Место у ног

— Слушай так, — подняв вверх указательный палец, в очередной раз объявил Френчи. Люциус и без того слушал. Слушал внимательно и усердно, насколько мог при такой жаре. Устроившись в тени под лестницей на полубак, он держал свой бессменный журнал на коленях, прилежно записывая всё, что Френчи надиктовывал уже час, то и дело перескакивая с одного мотива на другой. Казалось, идея написать шанти про Тича охватила его с головой, и даже когда Сприггс со всей возможной деликатностью указал, что песня подобного характера может его расстроить, Френчи настоял на том, что будет петь не о Чёрной Бороде, а о капитане Эдварде. В итоге инициатива эта показалась Люциусу настолько очаровательной, что он решился её поддержать, пускай даже день был невыносимо жарким и приходилось внимательно следить за тем, чтобы не опускать на страницу руку, сжимающую перо — ладони потели, грозя растушевать чернила. Впрочем, Френчи, похоже, катастрофически жаркая после шторма погода не волновала совершенно. Опустив кисть на струны лютни, он пережал какой-то невообразимо мажорный для дальнейшего текста аккорд и завёл очередной куплет:

Раз вышел лордом, не иди в пираты — Нам от рожденья не дано щедрот. Хоть весел глас, но в том подвох проклятый…

— Что наш старпом — законченный урод, — в тон песне пробормотал Люциус, с ощутимым опозданием задумавшись, откуда подобная рифма возникла в его голове и, самое главное, как теперь её объяснять. Взгляд Сприггса настороженно метнулся вверх, когда звуки лютни над его головой стихли. Несколько мучительно долгих секунд Френчи стоял неподвижно и прямо, словно пытаясь понять, правильно ли он всё услышал. Затем прищурился, и вдруг, едва уголки его губ слегка приподнялись, сорвался и прыснул со смеху, без силы, но достаточно звонко стукнув ладонью по деке лютни. Люциус захихикал тоже, не без удовольствия отмечая лёгкое, беззаботное чувство, вместе с этим задребезжавшее в его душе. Чем старше он становился, тем реже подобные ощущения посещали его, всё чаще сменяющиеся напряжением, усталостью, нервным взводом или потоком сарказма, до сих пор успешно выполняющего роль защитной реакции. Чистых, не стравленных тревогой или раздражением моментов Люциусу не хватало до воя. Тем страннее было перенести нечто подобное, когда минувшей ночью весь экипаж чуть не ушёл ко дну, спасённый лишь волей случая и откровенным полоумием капитана. — Это умно, малыш, умно! — наконец отсмеявшись, фыркнул Френчи. — Откуда вы все только взяли это «малыш» и «мальчик»? Ради Бога, я уже прожил два полных десятка, — и всё же, Сприггс продолжил улыбаться с теплом и искренностью. — Не носи матроски и шейные платки, если не хочешь быть похожим на юнгу, — раздался сверху шутливый голос, и над лестницей показалось лицо свесившегося через перила Пита. Люциус почувствовал, как по плечам пробежала будоражащая дрожь, и, задрав голову, прикусил кончик пера, чтобы не выдавать, как его улыбка разом стала ещё светлее и шире. — Не будь похожим на юнгу, если не хочешь выглядеть юнцом, — с умудрённым видом закончил Пит. — Над чем вы смеялись? — Люциус пропесочил старшего помощника Хэндса! — не дав Сприггсу и шанса, моментально ответил Френчи. Всё, что оставалось после этого на долю самого Люциуса, это сконфуженно пожать плечами. — Забавно, он только что выслал меня с бака. Велел отправить тебя к нему. — Веселье сняло, как рукой. Люциус собрался и, отложив перо на расстеленный рядом гардесок, поднялся на ноги. Журнал он, напротив, из рук выпускать не стал, а лишь закрыл и прижал к груди. Его плотный вес в руках навевал неясное спокойствие и чувство защищённости. — Выходит он что, носом по ветру чует, если над ним кто-то подтрунивает? — неуверенно ухмыльнулся Пит. Как бы ни хотелось Сприггсу поощрить его за поднятие духа, смеяться больше не выходило. В ответ на попытки Люциуса держать свой обыкновенный лад в обществе первого помощника, тот словно намеренно каждый раз толкал к краю любой вид эмоциональной стабильности, с которым сталкивался. Неизбежно заметив чужое беспокойство, Пит тревожно вздёрнул брови и добавил: — Ничего он не чует, просто шучу. — А Эдварда ты не видел, милый? — выступив из-под лестницы на солнце, Люциус развернулся лицом к Питу и прищурился, стараясь в слепящем свете отыскать его глаза. — Ну, он… Там. Они, вообще-то, вдвоём. Битый час пытаются приделать стаксель на место. На самом деле, думаю, тебе понравится — такое надо видеть. — Заметив, что какое-то из прозвучавших слов явно позволило Сприггсу выдохнуть, Пит улыбнулся и, нагнувшись, непринуждённо упёрся подбородком в сложенные на перилах предплечья. Брови его игриво вскинулись. — Ты всерьёз занялся этими двоими, да, детка? — Что ты имеешь в виду? — совершенно невозмутимо поинтересовался Люциус, обогнув Френчи и приблизившись к двери под полубак. — Эм, ну… — Пит настороженно огляделся, быстрой чередой окинув взглядом всех неуместных для этого разговора свидетелей. — То, что ты мне говорил… Про Хэндса. — А что он тебе говорил про Хэндса? — встрял Френчи, встрепенувшись с предельно очевидным интересом. — Да, что я тебе говорил про Хэндса? — вторил Люциус, положив кисть на дверную ручку и предупреждающе оглянувшись. Пит замер, глядя ему в лицо и безуспешно пытаясь считать намёк с безмолвно разомкнутых губ Сприггса. Надежды, впрочем, изначально не было. Люциусу уже давно пришлось привыкнуть к тому, что подавляющая масса его товарищей была настолько эмоционально неразвита, насколько это возможно в их возрасте. Даже если кто-то здесь не был психологически недалёк, он был, в качестве компенсации, психологически же замкнут, что успешно поддерживало на корабле постоянную общую атмосферу взаимного недопонимания и сокрушительной нелепости. И всё же Люциус любил свою команду. Он бы попросту не смог этого отрицать после всех чудесных вещей, которые ему довелось пережить на Мести в компании именно этих предельно странных и совершенно безумных людей. Поэтому он почти не разозлился, когда Пит, отчаянно собрав в кулак всю свою смекалку и жизненный опыт, посерьёзнел и с непосредственной уверенностью ответил: — Что он влюблён в капитана Эдварда. — Старпом влюблён в капитана Эдварда?! — взбудоражено воскликнул Френчи, похоже, на тот случай, если слова Пита услышала не каждая проклятая душа, скитающаяся по водам Карибского Моря. Люциус страдальчески вздохнул и приложил ладонь к глазам, не желая видеть, как все, кто был на палубе, разом затихли и устремили взгляды к полубаку. — Катастрофа, — прошептал Сприггс. Повернув дверную ручку, он шмыгнул под полубак так быстро, как мог, когда за его спиной раздались сыплющиеся наперебой вопросы и восклицания: «В смысле старпом влюблён в капитана?» и «Наш изверг? Не может быть!», а затем «Я это знал!», и, наконец «Нет, больше похоже, что Иззи хочет его взгреть». Откровенно говоря, Люциус был согласен со всем, что успел услышать. Сам по себе он назвал это «любовью», пожалуй, лишь потому, что не знал наиболее подходящего слова. Если бы его попросили разъяснить, Сприггс бы моментально взял всё сказанное назад и без раздумий вспомнил о том, как иные собаки сжимали в острых зубах излюбленное для игр тряпьё, а затем, утробно рыча, мотали головой до тех пор, пока оно не превращалось в прах и ветошь. Что-то подобное, вероятно, Израэль и испытывал к капитану Эдварду. Он также вцеплялся зубами, когда Эд уже не мог вырываться, и также отчаянно тряс, разрывая его в тщетных попытках вернуть полюбившейся вещице прежний вид. И Питер, конечно же, ошибался. Ни за что на свете Люциус не стал бы по собственной воле давать ход чему-то подобному. В конце концов, эти двое могли просто извести друг друга, попутно спалив дотла всё, что было вокруг. Так что Сприггс, напротив, считал своим долгом предотвратить подобный исход. А вот строить это на подсознательных колебаниях Хэндса, или же на слепом безразличии Эдварда к чувствам собственного первого помощника — особой разницы не было. Поэтому, выходя на бак по напутствию Пита, Люциус надеялся лишь на то, что не застанет Израэля за сбрасыванием их капитана за борт. На носу корабля, к вящему удивлению, оказалось более тенисто и свежо, чем можно было ожидать. Курс лежал на северо-запад, и солнце, стоящее в шести пальцах над южной частью горизонта, бросало косую тень от стены полубака и прохладные, подвижные пятна сумрака под натянутым наискосок парусом кливера. Эдвард вновь пристроился на бушприте, завязывая канаты такелажа так, чтобы они продержали прежде срезанный стаксель до ближайшего порта, где можно было провести ремонт. Дело это, впрочем, было не из быстрых, и Люциус не решался отвлекать его окликом, даже теперь, в штиль и при свете утра ясно прокрутив в голове момент, когда Тича, беспомощно висящего спиной к морской бездне, окатило грозной волной. Отвлекшись на мысль об этом, Сприггс забыл оглядеться, а потому вздрогнул от неожиданности, едва ему на плечо легла цепкая рука в кожаной перчатке. Израэль, до сих пор прижимающийся спиной к стене, сделал шаг вперёд и, наконец, показался перед Люциусом. Кливер встрепенулся, и по лицу Хэндса мелькнул водянистый треугольник золотого света, заставивший тусклые карие глаза вспыхнуть по ореолу радужки. — Господи! — Люциус встрепенулся и приложил ладонь к груди, звучно выдохнув. — Не делай так, ладно? — Ты испугался? — ядовито подтрунил Хэндс, но Люциуса это, похоже, ни капли не задело. — Смертоносного парня в чёрном, появившегося из-за моего плеча и вцепившегося в меня, вот…? Прежде, чем заговорить? — он наигранно пожал плечами. — Ну да, чёрт возьми! Осудишь меня за это? — Не шуми, — оскалился Хэндс, демонстративно кивнув в сторону Эдварда. Тот по-птичьи развернул голову и смотрел на них, находясь слишком далеко, чтобы участвовать в диалоге, но достаточно близко, чтобы знать о его наличии. Зато теперь, по крайней мере, капитан был осведомлён о присутствии Люциуса, что тоже вносило лепту в нынешнее зыбкое спокойствие. — Это всё, ради чего ты позвал меня сюда? — ехидно уточнил Сприггс. — Велеть мне быть потише? — Нет. — Тогда? — Который час? — деловито спросил Израэль. — А где Север? — передразнил его Люциус. Хэндс поджал губы и, оторвав руку от чужого плеча, молча указал по правой диагонали от бушприта. Сприггс хмыкнул. Мельком взглянув на наклон расстелившихся по баку теней, он столь же спешно и чётко ответил: — Тогда без четверти один. — Скоро обед, — на удивление мрачно заключил Иззи, прежде чем качнуть головой и с нечитаемым выражением лица уставиться на Эдварда. — Капитан тоже умеет определять азимут, ты знал? — шутливо вскинув бровь, поинтересовался Люциус. — Не обязательно было выдирать меня с палубы для того, чтобы спросить, который час. — Он не ел уже несколько дней, — вместо препирательств едва слышно проворчал Израэль, и Сприггс моментально присмирел, опустив руки и глазами скользнув за его взглядом. На бушприте Эдвард, едва закончивший возвращать в приличный вид ранее сорванные и раскуроченные снасти, теперь сидел неподвижно и, окутанный светлой тоской, смотрел на горизонт. Руки его ловко, но мягко цеплялись за такелаж кливера, позволяя телу врасти в нос корабля и, не теряя равновесия, вместе с ним покачиваться на рябящих в солнечном свете волнах. Не то, чтобы прежде Люциус ни разу не задумывался о том, что, как оказалось, заботило Хэндса. Напротив, сперва он видел горы пустых бутылок из-под вина и рома, затем — десятки дочиста вылизанных баночек от джема, и, разумеется, заметил, что теперь не было ни того, ни другого. Вместе с фортелем, который капитан выкинул минувшей ночью, без каких-либо здравых сомнений практически бросившись за борт, всё это начинало ощутимо тревожить. Небрежность, проявляемая Эдом в отношении собственного благополучия, казалась поистине саморазрушительной. Пускай не совсем осознанно, но всё же Тич собственноручно толкал себя к краю, то ли не видя смысла в том, чтобы чувствовать себя хорошо, то ли пытаясь каким-то образом отразить состояние своей души на своём же теле. И до сих пор Люциус надеялся, что затруднение временно, а их отважный и крепкий лидер способен без подначек разобраться с трагедией разбитого сердца, но теперь, когда беспокойство затронуло человека настолько закрытого и требовательного к проявлению извращённой, ядовитой силы, как Хэндс, проблема резко превратилась в неотложную. — Это становится опасно, — понурым полушёпотом вторил Сприггс, до сих пор не ожидавший, что когда-либо в чём-то согласится с Иззи. — Он должен поесть, но у меня не получается его заставить. — «Заставить»? — едва не воскликнул Люциус, но сдержался, каким-то чудом не упуская из внимания то, что Эдвард мог услышать столь панибратский разговор. То, что Иззи не собирался оставлять капитана без надзора, уже было надёжно установлено, и всё же методы, к которым он прибегал, выражая свою весьма специфическую, агрессивную, но всё же подданническую привязанность, могли быть поистине вредоносны. — Иисусе, как вы двое ещё живы? — Сприггс надменно фыркнул за секунду до того, как обдумал только что прозвучавшие слова и, среагировав скорее телом, чем умом, неожиданно ловко увернулся от подзатыльника. Рядом с ним Хэндс поджал плечи и предупредительно рыкнул. — Некоторые моряки на Мести Королевы Анны ночью беспричинно падали за борт, — ровный, хриплый голос Иззи заставил Люциуса остолбенеть и прислушаться. — Мы все там неустанно бухали, разумеется, так что это никого не удивляло. Иногда такое просто случается. Море — жестокая, вечно голодная тварь. И никто, — слышишь меня? — никто и никогда не связывал это с тем, что накануне свежий утопленник находил в себе смелость наглеть. Даже Эдвард не спрашивал, почему каждый, кто проявил к нему неуважение, уже на следующее утро кормил рыб. — Не каждый, — Люциус проглотил взвившееся переживание и с напускной невозмутимостью заложил руки за спину. — Что? — опешил Хэндс. — Ты сказал, рыб кормил «каждый, кто проявил неуважение к Эдварду», — Сприггс пожал плечами. — Это неправда, ты-то всё ещё здесь. — Либо ты немедленно прекратишь наглеть и хорохориться, либо… — Либо ты выбросишь меня за борт, да. Не утруждайся, я уловил основную концепцию. — Кисло осклабившись, Люциус сделал шаг вперёд и, наконец оторвав от Тича пристальный взгляд, встал вполоборота. — Хочешь сделать так, чтобы Эд поел? Да нет ничего проще! — Крутанувшись на каблуках, Сприггс выпрямился и, по привычке прихорошившись, звонко позвал: — Капитан! Встрепенувшись на удивление легко и энергично, Эдвард привалился спиной к канату, тянущемуся вдоль кливера, и, выгнув шею, вполоборота обратил лицо к баку. За парусом и такелажем, сидящий спиной к телу корабля, он всё равно не мог увидеть ни Люциуса, ни Хэндса, но хотя бы сумел показать, что оклик захватил его внимание. Длинные волосы, сверкающие в лучах преодолевшего полдень солнца, трепал мягкий и ровный, но задорный ветер. Впервые за долгие, наполненные беспутством дни Тич выглядел таким воодушевлённым и свободным. Даже с расстояния в несколько десятков футов Люциус мог разглядеть, как мерно поднималась и опускалась грудь капитана, пока он с восторгом упивался солёным привкусом воздуха над морем. Будь Сприггс на его месте, переживи он то, что Эдвард выкинул минувшей ночью — ближайшую неделю ни за что не стал бы приближаться даже к фальшборту. Но Тич не боялся. Напротив, он продолжал клониться к воде так охотно, словно не она пыталась поглотить его живьём меньше суток назад. Это была любовь. Больная, отчаянная и беззаветная, но всё же искренняя. — Как дела на палубе, приятель?! — выкрикнул Эд в ответ. — Команда собирается на обед! — ответил Сприггс будто бы ни к чему. — Я пришёл спросить, не хочешь ли ты поесть с нами?! Все были бы очень рады! На бушприте Эдвард застыл, словно почившая под обстрелом англичан гальюнная фигура единорога. Слова Люциуса ударили в спину, оглушив и откровенно шокировав. Слишком доброжелательными, слишком простыми и тёплыми они были, чтобы кто-то мог столь легко предложить их Тичу. Но Люциус продолжал невозмутимо ждать ответа, не послав следом ни насмешки, ни упрёка, ни условий, отчего в сердце Эда затеплилась робкая надежда. Приняв экипаж Мести, как свою команду, он не ждал, что будет столь охотно и быстро принят в ответ, тем более теперь, когда на корабле не было Стида. Чувствуя тоску по нему, Тич готовился принимать отторжение и недовольство команды как что-то неизбежное, что всегда следовало при смене излюбленного капитана, но дела шли совершенно иным путём. Эдвард знал, что не был так же приятен, как Стид, не был так же энергичен, так же открыт и светел, а потому стал очевидным шагом назад для всех, кто плавал под парусами Мести, и всё же эти странные, во всех отношениях чудесные люди принимали его даже теперь, когда всё, что осталось от великого и грозного капитана — имя, от которого он, к тому же, прилюдно отказался. — Действительно все? — растерянно переспросил Тич, не привыкший дразнить внезапную удачу, но слишком уставший, чтобы рисковать причинить неудобства хоть одному из прежних подчинённых Стида. — Все до единого! — голос Люциуса остался чист и весел. — Без тебя скучно! — Не может быть, — прошептал Эдвард так, что Люциус не услышал бы его, даже если бы между ними не было расстояния в две трети бушприта. Растерянно моргнув, он, наконец, собрался и, подтянувшись за ближайший канат, поднялся на ноги, умело скользнув к баку по сухому и надёжному в плавной качке дереву. — Сейчас! — выкрикнул он, и Сприггс одобрительно закивал. Даже не отворачиваясь от постепенно приближающегося капитана, Люциус мог ощутить на себе пристальный жгучий взгляд. Мысль о том, что не стоило проявлять свои весьма похвальные навыки общения столь демонстративно и прямо у Хэндса перед носом, пришла запоздало и скупо, призрачно лёгким поветрием. Только теперь Сприггс всерьёз задумался о том, что перестарался в своём обыкновенно блистательном владении языком. На самом деле, ему, наверное, следовало быть мудрее. Из раза в раз Израэль весьма остро реагировал на ситуации, когда оказывался неправ. Противоречащие его привычкам методы неизбежно воспринимались в штыки, а подходы, которые Хэндс не разделял, становились ему ненавистны, и ненавистны особенно, если они работали. В своём желании заставить Иззи относиться к Эдварду добрее Люциус был решителен, хотя и разделял мнение старшего помощника о том, что Тич был в катастрофически упадническом состоянии. И всё же он смотрел дальше: на пепелищах вырастали роскошные луга, и то, что делало Эда слабым и трепетным сейчас, в долгосрочной перспективе могло принести ему блистательное процветание. Конечно, Эдвард страдал, но его муки внимали мукам чужим, наделяли его теми чертами, которые были чужды ему прежде. — Видишь? Всё просто, — решившись идти до конца, с напускным спокойствием пожал плечами Люциус. — Как? — ошеломлённо прошипел Хэндс. — Он, блядь, издевается? — Нет, я думаю, ему просто больше улыбается перспектива есть в доброжелательной компании, чем давиться пищей, пока на него орут. — Люциус ожидал в тот же миг схлопотать подзатыльник и потонуть в нескончаемом лае о том, насколько он туп и ничтожен, но, на удивление, ничего подобного не произошло. С изумлением и робким любопытством глянув в сторону Иззи, Сприггс обнаружил весьма занятную картину: старпом дулся. Он был недвижим телом, но лицо его напряжённо дёргалось, а губы сжимались до нервного побеления. — Так, а что насчёт тебя? — осторожно поинтересовался Сприггс, в очередной раз почувствовав, как в непроглядной тьме чужой души он лёгким касанием задел нужную струну. — Что насчёт меня? — мрачно вторил Иззи. — Я тоже, признаюсь, не припомню, чтобы в последнее время видел, как ты ешь, — Люциус задумчиво хмыкнул. — Но ты ешь, не так ли? Просто ты делаешь это в одиночестве, вероятно, в каком-нибудь тёмном углу, куда никто не ходит. Пытаешься продемонстрировать, что не хочешь обедать с нами? — Я порядком устал от твоих вых… — Потому что боишься узнать, что, на самом деле, это мы не хотим обедать с тобой, — выдержав паузу, закончил Сприггс. Он будто бы не услышал начала очередной угрозы, уверенно подведя черту своих мыслей именно там, где ей положено было быть. Из горла Хэндса вырвался тихий, сдавленный и жёсткий звук, который тут же бестолково ударился о сжатые зубы, закрутившись на кончике языка. Неминуемо разобрав его, Люциус по-доброму хмыкнул и скрестил руки на груди. Он знал, что отыскал нужную точку, но пока не был уверен, как ею можно воспользоваться, а потому решил подступиться с трепетом и медлительностью редхэнда, ступающего по болотам: — Но правда в том, что ты мог даже не спрашивать. — Какого хрена я стал бы? — рыкнул Иззи, уже осознав, что на словах ему не обойти мальчишку, но по привычке желая взбрыкнуть. — Хочешь, я сам у тебя спрошу? — вздёрнув брови, воздушно лёгким тоном проворковал Люциус. — Спросишь что? — Иззи, пойдёшь есть с нами? — это был капитан. Спрыгнул с бушприта, отвлечённо глухой к прерванному разговору, и без какого-либо недоброго намерения вмешался прежде, чем Сприггс смог в очередной раз раскрыть рот. По телу Хэндса пробежалась волна короткого, дребезжащего оцепенения. Эдвард смотрел на него глазами бездонно чёрными, и всё же противоречиво ясными. В них сверкали блики солнца и отражались трепещущие под порывами шального ветра паруса. Кремово-тусклые губы были растянуты в едва заметной улыбке. И, хотя Израэль почти сразу понял, что услышал именно те слова, к которым едва успел подвести Люциус, он всё же задался вопросом, что было бы, сорвись этот вопрос с того языка, с которого должен был изначально. Вызвал бы он ту же самую, сдержанную дрожь, или оставил Израэля раздражённым и равнодушным? Пускай лишь самому себе, но Иззи был готов вот-вот признаться, что Сприггс нервировал его тем меньше, чем больше пытался завязать с ним… Что-то. Что-то, что Хэндс не мог назвать своими силами. Это не могло оказаться товариществом, поскольку Люциус был подчинённым и, к тому же, даже не его. Это не было бы дружбой, потому что Израэль не признавал в ком-либо друзей. Это точно не должно было даже отдалённо напоминать то, что связывало юного Сприггса с Питером и, весьма вероятно, Фэнгом. Но отрицать смутную занимательную составляющую в каждом столкновении с Люциусом, в каждой беседе и даже перепалке Хэндс бы не стал. И всё же на обед его позвал именно капитан. Прозвучало это так невесомо, так искренне и правильно, что, будь в Иззи чуть меньше волевого упорства, он бы неминуемо обомлел, испытав, вероятно, одновременные приступы отвращения к любезности Эда и собственной, катастрофически очевидной слабости. А сейчас он сдержался, продолжив стоять уверенно и ровно, не отрывая взгляда от капитана и готовясь раскрыть рот, чтобы отказаться, но что-то новое и незнакомое мелькнуло в голове за миг до того, как Хэндс сумел воспроизвести хоть один звук. Иззи вдруг решил, что ему и без того тяжело, а Мир слишком тернистый, чтобы окружать себя ненужными проблемами, и слишком плоский, чтобы отказываться от редких рисков. Поэтому Хэндс, коротким толчком втянув воздух, но не пропустив его ни в лёгкие, ни даже в горло, ответил тихо и ровно, как если бы это ничего не значило: — Да, капитан.