Место у ног

Когда Израэль проснулся, на кромке неба едва зарделся рассвет. Вся западная сторона звёздного купола ещё оставалась глубокой и тёмной, хотя на востоке уже мерцала тонкая, расплывчатая розово-фиолетовая линия, нимб приближающегося солнца. Хэндс обнаружил себя в капитанской каюте, сквозь дрёму расплывчато вспоминая, как Айвен устраивал его в постели Эдварда, заявившего, что не позволит Иззи спать одному, из недоверчивых опасений, что старпом, якобы, попытается подняться на ноги, едва оставшись без присмотра, и неизбежно доломает себе лодыжку. Втроём они провозились какое-то время, споря и суетясь, но в итоге Тич ушёл, добившись от Израэля обещания не двигаться. А когда он вернулся — Иззи не знал. Он провалился в темноту к тому моменту, уставший и безнадёжно заплутавший, запутавшийся в узле из чувств, годами скручивавшихся под сердцем. Так что, проморгавшись и приподнявшись на локтях, Хэндс сразу осмотрелся в поисках капитана, и чуть не выругался, обнаружив его прямо здесь, на полу у постели. Форт, собранный в нише на стыке стен, понемногу разбирался. Он был разрушен качкой от бури, затем Иззи своими руками достал из него пару подушек и плед, чтобы уложить бессознательного Тича в постель, а теперь и сам Эдвард приволок пару одеял в изножье кровати, чтобы устроиться на ночь как можно ближе к старпому, явно игнорируя наличие в каюте мягкой кушетки. Разумеется, пойти в каюту Хэндса он даже не подумал. Свив у постели своеобразное гнездо, Эдвард лежал на правом боку, спиной к Иззи. Волосы его раскинулись за спиной пепельным ореолом, правая рука была вытянута ладонью вверх, а левая прижимала к груди баньян, но не тот, который прежде носил Тич, а жёлтый. Его Эд, отчего-то, надевать не решался. Поэтому золотистый рукав был раскинут вдоль предплечья, а пальцы на свободно лежащей руке Эдварда медленно сжимались и разжимались, словно пытаясь наткнуться на что-то в совершенно пустой ладони. О сне не могло быть и речи. Тич не спал, его глаза оставались открытыми, а лицо — пустым. Невольно Хэндс задумался, был ли капитан таким каждую ночь? Он так и не стал спать хорошо, конечно, но дела постепенно шли на лад, и вот он вдруг снова лежал ничком, обессиленный и апатичный, и лелеял в руках баньян Боннета, словно ничего больше не осталось в его полной пьянящего риска, яркой жизни. Картина была, без сомнения, удручающей, а потому Иззи, поразмыслив секунду, подполз ближе к краю кровати и сдержанно кашлянул. В этот же миг от транса очнулся и Эдвард, вздрогнув и обратив взгляд вверх. Извернулся он заторможено и изящно, но не лениво, а скорее устало. Пальцы крепче вцепились в золотисто-жёлтый баньян, и вот он накрыл грудь Тича, струясь вниз по облаку его белой сорочки и нежно, будто в объятии обвивая его же бок. — Иззи? — полушёпотом позвал Эд, словно сомневаясь, что раскрытые глаза и пытливый взгляд старпома ему не привиделись. — Капитан, — Хэндс сощурился, чтобы сдержать зевок, а затем неожиданно засуетился, пытаясь подняться с чужой кровати, но ему тут же пришлось остановиться. Едва заметив попытку встать с его стороны, Эд вскинулся и, мгновенно поднявшись на колени, приник к перине грудью, с нажимом укладывая Иззи назад. Жёлтый баньян теперь лежал на его бёдрах рифлёным полотном. — Блядь, Эдвард, ты что…? — попытался осадить его Израэль, но капитан в ответ только покачал головой и, устало осев, сложил предплечья на край постели, пристроив голову поверх них. Янтарно-карие глаза впились в лицо Хэндса, и тот, не сумев достойно вынести на себе подобного взгляда, рассыпался, уронив голову на подушку. — Что вчера сказал Роуч? Даже не думай вставать, — напомнил Тич, и только сейчас, когда слов стало больше, Иззи различил, как ослаб и охрип за утомительную ночь его обычно задорный голос. — Ты зря суетишься. Я всё равно не мог заснуть, так что решил присмотреть за тобой. — Зачем? — Израэль сосредоточенно нахмурился, прижавшись к подушке правой щекой, чтобы иметь возможность смотреть Эду в лицо. — Да затем, что ты бешеный, — усмехнулся Тич, но в тоне его рдело кроваво-кислое горе. Окружённые бессонной тенью веки были прищурены. Эдвард смотрел лукаво, но пусто, с тоской и растерянностью, словно ожидая, что старпом ему что-то объяснит. На деле же у самого Хэндса на языке не вертелось ни слова. Внимание капитана одновременно ласкало и жгло, но Иззи, желая помочь, попросту не мог. Во всяком случае сейчас, когда не знал, в чём суть проблемы. Тич всегда был сложным человеком. Его настроение менялось вместе с погодой, что порою доставляло невыносимые трудности. Он был склонен к истерикам и вспышкам, легко увлекался, мог забыться, лишь раз отведя взгляд, но всё это казалось простым и ветреным. Настоящие, стойкие чувства угольной пылью осаждались на его повадках и голосе, и после, что бы ни делал Эд, как бы ни вёл себя, Хэндс всегда был тем, кто мог различить его истинное настроение. Так было и сейчас. Эдвард паршиво выглядел, и, хотя держался шутливо и даже приветливо, истинное состояние его духа можно было уловить в потяжелевшем воздухе каюты. — Что случилось? — не раздумывая больше ни секунды, с каменной серьёзностью спросил Израэль. Тич мгновенно сник, потупив взгляд и поджав губы, словно насильно сдерживая голос тоски, готовый подняться из удушливо сжавшегося горла. — Тебе покоя не даёт этот паршивый шлюп? Я много слышал о Хорниголде… «Пират Дьявола». Во всяком случае, был, пока не стал капером. — Иззи скуксился и со знанием дела заключил: — Он морская шлюха, и корабль у него — ведро для рвоты. — Странник — отличный корабль, — безразлично пробормотал Тич. — Был бы, будь у него толковый капитан. — Ты не знаешь Хорниголда, — Эдвард взглянул на Хэндса из-под ресниц, и тёмные глаза капитана ожили проблеском интереса. Иззи пытался его утешить. Без насмешек и брани, пускай грубо и совсем не о том, что действительно вызывало в Эде тоску и тревогу, но всё же искренне. — Нет, — Израэль покачал головой. — Только слухи. Зато я хорошо знаю тебя. За годы работы с тобой я успел убедиться, что ты из тех, кто зовёт дерьмо дерьмом. И ты считаешь дерьмом Хорниголда. — Я никогда не говорил ничего подобного, — изумился Тич. — Верно, ты вообще ничего не говорил. В этом-то и дело. Когда тебе что-то по сердцу, ты не успокоишься, пока всем вокруг с этим душу не вытрясешь. Если ты нетерпим к чему-то примиримо, ты просто бранишь это, на чём Свет стоит. Но ты всегда избегаешь говорить о том, что действительно глубоко ненавидишь. И я правда маловато слышал от тебя про того, под чьим флагом ты ходил практически с детства. — Фыркнув, Хэндс повернул голову и, уставившись в потолок, ладонью забрал назад растрепавшиеся за ночь седые волосы. — В портах говорят, будто ты отработал у него от юнги до старшего помощника. Будто он так чтил тебя, что подарил корабль, когда тебе не было и восемнадцати. Будто именно на этом корабле ты захватил Конкорд. Но ещё говорят, что Хорниголд вышибает из непокорных матросов души, и если ты — матрос покорный, то покажи мне, на кого я работал все эти годы, ошибочно принимая его за Чёрную Бороду. — Ты прав, — на удивление легко признал Тич, и, лишь твёрже подкрепляя слова Иззи, не сказал о Хорниголде больше ничего. История была стара, и водилась среди тех, которые лишний раз рассказывать не стоило. Одной из немногих вещей, которые Эдвард решился чтить в самом себе, была та сила, что много лет назад подтолкнула его бросить Бенджамину вызов и уйти свободным из тени его омытых кровью экипажа парусов. — Вчера я рассказал команде, что случилось в каперской академии, и Айвен… Там был Айвен, он вышел вместе со мной. Он спросил, не думал ли я о том, что со Стидом могло что-то случиться? И я… — Тич поник. Вид его вдруг стал ещё более унылым и горьким, а между бровями залегла беспокойная складочка. — Я не думал, Иззи. — Постой, мне казалось, что он ушёл при тебе? — растерянно предположил Хэндс, но Эд вместо ответа лишь зажато покачал головой. Это определённо была новость. Прежде по рассказам Эдварда убедительно казалось, будто Боннет оставил его безропотно и прямо, отрёкшись в лицо. Теперь же Иззи снова погрузился в невольные догадки. Впрочем, если Стид банально пропал, опоздав к побегу, особенно много новой информации, в которой нуждался персонально Хэндс, это не привносило. Ему и без того было известно, что больше всего на Свете Тич верил в собственную ничтожность. Более того, он банально был в ней убеждён, готовый принять за истину всё, что угодно, если это могло зиждиться на его же уничижении. Это не была вина Эдварда, Иззи имел яркое представление о том, как он рос, и не сомневался, что ни с чем другим его устоявшаяся с ранних лет позиция повязаться попросту не могла. С переменным успехом Тич мнил себя то роком небесным, то самым жалким отбросом всего человеческого рода, но, независимо от этого, успешно принимал даже малейшее неудобство за преднамеренный вред. И, разумеется, если Стид пропал без предупреждения, первым и единственным, к чему мог лечь разум Эдварда, была мысль о предательстве. Постоянное ожидание ножа в спину попросту вынуждало отступить, когда у Тича шла не по плану хоть какая-то, пускай даже самая мелкая и незначительная часть жизни. И Хэндс серьёзно удивился, едва осознав, что питает к своему капитану сочувствие абсолютно искренне. Он должен был бы радоваться, если бы ветром на корабль занесло весть о безвременной кончине Боннета… В противном случае Израэлю оставалось только самолично прикончить его. И всё же мучения Эдварда ощутимо нагнетали воздух, а потому трунить и торжествовать Хэндс не спешил. — Я не должен тосковать по нему, верно? — без проблеска надежды уточнил Эд. — Он мог как пострадать, так и исчезнуть по собственной воле. В любом случае, что бы из этого ни случилось, море ему не друг, а я — не спутник. Не может он справиться с опасностью или отвращением, особого значения не имеет. — Но…? — осторожно предложил Иззи, и Эдвард вздохнул. — Но если он умер? — наконец растерянно заключил он. — Я бы спросил, от чего можно умереть на охраняемой территории, в окружении конвоев и под статусом неприкосновенности по королевскому договору, — Израэль фыркнул. — Но это же Стид Боннет. — Он мог пострадать. Мог заблудиться, попасться… А я не пошёл его спасать. Просто ждал и с каждой минутой всё сильнее разочаровывался. Я должен был помочь ему. — Ты не должен был, — снова вклинился Хэндс. — Вернее, представь, что он правда ушёл сам, да? Ты отправился бы его искать, и, в лучшем случае, просто пробродил бы по лесу всю ночь. А в худшем, не обнаружив его, ты вернулся бы обшаривать академию, и тебя схватили бы при попытке побега. Отправили бы под трибунал и приговорили к повешению, но, прежде чем казнить, хватились бы Боннета. Но его бы уже не было, верно? Он куда-то пропал. Кого обвинили бы в его побеге? Тебя, его единственного возможного сообщника. И замучили бы до смерти, пытаясь выведать, куда он улизнул. Но ты бы не стал рассказывать им, и не только потому, что предан этому придурку, но и по той простой причине, что ты правда, банально и чистосердечно… Ну ни хрена не знаешь. Казалось, на какое-то жалкое, и всё же полное надежды мгновение Эдвард задумался. Его взгляд потемнел, а губы напряжённо поджались, но, как буквально в следующую секунду понял Хэндс, это не принесло ровным счётом никакого толку. Его рассуждения, сколь бы они ни были здравы, не имели подкрепления, а любые мысли такого рода, если Тич не соглашался с ними изначально, по собственной воле, не приживались в буйной капитанской голове. Куда проще ему было продолжить это бессмысленное самобичевание, не имеющее как стоящих последствий, так и конструктивной причины. Помимо того, что Боннету — где бы он ни был — это бы никак не помогло, Иззи твёрдо верил, что бестолковый напудренный человечек, такой же смешной и перемудрённый, как его корабль, не стоил ни воздыханий Эдварда, ни, тем более, его страданий. Если Боннет погиб — он был слабаком и мог винить только себя. Если ушёл… Что ж, Хэндс бы лишь пуще убедился в его кретинизме. Но Тичу это никак не помогало. Он безостановочно терзался сомнениями и страхами, с каждым днём всё сильнее теряясь в бурном потоке путаных мыслей, слишком уставший, чтобы сдерживать его, и в то же время слишком подавленный, чтобы прямо искать помощи. Как и всегда он верил, что должен был справиться сам, но при этом твёрдо знал, что не может, а потому его следующий вопрос откровенно застал Иззи врасплох: — Почему ты перестал молиться? — тихая, полная таинства попытка выведать секрет, о котором Эдвард прежде даже не пробовал зарекаться. Тич отлично помнил, что принял Хэндса убеждённым католиком, молчаливым, замкнутым и жёстким. Но годы шли, и, чем больше Израэль привыкал к окружению, тем горячее на голову он становился. Оставшись аскетичным и строгим, в гневе он научился браниться так, что иные матросы закрывали уши, в портах самозабвенно пил и, со временем, перестал осекать моряков, во время рейдов смеха ради осаждающих церкви. Конечно Эдвард, не верящий ни единому Богу, способному допустить всё, что он пережил и повидал своими глазами, считал это изменением в лучшую сторону, и всё же увядание прежних убеждений в ком-то, кто был ему столь близок, казалось полной тоски потерей. И в самых смелых предположениях Тич не был готов признать своё влияние иначе, чем тлетворным. Под его началом Хэндс почти всегда делал, что хотел, и всё же запал от должности старшего помощника пропал быстро, а счастливым он не казался уже много лет. Тем хуже было, что Иззи ничего не сказал. Вместо этого он скрестил руки на груди и отвернулся, нарочно уставившись в окно, чтобы не пересекаться взглядом с капитаном. Самым жалким образом он боялся ответить честно, но и не мог солгать теперь, когда в его голове столь настойчиво крутилась мысль о том, что нет нужды в Боге небесном, когда Хэндс склонился перед Богом земным, беззаветно предложив ему разум и душу. Эдвард, впрочем, к его обожанию был попросту слеп, но Иззи смирился. Он был готов ждать и терпеть до конца жизни, если придётся, ведь, стоило лишь ему найти повод отвлечься, решиться уйти, как Тич сотворял очередное пленительное чудо. Если прежняя вера чему-то и научила Израэля, так это тому, что Боги никогда не отвечают. Поэтому ему не был нужен мателотаж — Хэндс согласился бы на место у ног, Эдварду стоило только позволить. Когда Тич приподнялся на коленях, подаваясь ближе к Иззи, чтобы попробовать спросить ещё раз, он едва успел разомкнуть губы, как вдруг снаружи раздался шум. Всплеск, который было ни с чем не спутать, а за ним — крики и гомон команды. Эд не ставил вахтенных, искренне считая, что в Грейт Солт Понд оставаться безопасно. Но некоторые члены экипажа в жару даже на якоре предпочитали влажный воздух палубы кубрику. Именно их гвалт особенно чётко возвестил о пушечном выстреле. Подскочив и шокировано распахнув глаза в ответ на безмолвный вопрос вскинувшегося Израэля, Эдвард смахнул с колен золотистый баньян и в ту же секунду поднялся на ноги, кинувшись прочь из каюты. Он надеялся, что на этот раз Хэндс послушается совета и не попробует встать, чтобы присоединиться к переполоху наверху. В конце концов, Эдвард зарабатывал доверие экипажа, как мог, и после того, что случилось во время шторма, со стороны Иззи было бы добрее плюнуть своему капитану в лицо, чем ослушаться его вновь. Поэтому Тич вылетел из каюты, надеясь лишь на собственное везение и благоразумие старпома. Он был бы рад увидеть, что экипаж попросту дурачился и выкинул что-нибудь со скуки, но не особенно надеялся на подобный исход. В такой час все, кроме Баттонса, как правило, спали. Оказавшись на палубе, Эдвард едва успел сделать несколько быстрых шагов от двери, прежде чем поднять взгляд и остолбенеть. Сердце забилось быстрее во мгновенно накатившей панике, дышать стало тяжело, а любые здравые мысли вдруг разом испарились, отступив перед иступляющим ужасом. У фальшборта столпились Джим, Фэнг и сонный, растрёпанный Люциус. Пит стоял позади него, за плечо ненавязчиво пытаясь утянуть назад, но Сприггс был неподвижен, сквозь прищур вперившись взглядом в силуэт корабля, высившийся по другую сторону скальной косы, отрезавшей залив от просторного моря. Блистательный шлюп, с носа окрашенный мягким фиолетовым светом занимающегося восхода, бросающий от мачт длинные, гладкие тени, совершенный во всём, кроме, пожалуй, сломанного релинга и, чего нельзя было разглядеть отсюда, но что Эдвард точно знал, испещрённой засечками от плети мачтой. Джим и Люциус кинулись к борту первыми лишь потому, что единственные узнали корабль. Странник приник к другому берегу пробивающейся над водой небольшой гряды, и встал боком напротив Мести, заякорившись по ветру, словно готовясь сорваться в любую секунду. — Капитан! — первым опомнился Фэнг, и, указав в сторону шлюпа, кивнул на воду по направлению кормы Мести. — По нам сделали предупредительный выстрел! Ни в одном языке не хватило бы слов, чтобы описать, сколько усилий приложил Эдвард лишь для того, чтобы сорваться с места. Он бросился к фальшборту, не замечая, как из-под палубы принялись по одному вылезать остальные члены экипажа, разбуженные то ли шумом, то ли тревогой, резко наполнившей окружение. Прислонившись к перилам, Тич в порыве движения пригнулся вперёд, и поток воздуха, пролетевший мимо борта, зацепил его одежду и растрепал волосы, отбросив их на левое плечо. Месть стояла носом в том же направлении, что и Странник, но Эд прекрасно знал, что, если они попробуют обогнать его до крошечного коридорчика-прорехи, единственного пути, ведущего из залива в открытое море, это будет ничем иным, как шагом в капкан. Странник был быстрее, его осадка входила в воду прочнее и твёрже. У Мести, некрупной и равновесной, но тяжёлой, таранящей волны носом, не было и шанса обогнать такой шлюп. И всё же, Эдвард знал Хорниголда как подлеца и ублюдка, которому всегда было жалко ядер на выстрелы мимо целей. Он бил сразу в корабль, и, находясь на столь удобной позиции, борт к борту с другим кораблём, мог промахнуться разве что нарочно. Нахмурившись, Эд решительно ударил ладонями по перилам фальшборта и, резко развернувшись, направился к лестнице на квартердек. Люциус, Пит и Фэнг тут же кинулись за ним. Только Джим остались на месте, неподвижные и собранные, но будто бы побледневшие. — Что будем делать, капитан? — первым осмелился спросить Пит. — Вступим в бой? — Со Странником? — Эдвард наигранно усмехнулся. — Конечно, если все хотим тут же погибнуть или быть взятыми в плен безумным кровожадным ублюдком. — Но разве это не корабль твоего…? — Пит тут же замолк, когда Люциус пихнул его локтем в бок, но было уже поздно. Замерев на верхних ступенях лестницы, Тич обернулся и пытливо прищурился, явно желая узнать, откуда экипажу известно, что это за корабль и кому он принадлежит. Сам Эдвард не рассказывал, и, уж конечно, не имел ни малейшего понятия о том, что мог рассказать Стид, приплывший на Страннике в Порт-Ройал. Привычка Пита говорить прежде, чем думать, впрочем, могла весьма некстати сгладить его неведенье. — Это же шлюп Бенджамина Хорниголда, д-да? И он был твоим капитаном когда-то? — растерянно закончил Пит, наконец ощутив первый шаг на предельно тонкий лёд. — Не знал, что рассказы о нас ещё ходят, — заметил Эдвард, и Люциус, опустив голову, бесшумно выдохнул. Совершенно несвоевременная угроза отступила. — Да, это его шлюп. И да, я плавал в составе его экипажа когда-то… Очень давно. Но лучшим из всего, что я пережил на этом корабле, был уход с него. — В Пиратской Республике говорили, будто Хорниголд славный малый, — осторожно заметил Фэнг, явно пытаясь вступиться за Пита, чтобы разбавить накал недосказанности. Эдвард помрачнел и, отвернувшись, направился в сторону юта, ничего не ответив. В течение следующей минуты на палубе оказалась уже вся команда, кроме Израэля Хэндса. Растерянные, помятые и сонные, матросы пытались разобраться, в чём дело, и, самое главное, отчего не поступает прямых приказов. На квартердеке Тич о чём-то быстро переговорил с Баттонсом и, когда тот поднялся на ют, сам приблизился к релингу, вперившись в Странника беспросветным взглядом. Как он и ожидал, корсары больше не открывали огонь, но самому Эдварду подобное казалось стократно хуже, чем прямой бой. Если Хорниголд прибыл сюда, он должен был каким-то образом узнать, что Тич поблизости, но единственного возможного шпиона, угрозу, опасного гонца возмездия, убили Джим. Бенджамин не мог попросту догадаться, что Месть скрывается здесь, в Грейт Солт Понд, и, уж тем более, ему не могло быть известно, что её нынешним капитаном является Эд. Это было бы настоящим чудом. Эдвард прекрасно знал, что Хорниголд был умён, но он не мог быть умён настолько. Вырывая его из раздумий, Люциус осторожно подкрался к Тичу слева и, встав на почтительном расстоянии нескольких футов от него, сцепил руки перед собой, полный трогательной неловкости. До сих пор он оставался единственным, у кого не было своего поста. Место Шведа было у пушек, Баттонс следил за водой и ветром, Роуч отвечал за камбуз, на Олуванде был кубрик, а Хэндс, как и любой хороший старпом, должен был оставаться рядом с капитаном. Обязанностью Люциуса же всегда было вести дневники Стида. Но Стида не было, и мальчик шатался по кораблю, от скуки простоя хватаясь за любое дело, которое ему могли предложить. Иногда Эдвард видел, как он продолжал писать что-то в журнале, но на этот раз без чьей-либо диктовки. Он стал больше рисовать и, что до сих пор казалось невозможным, значительно больше общаться, но выглядел при этом потерянным, неприкаянным даже. Словно на корабле, где каждый имел своё дело, ему теперь не было места. Странным образом это напоминало Хэндса, без работы воющего от скуки. Безделья Иззи решительно не выносил, даже когда оно было необходимо. Уголки губ Эдварда лукаво дрогнули. Жестом поманив Люциуса ближе, он указал в сторону кормы шлюпа, и юноша прилежно проследил взглядом за рукой. — Смотри на шканцы, — Эдвард подбадривающе качнул головой, и тут же, словно по сигналу, их с Люциусом озарил свет кормового фонаря. Тёплый, слепяще жёлтый, он очертил силуэты капитана и юного Сприггса, отрезав их от ландшафта Мести и выделив мерцающей золотистой кромкой. По другую сторону скальной косы, на шканцах Странника также собирались люди. Пламенный свет фонаря не долетал до них, но даже в утреннем сумраке их можно было разглядеть из-за занимающегося заката. — Зачем Баттонс зажёг фонарь? — осторожно поинтересовался Сприггс и перевёл взгляд на Эда, когда тот принялся небрежно забирать волосы за ворот. — Из-за света они не видят, кто стоит на квартердеке, — объяснил капитан и выпрямился, опустив руки. — Фонарь слепит, они могут рассмотреть только силуэты. Если успеем проскользнуть в открытое море, пока солнце не выйдет на первую треть, ублюдки не узнают, как я выгляжу. — Но разве, эм…? — Люциус облизнул губы. — Разве «ублюдки» уже не знают, как ты выглядишь? — Когда я ушёл от Хорниголда, весь экипаж Марианны и часть флагманского экипажа ушли со мной, так что вряд ли на Страннике осталось много людей, которые помнят моё лицо. Даже если говорить о самом капитане, как бы хорошо он ни представлял меня, мы не пересекались больше двадцати лет. Если он здесь для того, чтобы отыскать Чёрную Бороду, удачно ему разглядеть меня с другого корабля, в полутьме и с фонарём за спиной, — мрачно фыркнул Эдвард. Сейчас в нём нельзя было отыскать обычной весёлости и азарта опасности, и Люциус не был уверен, что могло на это повлиять: мысли о кончине Стида, или же искренняя, пропитанная страхом нелюбовь к Хорниголду. Мысленно он метался, тщетно пытаясь решить, что из этого было бы хуже. — Пусть наслаждается театром теней. — Этот план был бы хорош в… Долгосрочной перспективе, — опасливо предупредил Сприггс. — Но я не уверен, что она нам светит. Не проще ли Хорниголду сразу нас потопить? Предупредительный выстрел уже был. — Не было, — твёрдо возразил Тич, и Люциус, неожиданно даже для себя возмутившись, дёрнулся и всплеснул руками, вперившись в капитана пытливым взглядом. Он лично видел ядро, упавшее в воду всего в нескольких ярдах от Мести. Но Эдвард оставался мрачным и сосредоточенным, уверенным. — Это был не боевой залп. Всего лишь попытка привлечь внимание. Если бы Хорниголд хотел нас потопить, он бы уже это сделал, поверь. — Так это… Запугивание? — неуверенно предположил Сприггс. Но Эдвард только качнул головой, вновь обращая внимание Люциуса на квартердек шлюпа. За пару брошенных фраз людей там стало значительно меньше. Если точнее, остался всего лишь один. Высокий, широкоплечий и крупный мужчина в сизом камзоле и белой рубахе. Лица его на таком расстоянии разглядеть бы не вышло, но зато пепельно-седые волосы, бешено вьющиеся на диком ветру, было видно отлично. Не будь этого незначительного движения, человек показался бы статуей. Мёртвым изваянием на скале застывшего корабля. Он стоял там, неподвижно и твёрдо, расправив широкие плечи и неотрывно глядя на… Эдварда. Меткая пристальность, с которой его взгляд выцепил на борту Мести нужного человека, пустила по телу Люциуса приступ холодной дрожи. Сомнений в том, что этой фигурой и был Хорниголд, остаться попросту не могло. Но его нынешний образ, то жалкое количество зрительной информации, которое Сприггс сумел вычленить сам, никак не вязался ни с историей Стида о добром форбане, ни со скупыми описаниями Эдварда, достаточно ярко рисующими пронырливого, жестокого и, весьма вероятно, опасного хитреца. Практически сразу Люциус уверился, что оба его капитана что-то утрировали. Сам он, в силу обстоятельств, всё больше полагал, что это был обычный флибустьер. Немолодой, бывалый и, возможно, умный, но вряд ли особенно располагающий или, напротив, жестокий. Сприггсу, обыкновенно чуткому к человеческой натуре, но не верящему собственному познанию людей на столь обширном расстоянии, он показался попросту… Никаким. Словно нарочно сбивая его с толку, Хорниголд вдруг поднял из-под полы камзола левую руку, и в сжатом кулаке его взвилось полотно достаточно лёгкое, чтобы его мог поднять нынешний ветер, но при этом крупное настолько, чтобы его было просто рассмотреть. — Белый флаг, — объявил Эдвард, и от квартердека по палубе пронёсся изумлённый шёпот. — Он просит переговоры? — Люциус склонил голову к плечу и озадаченно нахмурился. С каждой минутой он всё больше и больше терял нить происходящего, ненароком углубившись в игру, правила которой, казалось, знали только капитаны Странника и Мести. Лишь одно преимущество было у Сприггса по сравнению со всем, чем располагал Эд. В отличие от капитана он знал, что Стид Боннет прячется под палубой. — Почему тогда ты так уверен, что он хочет тебе вреда? Может, нам стоит принять их парламентёра? — У них белый флаг, капитан! — выкрикнул Роуч, так несвоевременно подкрепляя слова Люциуса. — Боя не будет?! — опасливо вторил Френчи. — Нам не надо уплывать?! — поддержал их Пит. На палубе поднялся растерянный гомон. Эдвард, стоящий у релинга, сперва только сложил руки на груди и неуютно поёжился. Он отлично знал, что означает белый флаг, но ещё он был близко знаком с Хорниголдом и твёрдо верил, что единственным способом выйти из стычки с ним невредимым было беспрерывное, радикальное сопротивление. Что бы ни предлагал Хорниголд, принимать любую подачку из его рук было равносильно самоубийству. Белый флаг в его руках не мог быть искренним предложением мира. Напротив, Эд твёрдо верил, что это было ничто иное, как сладкая приманка в смертельном капкане. Он не мог разгадать план Хорниголда. Не знал, откуда тому известно, что Эдвард плавает под парусами Мести, и, уж тем более, что он находится близ Порт-Ройала. Зато у Тича не было сомнений по поводу того, что искал Хорниголд именно его. Никто другой не решался заводить корабли в Грейт Солт Понд. И только Эдвард, плавая на лёгкой и игривой Марианне, подаренной самим Хорниголдом, не раз скрывался здесь. Он знал наизусть местные воды, вслепую мог обогнуть каждый выступ и камешек на входе в залив, помнил точное время и условия для нужной высоты прилива. Если Бенджамин искал здесь, он, без сомнения, искал именно Эда. И подобная встреча не могла сулить ничего хорошего, но Тич не знал, как объяснить это экипажу. Его нынешняя команда — разномастные люди, сплотившиеся по широте душ, — чтила морские кодексы и ожидала того же от других. Никто из них не предполагал, что белый флаг, гарантию безопасности, могут использовать как приманку. И Эдвард мог лишь надеяться, что ему хватит смекалки правильно всё объяснить, не вдаваясь в ужасающие для него подробности давно минувших лет. Из мыслей его вывел звук раздосадованного рычания, которое, на удивление, оказалось его собственным. Ропот экипажа стих, и Тич, обернувшись к ним, виновато сжался. Взгляд его растаял в плавающем блеске тревоги. Поджав плечи, Эдвард приблизился к балкону квартердека и, убедившись, что все взгляды направлены на него, заговорил твёрдо, но не без волнения: — Один пиратский капитан, захваченный в плен на водах Карибов, попытался заключить сделку с арестовавшими его английскими каперами, — это было то, что в тринадцать лет Эдвард услышал, как шутку от Джека. Рэкхэм, молодой матрос, был старше него и служил у Хорниголда дольше, но всё же слыл дерзким проблемным мальчишкой, ценимым лишь за навыки в бою. И Тич отлично помнил, как, маленький, засмеялся над его историей, и в тот же миг получил оплеуху от боцмана. Спустя четыре года он про себя признал, что заслужил её. — Ночь кряду он умолял капитана корсаров отпустить его команду, обещая взамен сделать всё, что угодно. Как твердила молва, каперы — люди чести. И действительно, пленённых пиратов не повезли на казнь. Вместо этого, по приказу своего капитана, корсары отпустили их в сотне миль от ближайшего берега. Им отдали назад всё: снаряжение, оружие и провизию, — Эдвард сглотнул. — Не вернули только корабль и лодки. Оцепеневшие лица внимающего экипажа ясно дали понять, что нужный эффект был достигнут. История произвела своё впечатление, особенно теперь, когда была столь своевременна и осмысленна. Общий энтузиазм команды по поводу вступления в переговоры разом пропал, наконец уступив место жизненно необходимой осторожности. Ведь даже если бы Эдвард согласился принять парламентёра, даже если бы беседа прошла отлично и их выпустили в море, не тронув, он ни за что не поверил бы, что это не было частью долгоиграющего плана. Неизбежный риск, оказавшись в русле которого уже нельзя было выбраться. И это была одна из немногих опасностей, на которые Тич не пошёл бы даже под давлением всей скуки и печали человечества. Поэтому он был несказанно рад видеть, что экипаж, впечатлившись услышанной байкой, принялся рассыпаться по постам, готовясь сняться с якоря. Было жаль покидать чудесное место, но то, что Хорниголд не собирался топить Месть, казалось чудом, играть с которым Эдвард не планировал. У них был всего лишь один шанс уйти. — Думаешь, это уловка? — всё же раздался из-за спины голос Люциуса, и на одно мгновение Тич задумался. Он был верен своим суждениям, но юный Сприггс всегда отличался острым умом. Если хоть одной своей частичкой он отрицал возможность подвоха, его правота могла быть существенной. — Прошло много лет. Вещи меняются, знаешь? Некоторые люди… Иногда просто перестают быть теми, кем мы их считаем, — это было убедительно. И Эдвард прекрасно помнил, как за пережитые годы разуверился в личности Хорниголда уже дважды. Но всё же, на незначительный шанс удивиться в третий раз рассчитывать он не мог. Во всяком случае имея на совести ответственность более чем за дюжину живых душ экипажа. — Послушай меня, ладно? — на вздохе попросил Эдвард, не решаясь обернуться, чтобы заглянуть Люциусу в глаза. — Ты славный парнишка. Очень милый. И это замечательно, пока ты среди своих, но в конце концов всегда появляется кто-то, кто захочет этим воспользоваться. Вон тот хрен, — Тич указал на фигуру Хорниголда, всё так же держащего белое полотно над головой. — Один из таких. Протяни ему руку — он её оторвёт, вот и всё. — Тич зажмурился и потёр глаза ребром правой ладони. — Теперь, ты можешь оказать мне услугу? — К-какую? — Спустись в мою каюту и присмотри за Иззи, хорошо? — услышав сдавленный возглас протеста, Эдвард перебил Люциуса ещё до того, как тот успел хоть что-то сказать. — Я серьёзно. Он вскочит, едва поймёт, что мы сдвинулись с места. А ты — единственный, кроме меня, кому удаётся его хоть как-то контролировать. — Сприггс не ответил. — Люциус, пожалуйста. Склонив голову и бросив короткий взгляд через плечо, Эд увидел, как Люциус, проведя один короткий миг в размышлениях, кивнул и, подобравшись, быстрым шагом спустился с квартердека, чтобы затем скрыться за дверью под палубу. Эдварду и самому не нравилось думать, что он попросту спровадил мальчика подальше на случай, если что-то пойдёт не так. Израэль и впрямь нуждался в присмотре, но всё же вопрос, заданный Сприггсом, сделал его позицию туманной для капитана, а в критические моменты на палубе не было места сомнениям. Так что на деле две проблемы нашли одно решение, хотя Тич и чувствовал вину по поводу того, что не был готов довериться Люциусу сейчас, после всего, что парнишка сделал для него и экипажа. Подняв голову и окинув матросов быстрым оценивающим взглядом, Эд уже собирался начать отдавать указания, как вдруг заметил, что людей недоставало несколько более ощутимо, чем он ожидал изначально. Люциус и Иззи должны были оставаться в капитанской каюте. Эдвард ожидал этого, потому что сам велел им не появляться на палубе. Но, кроме того, он не мог отыскать Джима, которых совершенно точно видел, когда только вышел наружу, растормошённый звуком пушечного залпа и переполохом экипажа. Но времени на поиски терять было нельзя — якоря были подняты. — Айвен, в воронье гнездо и следи за курсом Странника! Френчи, Роуч и Пит, ставьте летучие паруса! Джон, Швед и Фэнг, готовьте пушки! — всем сердцем Эдвард надеялся, что орудия не пригодятся. Он не стал бы жалеть Хорниголда и отвратительных ублюдков, которым хватало бесчестия под ним ходить, но бой почти наверняка предвещал поражение. Поэтому Тич, на этот раз желая ускользнуть без драки, немедленно встал за штурвал. Ему предстояла работа серьёзная, важная и сложная настолько, что впервые за долгие годы Эд почувствовал, как у него трясутся руки. Чтобы скрыть дрожь, пришлось вцепиться в рулевое колесо до побеления пальцев. — Олуванде?! — Капитан? — Где Джим? — снизив голос, чтобы не смущать остальную команду, торопливо спросил Тич. — Они только что были здесь. — Джим… Они… — Олуванде заозирался, словно стараясь выискать Хименес среди товарищей, но их нигде не было, и теперь, учитывая Странника, отражением следующего за Местью по другую сторону земляной косы, в голову приходило лишь одно место, куда они могли деться. Хименес должны были пойти в каюту, чтобы поговорить со Стидом о его излюбленном спасителе, столь неожиданно оказавшимся Эдварду злейшим врагом. И, хотя сам Будхари знал, что Стид не мог привести за собой угрозу намеренно, Джим всегда были человеком куда более осторожным и недоверчивым, чем он. Кроме того, это именно они помогли Стиду вернуться на Месть, и, как всегда принимая на себя слишком много, могли незаслуженно, но всё-таки убеждённо присвоить долю вины за происходящее себе. — Им стало нехорошо, капитан. Кажется, ночь в погоне взяла своё, они очень мало и плохо спали. Но я схожу за ними, если Вы настаиваете. — Нет, — покачал головой Тич, и корабль вдруг качнулся, после сдвига с якорной стоянки поймав первый порыв ветра, пролетевший наискось вдоль берега косы. — Пусть отдохнёт. У нас достаточно людей. Помоги ребятам с парусами, ладно? — Да, капитан, — отозвался неожиданно взбодрившийся Олу, и, запоздало заметив собственную, неуместно энергичную реакцию, поспешил уйти, чтобы больше не вызывать в Эдварде лишних подозрений. Месть набирала скорость, теперь скользя по глади Грейт Солт Понд мягко, но с ощутимым выбросом вперёд каждый раз, как над палубой поднимался очередной парус. Как и ожидал Тич, Странник не отставал, снявшись с якоря почти без опоздания и на одной линии с Местью поплыв в сторону канала, отсекающего залив от открытых Карибских вод. Хорниголд, очевидно, не собирался топить Эдварда, но и выпускать его в море тоже не спешил, явно намереваясь отрезать Мести единственный выход. Из пурпурного зарева рассвет постепенно начинал алеть, что оставляло Тичу всё меньше времени на то, чтобы сохранить своё лицо лишь смесью легенд и слухов, описывающих его как грозного монстра с густой чёрной бородой. Но сейчас, даже несмотря на то, что Хорниголд, очевидно, понял, какой из всех силуэтов отдавал приказы и, следовательно, являлся капитаном, ни он, ни его нынешняя команда разглядеть Эдварда попросту не могли. Он был лишь тенью мужчины среднего роста и телосложения, далеко не единственный на этом корабле. Встреть его кто-то из экипажа Хорниголда в следующем пиратском порту, они не узнали бы его, безнадёжно смешав с толпой. И всё же, помимо ощутимо поджимающего времени, уход в зарю обладал ещё одним важным отличием, хотя Эд и не решил пока, причислять его к плюсам или минусам. Начинался утренний отлив, а это значило, что проскочить в крошечном коридорчике с каждой минутой становилось немного сложнее. Вода отступала, запирая залив, превращая его в отрезанный для морских кораблей солёный котёл, но Тич вёл Месть вперёд, надеясь лишь на свою смекалку и слепое пиратское везение. Наученный горьким опытом, он не ждал, что обойти Хорниголда будет просто, и всё же другого выбора попросту не было. Отмель приближалась. Эдвард видел, как бледнела вода впереди по мере продвижения Мести к выходу из залива. Грейт Солт Понд был действительно крошечным, но, как и ожидал Тич, переплыть его в обход лежащего по вольному ветру Странника не было ни шанса. К тому моменту, как Месть едва зашла кончиком бушприта за срез скалистой косы, шлюп уже преградил водный коридор, накренившись к заливу вполоборота. Теперь, когда два корабля сблизились на острие косы, Эдвард мог легко разглядеть сломанный фальшборт и пустое место там, где раньше стояла пушка. Ненадолго он задумался о том, связал ли Хорниголд нынешнее состояние своего корабля и отсутствие одного из стакселей с тем, что Тич находился поблизости, или попросту притащился сюда действительно лишь затем, чтобы спросить. Мысль об этом, отчего-то, вызвала у Эдварда короткий рваный смешок, но свойственная ему в минуты опасности искренняя весёлость пробиться так и не смогла. Выждав момент, когда команда Странника робко зашевелится, без внимания капитана подумывая заякориться, Тич едва не приткнул Месть носом в песок, но, вовремя среагировав, неожиданно резко развернул её влево, вдоль подступа к берегу. Он принялся описывать полукруг по заливу, делая вид, что пытается отдалиться, и тем самым завлекая Странника за собой. Шлюп и впрямь навострился в проход. Эдвард коротко оглянулся и, увидев в пересечении мачт и такелажа проблеск серого камзола, понял, что Хорниголд оказал ему честь и для большей уверенности сам встал за штурвал. Что ж, тем приятнее будет обвести его вокруг пальца. Странник пополз по каналу, наверняка проскребая по дну весьма внушительную колею, но Эд настойчиво ждал, сохраняя прямой курс вдоль берега и настойчиво увлекая шлюп дальше. Здесь песчаный котёл, лункой промявший остров, был пологим и плавным. Если встать на него весом к борту, можно было избегать критической отмели, чувствуя, как Месть скребла песок днищем. Она вибрировала и выла, с грохотом едва огибая берег, но, стоило лишь Эдварду почувствовать, что она начинала забирать дно, как он отклонял курс совсем немного левее, постепенно выписывая нужную дугу. Странник шёл следом, ровный и смирный, на низкой осадке, он не дёргался и не скрежетал, будто вместо песка именно под ним были бессчётные узлы просторной воды. Но в этом и был его недостаток. Шлюп, гладкий и скорый, скользкий, а потому лишённый чувствительности, не мог подсказать, когда отмель станет невыносимой. В погоне за Местью Хорниголд не видел, насколько светлой была вода, окружившая его корабль, и вот из-за кормы Мести раздался грохочущий гул. Эдвард тут же развернул штурвал так резко, как мог, толкаясь от впившегося в бок корабля ветра и тем самым залегая по прямому курсу, огибающему Странника с его левого борта. Шлюп сел на мель так близко к Мести, что теперь, когда она проплывала мимо, направляясь к выходу из залива, можно было ясно расслышать переполох, который тут же воцарился на палубе. Матросы Хорниголда метались, как по команде убирая паруса, чтобы дождаться прилива, не протирая дно корабля о песок, но вот сам Хорниголд оставался спокоен и даже неподвижен. Его фигура прижималась к штурвалу, и только голова медленно поворачивалась вслед за Эдвардом, не без удовольствия ведущим Месть на свободу. Вот мимо друг друга поползли бушприты. Затем борт поравнялся с бортом, и вдруг Бенджамин кинулся к релингу, ударившись заведомо выставленными ладонями о перила. — Эдвард! — раздался над заливом бархатистый, низкий голос, гладкий и мерцающий, словно мёд на солнце. Тичу захотелось зажать уши, но он боялся хоть на миг оторвать руки от штурвала и сесть на мель рядом с этим человеком, весь день дожидаясь лунного прилива. — Эдвард, постой! Мы не тронем вас! Сынок, я просто хочу поговорить! Не отворачиваясь от направления движения корабля, Эдвард приосанился и, царственно расправив плечи, демонстративно поднял левую руку, вытянув средний палец. Ребячество, но это было всё, что он мог предложить Хорниголду от сердца и, к тому же, никоим образом не поддерживая его кровавых планов. Когда-то то, что великий морской охотник звал его «сыном», было у Тича самым весомым поводом для гордости. Теперь же это казалось не более, чем пренебрежительной попыткой унизить, не заслуживающей даже взгляда в ответ. И, хотя Эдвард знал, что сам не производит сейчас впечатление зрелого и благоразумного человека, он надеялся, что экипаж поверит ему без каких-либо материальных доказательств того, что Хорниголд был отвратительнейшим циником и непомерно гадким лицемером. Но команду, похоже, искренне позабавило его поведение вкупе с общим положением дел. Проплывая мимо застрявшего в песке Странника, они обменялись парой взглядов с его командой, и вдруг с мачты кто-то заулюлюкал. Смех на палубе Мести поднялся практически мгновенно, но только экипаж шлюпа не реагировал на него: те, кто не был занят снятием парусов, неподвижно провожали ползущую мимо Месть глазами. — Остыньте денёк! — задорно выкрикнул Пит. — Ночью будет прилив, и вы выйдете на всех парусах! — Не смогут! — отозвался Роуч. — У них нет всех парусов! — экипаж снова поднял галдёж и хохот, но Эдвард и не думал останавливать их подначки. Он знал, что команда будет в безопасности, едва Месть снова окажется в открытом море. Они обогнут Ямайку и направятся в Баратария-Бэй, куда Хорниголд не совался столь же убеждённо, сколь сам Тич избегал недружественного Нассау. — Мы не причиним вам вреда! — не обращая внимания на выходки матросов Мести, Хорниголд ни на мгновение не отрывался от силуэта Эдварда. Заря уже растекалась, и Тич надеялся оставить Странника за кормой к тому моменту, как солнце позволит рассмотреть его лицо. — Эдвард, я не трону тебя, слышишь?! Я не в обиде за Марианну и её экипаж, давай поговорим! — Эд сдержанно повернул голову, и в тёмном пятне силуэта его большие, круглые глаза отразили наполняющий окружение свет. Он старательно набрал в лёгкие побольше воздуха, чтобы во всей красе преподнести Бенджамину заслуженный ответ. — Можешь катиться в Ад, старый ты лживый брехун! Соси дальше своему королю, а я с большим желанием пойду на виселицу, чем пожму тебе руку! Над Местью с хлопком распустился последний парус, и в тот же миг она миновала Странника, неторопливо, но уверенно уходя в узкий пролив. Хорниголд ничего не ответил. Он только поднялся на ют и проводил корабль взглядом, оставшись всё таким же сдержанным и спокойным, будто слова Эдварда были для него не обиднее пустого лепета. Благо, самому Тичу это было безразлично. Он радовался, что улизнул, полностью сосредоточившись на том, чтобы не прижаться бортом к отвесному берегу устья. Месть вырвалась из залива, и команда ликовала, пускай не успевшая получить долгожданный отдых, но любящая море столь преданно и страстно, что в момент воссоединения об этом можно было забыть. Эдвард думал о долгой стоянке в Баратария-Бэй, безопасном для него и его команды пиратском пристанище, где они, наконец, смогут подлатать корабль, а все желающие получат шанс сойти на сушу. Столь беспорядочные скитания даже для бывалых моряков могли оказаться мучительными, а у Тича больше не было цели, как и нужды куда-то торопиться. Стараясь не думать о прошлом, он не пытался сбежать, но, всё же, предпочитал представлять свою жизнь только такой, какой она была сейчас. Он не стремился к победам и славе, как раньше, не нуждался в том, чтобы что-то доказывать, и, имея впереди, казалось бы, всё время в Мире, уже не беспокоился о том, как его потратить. Занятый размышлениями, охватившими его в кропотливом, но всё же привычном управлении кораблём, Эдвард не заметил, как в общей суете по палубе проскользнули две тени, тут же скрывшиеся под полубаком. Матросы сновали по кораблю суетливо и быстро, уже на ходу пытаясь подготовить Месть к неожиданно раннему плаванью. Тич полагал, что кто-то захочет проверить, как поживает обрезанный им стаксельный канат. А новый парус был надёжно спрятан в сухом кубрике, ожидая, когда корабль встанет на полноценный ремонт. — Мы будем поворачивать сейчас, и сам всё увидишь, — рыкнули Джим, из носового сруба вытолкнув Стида на продуваемую платформу юта, и тот, споткнувшись о собственную ногу, с чуть большей сноровкой схватился за бушприт. — Эдвард посадил Хорниголда на мель, показал ему средний палец, назвал старым брехуном и предложил «сосать королю». — Хименес вышли на ют следом и с хлопком закрыли за собой дверь, прежде чем повернуться к Стиду и скептически вздёрнуть тёмные брови. — Так они друзья, говоришь ты? — Ох, постой, я… В смысле, я не знаю, может, это какой-то пиратский обычай? Их личная шутка? — Стид пожал плечами. — Бенджамин очень славный. Я плавал с ним несколько дней, и мне хватило времени, чтобы убедиться в этом. Он любит свою команду и ухаживает за кораблём, — всплеснув руками, Боннет перешагнул бревно бушприта и встал с правой стороны носа, чтобы разглядеть Странника, когда Месть пойдёт огибать Ямайку. — В любом случае, зачем ему помогать мне, если они с Эдом враждуют? — Затем, чтобы ты привёл его к Эдварду, cutre, — Джим устало провели ладонью по лицу. — Или, может, для того, чтобы использовать тебя в качестве приманки. Но ты порушил план, когда ушёл со мной, и теперь Хорниголду приходится выкручиваться. Хотя это не составит ему большого труда, верно? — Что? — растерянно переспросил Стид. — Как много ты рассказал ему о Мести и её экипаже? — Джим мрачно хмыкнули, когда Боннет с виноватым видом поджал плечи. — Ну да, я так и думали. Теперь ему известно про нас всё. — Я не знал, — прошептал Стид и, прислонившись к релингу, пригнулся вперёд. Месть вошла в поворот, и отсюда уже можно было разглядеть величественные очертания севшего на мель Странника, но, кроме того, Боннета начало мутить. Хотя сейчас ещё не было точно известно, какие цели преследует Хорниголд, пытаясь связаться с Эдом, мысль о том, что Стид своими стараниями привёл к Мести беду была невыносима. — Ох, Боже… Я должен что-то сделать, — Стид встрепенулся. — Нужно рассказать Эдварду! — и он уже хотел броситься на палубу, не думая о том, какие последствия возымеет столь неожиданное появление на глазах у Тича, но Джим преградили ему путь, упершись в грудь Стида правой рукой. — Подожди минутку, ты уверен, что хочешь выйти на палубу, и сказать капитану Эдварду, что бросил его, но, кроме того, привёл к нему, возможно, единственного человека во всём Карибском море, которого он искренне боится? — Стид открыл рот, чтобы ответить, но Джим покачали головой. — Мы плывём в бухту Баратария. А открытое море не подходит для откровений подобного рода. — Я хочу помочь, — вполголоса жалостливо пробормотал Боннет. — Уверены, ты ещё успеешь, — терпеливо заверили Джим.