдварда Тича и всех, кого обнаружат рядом с ним. Ты же не хочешь быть выпотрошенным? — Израэль легонько наклонил голову и вздёрнул брови в притворном спокойствии. — Я эм… Я думаю, что на этот вопрос есть только один ответ, — опасливо заложив руки за спину, промямлил Сприггс. — Я тоже спрошу, — это была не просьба, а предупреждение. — Почему ты не говорил, что ты квартирмейстер? Люциус застыл. Лицо его посветлело и изумлённо вытянулось. Из уст Иззи он ожидал услышать что угодно, кроме этого. Прибыв на Месть, Хэндс не удосужился разузнать о корабельном быте, построенном Стидом Боннетом, и потому совершенно не разбирался в строении экипажа, с которым был вынужден работать. Впрочем, это могло быть к лучшему. Приложи Хэндс к изучению иерархии его нынешней команды хоть немного усилий, он бы неминуемо узнал, что иерархии, как таковой, попросту не было. Был капитан и был экипаж. У каждого были обязанности, но Стид никогда не наделял своих людей званиями или должностями, избегая выделять кого-то и тем самым провоцировать междоусобные расколы. На миг окунувшись в заполнившие голову мысли, Сприггс не успел вовремя сдержаться и был выдернут из раздумий своим же собственным смешком. — Ну, так… Потому что… — Торопливо проведя ладонью по губам, словно стараясь физически снять проскользнувшую улыбку, Люциус выдохнул и объяснил: — Потому что я не квартирмейстер. — Тогда зачем ты делаешь всё это? — лицо Израэля из нечитаемого превратилось в растерянное и сложное. Отрицательный ответ на вопрос, не предполагающий возражений, мгновенно сделал нынешний разговор неудобным. — Считаешь пайки, ведёшь бортовой журнал даже теперь, когда чёртового Боннета нет на корабле, и, на самом деле, до сих пор я не выбросил тебя за борт втихаря в основном по одной очевидной причине: если тебя тут не будет, твои дружки, кретины, попересобачатся в первый же день. Да я, нахрен, видел это! Пит умудрился погрызться с Будхари на острове, стоило только Боннету растащить вас. Я следил за ними. Придурки и на милю от пляжа не ушли, а уже устроили склоку. — Стид не рассказывал, — голос Люциуса остался спокойным, но Иззи мог поклясться, что заметил, как его лицо покрыл прозрачный румянец. — Ты не писарь, если делаешь всё это, — заключил Хэндс. — И не квартирмейстер, если тебе за это не платят. А ты мог бы просить своё место под палубой и прибавки к доле за такую работу, но вместо этого я видел, как ты спал у лестницы, и ещё, кажется… — В балластном отсеке неплохо, — Люциус невозмутимо пожал плечами. — Туда никто, кроме меня, не ходит. На самом деле, ты удивишься… — Ты идиот, — резюмировал Иззи, презрительно сморщив нос. — Я предпочитаю «инициативный», — ехидно парировал Сприггс. Что ж, он умел делать хорошо много вещей, но ни один из его навыков не шёл ни в какое сравнение с умением демонстрировать неуважение. Мальчишка мог унизить мимолётным взглядом и даже выразить отвращение одним только наклоном головы. — И тебе советую. Только не делай вид, что удивлён, ладно? — Люциус обогнул Иззи спереди и, мельком коснувшись лба Тича кончиками пальцев, прошмыгнул дальше, скрываясь у старпома за плечом. — Я знаю, что ты ненавидишь во мне больше всего. — То, что ты — бестолочь? — хладнокровно отозвался Хэндс. Вопреки тону, внутри у него зашевелилась ноющая тревога. — Нет, — голос раздался откуда-то позади, но чуть тише, чем было прежде. — Себя. Ты ненавидишь во мне себя, — дверь, ведущая на выход из каюты, тихо скрипнула. — И, разумеется, видеть мои черты в своём лице тебе тоже претит. А зря, я славный. — Это ты так думаешь, — не услышав ответа на свою насмешку, Израэль вдруг вытянулся и, боковым зрением отыскав на краю стула креманку с имбирём, на пробу, через страх и нерешительность выдавил: — Спасибо. — Всегда рад поговорить по душам. — За имбирь спасибо, болван, не за твою болтовню. — Ну да, конечно, — без следа обиды в голосе отозвался Сприггс, прежде чем дверь за ним тихо закрылась.